-

ЗАПИСКИ

АЛЕКСЕЯ ПЕТРОВИЧА ЕРМОЛОВА ВО ВРЕМЯ УПРАВЛЕНИЯ ГРУЗИЕЙ.

1824 г. Из числа бежавших за Кубань Кабардинцев один знатнейший между Князьями, в сопровождении нескольких известных разбойников, приехал ко мне в Дагестан. Начальник Штаба предупредил меня, что Князь Арслан-Бек Биесленев имеет поручение от прочих предложить мне условия, на коих готовы они возвратиться на прежнее свое жительство. Я вызывал его одного, желая, чтобы он, как человек, по способности своей, могущий быть полезным Правительству, переселился в Кабарду, но ни с кем из прочих не почитал я приличным входить в переговоры.

Встретив в нем человека более многих Кабардинцев здравомыслящего, легко мне было вразумить его, что уничтожительно было бы для меня допустить условия с людьми, нарушившими данную присягу в верности Государю; что виновные должны просить о прощении, а не предлагать условия; что могут надеяться на великодушие Правительства, готовое оказать оное раскаивающемуся; что несправедливо было бы предоставить большие выгоды изменникам пред теми, кои, не оставляя земли своей, покорствуют Правительству и его распоряжения выполняют беспрекословно.

Не страшил я угрозами виновных, но не скрыл от них, что не должен терпеть пребывание их близко границ наших, дабы примером безнаказанности не ободрили к злодеяниям людей неблагонамеренных.

Нелепые желания Кабардинцев состояли в следующем:

1. Возвратиться в свою землю не иначе, если Правительство уничтожит устроенные в 1822 году крепости и удалит войска от гор. [156]

Это значит иметь средство продолжать прежние злодеяния, не подвергаясь наказанию, иметь в. горах убежище.

2. Разбирательство дел, оставить во всем, на прежнем основании, то есть, в руках священных особ.

Это происки Мулл, самых величайших невежд, которые, из всех исповедующих закон Мусульманский, как будто для того собраны в Кабарде, чтобы славиться мудростию своею между людьми еще большей степенью невежества омраченными. Князья Кабардинские первое между таковыми занимают место.

Кабардинским. Князьям по тому выгоден Шариат или Суд священных особ, что они, пользуясь корыстолюбием их, в решении дел всегда могут наклонять их в свою пользу в тяжбах с людьми низшего состояния. Закон Мусульманский хотя признает все вообще состояния свободными, но священные особы, удаляясь сего правила, полное действие Шариата допускали в разбирательстве дел между Князьями и знатнейшими фамилиями Узденей, а простой народ, когда требовала польза знатнейших и богатых, всегда был утесняем, и бедный никогда не получал правосудия и защиты. Возобновления Шариата выпрашивали у меня Кабардинские Князья и Уздени, оставшиеся под управлением нашим, с тем, чтобы дела простого народа разбираемы были по Российским законам.

3. Если бы Начальство отказало исполнить желания, то испросить согласия оного на пребывание их за Кубанью, с тем, чтобы воспрещено было войскам их преследовать, или нарушать их спокойствие, что, в удостоверение удаления их от всяких вредных замыслов, дадут они аманатов.

Это означает намерение продолжать тайные связи с соотечественниками своими, оставшимися под управлением нашим, дабы, возбуждая их против Правительства, представляя им убежище за Кубанью и защиту тамошних народов, склонить начальство… (В подлиннике тут пропуск.) беспокойства, предложила им возвратиться в Кабарду на тех условиях, которые найдут они для себя полезными. [157]

До побега Кабардинцев за Кубань были от них у нас аманаты. Из присяжных листов их можно составить целые томы. Со стороны нашей употреблены увещания убедительнейшие, самое великодушное снисхождение, истолковано, сколько необходима перемена поведения их для собственной их выгоды, но ни что не помешало им быть гнуснейшими изменниками, презрительнейшими из мошенников.

Итак, по известности мне обстоятельств, отверг я желание Кабардинцев, за Кубанью живущих. Аслан-Бек Биесленев, принятый ласково и с уважением, получа от меня подарки самым приветливым образом, отправился обратно.

Кажется, что приятно ему было дать мне чувствовать, что он, лишь только возможно ему будет, возвратится в Кабарду, и что он получил совсем другое о Русских понятие. Он прежде не бывал ни у одного из Русских начальников.

Оставив небольшое число войск в Мехтулинском Округе, для утверждения водворенного спокойствия, отправился я в Дербент.

Дав постановление Каракайдацкой Провинции и обложив постоянною податью Терекеминские оной селения, которые пользовались льготою для поправления, после военных действий в 1819 году, истребивших их, поручил я привести в известность жителей города Дербента и ввести некоторый полицейский порядок, что, нерадением прежнего Коменданта и послаблением Генерал-Маиора Барона Вреде, совершенно было пренебрежено. Город приказал я по возможности улучшить расширением улиц и, не допуская исправлять починкою ветхие строения, сделать площади. Город, стесненный до чрезвычайности неопрятностию жителей, делает воздух необыкновенно вредным, что и понудило прибегнуть к расширению его.

В Кубинской Провинции исправил я постановление, которым доселе руководствовались Беки, имеющие в управлении казенные деревни. В перемене сей доставлено пароду не малое облегчение и определена обстоятельно мера повинности оного в отношении к Бекам. [158]

Издал я постановление в рассуждении священных особ, коим определено нужное оных количество, им — приличное содержание. Положены правила для постепенного возведения в звания Ефендиев и Ахундов. Воспрещено посылать за границу для обучения закону, где многие до сего получали свидетельства на различные звания и, сообразно оным, занимали места в Провинциях наших. Постановлением уничтожено невежественное постановление звание Мулл сохранять наследственно в семействах, от чего произошло, что большая часть таковых ни чему не имели нужды учиться и о законе ни малейшего понятия не имеют.

Учредил Коммиссию для разбора Бекских фамилий, ибо многие присвоили себе достоинство сие несправедливо.

В Кубинской Провинции нашел я большую часть Бекских фамилий и вообще простой народ весьма приверженными Правительству и старающимися доказать свою верность. Войска в Провинции временно набираемые служат с усердием и довольно храбро.

Семейства определенных на военную службу людей, из коих содержатся в Провинции караулы и посылаются против неприятеля отряды, ограничил я числом четырех сот, с тем, чтобы пополняемы были убывающие семейства.

В числе военных людей приказал назначить зажиточнейших, дабы могли иметь лучших лошадей и исправное оружие.

В Ширванской Провинции не мог я тех же ввести постановлений, как в Кубинской, ибо народ и самые Беки не имели времени сделать к нам привычки, по недавнему введению управления нашего.

С особенным вниманием обратился я к казенному хозяйству, уменьшил, несколько отяготительные для народа, посевы хлеба, и часть таковых заменил заведением шелковичных садов, распределив постепенное оных ежегодно умножение.

Вообще поставил я на вид местному начальству, что полезнее ограничить количество посева чалтыка (Сарачинского [159] пшена), который затруднительно сохранять без повреждения даже короткое время и который требует несравненно больших трудов и работы, нежели шелк, порче не подвергающейся. Поручил так же посев хлопчатой бумаги.

В городе Старой Шамахе, издавна разоренном и оставленном, мною возобновленном в 1821 году по начертанному плану, начаты строения, и уже большое количество давок весьма хороших возведены в разных местах. Главную мечеть, здание весьма великолепное, которое исправляли жители на пожертвованные ими деньги, приказал я строить на казенный счет, возвратив сделанные ими издержки.

Вскоре по возвращении ноем в Тифлис примечены в Абхазии некоторые неудовольствия соседственных Горцев. Молодой Владетель не мог прекратить их, мать его, женщина глупая и своеобычная, напротив, умножала их своею неловкостию, и ближайших селений жители, прежде спокойные, начали производить разбои.

Для усмирения их должна была часть, находящегося в Сухуме, гарнизона сделать нападение на одно из селений. Оно было разорено, но войска, возвращаясь, встретили скрывшегося в лесу неприятеля и при начале перестрелки убит Подполковник Михин, храбрый Офицер, командовавший отрядом. Вероятно, что за сим последовал некоторый беспорядок, и он был причиною потери нашей, ибо убито и ранено 42 человека, что не весьма обыкновенно.

Вскоре за сим возгорелся общий мятеж, и неудовольствия на фамилию Владетельного Князя вооружили против него и самих соседей. Он удалил мать свою в Сухум, под защиту войск наших, сам, оставшись в доме своем в селении Соупсу, где находилось до 300 человек пехоты при двух орудиях, содержался в тесном облежании более полутора месяца. Недостаток в укреплении воды и необходимость запасаться оною понуждала делать вылазки, но потеря со стороны нашей не достигла даже и десяти человек. [160]

Начальствующий в Имеретии, Генерал-Маиор Князь Горчаков, с 1400 человеками пехоты и двумя орудиями пошел для освобождения находившегося в Соупсу отряда.

При реке Ингур неприятель был в небольших силах и не мог воспрепятствовать переправе, хотя оная была весьма затруднительна, но далее к Сухум-Кале сделал во многих местах завалы, собравшиеся толпы были многочисленны и дрались упорно. Войска, рассеяв их, дошли до Сухума.

От сего места до селения Соупсу 30 верст, но дорога тесная лежит по берегу моря между утесистыми скалами, покрытыми лесом почти непроходимым, и здесь-то ожидал неприятель с большими выгодами встретить войска наши.

Генерал-Маиор Князь. Горчаков, сделав обозрение дороги и усмотрев, что невозможно без чувствительной потери выгнать многочисленного неприятеля из мест, по природе твердых и, сверх того, тщательно укрепленных, решился сделать высадку.

Первоначально с 800 человеками пехоты вышел он на берег в пяти верстах от Соупсу, овладел прилежащим лесом и устроил небольшое укрепление. Действие артиллерии с судов не допустило неприятеля затруднить высадку, и оная совершилась с ничтожным уроном. Вскоре прибыло из Сухума еще 250 человек пехоты. Сих оставил он в укреплении, а с первыми пошел к Соупсу. Неприятель делал усилия не допустить его, но не мог устоять. Находившийся в укреплении отряд усмотрев, что главнейшие неприятельские силы обратились против войск, идущих от берега, сделал вылазку, зажег ближайшие к укреплению строения, в которых укрывались мятежники, и заставил их удалиться. Между тем неприятель побежал, потеря его была значительна и войска, беспрепятственно соединившись, возвратились на берег.

Военные суда в достаточном количестве из Крыма присланные, способствовали успеху высадки и предприятия. Генерал-Маиор Князь Горчаков благоразумно сделал распоряжение к действию столько же решительному, как и смелому. [161]

Владетель Абхазский пребыл непоколебимым в верности Императору и с семейством выехал в Мингрелию к родственнику своему Генерал-Лейтенанту Князю Дадияну, который, собрав милицию свою, содействовал войскам нашим. Но оказались ничтожными пособия его: ибо народ его, не без основания разумеется весьма робким между жителями здешней страны.

В течении лета войска наши за Кубанью имели повсюду весьма счастливые успехи. Командующий оными, артиллерии Полковник Кацарев, преследовал укрывающихся там беглых Кабардинцев. Абазинцы, принявшие их и с ними участвующие и разбоях, наиболее за то потерпели: селения их разорены, лошади и скот захвачены во множестве, в людях имели они урон необыкновенный. Страх распространен между соседственными им народами. Более нежели в двадцать раз отмщено злодеям за нападение на селение Круглолеское.

Анапский Паша, по убедительной просьбе Закубанцев, присылал чиновника испрашивать помилования им и прекращения действий войск. Некоторые из ближайших обществ приуготовялись дать аманатов в удостоверение, что будут жить спокойно и возбранять производящим разбои и хищничества переход чрез их земли.

Нельзя верить обещаниям Паши; ибо не имеет он силы воздержать народы, к грабежам приобыкшие и ему не повинующиеся. Столько же неблагонадежны и клятвы самих народов; ибо нет между ими людей, имеющих власть, и никто влияние оной не допускает над собою. Полезнейшие советы старейших в посмеянии у буйной молодежи и нет обуздания на оную. Разбои и грабежи в их понятии — слава, приобретаемая добыча составляет значительную выгоду.

В непродолжительное пребывание мое сего года на Кавказской линии осмотрел я строящиеся казенные здания на Минеральных Водах. Нет ни малейшего хозяйства в приуготовлении нужных материялов, ничто не доставляется в потребное время. [162]

Смерть Командующего на Линии, Генерал-Маиора Сталя 2-го, дает удобность ввести как по сей части, так и по многим другим, лучший порядок.

Я осмотрел большую часть укреплений по Новой в Кабарде Линии, и нашел много сделанных временных жилищ для воинских чинов довольно прочных и удобных. Построены мосты чрез некоторые из рек.

Из укрепления на Урухе прошел чрез Татартупский хребет до Владикавказа и легко увидеть мог, сколько удобнее будет новая дорога от сего последнего места не чрез Моздок, как было прежде, но прямо на Екатериноград, и предварительные по сему предмету сделаны распоряжения.

В нынешнем году намеревался я пройти чрез Кавказ для обозрения новой дороги в Грузию, о которой, по доходящим, слухам и из сведений, хотя, впрочем, не весьма обстоятельных, наших Офицеров, видевших оную, судить надлежит, что она несравненно лучше теперешней дороги, но принужден был отложить обозрение до другого времени, по причине необычайно дождливой осени, которая, продлив, пребывание в горах войск, могла затруднить продовольствие оных. Отряд войск, из Грузии посланный, переходил чрез хребет беспрепятственно, и жители гор оказывали довольно приязненное расположение.

Начальнику Корпусного Штаба поручив в командование войска на Кавказской Линии, впредь до назначения настоящего Начальника, возвратился я в Грузию, на тот случай, если Наследник Персии, Аббас-Мирза, вознамерится иметь со мною свидание, как о том изъяснился он нашему Поверенному в делах.

На Линии свирепствовали ужаснейшие болезни: в Георгиевске до того достигла смертность даже между чиновниками, что в Присутственных Местах мало было занимавшихся дедами, и я, дабы совершенно не остановились оные, решился просить Государя о скорейшем переводе областного города в Ставрополь и об ассигновании некоторой суммы для найма частных строений под Присутственные Места, до устроения казенных зданий. [163]

Император соизволил на представление мое, и решено обратить Ставрополь в областной город. Ассигнована сумма для найма строений из имеющейся в распоряжений моем экстраординарной. Георгиевск остался временно Уездным городом, до учреждения такового при Горячих Водах.

1825. Год сей начал спокойно, пребывая в Тифлисе. С Персидским Правительством продолжалась переписка о границах, и оно казалось наклонным кончить все неприятности, возникшие по сему предмету. С точностию исполняя строгие предписания, старался всячески отвратить нарушение дружественных сношений, закрывал глаза на многие неловкости Аббас-Мирзы, обращая их на счет невежества пограничных Начальников. Поверенный в делах при Персидском Дворе, Г. Мазарович, предупредил меня о намерении его прислать ко мне чиновника для переговоров, и что сам он готов назначить со иною свидание на границе, в полной уверенности кончить дело дружелюбным образом.

В Марте месяце прибыл в Тифлис Фет-Али-Хан, Беглербег Тавризский; при нем находился (Мугандис Баши) главный инженерный чиновник и один Секретарь, которого недоверчивый Аббас-Мирза, как шпиона, придал для наблюдения за его поведением. Фет-Али-Хан имел полномочие заключить со мною условия о разграничении. Я поручил Генерал-Лейтенанту Вельяминову войти с ним в переговоры, имея в виду то, что если бы я сам составил условный акт, не приличествовало бы мне, или, по крайней мере, было бы неудобно сделать в оном изменения. Фет-Али-Хан объявил мне о желании Аббас-Мирзы видеться со мною, и что от меня зависит назначить для того место и время. Сие наиболее побуждало меня оставить зависящими от меня некоторые средства, при свидании с Аббас-Мирзою сделать ему угождение небольшою в некоторых статьях переменою.

Фет-Али-Хан действовал довольно чистосердечно, и, со стороны его, после некоторых усилий и возражений, весьма вежливо и с отличным благоразумием Генерал-Лейтенантом Вельяминовым опрокинутых, заключен акт. Я призвав к [164] себе Фет-Али-Хана, истолковал ему умеренность требований в соединении с пожертвованиями, на которые решаюсь я для сохранения дружбы и доброго согласия. Он не мог не чувствовать справедливости моего предложения, и то же подтвердили его чиновники, из коих мнение шпиона, как не трудно было заметить, было у него в особом уважении. Я объяснил Фет-Али-Хану, что хотя вправе я требовать, дабы приложил он печать свою к заключенному условию, но что, желая избавить его от жестокой ответственности, в случае, если условие не понравятся Наследнику и он с ним не будет согласен, я его от того увольняю. Сколько ни был он благодарен за внимание мое об охранении его, он не только ручался, что Аббас-Мирза будет доволен успехами его, но что в полном убеждении, что он оказал отечеству величайшие заслуги, он не сомневается обратить на себя самые щедрые награды, каковых весьма не многие удостаиваются. Словом, он был в восхищении. Во все время пребывания его в Тифлисе, он был содержан роскошным образом. Удовлетворен со стороны честолюбия отличным приемом и почестями. Со стороны корыстолюбия — необыкновенно дорогими подарками.

Из слов Фет-Али-Хана должно было предполагать, что Аббас-Мирза желал со мною сблизиться (если только сам он не был им обманут), но что нет сомнения, что нужно было ему лучшее мое расположение к нему; ибо Фет-Али-Хан секретно объявил мне, что Аббас-Мирза, будучи чрезвычайно озлоблен на Сардаря Эриванского, не видит другого средства сменить его, разве со стороны моей будут принесены жалобы на него Шаху. Он подтвердил мне, что весьма давно хочет Аббас-Мирза поставить сына своего в Эриванской Провинции, дабы присвоить богатые оной доходы. Не скрыл и того от меня, что если бы отозвался я Шаху довольным поведением пограничных Начальников, непосредственно зависящих от него, и что для лучшего спокойствия и утверждения прочнейшей связи предоставил бы я Шаху о пользе подчинить всю границу одному Начальству, то надеется Аббас-Мирза успеть в желании своем получить в управление и Гилянскую Область. Итак Аббас-Мирза хотел сделать меня орудием своих выгод. Я дал [165] Фет-Али-Хану надежды, что буду действовать согласно видам его, стараясь все средства употребить в пользу окончания дела о границах.

Фет-Али-Хан, по возвращении в Тавриз, был принят Аббас-Мирзою весьма неблагосклонно и даже угрожаем наказанием. Заключенными условиями был недоволен и на письмо мое, наполненное вежливостями и всем, что могло казаться обязательным, не хотел отвечать сам, но поручил отнестись ко мне Кайшакалу. Поверенный наш в делах, Г. Мазарович, представил неприличие подобного поступка, и Аббас-Мирза рассудил за благо сам объясниться письмом. Он сообщил мне замечания свои на заключенный акт Генерал-Лейтенантом Вельяминовым, оспаривал все то, что требовал я, в замену несравненно больших выгод, уступленных нами, превратно толковал смысл Гюлистанского трактата и что, по силе оного, должна была Персия возвратить нам, утверждал принадлежащим ей. В заключение предложил, по данному ему от Шаха повелению, утвердить условия сии, если мною приняты оные будут, но что, в противном случае, не имея власти и полномочия, он не откажется, однако же, употребить свое старание, дабы исходатайствовать волю Шаха, его родителя. Отзыв сей, совершенно противный уверениям Фет-Али-Хана и слишком решительный для свойств Аббас-Мирзы, который, в обстоятельствах, гораздо менее верных, готов прибегать к разным изворотам, скрывая настоящее намерение, ясно доказывал, что подпал он сильному влиянию людей, не доброжелательствующих нам.

Вскоре сделалось мне известным, что он следовал советам Тавризского Первосвященника, Муштенда Мирзы-Мехти, человека хитрого, славящегося фанатизмом. Он уверял Аббас-Мирзу, что малейшая сговорчивость его потеряет его во мнении народа, что одним оружием можно смирить гордость Русских и даже возвратить потерянные Персиею Области и самую Грузию, изгнав неверных за хребет Кавказа. Что все Мусульмане, подвластные нам, возьмут участие в войне столько священной. Рассуждение сие происходило в Совете [166] Аббас-Мирзы и между прочими, наиболее пользующимися доверенностию его, Сурхай, бывший Хан Казыкумыцкий, известный изменник, изгнанный, по распоряжение моему, в 1820 году, из его владений, ручался, что, имея много приверженцев и сильные между Горскими народами связи, он возбудит их против нас и многочисленные полчища их обратит на Грузию. Чиновник, присланный от Сардаря Эриванского, будучи призван в Совет сей, утверждал, что если только позволено будет его Начальнику то, в продолжении двух месяцев, будет он в Тифлисе, на что, без всякого пособия со стороны Наследника, собственных средств его достаточно. Первосвященник Мирза-Мехти присовокупил, что, благословя победоносные знамена Аббас-Мирзы, он, предводительствуя 15 тыс. Муллов, пойдет впереди, указуя путь к славе. Аббас-Мирза, приученный к самой подлой лести, верил всем сим нелепостям, тем с большим удовольствием, что, если бы не удалось ему одною наружностию твердости и без войны заставить нас исполнить его требование, тоже общее стремление всех состояний не оставляло ни малейшего сомнения в успехах. Аббас-Мирза введен был в заблуждение одним из чиновников его, бывших в Петербурге, который уверил его, что все затруднения, которые я ему поставляю, могут удобно разрешены быть в Министерстве, с которым выгоднее иметь ему непосредственное сношение. Чиновнику сему, как из собственных слов его известно, внушено было в Петербурге, что я имею столько многих и сильных неприятелей, что Аббас-Мирзе достаточно возложить на меня вину существующих неудовольствий, и, конечно, достигнет он желаемого; ибо готовы они действовать, против самых убедительных моих представлений.

Поверенный в делах, Г. Мазарович, в подробности уведомил меня, как о рассуждениях, бывших в Совете Аббас-Мирзы, так и о других обстоятельствах, которые показывали его готовым на самые решительные меры. Известно было сильное влияние его на Шаха и что сим последним предоставлен ему был полный произвол.

Тем страннее должен был мне казаться последний отзыв Аббас-Мирзы когда в первый раз, присылая [167] Фет-Али-Хана, писал он, что он имеет от него полную доверенность, и когда после, опровергая заключенные им условия, он сообщил мне, что сам он не имеет власти иначе довершить дело о границах, как по сделанному им предложению. Бессмысленные противоречия сии поставили меня довольно в затруднительное положение. Трудно было успеть в Аббас-Мирзе, по его упорству; не более было надежды склонить Шаха, который совершенно не входил в дела и внимание которого Аббас-Мирза конечно уже наклонил на свою сторону; однако же, испытывая всевозможные средства и в точности исполняя волю Государя, отдалять всякий повод к разрыву, написал я вежливое письмо Аббас-Мирзе и самому Шаху, которому предложил я, как средство последнее, некоторые изменения в акте, заключенном Генерал-Лейтенантом Вельяминовым. Более сего не оставалось ни чего сделать, и далее малейшее угождение с моей стороны было бы виновное пренебрежение собственных выгод и не удалило бы в последствии повода к возобновлению неудовольствий. Аббас-Мирза, весною сего года, объезжал границу со стороны Эриванского Ханства, под видом будто бы охоты. Наблюдение за ним обнаруживало, что он точно ни чего более не видал, как собак своих и ястребов. В цель путешествия его входило намерение устрашить Сардаря Эриванского сменою, или заставить откупиться большими пожертвованиями.

Но Сардарь имел при Шахе сильных друзей, которые его поддерживали, их наделял он подарками, и Сардарь, ни мало не страшась Аббас-Мирзы, отделался от него обыкновенными вежливостями и весьма небогатыми дарами.

Аббас-Мирза был в большом озлоблении. Не взирая на вызов его видеться со мною, объявленный мне Фет-Али-Ханом, на самый обязательный ответ мой, которым предоставлял я ему назначение места и времени, он не уведомил меня даже о прибытии своем в Эривань, что, по обычаям Персидским, разумеется величайшею грубостию.

Я, со стороны своей, из приличия, показал совершенное в том равнодушие. [168]

Вызвав из Тавриза Г. Мазаровича, поручил я ему мои письма и окончательные переговоры. Знание его Министерства Персидского, некогда доверенность и даже приязнь Аббас-Мирзы, особенное благоволение самого Шаха, давали еще мне некоторые надежды, если не кончить дело разграничения, по крайней мере, сделать на некоторое время условие, оставляя до возобновления переговоров в настоящих границах.

Государю Императору отправил я письмо, в котором изобразил поведение Аббас-Мирзы, и что увлекаем будучи советами враждующих нам людей и обманутый льстивыми уверениями, что приверженный ему народ жаждет случая освободить стенящих под игом нашим единоверцев, имеет он намерение поддерживать оружием требования свои о границах. Что сделаны им распоряжения о собрании войска и производятся приуготовления к войне. Донес я об отправлении Мазаровича, но в то же время объяснил, что Шах, удаляясь всяких дел, сложил оные на Аббас-Мирзу, предоставив ему полную свободу действовать по произволу; что сей со стороны его не встречает ни малейшего противоречия в своих замыслах, и что, по ходу дел, предвижу я войну неизбежную. Я просил приумножения войск одною пехотною дивизиею и несколькими Казачьими полками, как средства предупредить войну.

Вместе с сим, 12-го числа Июля, известил я обо всем с возможною подробностию Управляющего Министерством Иностранных дел, Статс-Секретаря Графа Нессельроде.

Поверенный наш в делах, Г. Мазарович, был принят Аббас-Мирзою неблагосклонно. Он не умел даже воздержать себя от разных дерзостей, которые, кажется, делал с намерением, дабы, вызвав Мазаровича на возражение, иметь право поступить с ним неприятным образом. Аббас-Мирза имел неблагоразумие страшить даже угрозами, хвастливо говоря о войсках, своих, об артиллерии. Он сказал Г. Мазаровичу, что напрасны надежды его на Шаха, на счет мой расточал самые оскорбительные ругательства. Г. Мазарович нашел между вельмож подлейших льстецов, рабственно угождающих Наследнику, холодность и отдаление, но он имел людей, ему [169] обязанных, и от них узнал все обстоятельства. Шах в обращении с Г. Мазаровичем был гораздо вежливее, но, приметно, предупрежден был Аббас-Мирзою, и о делах переговоры были безуспешны. Можно сказать, что о них рассуждать не хотели, но, скрывая решительное намерение прервать сношения дружественные, объявили, что с письмом от Шаха и окончательными предложениями будет прислан ко мне чиновник, облеченный в доверенность.

Будучи предварен, что между Чеченцами примечаемы тайные совещания, что появился между ними лжепророк, возмущающий их против нас, приказал я баталиону 41 егерского полка, расположенному в Ширвани, немедленно следовать в станицы Гребенского войска, обоим баталионам Ширванского полка, стоявшим в Кабарде, быть в готовности, поручив их в распоряжение Начальствующего на Линии, Генерал-Лейтенанта Лисаневича.

Вскоре получил я известие, что Чеченцы, предводимые лжепророком, довольно в больших силах, в ночи с 7-го па 8-е число, напали на Амир-Аджиюртский пост и сожгли оный. Укрепление поста было непрочное, ибо на скоро из плетня сделанное, и рва вокруг его почти нс было. Но в гарнизоне находилась рота пехоты и весьма сильная артиллерия. Сего для обороны было слишком достаточно, но начальник гарнизона был чрезвычайно неосторожен, не взирая, что в тот же самый день, выступивший из укрепления, Генерал-Маиор Греков предварял его о намерении Чеченцев сделать покушение на пост. Не за долго пред нападением успел он даже прислать одного из приверженных нам Аксаевских жителей с известием, что сильные толпы конницы взяли направление к посту и в ночи прибудут к оному.

Начальствовавший оным 43 егерского полка Капитан Осипов, сделав расчет гарнизона по местам, распустил людей в казармы и ни мало не усилил обыкновенного караула. Чеченцы от стороны леса подошли, не будучи замеченными. Весьма темная ночь и сильный ветр им способствовали. Внезапно вошли они в укрепление и тотчас опрокинули часть плетня, [170] ограждавшего оное. Люди в беспорядке выскакивали из казарм, когда укрепление было уже наполнено неприятелем: они не могли противиться малыми силами; Капитан Осипов, защищавшийся с горстью людей и будучи уже ранен, бросился в Терек и утонул. Неприятель испытал только два выстрела из орудия, стоявшего в воротах, при коем был главный караул не более как из девяти человек при Унтер-Офицере. Выстрелы сии на некоторое время привели в замешательство Чеченцев, но уже не было кому оным воспользоваться, ибо люди наши были рассеяны и большая часть гарнизона спасалась, переплывая Терек.

В сие время переправлялся пороховой погреб, и снаряды крепостных орудий хранились в сарае, покрытом камышом. Сообщившийся оному огонь произвел столько сильный взрыв, что орудия были разбросаны и части лафетов разметаны на противном берегу реки. Чеченцы в ужасе побежали из укрепления, и уже не появлялись. Потеря наша простирается убитыми, погибшими при взрыве и потонувшими, всего до семидесяти человек. Потеря неприятеля была не менее. Взбешен я был происшествием сим, единственно от оплошности нашей случившимся. Еще досаднее мне было, что успех сей мог усилить партию мятежников, умножить верующих в лжепророка. Я не обманулся! Генерал-Маиор Греков не мог приспеть к защите поста, ибо силы его состояли из пехоты, сделавшей уже большой переход. Он прибыл к укреплению Герзели-Аул, дабы обеспечить его от нападения, усилил гарнизон одною ротою егерей и двумя орудиями, приказал поправить укрепление. Оттуда, прошедши в крепость Внезапную, усилил ее так же одною ротою, и возвратился в станицу Червленную, дабы собрать несколько войск. Между тем Чеченцы, распустив лживую молву о приобретенных ими успехах, ободрили сообщников, пригласили соседних им Горцев и, в числе четырех тысяч человек, пришли к укреплению Герзели-Аул и начали стеснять его облежанием, до того, что гарнизон вскоре лишен был воды. Неприятель в близком расстоянии расположил свои окопы, в роде траншей, и предпринял штурм. Некоторая часть перешла уже ров и была на валу, но штурм отбит [171] с чувствительным уроном. Лжепророк, однако же, нашел средство восстановить упадший дух обещанием блистательных успехов, то есть, обогащения добычею. Но более ободрила мятежников измена Аксаевских жителей, которые с ними соединились, и готовность Андреевских жителей последовать тому же при малейшей удаче.

Мятеж сей мог распространиться в Дагестан, где, по многолюдству, мог он быть несравненно опаснейшим, тем более, что из Грузии мало весьма мог я отделить сил, и некомплект в войсках был чрезвычайный.

Генерал-Лейтенант Лисаневич, узнавши о случившемся в Амир-Аджи-Юрте, приказал баталионам Ширванского полка, 1-му следовать в крепость Грозную, 2-му сколько возможно поспешнее прибыть в станицу Червленную, для чего выставлены были подводы, сам прибыл туда же.

Между тем Генерал-Маиор Греков собрал три роты 43 егерского полка, 400 Линейных Казаков и несколько орудий. Генерал-Лейтенант Лисаневич, взял отряд сей под личное начальство и, не дожидаясь 2 баталиона Ширванского полка, переправился Терек в Амир-Аджи-Юрте и пошел к Герзели-Аулу. Приближаясь к окопу, замечен он был неприятельскою конницею, которая немедленно обратилась в бегство, не давши ни чего знать облегающей укрепление пехоте.

Посланные вперед Казаки успели отхватить часть неприятеля; гарнизон, видя приспевшую помощь, сделал вылазку, и вскоре по том прибыл отряд. Мятежники понесли чувствительный весьма урон, который мог быть гораздо значительнее, если бы не способствовали спасению их лежащие по близости леса и гористое местоположение. Потеря наша была самая ничтожная. Лжепророк бежал из первых, в сопровождении самого малого числа сообщников, все разошлись по домам, не помышляя о соединении и в боязни жестокого наказания. Жители Аксая, кроме главнейших зачинщиков, оставивших город, искали измену свою загладить совершенною покорностию и просили пощады. Не возможно было ожидать [172] благоприятнейших обстоятельств и столько скорого уничтожения мятежа, но внезапное происшествие вдруг все переменило. Генерал-Лейтенант Лисаневич, желая схватить некоторых, оставшихся в Аксае, мятежников, для примерного их наказания, приказал старшему Князю, Маиору Муле-Хассаеву, представить к себе всех почетнейших старшин с тем, чтобы в числе их были непременно замеченные им самые буйные и наиболее к мятежу склонные. Потребовал от него списка таковых. Генерал-Маиор Греков, лучше знавший народ сей, представлял ему, что не приличествовало задержать людей, им призванных, паче еще подвергнуть наказанию; что поступок сей произведет в народе беспокойства и уничтожит совершенно доверенность к Начальству. Маиор Князь Мула-Хассаев обязывался, в самое непродолжительное время, всех их доставить без всякого затруднения.

Генерал Лейтенант Лисаневич не послушал обоих, и 16 числа по утру не менее 300 человек лучших жителей Аксая введены были в укрепление Герзели-Аул. Не было взято ни каких мер осторожности, Аксаевцы многие были вооружены, наш караул не был не только усилен, даже не выведен в ружье, команды отпущены за дровами и на фуражировку, и в укреплении оставалось менее людей, нежели Аксаевцев. Вышедши пред них, в сопровождении нескольких Офицеров, Генерал Лисаневич стал, в оскорбительных выражениях, упрекать их гнусною изменою, грозить истреблением виновнейших и начал вызывать некоторых по представленному ему списку. Он знал хорошо Татарский язык, и по тому объяснялся без переводчика, который бы мог смягчить выражения. Двое из вызванных старшин с покорностию предстали пред ним. У них сняли кинжалы и отвели их под стражу; третий, будучи вызываем по списку, видя участь первых двух, противился, но когда его принудили, он, тихо подойдя к Генералу Лисаневичу, вдруг бросился на него с кинжалом, который он до того скрывал под одеждою.

Он нанес рану смертельную в живот насквозь. Не остановясь, кинулся на Генерал-Маиора Грекова, и сей в мгновение кончил жизнь под его ударами. По близости находились [173] Казаки и некоторые из приверженных нам Мусульман, которые, после поражения Генерала Лисаневича, могли остановить его, но до того велико было их изумление, что они пребывали неподвижны. Человек уже не молодой, Главный Пристав Кумыцкий, Капитан Филатов, бросился на него, и хотя получил прежде рану, но, по счастию, она не была тяжелою, и он, схватясь с ним грудь с грудью, успел вонзить ему кинжал в брюхо, отвратя удар его рукою.

Силы злодея гораздо были превосходнее, и уже преодолевал он Филатова, но один из Армян, приставив к нему ружье, поверг его мертвого выстрелом. Генерал Лисаневич захватя рукою рану, стоял опершись об забор и сохранял твердость, но когда сказали ему о смерти Генерала Грекова, вырвалось у него слово: «Коли!» и оно было сигналом истребления всех без разбора. В сие время Командир 43 егерского полка выводил из казарм караульных 20 человек, кои немедленно ударили на толпу, и к ним присоединились прочие, бывшие в укреплении. Аксаевцы в величайшем страхе и замешательстве бросились к воротам и чрез вал укрепления, успели заколоть двоих часовых у ворот, но в след кололи их штыками и пустили ружейный огонь. Вырвавшиеся из укрепления встречены были возвращающеюся с фуражировки командою, прибежали конвои команд, посыланных за дровами, и из 300 человек Аксайцев весьма немногие спаслись бегством. Между ними погибли люди совершенно невинные и несколько испытанных в приверженности к нам. В числе их были некоторые из жителей города Андрея. Если бы не овладел Аксаевцами совершенный страх, они могли захватить, близко их стоявшие, ружья караульных и людей, высланных за дровами, и без всякого затруднения овладеть укреплением и артиллериею, при коей не было ни одного канонира. В укреплении были большие запасы снарядов и патронов.

Таким образом неблагоразумие Генерала Лисаневича могло быть причиною важнейших следствий. Па Линии не оставалось ни одного Генерала. Начальник Корпусного Штаба, Генерал-Маиор Вельяминов, один, который мог привести дела в [174] порядок, находился с отрядом за Кубанью, для наказания хищных народов за набеги и разбои, делаемые ими на Линии.

Тотчас по получении известий об Амир-Аджи-Юрт, хотел я выехать на Линию, но болезнь меня удерживала; когда же 22 числа узнал я о случившемся в Герзели-Ауле и о смерти Генерал-Маиора Грекова, я отправился 24 числа.

Во Владикавказе усилившеюся болезнию удержан я был до 3-го числа Августа, и уже не было надежды на выздоровление. Здесь сделал я распоряжение оставить укрепление Преградный Стан, покойным Генерал-Маиором Дельпоццо построенное весьма невыгодным образом и в таком расстоянии от реки Сунжи, что вода легко могла быть отрезана. Укреплению, за отдалением его, ни откуда нельзя было дать помощи. Старую дорогу от Моздока во Владикавказ, лежащую чрез хребет Кабардинских гор, чрезвычайно неудобную, для движения транспортов затруднительную и подверженную нападению хищников, которые могли укрываться в лесах и, почти не подвергаясь опасности, наносить большой вред, приказал я перенести от Екатеринограда, чрез Урухскую крепость, мимо Татартупского мыса и чрез реку Ардон, до Владикавказа; приступить немедленно к устроению мостов и временных укреплений, для расположения в оных конвоев.

Дорога сия, в сравнении с прежнею, представляла величайшие во всех отношениях преимущества, но к учреждению оной нельзя было приступить, не став твердою ногою в Кабарде, которую, в 1822 году, занял я перенесением Линии.

От Владикавказа до крепости Грозной прошел я с 1-м баталионом Ширванского полка, двумя орудиями и 250 Донскими Казаками Полковника Сергеева полка, и хотя известно было, что повсюду были сборища возмутившихся Чеченцев и Карабулаков, однако же я ни мало не был ими обеспокоен в пути. В Грозной присоединил я две роты 41 егерского полка и два орудия; прошедши чрез Червленную станицу и переправившись Терек в Амир-Аджи-Юрте, имел я с собою шесть рот пехоты, 300 Донских и 250 Линейных Казаков и 9 орудий артиллерии. [175]

Я поспешил к городу Андрею, где неблагонамеренные люди готовы были произвести возмущение и, соединясь с соседними Горцами, пристать к лжепророку, который проповедывал повсюду истребление неверных, возбуждая ко всеобщему вооружению.

Приближение войск к городу прекратило смятение в оном, главнейшие из возмутителей бежали. Здесь нашел я баталион Апшеронского полка, который прибыл из крепости Бурной, и одну роту 41 егерского полка. В крепости Внезапной сделал я большие перемены: уменьшил пространство оной, усилил профиль, и она, при несравненно меньшем гарнизоне, сделалась непреодолимою. Уничтожив обширное нижнее укрепление, я заменил его одною каменною башнею с пристройкою, дабы иметь во власти своей воду. Работы в крепости продолжались около трех недель. Чеченцы, в числе четырех тысяч человек, показались на высотах в окрестностях Андрея, надеясь на измену жителей оного, но как они остались в совершенной покорности, то они удалились, ни чего предпринять не осмелившись.

Между тем был я в городе Аксае, коего жители, исключая Князей, были в бегах, и город совершенно оставался пустой. Без участия их в измене не могли Чеченцы ни чего предпринять против укрепления Герзели-Аул, которое в подобном случае всегда подвергалось большой опасности. По сему уважению вознамерился я перенести укрепление на лучшее место, и в то же время, дабы прервать связи Аксаевцев с Чеченцами, давним соседством и даже родством утвержденные, и избежать всегда неприятной необходимости наказывать за измену, предположил я перевесть самый город, который расположен будучи в местах гористых и покрытых непроходимым лесом, где удобно могли они укрываться, утверждал в них некоторое чувство независимости и своевольства, столько соблазнительных для прочих.

Я вызвал жителей, дав им прощение, и хотя многим из них не нравилось перенесение, но они согласились. Но явилось только до 200 семейств, которые настаивали, чтобы позволено им было остаться на прежнем жительстве, чего я не должен [176] был предоставить. Место для нового Аксая назначено мною па речке Таш-Кечу, во всех отношениях несравненно выгоднейшее прежнего, ибо здесь жители Аксая имели лучшее свое хлебопашество, здесь прежде бывало их богатое скотоводство. Для охранения их в местах сих, более открытых, и для того, чтобы иметь за ними необходимый надзор, учредил я укрепление, которое и построено, по возвращении моем из крепости Внезапной.

В продолжении работ многие начали уже селиться в новом Аксае; в городе начертаны правильные улицы и площади, н люди благонамеренные ободряли выбор места и выгоды оного.

Составив отряд мой из 1-го и 2-го баталионов Ширванского, 2-го баталиона Апшеронского, 2-го баталиона 41 егерского полков и роты 43 егерского полка, бывшей в гарнизоне в Герзели-Ауле, мог я отделить часть войск для устроения укрепления в Амир-Аджи-Юрте, дабы, ускорением работ, выиграть время. 300 Донских Казаков Полковника Сергеева полка отпустил на Дон, две роты 41 полка отправил в крепость Грозную, около коей поселившийся форштат был слабо защищен и на который, известно мне было, что Чеченцы намеревались сделать нападение. Распоряжено доставление в крепость Грозную больших запасов провиянта и снарядов на зимнюю экспедицию против Чеченцев, и сии две роты, не ослабляя гарнизона крепости, должны были служить конвоем для транспортов.

17 Ноября кончены были все главные работы в укреплениях Таш-Кечу и Амир-Аджи-Юрте, и войскам, с необычайною деятельностию и доброю волею трудившимся, дал я отдохновение, расположа их в станицах войск Гребенского и Семейного. Было приказано готовиться к зимнему походу.

Пребывание мое в Кумыцких владениях водворило совершенное спокойствие в Дагестане. Акушинцы, в добром согласии с Шамхалом, приверженным к нам, пребывали в совершенной покорности и других удерживали своим примером. Сын Шамхала и Владелец Мехтулинский приезжали ко мне, и тишина в Дагестане давала мне полную свободу действовать против Чеченцев и строго наказать их. [177]

В Октябре вспыхнуло возмущение в Кабарде; некоторые из Владельцев бежали в горы, дабы пройти за Кубань, но прежде напали они на селение солдатское и разграбили оное, вспомоществуемы будучи, перешедшею к ним из-за Кубани, сильною партиею. В нападении сем участвовали почти все живущие по реке Малке Кабардинцы.

Трусость Подполковника Булгакова, Командира Кабардинского пехотного полка, не допустила наказать хищников; ибо догнавши их в тесном ущелье, обремененных добычею и пленными, имея достаточные силы и пушки, не смел на них ударить. Солдаты явно негодовали на сию робость, я назначил тотчас другого Начальника и, вразумительно изъяснившись на счет подлой его трусости, приказал ему подать прошение в отставку. Генерал-Маиор Вельяминов, находясь с войсками за Кубанью, был извещен о намерении Закубанцев сделать набег в границы наши, и заблаговременно предупредил Булгакова. Партия сия, и с нею соединившиеся Кабардинские изменники, на возвратном пути своем, находя удобнейшие дороги захваченными нашими войсками, принуждены были вдаться в непроходимые пути почти у самого хребта Кавказа, где, испытав ужасный холод, бросивши вообще всех лошадей, потеряв много людей погибшими, возвратилась за Кубань. Черный народ не последовал за Владельцами, какие ни предпринимали они средства, дабы удержать оной. Для усиления войск в Кабарде, приказал я прибыть из Грузии одному сводному баталиону из Херсонского и Грузинского гренадерских полков. Генерал-Маиору Вельяминову предписал, ускорив окончанием его действий, возвратить войска на Линию. 26 Октября Командир 43 егерского полка, Подполковник Сарочан, с отрядом из 700 человек пехоты, малого числа Казаков, Чеченской конницею и 6-ю орудиями артиллерии, выступил из крепости Грозной, дабы возмутившимся Чеченцам помешать укрепиться в Хан-Кале, где начали они большие работы. Они, в числе до 4 тыс. человек, встретили войска наши, опрокинули Чеченскую нашу конницу и смешали Казаков, и сей успех их был причиною чувствительного их урона, ибо нагло приблизившись к каре нашей пехоты, подверглись они картечным выстрелам. Войска наши, неоднократно обращая их [178] в бегство, наконец возвратились в крепость при сильной довольно перестрелке. Мятежники после сего не продолжали уже работ своих в Хан-Кале.

Желая обстоятельнее знать о происшествиях в Кабарде, отправился я в Екатериноград, где дожидался меня Начальник Корпусного Штаба и куда вызвал я из Тифлиса Поверенного в делах, Г. Мазаровича, возвратившегося из Персии.

Из Червленной станицы выехал я 20 Ноября, рано по утру. День был мрачный и по земле расстилался чрезвычайный густой туман. Были неверные слухи, что партия Чеченцев намеревалась переправиться на левый берег Терека. Им известно было о моем выезде, по благовременному заготовлению лошадей и конвоя, по той причине, что оных нет на местах в достаточном количестве. Партия, до тысячи человек, приблизившись к Тереку против Казиорского Шанца, отрядила на нашу сторону 400 человек, дабы напасть на меня. Места совершенно открытые допустили бы меня заметить в далеком расстоянии, но густой туман тому воспрепятствовал, и я проехал спокойно. Вскоре после напади они на большую дорогу, схватили несколько человек проезжих и пустились на Казачьи хутора, в надежде на добычу. Едва отпустил я конвой, прибыв в Калиновскую станицу, как дано было знать о появившейся партии. Конвой, состоявший из 120 человек храбрых Гребенских Казаков, быстро помчался к Казиорскому Шанцу, где, нашедши Чеченцев, ударил на них и в величайшем замешательстве погнал к Тереку. Они оставили несколько человек убитыми и всех захваченных пленных. Вскоре подоспели Казаки из Калиновской станицы с одним конным орудием, и Чеченцы удалились от Терека. Таким образом ускользнул я от сил несоразмерных, но не думаю, однако же, чтобы для того только, дабы схватить меня, решились они на большую потерю, без чего нельзя было преодолеть Казаков.

В Екатеринограде Г. Мазарович сообщил мне, что Аббас-Мирза не хотел слышать о сделанных мною предложениях, и что в приеме, сделанном ему Шахом, видел он совсем противное прежнему его расположению и той доверенности, которою он отличал его. [179]

Г. Мазарович не сомневался, что война непременно последует, хотя, по отпуске его из Султании, вскоре отправлен будет чиновник с поручениями от Шаха, впрочем, заключающимися в повторении желаний его, дабы границы были назначены на основании предложения Аббас-Мирзы, который успел совершенно наклонить его к своему мнению. Чрез несколько дней уведомил меня Генерал-Лейтенант Вельяминов о прибытии чиновника надменного и горделивого, который желал непременно трактовать со мною. Вместе с тем получил я от него самого письмо, в коем испрашивал он, дабы назначил я ему время и место свидания на Линии. Сего, по многим причинам, нельзя мне было ему предоставить, и я самым вежливым образом отвечал ему, что он может с тою же доверенностию переговорить с Генералом Вельяминовым, заступающим место мое с полною властию. Он, не вступя ни в какие переговоры, отправился обратно, и из сего легко можно было заметить, что поручение его было единый предлог, дабы выиграть время.

Здесь получил я известие о кончине Императора Александра 1-го: весть внезапная, и тем еще более горестная. Прежде пронеслись слухи не довольно обстоятельные, и приятно было находить их невероятными.

Вскоре Указ Сената о присяге Императору Константину. Начальнику Корпусного Штаба позволил я отправиться в Тифлис, по причине болезни. Туда же обратив Г. Мазаровича, сам поехал в Червленную. Декабря 26 дня прибыл фельдъегерь с отречением его от престола и Манифестом о восшествии на Трон Императора Николая 1-го. Войска при мне и в окрестностях находившиеся, приняли присягу в величайшем порядке и тишине.

1826 год. Генерал-Маиор Князь Меньшиков, бывший Генерал-Адъютант покойного Императора, назначен в Персию с объявлением о восшествии на Престол ныне Царствующего. Под сим предлогом имел он поручение войти в переговоры о разграничении и стараться сколько возможно кончить дело сие, утвердив приязненные с Персиею связи. На сей конец, сверх [180] выгодных предложений, сделанных мною Аббас-Мирзе, угодно было Государю Императору уступить полуденную часть Талышенского Ханства.

Генералу Князю Меньшикову приказано было войти по сему предмету со мною в рассуждение и собрать все нужные от меня сведения, по чему и прибыл он в Червленную. Почти ни какого не было неудобства отдать и все Ханство Талышенское, которое, не принося нам ни малейших выгод, малым числом войск защищаемо быть не может, а содержания для того большого числа оных не стоит. Но по свойству Персиян, в особенности же Аббас-Мирзы, не возможно было надеяться достигнуть тем прекращения неудовольствий и даже претензий со стороны его.

Давно было желание Аббас-Мирзы приобрести его, дабы показать народу своему, что Россия ищет дружбы его даже самыми пожертвованиями.

Он не один раз обращался ко мне о том с бесстыдною просьбою. Наконец предлагал за Ханство деньги, но с тем, чтобы издан был публичный акт, которым Ханство предается во власть его, а им деньги уплачены будут по тайному условию. Не только подобные меры не почитал я приличествующими, но отдачу Ханства, сколько, впрочем, ни бесполезного для нас, не находил возможным, по тому что оно покорилось России добровольно. Отец нынешнего Хана, в надежде на покровительство России, противился Персии, испытал войну несчастную, изгнан был из своих владений и наконец Гюлистанским трактатом, в конце 1813 года, часть Ханства довольно значительная предоставлена была Персии.

России принадлежат многие Мусульманские Провинции, на коих уступка Талышенского Ханства непременно произвела бы невыгодное для нас влияние, которое не упустила бы Персия поддерживать тайным образом, и сопредельного Персии Ханства Карабагского Владетель, соединенный тесными узами родства с Шахом, был бы поводом к величайшим неудовольствиям. Когда, в 1817 году, отправлялся я послом в Персию [181] известно мне было, что Шах, обнадеженный ходатайством Англии, объявил разные желания, и хотя предоставлено мне было, обозрев границу, изыскать средство, не повреждая, разумеется, выгодам нашим, сделать какую ни будь уступку, я не нашел ни чего другого в угождение Шаху, как сделать Талышенское Ханство независимым от России и под покровительством обеих Держав. Но сего предложения моего Государю Императору неугодно было ободрить. Следовательно, давно видел я, что отдать Талышенское Ханство во власть Персии было неприлично.

Чрез несколько дней Генерал-Маиор Князь Меньшиков отправился в Тифлис. Можно было надеяться, что, одарен будучи отличным умом, счастливыми способностями, и притом довольно хитрый, что в делах с Персиянами совсем не мешает, он успеет в исполнении поручения и даже без уступки ничтожной частицы Талышенского Ханства.

Поручение дела, независимо от меня, должно было обнаружить, что не я был причиною затруднений. Я просил о сем прежде официально, но при покойном Императоре сего не сделано; теперь же легко заметить я мог, что успели сделать внушение, что несговорчивость со стороны моей виною всех неудовольствий, и что Аббас-Мирзе гораздо приятнее иметь дело со всяким другим. Словом, я начинал видеть недостаток ко мне доверенности.

Января 22-го дня войска собрались при крепости Грозной. Оне состояли из двух баталионов Ширванского, одного Апшеронского, одного 41 егерского полков, одной гренадерской роты Тифлиского пехотного полка, 600 Линейных Казаков и 16 орудий артиллерии. С такими войсками можно было наказать не одних Чеченцев.

26-го числа прошли войска Хан-Кале, неприятеля было не более 200 человек, который произвел перестрелку с арриергардом. В первый раз был я на сем месте, и видел труды покойного Генерал-Маиора Грекова, ибо едва оставались признаки леса, прежде непроходимого, где, в 1806 году, Генерал Булгаков понес весьма чувствительный урон, много [182] ободривший Чеченцев. Теперь обширная и прекрасная долина представляет свободный доступ в средину земли их, и нет оплота, на который они столько прежде надеялись. В тот же день занято селение Большая Атага. Войска нашли роскошное продовольствие для себя и для лошадей.

Жителей застали весьма не многих, ибо спаслись они в ближайшие леса, в домах осталось много имущества. Селение не менее 600 дворов, и много домов хороших.

Войска, расположенные лагерем у селения, два дня с ряду имели довольно сильную перестрелку, Казаки дрались при обозрении переправы чрез реку Аргун. В Малой Атаге, лежащей на противоположном берегу, замечены большие огни, слышны были выстрелы и крик в ознаменование радости о прибытии на помощь соседей, и тогда же дали знать лазутчики, что пришли Чеченцы, по Мичику живущие, часть Ичкеринцев и несколько Лезгин.

30 числа, в 4-ре часа по полуночи, послал я два баталиона Ширванского полка, одну роту 41 егерского, 8-мь орудий артиллерии и 500 Казаков, сжечь селение Чахкери, где неприятель имел удобное пристанище и всегда собирался. Пред рассветом войска, приблизившись к селению, замечены были караулом, и по тому, не теряя времени, после нескольких выстрелов из пушек, один баталион бросился в селение, из коего неприятель спасся бегством. Баталион, сжегши селение без препятствия, выступил из оного; но когда войска в обратный путь отошли около версты, чрезвычайно густой туман лег на землю, с которым соединившийся дым от горящего селения, до того затмили свет, что в самом близком расстоянии нельзя было ни чего видеть.

В сие время приспел стоявший за Аргуном неприятель; он не мог видеть числа войск наших, так как и его прибытие познано было по одному ужасному его крику. Часть конницы его, проскакав мимо наших стрелков, столкнулась с Казаками, но была опрокинута ими. От силы столкновения несколько человек Чеченцев и Казаков опрокинуты были на [183] землю. Редко видят сие кавалеристы, хотя не редко говорят о шоке. За сим большие толпы атаковали нашу пехоту. Артиллерия действовала картечью и не далее пятидесяти шагов, так что отрываемы были члены и раздираемы тела. Бросавшиеся спасти тела, по обыкновению, были в свою очередь истребляемы. Третье нападение было сильнейшее и продолжалось долее. Неприятель ударил всеми силами: встреченный картечью, батальным огнем пехоты и Казаками, он обращен в стремительное бегство. Неприятель был в числе трех тысяч человек, дрался отчаянно, ибо лжепророк лично сам находился и многие священнослужители возбуждали их к тому пением молитв. Но далее не было уже ни одного выстрела, вероятно, по тому, что поднявшийся туман обнаружил число войск наших. Из признания Чеченцев известно, что они потеряли не менее двух сот человек одними убитыми, в числе коих многих отличных между ими людей. Они говорили, что никогда прежде не испытали они столько жестокой схватки.

После сего сражения неприятель рассеялся, и войска 2-го Февраля, пройдя Хан-Кале без выстрела, возвратились в крепость Грозную.

5-го числа, оставив обозы, дабы двигаться с большею быстротою, войска, пройдя ночью Хан-Кале, у селения Большой Чечень, переправились за Аргун и заняли деревню Бельгетой, которую оставили жители. Казаки сожгли небольшое селение, Ставноколь, где захватили в плен семейства и отбили стадо скота. Керменчук, одно из главных и богатейших селений в Чечне, просило о пощаде, и получило оную, дало Аманатов. Я ласкал жителей, имея в виду проложить дорогу.

8-го числа войска, после ничтожной перестрелки, заняли половину селения Алды, которой буйные жители, никогда прежде не повинуясь, всегда возбуждали беспокойства, другой половине дана пощада, и жители с семействами остались в домах покойными. Здесь застигли нас жестокие морозы, продолжавшиеся более недели. По прекращении оных, войска последовали чрез Гойтинский лес, где ожидал я быть встречен неприятелем. Но он был в малых силах, и баталион 41 егерского полка [184] с такою быстротою погнал его, что он и самые завалы оставил без сопротивления. За баталионом посланные Казаки выгнали Чеченцев из селения Белакай и сожгли оное. Далее в следовании к селению Рошни, небольшая часть пехоты в арриергарде и Казаки вели перестрелку. В сей день Казаки, прикрывая фланговое движение войск, показали примерную неустрашимость, под огнем довольно сильным Чеченской пехоты: я не видал ни одного Казака, стреляющего по пустому, ни одного иначе едущего, как малым шагом. Смею думать, что это не самое легкое и в регулярной коннице.

Оставленное селение Гихи, большое и богатое прекрасными садами, приказал я сжечь, ибо жители оного упорствовали прийти в покорность. Сады истреблены одних только главнейших мятежников. Чрез Гихинский лес нашел я проход весьма трудный: большие и старые деревья, между коими множество валежнику, дорога тесная и излучистая, представляли неприятелю удобство обороны, и я, конечно, потерпел бы урон, но он, полагая, что я пойду в обратный путь тою же дорогою, там ожидал меня, и войска прошли беспрепятственно. Мошенническое селение Доун-Мартан, в котором укрываются всегда Кабардинские Абреки, сожжено. Отсюда, довольно обширными и прекрасными полями, принадлежащими Карабулакам, прошел я до селения Казах-Кечу. Пришедшие с покорностию жители, впрочем, много раз виновные, испросили пощаду. Войска возвратились в крепость Грозную 21 числа.

Во все время движения делал я с намерением малые весьма переходы, дабы неприятелю дать возможность собраться, ожидая, что он решиться дать сражение. Способ сей был вернейший положить конец мятежу, или иначе надобно отыскивать мятежников в их убежищах, на что не доставало у меня времени.

Наставшая ненастная погода, дороги от чрезвычайной грязи сделавшиеся затруднительными и невозможность продовольствовать лошадей за совершенным недостатком фуража, понудили меня отложить действия до удобнейшего времени, и по тому, усилив гарнизон крепости Грозной одним баталионом, одною [185] сотнею Казаков, оставивши в ней всю артиллерию, приказал я всем прочим войскам отправиться по квартирам на Линию; сам, 28 Февраля, поехал в Червленную.

Марта 7-го числа прибыл ко мне Князь Меньшиков (смотри выше).

6 числа Апреля, приказав войскам переправиться за Терек, прибыл я вперед в Грузию. В Чечне продолжался мятеж; лжепророк старался возбуждать обольщающими прорицаниями, но уже приметно уменьшилось верование в него; посыланные люди к Лезгинам с требованием помощи привезли одне обещания. Напротив, весьма многие из селений не нарушили покорности и представили аманатов лучших фамилий по нашему назначению. Сделав наблюдение, что упорнейшие из Чеченцев суть те, кои живут в местах менее приступных, где никогда, или давно весьма, не бывали войска наши, куда, по множеству в пути препятствий, не могут приходить внезапно, а по тому жители, имея время скрыть в лесах семейства и имущество, являются с оружием, вознамерился я открыть кратчайшие дороги и прорубить леса далее от дороги ружейного выстрела в обе стороны. По таковым путям, не испытывая ни каких затруднений, могут войска повсюду появиться с большою быстротою и без всякой опасности, даже в небольших силах. Таким образом, без неприязненных действий, можно удерживать их в послушании, а в последствии приучить к спокойствию.

10 числа войска прибыли к селению Алхан-Юрт, и тотчас небольшая часть пехоты на каюках переправилась на правый берег Сунжи, при чем была ничтожная перестрелка.

Сожжена деревня Курчали, где мятежники в лесу, чрезвычайно густом, дрались с некоторою упорностию. Дорога прекрасная открыта до селения Гихи, и частию проходит прелестною поляною.

17 числа возвратился я в Алхан-Юрт, дабы дать войскам отдохновение в праздник Светлого Воскресения Христова. В сей день, близко к переправе чрез Сунжу, арриергард был [186] сильно атакован, и я должен был дать ему подкрепление, перестрелка продолжалась до глубокого вечера, но переправа совершенно была безопасна.

Предводитель Кизлярского Уезда с несколькими Дворянами и Депутатами всех сословий приехали поздравить войска с праздником и, в знак уважения их к трудам их, Гг. Офицеров угащивали обедом, солдатам выдана была роскошная порция вином и мясом.

Между тем производилась порубка лесу в окрестности. Прибыли Казаки, 500 человек, которых оставлял я на Линии, за неимением подножного корма, и с ними 300 человек Чеченцев, живущих по Тереку, с топорами для работ.

23 числа, оставя все тягости в вагенбурге при Алхан-Юрте, войска на легке прибыли, 25 числа рано, пред селение Урус-Мартан. После сделанного мне отказа, на повторенные несколько раз предложения, дать аманатов, нашел я жителей к обороне готовых и с ними соединившихся соседей. Построив батарею против селения, обратил я внимание их на оную и в то же время с противоположной стороны баталион 41-го егерского, три роты Апшеронского полков и рота гренадерского Тифлиского полка, бросились в деревню: испуганный неприятель бежал стремительно, и даже в лесу не смел остановиться. Многие побросали ружья. Урон был довольно чувствительный. На звук орудий собирались окрестные жители, по Казаки и наши Чеченцы заняли дороги, и по тому, пробираясь лесами, не успели они прийти во время.

Селение приказал я истребить, великолепные сады вырублены до основания. Через реку Мартан сделана хорошая переправа и открыта широкая дорога. На обратном пути сожжены два селения Рошни. Многие другие приведены в покорность и войска беспрепятственно чрез Алхан-Юрт возвратились в крепость Грозную, 28 числа. Войскам дано три дня для приуготовления сухарей. Чеченская конница отпущена на праздник Байрам. Она служила с отличным усердием, заглаждая вину свою, когда 26 Октября бежала она, оставив наших Казаков. [187]

2-го числа Мая войска, пройдя Хан-Кале, перешли чрез Аргун у селения Беглекой. Очищена дорога через лес, отделяющий селение Шали, которая прежде прорублена была Генерал-Маиором Грековым. Селение сожжено и сады вырублены.

С 600 человек пехоты, четырьмя орудиями и 300 Казаков пошел я сделать обозрение Шалинских полей. Чеченцы засели в одном месте, где надобно было проходить лесом. Нельзя было выгнать их, не овладевши небольшою деревушкою. Генерал-Маиор Лаптев мгновенно занял оную, но к ней прилежал частый очень лес, неприятель усилился, мы должны были захватить довольно большое пространство и в местоположении совершенно для нас невыгодном. Я сберегал Казаков, но должен был спешить часть оных, ибо чувствовал в пехоте недостаток; 4 орудия артиллерии служили нам величайшим пособием, и мы прошли трудное место. Огонь был жестокий, н неприятель имел дерзость броситься в шашки на одну егерскую роту. Казаки поддержали оную и обратили его с уроном.

В последствии проложены дороги от селения Беглекой на поля Теплинские, мимо возвышения, называемого Гойт-Корт, с вершины коего видна Чечня на большое расстояние. Далее прорублена дорога мимо селения Чертой, за речку Джалгу, до селения Керменчук и мимо оного. Жители Керменчука разумели леса свои непреодолимою оградою их свободы, и по тому не хотели, чтобы к ним проложена была дорога. Они всячески старались отклонить меня от того, и присланные ко мне от общества Старшины говорили, что они не могут ручаться, чтобы народ не стал тому противиться. В то же время дано мне знать, что общество просило помощи от соседей. В таком случае перемена намерения и даже самая нерешительность могла показаться им робостию, или недостатком средств с нашей стороны, и по тому приступлено к работе. Селение нашли мы совершенно пустым, семейства и имущество скрыты были в ближайших лесах, хозяева домов, не менее 600 человек, были под ружьем при входе в селение. В ужасном страхе находились они, когда увидели, что направление дороги пошло чрез те самые места, где укрывались семейства, и я не был покоен, [188] опасаясь, чтобы в лесу, где трудно было усмотреть за солдатами, малейший беспорядок не возбудил их к драке в защиту семейств. Приказано было Старшинам находиться при каждой команде, дабы были они свидетелями, что мы ни какой обиды, или паче оскорбления, делать им не хотели, и, сказать надобно к удивлению, что не произошло ни одного неприятного случая. Рассыпанные по лесу люди находили женщин и детей, и поступали с ними ласково, находили имущество, и ставили караул для охранения оного. Жители, удивленные подобным обращением, из благодарности угащивали солдат, приуготавливая для них пищу.

Когда надобно было на другой день прийти для окончании работы, все семейства были в домах, и нам оказываема была полная доверенность. Часть войск введена была в селение, по собственному желанию жителей, дабы неблагонамеренные из соседей не могли, закравшись в обширные сады, нарочно завести перестрелку, чтобы пало подозрение на самих жителей и чтобы за то подвергнуть их наказанию. В продолжении двух дней работы, производилась сильная весьма перестрелка с прибывшими от реки Мичика, с Шалинцами и других окрестных мест Чеченцами. Одна из рот Ширванского полка имела случай наказать штыками более дерзких, и сие было поучительным для других примером.

По окончании работы войска, 17 числа Мая, перешли чрез реку Аргун. Вода была уже высокая и переправа довольно затруднительная. Я поспешил, дабы не остаться за рекою без провиянта. На завтра прибыли войска к крепости Грозной.

После двух дней роздыха, Хан-Кале расчищено совершенно, расширена долина более прежнего, проложена дорога по самой средине, и место, прежде страшное, может ныне уподоблено быть прекрасному гулянью.

В сие время приказано было 500 Казакам и 100 отборным Чеченцам собраться у Наура и, скрытным образом дойдя до Сунжи, переправиться за оную, близ селения Казах-Кечу, и напасть на селения Карабулацкие, дабы отогнать скот. Подполковники Петров и Ефимович исполнили поручение в [189] точности, произвели нападение внезапно и с неимоверною быстротою.

Не подалеку от селения Дауд-Мартан и Акбарзой, за рекою Оссою, схватили несколько человек в плен, нескольких преследуя потопили в реке, отбили 400 штук рогатого скота я более 100 баранов. Войска собрались у крепости Грозной 23 числа, и 25 отпущены на квартиры на Линию.

Таким образом кончилась экспедиция против Чеченцев. Одни, живущие по реке Мичику, остались непокорными, но они, кроме воровства и разбоев, ни чего более сделать не в состоянии; потух мятеж во всех прочих местах, и все главнейшие селения приведены в послушание и представили аманатов. Исчезло мнение, что леса могут служить твердою оградою; напротив, движение войск в весеннее время было несравненно пагубнее для Чеченцев; ибо, не смея показываться в открытых местах, оставили они поля невозделанными, по той же причине скотоводство их оставалось без корму. При вскрытии весны прятавшиеся в лесах семейства подверглись чрезвычайным болезням и смертности, которые должен продолжать угрожающий голод. Впредь всеобщий мятеж едва ли возможен, ибо всюду и скоро могут проходить войска. Охранение семейств обратит каждого к собственной защите, действия будут частные, соединять силы будет неудобно.

В заключение должен я отдать справедливость отличному усердию и неутомимой деятельности войск, труды коих были постоянны, ибо надлежало ежедневно или быть с топором на работе, или под ружьем, для охранения работающих и весьма часто в действии. К подобным усилиям без ропота может возбуждать одна привязанность к своим начальникам, и сия справедливость принадлежит Гг. Офицерам. Полное уважение мое приобрели Линейные Казаки. Прежде видал я их небольшими частями и не так близко, но теперь могу судить и о храбрости их и о предприимчивости. Конечно, изо всех многоразличных Казаков в России едва ли есть подобные им!

26 числа возвратился я в Червленную, и имел нужду в отдохновении. [190]

Июня 4-го числа был я в укреплении Таш-Кечу, где, собрав старших Владельцев и всех Князей Кумыцких, дал я нужные наставления по части управления. Главному Кумыцкому Приставу приказал на речке Ярык-Су водворить сильное селение, расположить главный из караулов, которые поставляются от земли, для охранения оной от Чеченцев. Селение сие закроет идущие к городу Андрею дороги, по коим, после оставления старого Аксая, легко могли прокрадываться хищники.

На обратном пути моем чрез Червленную станицу дал я приказание 2-му баталиону Ширванского полка следовать в Кабарду, куда отправлена так же часть Казаков для усиления кордона.

В Екатеринограде занят я был делами Линии с Начальником оной, Генерал-Маиором Князем Горчаковым. В Кабарде все было тихо и не предвиделось ни каких беспокойств.

За Кубанью не слышно было, чтобы собирались хищники. Для начальствования войсками на правом фланге Линии назначен мною Полковник Князь Чевчевадзев. Генерал-Маиору Князю Горчакову поручил ускорить переселение Казаков на новую Линию и другие избранные места.

В Владикавказ прибыл я по новой от Екатеринограда дороге и, сопровождавшему меня Путей Сообщения Полковнику Гозиусу поручил сделать в ней следующие перемены: при урочище Пришиб, в 13 верстах от Екатеринограда, учредить укрепленный пост. Уничтожить укрепление при речке Аргудан, в которой вода оказалась весьма нездоровою, и перевести пост к реке Уруху, не подалеку от устья оного, чрез которую построить мост. Лежавшую выше по реке, Урухскую крепость срыть, от чего не мало сократится дорога и будет проходить местами более открытыми. Укрепление на речке Лескене, выходящее вне Линии, уничтожить. Бывшие со мною 1-й баталион Ширванского полка и сводный из гренадерских Херсонского и Грузинского полков, во многих местах расчистили дорогу и сделали ее еще удобнейшею и менее опасною. Генерал-Лейтенант Вельяминов доставил мне, полученную от Князя Меньшикова, шифрованную бумагу, в которой уведомляет он, что [191] Аббас-Мирза сыскал человека, который за 5 тыс. туманов (20,000 руб. серебр.) взялся убить меня.

Я удивлен был сим, но не впал в отчаяние, что не нравлюсь такому человеку, каков Аббас-Мирза.

Июля 2 числа возвратился я в Тифлис, после одиннадцати месяцев отсутствия.

Генерал-Маиор Князь Меньшиков находился в Тавризе, и оттуда были последние его депеши, в коих уведомлял, что, по приглашению Шаха, отправляется он в Султанию, что Аббас-Мирзою был принят благосклонно.

Повсюду на границе было совершенно спокойно и не возможно было ожидать ни каких неприязненных со стороны Персиян поступков, по крайней мере в то время, как у них находился Князь Меньшиков, с изъявлением желания Императора хранить и еще более сделать твердыми связи дружества, и когда Император послал Аббас-Мирзе собственноручное письмо чрезвычайно благосклонное. Шаху в подарок отправлена была, чрез Астрахань, великолепная кровать хрустальная с серебряною оправою, сделанная по его желанию, объявленному Поверенному в делах, Г. Мазаровичу. Со стороны Эривани с некоторым числом войск стоял Сардарь Эриванский близко к урочищу Мирак.

Во время отсутствия моего Аббас-Мирза жаловался Генерал-Лейтенанту Вельяминову на занятие войсками нашими Балыкчайского поста при озере Гогча. Мною приказано было ответствовать, что урочище Балык-Чай признаю я принадлежащим к Персии и сего не оспариваю, но что занято оное на том же самом основании, как Персияне удерживают во власти своей большое пространство населенной земли от реки Чоундур до реки Капанак-Чай в Карабагском Ханстве, и что окончание дела о разграничении разрешит: должны ли мы оставить урочище Балык-Чай, или получить оное в замен уступаемого нами. Генерал-Лейтенант Вельяминов приказал построить небольшое укрепление при разоренном селении Мирак, на границе Эриванского Ханства, но работы были прекращены, по просьбе Аббас-Мирзы [192] к Князю Меньшикову, когда еще он был в пути к Тавризу. Он еще не знал Персиян, и его можно было уверить, что если не сделает он угодного ему, то может он принять его неблагосклонно, или даже отказать принять его. Князь Меньшиков прислал, находившегося при нем, Полковника Бартоломея, убеждая Генерала Вельяминова оставить Мирацкое укрепление.

Я располагался ехать для обозрения границы, как вдруг, 19-го числа, получаю из Караклиса, от артиллерии Подполковника Флиге, рапорт, что Сардарь Эриванский напал с большими силами на пост наш при урочище Мирак, и что в то же самое время истреблено селение Малая Караклиса, лежащая не подалеку от укрепления Гумри, и отогнан казенный табун, принадлежавший Тифлискому пехотному полку, пасшийся на речке Гамзачиман, в 18 верстах от Большой Караклисы. О Полковнике Князе Севарсемидзеве, командующем войсками на границе, который находился на Мирацком посту, не было ни какого известия, и Подполковник оставался по нем старшим.

Из сего происшествия явно было нарушение мира прежде обдуманное, но отнюдь не самовольный поступок Сардаря Эриванского, как то поняло Министерство наше.

И так с сего времени начинается война с Персиею!

Текст воспроизведен по изданию: Записки Алексея Петровича Ермолова во время управления Грузией // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских, Книга 3. 1866