№ 200
А. А. Закревскому, 30 мая 1824
А. А. ЗАКРЕВСКОМУ
Тифлис, 30 мая 1824*
* Пометы А. А. Закревского: «Получ[ено] во Фридрихсгаме 27 июня 1824», «Отвеч[ено] 27 сентября».
Получил, любезный и почтеннейшей Арсений Андреевич, письмо твое из Гельзингфорса. Редки уже случаи, когда мы один к другому писать можем, ибо кроме очередных фельдъегерей другие уже не бывают, а скоро, быть может, и сии отменятся.
Итак, ты вступил в новую свою должность, которая, по мнению моему, весьма лестна, а по образу как отправлял ее твой предместник, сделает тебя полезным краю, тебе вверенному, и умножит уважение, которое все к тебе имеют. Люди твоих правил и свойств суть редкие явления в нынешнее время, и ты повсюду приобретешь любовь и почтение.
Знаю неприятность, которая происходит от незнания языка земли и законов. Точно тоже и мое здесь положение, но здесь по судопроизводству никогда не представляются дела столько важные, как в твоей стране. Конечно, выгоднее было бы знать их, но разве одни мы из начальников испытываем сии затруднения. Сие весьма обыкновенно в других государствах, а в Англии обширные колонии ее все таким образом управляемы. Скажу тебе дружески, что на месте твоем не оставил бы я твоей должности, во-первых, как весьма видной и где никак не скроются труды твои, а не менее и потому, что при деятельности твоей и трудолюбии не найдешь ты без службы занятий достаточных. Обстоятельно рассуди о сем и решайся скоро. Не вечное вместо ты занимаешь, могут дать тебе другую должность, вместе с которою и большая представится удобность озаботиться устройством твоих домашних.
550 000-[н]ый долг весьма тяготительный и, конечно, требующий размышления. Я верю что нельзя быть покойным, не сделавши некоторых распоряжений и, может быть, собственными не взглянувши глазами. Но для сего надобен отпуск, а не отставка. Не раздражай, показывая неудовольствие! Ты был столько благороден, что объяснился с Государем и представил, что в новой [340] должности твоей ты не принесешь пользы, соответствующей твоему усердию. Пусть это так, но за сим следует вопрос самый естественный: легко ли заменить тебя таким, который бы мог быть полезнее, и могут ли таковые люди быть праздными и другими не заняты обязанностями? Кажется, не на излишество людей способных мы жаловаться должны. Обо всем ты размыслить должен, а мне как человеку истинно к тебе привязанному нельзя не страшиться и того чтобы не навлек ты себе неприятность. И у тебя, конечно, есть завистники, которые намерениям твоим дадут несправедливое истолкование и представят недовольным.
Не в наилучшем положении нашел ты управление земли, но сие потому для тебя выгодно, что каждому о том известно и о поступках хищнических супруги твоего предместника, следовательно, будут знать и о том, когда смиришь ты лихоимство и злоупотребления.
Редко случается, чтобы за 70 лет человек мог быть способным, а предместник твой, может быть, и в самой молодости имел способности негражданского человека. Зачем было так долго его удерживать как необходимого? При тебе, почтенный друг, остались его чиновники; пока отыщешь лучших, сих остерегайся, ибо слышно, что плуты величайшие. Чем скорее с рук, тем лучше!
Я воображаю, что и самая жизнь не весьма приятна и общество твое должно быть из наших чиновников, которых там чрезвычайно мало. Более еще скучать должна твоя хозяйка, но ты не допускай и склонять тебя оставить место, ибо можно поблизости столицы пользоваться ее увеселениями некоторое в году время и думаю даже не каждый год непременно, лучше нежели оставить службу для того, чтобы жить в Москве.
Не можешь ли ты избрать благонадежного человека, который бы умел войти в рассмотрение, какие лучшие средства устроить твое хозяйство, а может быть, даже и продать что-нибудь из менее нужного? Ты же можешь сам поумерить между тем издержки в доме и, вероятно, в Финляндии удобно сие сделать и, конечно, твой предместник не роскошествовал, к чему, впрочем, жители и по собственному состоянию не привыкли.
Итак, друг любезный, дела Петрахана кончены таким образом, как он, сам ты и многие другие не ожидали 1. Теперешнее положение его незавидно. Восторжествовали пришельцы и помощию могущественного прочно утвердятся. Расчет дальновидный и весьма небезвыгодный; таковой сообразить может одна немецкая расчетливость! Хочу не сомневаться, что все пойдет в наилучшем порядке и нам приведется полюбоваться, но кажется издали, ибо мне служба перестала уже представлять удовольствия и вотще ожидать я буду приятностей. Точно хотел бы в 1825 году отправиться отсюда; но случиться могло бы, что и лишний один год пробуду для окончания некоторых предположений и основания довольно важных предметов, как-то: проложения выгоднейшей чрез Кавказ дороги, к чему собраны мною многие нужнейшие сведения и часть дороги даже осмотрена. Но не ручаюсь, чтобы не выгнали меня неприятности прежде, ибо по делам нередко встречаются таковые, особенно с г[осподами] министрами, мне не благоволящими. Нельзя чтобы не делал я ошибок и по множеству занятий моих, а иногда и по малому сведению в некоторых предметах, всякая таковая ошибка выставляется в большем гораздо виде и пользуются случаем вызвать против меня неблаговоление. Известно [341] мне, что самую нравственность мою и даже образ жизни подвергают строгой рецензии.
Каждый из осуждающих меня неужели без упрека и неужели осужден я в каждом видеть совершенства, тогда как отказано мне и малейшее с ними сходство.
Так, любезный и редкий друг, недолго наслужишь без неудовольствия, а могут сделать обиду, вызвать на поступок неосторожный и, воспользовавшись оным, придать самому оскорблению вид справедливости. Сего дожидаться не благоразумно! Я работаю как поденщик, и служба потеряла для меня прежнее могущественное очарование. Из-за Андреевской ленты не сделаю я ни одного лишнего шагу. Ее могли многие получить легко, могли долго не давать Мордвинову, конечно достойному человеку, а я и без ней могу прожить очень довольным, когда и теперешние декорации мои при моем состоянии будут тягостными в отставке. Итак более о сем и никогда ни слова!
С чувствительностию принял я дружеское предложение твое взять одного из сыновей моих на воспитание. Поступок со стороны твоей великодушен, и как я тебя знаю, то оному и не удивился, а потому и не покраснею принять предложение. Благодарю искреннейшим образом и воспользуюсь сим пособием, для меня во многих отношениях важным. Порадовался бы я, если бы дал ты сыну моему хорошего товарища. Воображаю, как бы тебя сделало сие счастливым, а особливо, когда наконец прибегнешь и ты под кров жизни свободной и спокойной! Благодарю за домик, который намереваешься выстроить для меня на Москве-реке. Точно имея собственный и потому что план оного, тобою мне предоставляемый, будет в размере весьма скромном, он не разорит тебя, но теперь о сем не будем мы заботиться, ибо на некоторое время после удаления моего от службы нужна жизнь безвестная, и я располагаю иметь пребывание в Крыму, где благодаря доброму Попову 2, некогда моей собственности, нынешний год будет дом выстроен. Первое время в Москве мне жить неприлично, ибо мне придадут вид недовольного, а это мне невыгодно и сверх того несправедливо. Впоследствии мы снесемся между собою, и я от домика на Москве-реке не прочь!
Брат Михаил вправе роптать, что он не произведен после большого и, конечно, не необходимого производства, ибо достоинства его делают его для службы и полезным и нужным, а произведенные многие никогда таковыми не будут. Что за страсть у него к Гурьеву, которому хлопотал он достать ленту. Впрочем, кто же ныне оной не имеет!
Денис должен был надеть фрак 3, жаль только, что он и охоту служить имел и способен, но что же оставалось делать?
Доволен я, что Мадатов в Петербурге вел себя хорошо, он весьма не прост натурально, но и ты, равно как и я, не знали, что великий армянин и деньгу любит ужасно. Прежняя расточительность была из выигрышных, следовательно не собственных денег, теперь знаю я его совсем иначе и последняя моя поездка чрез некоторые ханства точнейшее дало мне о нем понятие.
Давно грызет его страсть генерал-лейтенантства, и он никак не допускает, что нельзя произвести его без обиды других. Самолюбие у нас беспредельное! Производство Эртеля и подобных не дает права смирять самолюбие прочих и даже нельзя не снисходить оному, а Мадатов и не того еще желает. [342]
Павлов, известив меня о разных тебе известных вещах, удивил меня присланным от архимандрита Фотия 4 образом. Я когда не был знаком с ним, и мы один другого даже не видывали. Нельзя не почесть его монахом весьма храбрым, ибо сражается против клеветы, многочисленными неприятелями моими изобретаемой, и не скрывает добра, которое желает мне. Дело нелегкое! Надпись на данной тебе им печати имеет смысл значительный и, конечно, служит предостережением. Мне видно уже недостаточно осторожности, и он одними молитвами ищет оградить меня.
Хорошо, что взялся Павлов за набожность, ибо она открыла ему путь к месту и сестре небесполезна оная, ибо ею, конечно, снискано знакомство с графинею Орловой 5, которая предложила ей дом свой в Москве и все нужное. Посмотрим, что Павлов сделает далее, но как я говорю, доселе было бы выгоднее ему быть за кухмистерским столом нежели за обер-прокурорским!
Месяц уже как возвратился из моей поездки. Объехал некоторые провинции, где нужен был взгляд мой и успел кое-что сделать. Чрез месяц опять еду, буду в Кабарде, зайду на воды посмотреть начинающаяся строения и что делается в назначенном мною новом для полков расположении и все кончивши, может быть, при начале осени, если не воспрепятствуют особенные обстоятельства, пройду и чрез Кавказ, где быть новой в России дороге. Если успею сделать сие, я много уже приуготовлю отъезд мой отсюда.
Прощай, принеси совершенное почтение мое Аграфене Федоровне. Я чрезвычайно доволен был узнав, что вы поехали вместе, ибо здесь был слух, что она по причине болезни в Петербурге осталась. Здесь я нашел портфель с ее портретом, но прежде нежели мог я открыть его, уже вышло стекло, которым покрыт портрет, и ожидал, что испорчена живопись, однако же, непонятным образом сохранилась оная. Я нахожу весьма много сходства, хотя артист, конечно, был не превосходный!
Скажи милой хозяйке, что я воображаю ее говорящею чрез переводчика и что такая приятная беседа, конечно, не приглашает к словоохотливости. Я с собою всякий день сие испытываю, и прекрасные грузинки потому не большие слышат комплименты. Однако же весьма похвально терпение, с которым она привыкает к новому роду жизни, и, вероятно, находятся люди и приятные и уважения достойные
Прощай, писать более нечего и тебе наскучил бы мелочами. Будь здоров и благоразумно умеряй труды, которые всегда допускал ты свыше сил и платил за то здоровьем
Верный по смерть Ермолов.
Благодарю, почтеннейший друг, за деньги, тысячу рублей, данные Павлову. Я для доставления их тебе препроводил к Красоте Ивану Васильевичу. Знаю, что ими ссудил ты тогда, как у самого тебя весьма мало было!
Забыл поговорить о Калиостро. Знаю весьма, он не хотел и не мог, по званию его, быть в корпусе начальником штаба, но он весьма ясно давал уразуметь, что он принял бы место генерал-майора Сталя 2-го, т. е. командующего войсками на Кавказской линии и областного начальника, и сие может казаться правдоподобным, ибо место видное!
РГИА Ф. 660. ОП. 1. Д. 113. Л. 37-42. [343]
Комментарии
1. По возвращении из заграничного отпуска в Петербург П. М. Волконский был назначен состоять при императоре, не получив определенной должности.
2. П. В. Попов
3. Д. В. Давыдов с 1820 г. находился в отпуске, а в 1823 г. вышел в отставку. В армию он вернулся только в 1826 г.
4. Фотий (Спасский Петр Никитич) (1792-1838)-религиозный деятель консервативного направления, с 1822 г.-архимандрит и настоятель Юрьева монастыря под Новгородом; один из главных участников интриги, направленной против А. Н. Голицына, приведшей к его отставке
5. Орлова-Чесменская Анна Алексеевна (1785-1848)- графиня, камер-фрейлина, дочь А. Г. Орлова-Чесменского; отличалась особой благочестивостью, занималась широкой благотворительностью; поклонница и духовная дочь архимандрита Фотия; большую часть своего огромного состояния завещала церквам и монастырям.