№ 327
П. X. Граббе, 17 февраля 1841
П. X. ГРАББЕ
Москва, 17 февраля 1841*
* Помета П. X. Граббе: «От Ермолова. Москва 17 ф[евраля] 1841».
Почтеннейший Павел Христофорович.
Три дня назад писал к тебе с г[осподином] Бибиковым, которого любимая мысль была служить в твоих войсках, и, вкратце теперь позволю об этом объясниться несколько пространнее.
Мальчику 1 посылаемому только 16 лет, и в ребячестве оказывал он лучшие умственные способности, нежели обнаружились впоследствии, хотя, впрочем, и теперь нельзя назвать его глупым. Молодость его не была пренебрежена, ибо он учился с другими детьми моими, а когда они поступили в артиллерийское училище, он отдан был в институт Лазаревых в Москве, где начальником, служившим прежде в артиллерии, офицер, весьма хорошо мне знакомый, имел о нем особенное попечение, где наблюдал за ним инспектор классов, известный профессор, приятель мой, но на всё это не взирал, и на требование более четырех лет в институте, он только что перешел из самого низшего класса, куда поступают ребята, и то не за успехи, но единственно потому, что неловко было оставить между детьми болвана толстого и большого роста. В нем леность непреодолимая и отвращение к наукам, которого ничто, ни самое наказание победить не сильно. Трудно поверить, что он и того не знает, что пять лет назад было ему какое-нибудь втолковано. Словом сказать, что я в жизни моей не встречал животного более упрямого и бесчувственного. Я ничем не мог его устыдить, не видел ни разу покрасневшим.
Суди, любезнейший друг, как отец, утешающийся детьми своими, что я должен чувствовать все низкие его свойства, делающие его достойным украшением виселицы. Какие различные чувства вселяют в меня другие мои дети, с отличными успехами учащиеся в Петербурге, где один из них выйдет офицером годом прежде него. Это бывает в училище, по установленному порядку классов.
Сделай милость, любезнейший Павел Христофорович, определи его в службу на праве вольноопределяющихся. Я боюсь, чтобы дружба твоя ко мне не была виною излишнего к нему снисхождения, которого поистине он не достоин. Но я должен думать, что тебе легче последовать врожденному твоему чувству справедливости.
Определи его в Тенгинский полк, который чаще в деле с горцами, ибо ему осталась единственная надежда все достать службою и храбростью. Надежда, конечно, основательная, ибо есть офицеры равного с ним невежества и, между тем, даже полезные.
Велика милость твоя будет, если чрез некоторое время он произведен будет в унтер-офицеры. Это много облегчит его службу, но я почитаю необходимым, чтобы он послужил рядовым. Хотя бы даже несколько долее, чтобы не могли того почесть несправедливым предпочтением. Твоего благоусмотрения, и, я уверен, что, если представится случай, где он усердием и храбростью обратит на себя внимание начальника и поведение его заслуживать будет [444] одобрения, ты, конечно, наравне с другими, представишь его к производству в офицеры. Это не будет тогда нарушением справедливости и порядка.
Не знаю, почему наименовал я Тенгинский полк для определения его, не лучше ли будет который-нибудь из линейных батальонов в крепостях на берегу Черного моря. Там скорее схватка с неприятелем. Не устрашусь я, если выгоды по службе купит он ценою величайших опасностей. Таков должен быть его жребий по рождению, по свойствам же его. Это одно может отблагодарить его в глазах моих. Ты легко уразумеешь, почтеннейший друг, что к подобному существу не могу я иметь чувств нежного родителя.
Я угадываю, что ты поручишь его кому-нибудь из начальников, но при сем случае подтверди, чтобы смотрели за ним внимательно и строго. Можно внушить этому начальнику, чтобы он отдал его на руки хорошего фельдфебеля, у которого мог бы он жить, дабы вместе с другими не быть в артели.
Прочим моим воспитанникам, хорошо весьма учащимся и заслуживающим одобрения поведением их, я не хотел дать права именоваться моею фамилиею, но при определении в Артиллерийское училище, великий князь 2 то приказал, и потому они Ермоловы, впрочем, из купцов московских 2-й гильдии. Но этому несправедливо было бы дать равные права с людьми, имеющими достоинство, и не желая краснеть за существо, доселе заслуживающее единое презрение, я в свидетельстве о происхождении его называю его Горским 3. Будет хорош и под этим именем, я не прочь делать ему добро!
Теперь же для содержания его, когда будет солдатом и в звании унтер-офицерском, достаточным полагаю ему в год триста рублей ассигнациями. Хочу, чтобы познакомился он с нуждою и научился быть бережливым, что впоследствии будет для него необходимо. Если далее будет он офицером, я положу ему капитал, из которого проценты будут обращаемы на его содержание, и оно будет достаточным хотя бы и для хорошего армейского офицера.
Деньги, мною полагаемые, и вскоре доставлю к тебе по почте, теперь же даю ему то, что нужнее ему в дороге. Жалею, что при занятиях твоих я наложил на тебя нелегкую заботу и сверх того мучу тебя мелочными подробностями. Но того, о чем я прошу тебя, для меня никто не сделает, ибо почти уже никого не осталось у меня из ближних моих, и если есть еще желающие мне добра, они бессильны и совершенно не могут ничего. Ты, устроив будущность его, сделаешь благодеяние, и оно достойно души твоей!
Прощай. Будь благополучен, да споспешествует тебе счастье!
Душевно преданный Ермолов.
РГВИА Ф. 62. Оп. 1. Д. 31. Л. 20-22.
Комментарии
1. Петр.
2. Михаил Павлович, великий князь.
3. Петр погиб в одном из сражений с горцами.