№ 26
М. С. Воронцову, 27 февраля 1817
М. С. ВОРОНЦОВУ
Тифлис, 27 февраля 1817*
* Помета М. С. Воронцова: «Получ[ено] 29 апр[еля] в Париже».
Благодарю тебя, любезнейший Михаил Семенович, за книги. Одна чрезвычайно любопытная; другая, то есть кампания 1812 года, есть не что иное, как продолжение военных сочинений последних времен Франции. Скажи мне хотя одну военную книгу, где бы более было справедливости? Разность в том [59] только, что гнусную ложь и подлую лесть Наполеону успехи его несколько оправдывали, и войны его, большею частию счастливые, но между тем не занимавшие всех народов Европы в одно время, могли некоторым из них казаться таковыми, как представляли их лживые описания. В 1812 году вся Европа участвовала, и надобно быть и дерзку и подлу, как французу, чтобы Наполеона сметь представлять человеком чрезвычайным. Слишком много было свидетелей, слишком много участников горестных происшествий, за которые проклятие преследовать будет Наполеона до гроба. Вот славные дела, которые превозносит сочинитель. Для чего скрыл он имя свое? Он в подлом французском народе нашел бы многих со своей стороны, и мог ли он, обнаружа себя, бояться быть более подлым? Французская нация, в сих отличающих ее свойствах, не терпит соперничества! Сочинитель избрал для описания самые верные источники, официальные, как называет он, известия, то есть bulletins de la Grande Armee* (Бюллетени Великой армии (фр.).), и с нашей стороны, кажется, реляции партизанов. Какие заставляет он говорить речи! Какие отдает приказы! Водит армии наши, как хочет, везде бьет нас, сколько хочет, и если до сих пор существует Россия, то, кажется, и тем обязаны мы сочинителю. Я, любезный брат, если бы знал французский язык, как ты, непременно опровержением убил бы в гроб подляшку француза. Стыдно вам будет, если ничего не выдадите против гнусной и бесчестной сей лжи; или, по крайней мере, неужели ни один из русских офицеров не публикует в газетах, что сочинитель приглашается обнаружить себя для исправления некоторых погрешностей в своем творении, в чем могут ему способствовать наши офицеры их сведениями. Конечно, никто другой не возразит, ибо в 1812 году вся Европа была в услугах у Наполеона и перед ним на коленях. Каждый из народов имел свой участок бесчестия и срама. Выгода всех их молчать!!
Ты заботишься о Дельпоццо, и весьма справедливо. Он человек чрезвычайно усердствующий пользам Государя, истинно благонамеренный и правил примерной честности и бескорыстия. Я оказываю ему должное уважение и уверен, что ладить по службе буду. До сего времени я упрекал ему слишком большим снисхождением к подчиненным, отчего была кордонная наша стража весьма оплошна, но он стал гораздо строже, и пошло лучше. Упрекал ему великодушием и доверчивостию к горским народам, которые понятия не имеют о добродетели и всегда во зло употребляли кротость его, толкуя, что оная происходит от слабости и недостатка средств наших. Теперь он поступать принужден решительнее, ибо горцы сделались весьма наглыми и смеют делать величайшие хищничества. Самые даже кабардинцы, чумою в четвертую долю приведенные, истребляемые бедствиями всякого рода, позволяют себе разные дерзости. Сих последних приказал я смирить оружием порядочно. Чеченцы весьма усилились и нападают большими партиями на линию. До возвращения моего из Персии отложил я наказание их и без себя не позволю ничего сделать. Я намерен из Дагестана чрез Андреевские слободы и с Терека в достаточных силах прийти ко времени снятия хлеба на Сунжу и там, собравши хлеб, сделать небольшие укрепления и остаться на всю зиму, отнюдь не входя в горы. Андреевские богатейшие селения занять также войсками и прервать сношения и большой торг их с чеченцами. Тебе, думаю я, известно, что мы имеем редут [60] один на Сунже от Владикавказа в 25 верстах, к которому некоторые из горцев переселились и занимаются хлебопашеством. Они во всегдашней вражде с чеченцами и тем обеспечивают сообщение наше с постами по дороге к Моздоку. В проезд мой чрез Владикавказ другие из народов горских просили меня о позволении выселиться из гор и обрабатывать землю. Ты не сумневаешься, что я был доволен их намерением и тотчас согласился. Им определено место на Сунже, и приказано весною устроить для охранения их редут, которого они желали, и что в понятии их составляет страшную крепость. Народы сии также неприязненные чеченцам. Редут сей от первого будет далее в 20-ти верстах. Таким образом чрез несколько времени построится цепь редутов по Сунже, без всякой со стороны нашей потери, и при них заведутся селения, которые жители охраняя, будут между тем ограждать левый фланг Кавказской линии, который теперь открыт их нападениям. Я большую уже нахожу пользу, что вместо русских будут истребляемы другие и на линии водворится чрез то гораздо большее спокойствие и безопасность.
Прощай, любезнейший брат. Скоро отправляюсь в Персию, но прежде отъезда еще писать к тебе буду. Поклонись всем старым моим товарищам. За Фалкенберга 1 честь тебе и слава! Подобные представления еще более тебя любить заставят. Удивляюсь участи Полторацкого, что родные его не должны уметь говорить по-русски. У него была еще племянница такая же штука!
А. Ермолов
РГАДА Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 51-52 об.
Комментарии
1. Фалькенберг Иван Яковлевич, фон-с 1798 г.- майор, знакомый А. П. Ермолова.