№ 25
М. С. Воронцову, 24 февраля 1817
М. С. ВОРОНЦОВУ
Тифлис, 24 февраля 1817, после полудня*
* Помета М. С. Воронцова: «Получ[ено] 29 апр[еля] в Париже».
Письмы твои, любезнейший брат граф Михаил Семенович, от 4 (16) декабря и 5 (17) генваря, получил в одно время. Сие самое объясняет мне отчего мои к тебе не доходят порядочно, хотя, впрочем, к тебе каждый месяц отправляются обратно твои курьеры. Благодаря газете, она известила тебя, что я обедал у Ртищева. До сего времени, кажется, нечего другого и сказать обо мне; я лучшего ничего еще не сделал. Хорошо еще, что не пишут в газетах, когда обедаю у себя дома, в том только бы и заключалось описание жизни моей. Кажется мне, нельзя и тебе ничего сделать, о чем бы не тотчас свету дано было известие. Твое положение несравненно приятнее моего. В стране просвещеннейшей, между отличнейшими людьми нынешнего времени, в вихре происшествий, обращающих общее всех внимание, в малом числе избранных, ты поставлен на вид не одним твоим соотчичам, но и всем другим, и всем отличные способности твои сделают тебя известным. Представь за сим, какая блистательная ожидает тебя перспектива. Усмотри разницу моего положения. Я в стране дикой, непросвещенной, которой бытие, кажется, основано на всех родах беспутств и беспорядков. Образование народов принадлежит векам, не жизни человека. Если бы на месте моем был гений, и тот ничего не мог бы успеть, разве начертать путь и дать законы движению его наследников; и тогда между здешним народом, закоренелым в грубом невежестве, имеющем все гнуснейшие свойства, разве бы поздние потомки увидали плоды. Но где гении и где наследники, объемлющие виды и намерения своих предместников? Редки подобные примеры и между царей, которые дают отчет народам в своих деяниях. Итак, людям обыкновенным, каков между прочим и я, предстоит один труд-быть немного лучше предместника, или так поступать, чтобы не быть чрезвычайно хуже наследника; ибо если сей последний не гений, то всеконечно немного превосходнее быть может. Итак, все подвиги мои состоят в том, что какому-нибудь князю грузинской крови помешать делать злодейства, которые [58] в понятии его о чести, о правах человека, суть действия ознаменовывающие высокое его происхождение. Воспретить какому-нибудь хану по произволу его резать носы и уши, который в образе мыслей своих не допускает существования власти, если она не сопровождаема истреблением и кровопролитием. Вот в чем состоят главнейшие мои теперь занятия, и я начинаю думать, что надобен великий героизм, чтобы трудиться о пользах народа, которого отличительное свойство есть неблагодарность, который не знает счастия принадлежать России и изменял ей многократно и еще изменить готов. Я, невзирая на то, начинаю помалу приниматься за порядок. Он здесь весьма незнаком, глупым головам кажется диким. Ропщут понемногу, меня не любят очень. Но я, когда что приказал, требую исполнения. Здесь после каждого приказания есть привычка трактовать об уступке, и испытывается, нельзя ли несколько не послушать. Помню князя Цицианова название армяшки. Вот род людей, буде людьми назвать пристойно, самый презрительный, у которого Бог- свои выгоды, и никаких в отношении к другим обязанностей. Европа не должна гнушаться жидами, они удобно покоряются порядку и при строгом наблюдении не более могут делать вред, как армяшки, во всем с худой стороны им подобные!
Терзают меня ханства, стыдящие нас своим бытием. Управление ханами есть изображение первоначального образования обществ. Вот образец всего нелепого, злодейского самовластия и всех распутств, уничижающих человечество. Когда возвращусь из Персии, введу перемену в образе их управления. Хан карабахский, как добрый, хотя слабый человек, по счастию болезненный и бездетный, не будет уже иметь наследника, и, конечно, после него не бывать там ханству. Шекинского владения хан, ужасная и злая тварь, еще молод и недавно женился на прекрасной и молодой женщине 1. Каналья заведет кучу детей, и множества наследников не переждешь. Я намерен не терять время в ожиданиях. Богатое и изобильное владение его будет российским округом, и вскоре по моем из Персии возвращении. Подобные дела надобно производить решительно и не спрашивать повелений. Я сделаю опыт, который без сумнения и правительству понравится. Ты конечно помнишь Мустафу, хана ширванского. Этот поистине молодец. Подвластные его им довольны, беспокойств начальству нет. В земле похвальное устройство, и я сыскал его ко мне доверенность. С ним буду уметь ладить.
Прощай! Верь истинной дружбе почитающего тебя всею душою А. Ермолова.
РГАДА Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 49-50 об.
Комментарии
1. Измаил-Хан Шекинский-см. письмо А. А. Закревскому от 9 января и прим. 10 к нему, а также предыдущее письмо.