-

ЗАПИСКИ

АЛЕКСЕЯ ПЕТРОВИЧА ЕРМОЛОВА ВО ВРЕМЯ УПРАВЛЕНИЯ ГРУЗИЕЙ.

В Барчалинской дистанции умножившиеся грабежи и убийства, от впадающих в наши границы из Ахалцыхского Пашалыка разбойников, заставили меня обратиться к Паше с просьбою о усмирении оных и сохранении, подобно нам, существующих между обоими Государствами дружественных отношений. Паша обещал все, и ни чего не исполнял. Не будучи уважаем в Провинции, ему порученной, не мог он ни в чем успевать, если бы даже и наилучшие имел намерения. Итак оставалось мне употребить собственно от меня зависящие меры. Я приказал собрать довольно сильную партию Барчалинской конницы: ею отогнано некоторое количество лошадей и скота, была небольшая перестрелка, но разбойники не успели собраться в равных силах, и по тому вреда не могли нанести; видя же готовность со стороны нашей отмщевать за грабежи и злодейства, прекратили оные и по прежнему восстановился порядок.

От Министерства сообщено Посланнику нашему в Константинополе, что находящиеся в пограничных Турецких Областях начальники попущают подчиненные им народы на неприязненные действия. Столько же мало внимали представлениям его по сему предмету, как и делам, о коих производил он переговоры. Турецкое Министерство утверждало, что нельзя прекратить беспорядки сии, разве, по содержанию последнего Трактата, возвращены будут Редут-Кале, маленькая и ничтожная крепостца Анаклия и Сухум-Кале в Абхазии. На приобретение сего последнего изъявлено особенное желание. Посланник, надеясь на успех в прочих делах, дал уразуметь, что возвращение Сухум-Кале может иметь место, донес о том нашему Министерству, а сие разрешило его дать в том обещание и меня по принадлежности уведомило. Весьма не приличествовало обстоятельствам здешнего края сие великодушие, и я возразил следующими объяснениями: Турки, владея Анапою, и сильное по тому имея влияние на многочисленные Закубанские народы, содержат в беспрерывных беспокойствах земли войска Черноморского и правый фланг Кавказской Линии, но трудное весьма имея сообщение с Абхазиею, не простирают они владычества своего на живущие по полуденной покатости Кавказа пароды, и по тому единственно сохраняется спокойствие в Провинциях наших [122] лежащих по берегу Чорного моря. Предоставление им Сухум-Кале допустит решительное влияние на обитателей гор и, подобно Закубанцам, будут они снабжаемы оружием и возмущаемы против нас. Турки получат при Сухум-Кале лучшую при сих берегах и довольно безопасную рейду, и в ней находящиеся суда дадут покровительство продаже невольников, которая, вместе с присоединением Абхазии, почти совсем прекращена. Невольники сии похищаемы будут в наших Провинциях и, как в недавних еще бывало временах, снабдят серали вельможей Оттоманских. Надобно будет, для безопасности наших владений, содержать гораздо большее число войск в местах, где нездоровый климат производит между ими чрезвычайную смертность и ужасные болезни. Продовольствие оных, привозимое с большими затруднениями из России и не менее тягостными издержками, введет казну в разорительные расходы. В заключение объяснил я, что весьма невыгодное произведет впечатление в подвластных нам народах то, что Области, добровольно принявшей покровительство Российского Государя, владетель коей принял Християнскую Веру, лучшая часть отторгается в пользу Державы Мусульманской. Что сие поколебать может доверенность прочих владетелей к Правительству, и они по прежнему искать будут связей с Турками, которые они начинают оставлять, не находя их более для себя полезными.

Министерство наше не отвергло моих замечаний, и Посланнику в Константинополе поручено было отклонить требование по сему предмету Порты; если же имел он о том переговоры, то объяснить, что ни малейшего со стороны нашей не будет сделано затруднения в возвращении Сухум-Кале, если, в продолжении пятнадцати лет, Оттоманская Порта сохранит постоянно дружественное свое расположение и не подаст основательных причин к неудовольствиям. Нельзя сомневаться, что, при коварной политике Оттоманской не может так долгое время продолжиться доброе согласие, и по тому, правдоподобно, Сухум-Кале останется нашим.

В сем году производилась работа на новой дороге, от Тифлиса в Кахетию, чрез хребет гор, называемый Гомбор, и я осматривал оную. Но заметить возможно было, что без [123] шоссе (chaussee) дорога сия хорошею не будет, сколько ни хорошо дано оной направление. Множество источников, растворяя глубокую грязь, местами делают ее весьма неудобною. Новая сия дорога сокращает в половину расстояние до города Телавы, проходя возвышениями, для устроения постов чрезвычайно здоровыми.

Войско Черноморское, по Высочайшему соизволению, поступило в сем году под начальство командира Кавказского корпуса. Задолго прежде искал я средств избавиться сего войска, ибо известны были мне допущенные в нем беспорядки, расстроенное оного хозяйство, бестолковое распоряжение Войсковой Канцелярии, которою самовластно управляли Адъютанты Генералов Дюка де Ришелье и потом Графа Ланжерона. Французским Администраторам нелегко было познакомиться с нуждами и особенно свойствами Запорожцев. Сверх того, знал я, что самое отправление службы производится Казаками нерадиво, и Закубанцы, делая частые и весьма удачные на земли их набеги, содержат их в большом страхе. Прежде, для охранения их, расположен был полк пехоты и полурота артиллерии, и хотя, до поступления еще Казаков в мою команду, представлял я о необходимости продолжить пребывание там полка, но оный оттуда удален, и я должен был уделять в помощь войска с Кавказской Линии, тогда как для собственной защиты оной их недостаточно.

Для наблюдения за лучшим управлением войска и в особенности для распоряжения кордонною стражею, введения строгой и Казакам не знакомой дисциплины и большей в охранении границы бдительности, отправил я войска Донского Генерал-Маиора Власова 3-го, дав ему степень приличной власти.

Я подучил уведомление, что войско Черноморское умножается 25,000 душ, переселяемых из Малороссии по добровольному их вызову, и что переселение, начавшись в 1821 году, продолжится три года. Распоряжение сие сделано по представлению Генерал-Маиора Киселева, которому поручено было обозрение войска, и оное необходимо по уменьшению народонаселения от вредного климата. [124]

Довольно задолго до окончания года повсюду было совершенно покойно, и я вознамерился ехать в Петербург. Из России имел я известив, что Государь, по окончании Конгресса в Троппау, возвратится к Новому Году в С.-Петербург.

Выехав из Тифлиса в конце Декабря месяца, до самого Орла не имел я ни каких из Петербурга известий. Посланный ко мне фельдъегерь ехал другою из России дорогою и заболел в пути. С ним, как после узнал я, посланы были бумаги, что возникшая в Неаполе революция понудила союзных Государей продолжить Конгресс, и дабы находиться ближе к месту происшествий, перенесен оный в город Лайбах, в Австрийских владениях, куда уже отправился Император, и по тому нет ни чего точного на счет его возвращения. В Орле подтвердились все сии известия, и я не знал, на что решиться. Мог я, пробыв в Петербурге несколько времени, не дождаться Государя, ибо не приличествовало мне долгое время быть в отсутствии от своего места, возвратиться же из Орда было не более прилично, ибо никто не поверил бы, что не известны мне были происшествия, и подумать могли, что ехал я единственно для свидания с отцем моим. Итак предпочел я ехать далее.

В бытность мою в Петербурге в короткое время получены известия о возмущении Греков против Турок, и все давало вид, что неуспешные дела Посланника нашего в Константинополе доведут нас до разрыва с Портою; о возвращении Государя подтверждались слухи и приуготовлены были на границе экипажи.

На сделанный мною вопрос партикулярным письмом, могу ли я дождаться Государя, Начальник Главного Его Штаба ответствовал мне, по Его приказанию, чтобы я оставался в Петербурге.

Вскоре за сим возгорелась революция в Пиемонте и казалось, что Франция принимает в оной участие. Заговор скрывался между войсками, и часть оных, возмутившись, заняла крепость Александрию. Король, угрожаемый опасностию, оставил Государство. Австрийские войска из соседственных Пиемонту Областей выступили немедленно, дабы воспрепятствовать [125] распространению духа мятежа, а Государь Император, вспомоществуя Австрийцам, назначил особенную армию изо ста тысяч человек, которой и дано поведение приуготовиться к следованию в Италию. В Австрии делались распоряжения для путевого продовольствия сих войск.

Я подучил Высочайший рескрипт и приказание приехать в Лайбах. Начальник Главного Штаба сообщил мне, чтобы я поспешил приехать. Были слухи, что я назначен Главнокомандующим идущей в Италию армии, и прежде отъезда моего из Петербурга получены некоторые иностранные газеты, в коих о том упоминаемо было.

В конце Апреля месяца приехал я в Лайбах. Революция в Неаполе совершенно прекратилась, самый город занят уже был Австрийцами. Успехи Австрийских войск в Пиемонте и сдача на капитуляцию Александрийской крепости положили конец возмущению. Не было ни малейшего сомнения, что Франция не приемлет ни какого в том участия, и определено возвратить Российскую армию.

Государь 1-го Мая отправился в Петербург, мне приказано прибыть туда же. Я получил позволение провести некоторое время в Вене и Варшаве.

Таким образом, сверх всякого ожидания моего, был я Главнокомандующим армии, которой я не видал и доселе не знаю, по чему назначение мое должно было сопровождаемо быть тайною. Не было на сей счет Указа, хотя, во время пребывания в Лайбахе, Государь и Император Австрийский не один раз о том со мною говорили. Это не отдалило неудовольствия от тех, которые почитали себя в праве быть предпочтенными мне, в я умножил число завиствующих моему счастию. Немного оправдался я в глазах их, оставшись тем же, как и прежде, Корпусным Командиром. Конечно, не было доселе примера, чтобы Начальник, предназначенный к командованию армиею, был столько, как я, доволен, что война не имела места. Довольно сказать в доказательство сего, что я очень хорошо понимал невыгоды явиться в Италии вскоре после Суворова и [126] Бонапарте, которым века удивляться будут. Русскому нельзя не знать, какие препятствия поставляемы были Суворову Австрийским Правительством, а из наших и лучших даже Генералов, не думаю, чтобы возмечтал кто ни будь ему уподобиться.

Проживши в Петербурге до 30 числа Августа, имел я вид претендента на какую ни будь награду, и Государь, всегда ко мне милостивый, между прочими, награжденными в сей день, пожаловал и мне аренду, от принятия которой я отказался. Давно великодушен был Государь, и награждая меня, и выслушивая отзыв мой, что я награды не приемлю. Могу признаться, что в отказ мои не вмешивалось самолюбие, но почитал я награду свыше заслуг моих и мне ни по каким причинам не принадлежащею. Средства существования, хотя не роскошные, доставляла мне служба, вне оной не страшился бы я возвратиться к тому скудному состоянию, в котором я рожден, но еще мог надеяться на гораздо лучшее, ибо отец мой за усердную службу свою получил награды от Императрицы Екатерины II.

В первых числах Сентября я отправился обратно в Грузию, чего многие не ожидали.

Прибыв в Екатеринодар, занялся я рассмотрением состояния войска Черноморского, и оно, как в отношении военном, равно и по части хозяйства, в совершеннейшем расстройстве.

Тут узнал я о подробностях сражения с Закубанцами, которые, в числе до полутора тысяч лучших, под предводительством известнейших из разбойников, сделали нападение на земли Черноморцев, с намерением разорить их селения. Приличные распоряжения, смелость в предприятии Генерала Власова 3-го и чрезвычайно темная ночь, скрывшая малые его силы, приуготовили гибель разбойников. Следуя за ними с тылу, отрядив небольшую часть Казаков, которая вела с ними перестрелку спереди в то время, как в окружности повсюду зажженные маяки и пушечные сигнальные выстрелы привели Закубанцев в замешательство, он успел отрезать дорогу к отступлению, и когда они, не подозревая о его присутствии, думали безопасно возвратиться, встретил он их картечными выстрелами и ружейным огнем расположенных в камышах [127] Казаков. Почитая себя отовсюду окруженными, искали они спасения в бегстве: часть одна, случайно направившаяся по сухому месту, могла, хотя с потерею, удалиться, но главные их силы, обманутые темнотою, попали на обширный и глубокий залив из реки Кубани и, сильно преследуемые Казаками, потонули в оном, и не спасся ниже один человек. Казаки вытащили в последующие дни слишком 600 лошадей и более нежели таковое число богатого оружия.

Закубанцы, приезжавшие для вымена пленных, признавались, что в сем случае лишились они храбрейших из своих вожатых и разбойников, и что вообще потеря их простирается свыше тысячи человек.

Черноморские Казаки никогда не имели подобного успеха против Закубанцев и, как узнал я от Генерала Власова, что если бы не ночь препятствовала им видеть силы их, конечно, не смели бы они вступить с ними в дело. И при сем неожиданно счастливом происшествии, страх, внушенный прежде Закубанцами, наводил на них робость.

В Черномории нашел я переселяемые из Малороссии семейства в ужаснейшей бедности. Войско без всяких средств вспомоществовать им, по истощению своих доходов. В одно время выслано их из Малороссии вдвое большее число, нежели распоряжено было Правительством. На прежних жилищах своих продавали они имущество за бесценок, ограблены были Земской Полиции чиновниками, отправлены в путь в самое позднее осеннее время, и многие весьма лишившись в дороге скота своего, без средств идти далее, остались зимовать по разным Губерниям, выпрашивая для существования милостыню.

В такой нищете нашел я их разбросанных по дороге, возвращаясь из Петербурга. Сии несчастные должны умножить силу войска Черноморского противу многочисленного, угрожающего ему, неприятеля. Правительства же распоряжения были и полезны и благоразумны.

Прибыв в Георгиевск, узнал я, что Кабардинцы производили на Линии грабежи и разбои, которые с некоторого [128] времени весьма умножились; что все, имевшие на равнине селения, удалились к горам, где почитали себя в безопасности и, в случае движения войск наших, могли сыскать близкое убежище; что в тайных сношениях были с Закубанцами, приглашая сих к содействию в нападениях на Линию. Генерал-Маиору Сталю 2-му приказал я назначить тысячу человек пехоты, четыре орудия артиллерии и триста человек Казаков, и отряд сей поручил Подполковнику артиллерии Коцареву, Офицеру расторопному и деятельному, приказав ему с 1-го числа Генваря вступить в Кабарду и стараться наносить возможный вред хищникам.

Зимнее время Кабардинцы, по необходимости, имеют конские заводы и стада скота на равнине, ибо глубокие в горах снега отъемлют совершенно средства продовольствия. Подполковнику Коцареву приказано быть в беспрерывном движении, дабы неприятеля содержать повсюду в страхе и неизвестности, где наиболее угрожает ему опасность. Подвижность войск облегчала их успехи, ибо, заботясь о защите, не мог неприятель соединиться в силах.

Во Владикавказе задержан я был двенадцать дней беспрерывными бурями и выпавшим в горах снегом, прервавшим совершенно сообщение с Грузиею. В сие время, собрав подробные сведения о шалостях, делаемых Чеченцами, приказал Генерал-Маиору Грекову 1-му сделать экспедицию в лесистую часть земли их, куда доступ в зимнее время удобнейший. Одне частые перемены наказания зверский народ сей могут держать в некотором обуздании, и лишь прекратилась боязнь взыскания, наклонность к своевольству порождает злодейские замыслы.

В Грузии нашел я совершеннейшую тишину, также и в Провинциях Мусульманских. Многие из сотрудников моих и войска рады были моему возвращению, многие, в особенности смиряемые мною Князья и Дворяне Грузинские и избалованные старшины Татарские, не с удовольствием меня увидели. Доходили многие слухи о разных на мое место назначениях, и легко мне [129] было понять, что чрезмерная в предместниках моих снисходительность многим нравилась.

В начале года приметны были готовые возродиться в Абхазии беспокойства. Владетель области сей, Князь Шарвашидзе, молодой человек, воспитывавшийся в Петербурге, в Пажеском Корпусе, назначен будучи в достоинство Владетеля, не понравился знатным людям своей земли; ибо, сделавши отвычку от их обычаев, забыв даже природный язык, будучи при том весьма средственного ума, не умел взяться с твердостию за управление и отличить тех, кои привыкли пользоваться большим уважением. Аслан-Бей, убийца отца своего, некогда также Владетеля Абхазии, укрывавшийся после сего преступления во владениях Турецких, собрал многочисленную шайку Горцев и готовился напасть на Абхазию. Молодой Князь Шарвашидзе не имел людей приверженных, которые бы его остерегли, напротив многие были со стороны убийцы и скрывали его намерения, но узнал обо всем Правитель Имеретии, Генерал-Маиор Князь Горчаков и, собрав небольшой отряд войск, пошел поспешно в Абхазию.

Владетель прибег под защиту гарнизона нашего в крепостцу Сухум-Кале, которую неприятель, не будучи в состоянии взять, пошел на встречу Князю Горчакову, с намерением препятствовать ему в следовании. Дорога от границ Мингрелии на довольно большое расстояние лежит по низменному песчаному берегу моря, по коему, не прерываясь, протягается весьма густой лес. Неприятель занимал оный и в одно вредя вел перестрелку с авангардом и арриергардом его. Но храбрые войска наши и в сем положении умели рассеять оное и даже с весьма незначительною потерею. Дорогу очищала артиллерия, распространяющая ужас между народами, к ней не приобыкщими. В лесу и наши стрелки не хуже здешних. Более урона понесли трусливые Мингрельцы, которые присоединены были к нашим войскам и, не принося ни малейшей пользы, делали одно лишь замешательство.

Неприятель бежал, не видя возможности противостать войскам нашим; Генерал-Маиор Князь Горчаков, взяв из [130] крепостцы Сухум-Кале Владетеля, последовал за бегущими, привел в покорность возмутившихся подданных, взял аманатов из лучших фамилий, и Цебельдинское, ни кому не повиновавшееся, общество, довольно сильное и воинственное, привел в зависимость. Аслан-Бей скрылся в горах, спасаясь от самих сообщников его, которые негодовали на него за претерпенный ими урон и обманутые надежды на добычу и приобретение пленных.

Князь Горчаков, оставивши две роты в месте пребывания Владетеля, в селении Соупсу, возвратился в Имеретию.

Спустя несколько времени после сего, Аслан-Бей обольстил обещаниями легковерных и еще нашлись многие, пожелавшие испытать счастия. В больших силах напал он на селение Соупсу, но войска наши, находясь в замке, к которому присоединили некоторые укрепления, защищаясь храбро и вспомоществуемые действием артиллерии, причинили неприятелю урон, какого он никогда не испытывал, и он, бросивши тех, спасся стремительным бегством. После сего совершенное водворилось спокойствие.

При сем последнем происшествии подданные Владетеля не изменили своим обязанностям и, находясь с меньшим его братом, усердно сражались. Чарские Лезгины, соседственные Кахетии в буйственных наклонностях своих, и надеясь на силы свои и некоторые прежде удачи, начали выходить явно из послушания, принимать разбойников и способствовать им в нападениях на Кахетию. Когда требованы были от них захваченные пленные, они не возвращали оных, посланным к ним с приказанием причинили побои и оскорбление.

Защищаться против нас обязались присягою.

Генерал-Маиор Князь Эристов послан был с отрядом войск для усмирения возмутившихся.

В Марте переправился он за реку Алазань, прошел равнину без сопротивления. Лезгины укрывались в селениях своих, у самой подошвы гор, избирая места твердые. Князь [131] Эристов занял Чары, главнейшее из селений, жители укрепились в части оного, называемой Закатала, которую почитают неприступною.

Князь Эристов, по твердости местоположения, не решился атаковать, боясь большой потери, но жители медление его, в ожидании моих приказаний, приняв за уготовления, прислали просить о прощении, объявляя, что готовы исполнить все его приказания.

Дав им прощение, Генерал-Маиор Князь Эристов пошел к лежащему недалеко оттуда селению Катехи, коего жители не помышляли просить о прощении. Они, оставив селение, удалились в тесное место между почти неприступных гор, укрепились окопами и готовы были упорно защищаться, ибо при них были семейства их, которых, по причине в горах снегов, не могли отправить далее.

Баталионы Грузинского гренадерского и 41 егерского полков атаковали укрепления, под жарким огнем неприятеля, который обращен был в бегство штыками, но собрался для защиты семейств своих. При сем случае потерпел он большой урон, пострадали многие семейства и в плен взято некоторое число.

Водворившееся повсюду в областях наших спокойствие, дружественные отношения с Персиею, которым, сколько могло от меня зависеть, дал я, по возвращении из Петербурга, еще большую прочность, доброе согласие с пограничными Турецкими начальниками, дало мне возможность отправиться в Кабарду, которую предположил я занять войсками, и часть старой Линии нашей, порочную по слабости своей, пагубную для войск по нездоровому местоположению, перенести в места несравненно удобнейшие и выгодные. Между тем отряд войск артиллерии Подполковника Коцарева, в начале зимы не оставлял Кабарды, некоторых из владельцев, более наклонных к жизни безмятежной, согласил жить на плоскости, под нашею зависимостию, других непреклонных и нам непокорствующих, преследовал повсюду, разорил селения их, отогнал во множестве лошадей [132] их и стада, но, по малочисленности войск, не мог изгнать злейших разбойников, и они не преставали возбуждать мятеж.

Проехав с малыми весьма затруднениями чрез горы, в Екатеринограде собрал я отряд войск, в 22-го Мая вступил в Кабарду.

В состав отряда поступили:

1 баталион 7-го карабинерного полка

1 баталиона Ширванского пехотного полка.

Легкой Артиллерии 8-мь орудий.

300 Линейных Казаков.

Генерал-Маиору Сталю 2-му приказал я усилить отряд Подполковника Коцарева, расположенный на реке Баксане, присутствовать при нем лично и занять на реке Малке урочище, называемое Каменный Мост. На вершинах Кубани наблюдать предписано войска Донского Полковнику Победнову с небольшим легким отрядом.

Первое обозрение начато с реки Уруха и по течению оной впадения ее в Терек и далее вверх по оному.

Потом отряд ходил в вершины реки Черека и имел небольшую перестрелку, где и сожжено несколько непокорных селений.

Партия, посланная на реку Нальчик, отбила табун лошадей и стадо овец.

Осмотрены места вверх по реке Чегему, где, в самых трудных местах, истреблено селение, и Кабардинцы, неожиданно атакованные, не воспользовались удобностию обороны.

Отряд, под личным моим начальством, соединясь с отрядом под командою Генерал-Маиора Сталя 2-го, ходил к самым вершинам реки Баксана до того, как не только кончились дороги, по коим могли проходить пушки, но где и самая пехота должна была пробираться по тесным тропинкам. Отряд Генерал-Маиора Сталя 2-го следовал по левому берегу [133] реки. Засевший в самом сжатом месте ущелья, неприятель предпринял остановить войска наши. Ночью четыре орудия на людях подняты были на гору, и от нескольких выстрелов неприятель удалился; но как удобно мог он засесть в некотором назади расстоянии и орудий далее провезти было уже не возможно, то по обоим берегам реки посланы были в обход команды, которые, заняв, ближайшие к дороге, места, могли затруднить его отступление. Неприятель сего не дождался и, поспешно бежав, открыл путь войскам нашим.

Далее нашли мы довольно пространные долины, где все войска собрались, и занимали оба берега реки. Наконец, близ селения Осетинского, называемого Ксанти, где собрались главнейшие из Кабардинских разбойников, войска встретили сопротивление, но неприятель в ночи оставил сделанные им каменные завалы и бежал за Кубань, более же в земли Карачаевского народа, живущего на Кубани. Осетины пришли просить пощады. Войска, вышедши из Баксанского ущелья, перешли на реку Куму, близ истребленного Бибердова аула. Отсюда Генерал-Маиор Вельяминов 3-й с частию войск, к каким присоединился с отрядом Полковник Победнов, отправлен на Кубань к Каменному Мосту, для воспрепятствования Кабардинцам при побеге за Кубань, увлечь подвластных их с семействами и имуществом. Лишь скоро узнали они о движении войск, поспешили перейти за Кубань, но некоторых застали еще войска наши, отбили стада их и преследовали спасающихся вверх по Кубани, где места непреступные могли служить им убежищем. Далее семи верст и с величайшим затруднением не могли пройти войска наши, и нигде при всем усилии не мог остановить их неприятель. 7-го Кабардинского полка несколько человек, переплыв Кубань, сожгли одно селение, перестрелка во многих местах была довольно сильная.

От речки Тахтамыш прошел я сам до Каменного Моста, для обозрения Кубани.

Оттуда все войска возвратились к речке Тахтамышу, и сим кончено обозрение Кабарды, во всем ее пространстве, от Владикавказа и до Каменного Моста, в вершинах Кубани. [134]

Офицеры квартирмейстерской части сделали довольно обстоятельную съемку или, по крайней мере, несравненно совершеннейшую всех доселе произведенных обозрений, хотя нельзя сказать, чтобы недостаточно было времени собрать о стране сей сведения, особенно когда Кабарда наслаждалась продолжительным прежде спокойствием и совершенно повиновалась нашей власти. В делах предместников моих ни чего не нашел я, кроме нелепо составленной карты из произведенных частных экспедиций, для связи коих надобно было прибегать к разным вымыслам. Не избежала оных и лучшая карта Буцковского, по рассказам сочиненная.

Впрочем войска в сей раз проходили туда, где никогда прежде они не бывали.

На возвратном пути моем от реки Кубани, для образования новой чрез Кабарду Линии, избрал я следующие места. На вершинах речки Тахтамыш, откуда открывается течение Кубани, до поворота ее при Невинном мысе, предположил устроить укрепление.

На реке Куме, у бывшего Хахандукова аула, небольшой укрепленный пост.

На речке Подкумок, при урочище Бургусант, укрепленный пост.

Пост для коммуникации при кургане, называемом Красивый.

Исправить укрепление при Кислозаводске.

На высоте Жиналке учредить два извещательных поста, открывающих окрестности на большое пространство. При Казаках на сих вестах должна быть пехота.

Укрепление на Малке, у Каменного Моста, где лучшие проходят за Кубань дороги. Ниже сего, на броду чрез сию реку, учредить пост.

Довольно сильный пост, укрепленный на речке Кулькужин, должен служить связью с укреплением на Баксане и [135] препятствовать проходу хищников к селениям нашим скрытными местами, прилежащими к старой Линии.

На реке Баксан, близ урочища Кызбурун, устроено уже было укрепление и вооружено. Оставив две роты гарнизона, приказал я сделать временные на зиму жилища.

Ниже сего укрепления предположено сделать пост на броду, самом удобнейшем во время высоких вод в Баксане.

На реке Чегеме небольшой укрепленный пост, служащий для обеспечения сообщения.

На реке Нальчик главное в Кабарде укрепление, в коем расположится Штаб-Квартира полка, назначаемого для обороны земли.

На лесистом кургане коммуникационный пост, где со временем учредится телеграф.

На реке Черек небольшое укрепление.

На речке Лескепь укрепленный пост.

На реке Урух довольно обширное укрепление с небольшим на правом берегу оной для защищения моста. Здесь со временем намерен я проложить дорогу из Грузии, которая менее подвержена будет опасности той, которая проходит на Моздок и куда Чеченцам и прочим Горским народам удобно делать набеги.

Расстояние будет немного короче, но главнейшая выгода в том, что охраняющие прежнюю дорогу войска, отдаленные и с прочими связи не имеющие, будучи переведены на новую дорогу, сблизятся с учреждаемою Линиею и, подкрепив оную, будут способствовать охранению земли. Новая дорога прикрыта будет Тереком, от стороны гор безопасна, ибо оные населены Осетинами, народом бессильным и мало предприимчивым.

Во время пребывания моего в Кабарде, некоторые укрепления приводились к окончанию, всем сделан чертеж и начались работы. Войскам на зимнее время приказано сделать шалаши. [136]

В Кабарде учрежден суд из Князей и Узденей, на основании прежних их прав и обычаев, уничтожено вредное влияние глупого и невежественного духовенства, которое, со времени удаления Князей от судопроизводства и уничтожения их власти, в народе произвело все беспорядки и разбои, побудившее наконец местное начальство желать ближайшего за Кабардинцами присмотра.

В составлении суда почти ни одного не нашлось способного человека. Никто почти из Князей, и лучшие непременно, ни читать, ни писать не умеют. Молодые люди хвастают невежеством, славятся одними разбоями и хищничеством. Словом, Кабардинский народ дошел до той степени упадка, что нет признака прежних свойств его, и в сражениях нет прежней смелости, которою Кабардинцы от прочих народов отличались.

Воспоминание прежних воинственных подвигов, деяний знаменитейших из соотечественников, усилили в них чувство нынешнего ничтожества, а с ним вместе породились н все гнуснейшие пороки.

Впрочем и доселе Кабардинцы почитаются из храбрейших Горских народов.

Два баталиона Ширванского полка оставлены в Кабарде, баталион 7-го Кабардинского полка возвращен в Грузию, излишние Казаки распущены по домам. Сентября 7-го числа я возвратился в Тифлис.

Во всех областях наших на полуденной стране Кавказа было совершенно покойно. Персия, не получив от Турции удовлетворения, за сделанные торгующим утеснения и обиды, причиненные ездящим на богомолье в Калбалай, начала неприязненные действия. Война с Греками, отвлекающая все внимание Порты и большую часть средств ее и многочисленные из Анатолии войска, поставила ее в затруднительное положение против Персиян. Сии воспользовались оным, без всякого почти сопротивления заняли Баязетский Пашалык, крепостцу Муш, Малашгерд и некоторые другие места, разграбили многие селения и [137] увлекли значительное количество в плен Армянских семейств. Набеги их простирались до окрестностей Багдада, где все не большие сшибки окончились в их пользу. Измена одного из Турецких Пашей много способствовала лучшим их успехам.

Со стороны Эриванского Ханства не с одинаковыми действовали Персияне выгодами; ибо один из главных Куртинских чиновников с тысячею и более семейств воинственного сего народа, передавшись к Туркам, снискал храбростию и предприимчивостию своею их доверенность и с их войсками, делая на Ханство набеги, производил опустошение и брад в плен. В одной довольно горячей схватке вырезал часть Персидской конницы, состоявшую из разбойников, бежавших давно уже из Татарских наших дистанций.

Турецкие посланные начальники в отношении к нам поступали весьма дружественным образом, повсюду прекращено было почти обыкновенное воровство, и Паша Карский не только не препятствовал Армянам, в числе пяти сот семейств, боявшихся разорения от Персиян, переселиться в наши пределы, но в последствии позволил вывезти оставленный ими хлеб и скот.

Некоторое время жители города Карса, страшась Персиян, присылали ко мне с предложением, чтобы я занял войсками их город и места, по границе расположенные. Не мог я сделать сего по настоящим обстоятельствам, но многие селения спасли мы тем, что, для охранения купленного у них нами хлеба, расположен был малый отряд войск наших.

Время совершенно свободное вознамерился я употребить на обозрение некоторых Провинций.

Осмотрев расположение артиллерийских рот на горе Гомбор, в первый еще раз видел я Кахетию, богатую и прелестную страну, лучшую во всей Грузии.

Не трудно понять, как удобно смирить соседственных Кахетии Лезгин Чарских, которые не только давали у себя убежище всем преступникам, но способствовали Горцам разными пособиями и вместе с ними нападали на Кахетию и [138] производили в ней грабежи. Занимаемые сими Лезгинами земли, лучшие в сей стране, и будучи расположены на возвышенностях, в знойное время лета несравненно менее подвержены болезням, свирепствующим на низменности. Занятие земли сей отдаст нам в руки все выходы из гор, все торговые Горских народов сношения и, сверх того, по крайней мере, четыре тысячи семейств, бывших не в давнем времени Християнами, народа весьма трудолюбивого, который Лезгины оторвали от Грузин, пользуясь слабостию Царей и внутренними раздорами, несчастную страну сию раздиравшими. Покоренный ими народ сей изнемогает под зверскою их властию и нас ожидает, как избавителей. Необходимо нужно привести сие в исполнение, но не мне будет предлежать оное; ибо, занят будучи другими делами, не менее возможности заключающими, не имею я времени.

Пробыв несколько в поселении Нижегородского драгунского полка, осматривал я урочище Царские Колодцы, где располагается Штаб Ширванского пехотного полка и одна батарейная рота.

Вскоре после сего был я в Карталинии и в…. отправился осмотреть Шекинскую, Ширванскую и Карабагскую Провинции. Сию последнюю особенно нужно мне было видеть после побега Генерал-Маиора Мехти-Хана. Причины удаления его в Персию были следующие: родной племянник Хана, Полковник Джафар-Кули-Ага, наследующий по нем Ханское достоинство, имея с ним явную вражду, которую несколько раз старался я прекратить безуспешно, и которая более усилилась от несправедливости Хана, при разделе между ими имения. Проезжая по городу Шуше, в позднее время ночи, Джафар-Кули-Ага, не подалеку от Ханского дома, был ранен двумя выстрелами из ружей; следовавшие за ним несколько человек прислужников, испуганные, не имели смелости броситься на убийц, и они успели скрыться. Окружной в Карабаге Начальник, Генерал-Маиор Князь Мадатов, по жалобе Джафар-Кули-Аги, который, по происшествии, прямо к нему явился, произвел строжайшее исследование. На Хана первого пасть должно было подозрение: сам Джафар-Кули-Ага доказывал, что за несколько дней предупрежден он был о сем намерении Хана, и по тому взяты были [139] под стражу люди, служащие при Хане, и на которых, по известной особенной их предприимчивости, удобнее мог он возложить подобное препоручение. Между тем, по другим совсем причинам, арестован был знатнейший из Беков, к которому наиболее имел Хан доверенности, и Хан, боясь, чтобы не быть изобличенным, если не в намерении убийства, то в других каких-либо не позволительных поступках, паче же в худом управлении землею, против которого доходил до него ропот народа, бежал поспешно в Персию.

До приезда моего приказал я отпустить в Персию оставшихся двух жен его, и не только позволил взять имущество свое, но и дал денег на дорогу.

Прибыв в Карабаг, учредил я городской суд (Диван), народ во всей Провинции приведен был к присяге на верность подданства Императору, и чиновникам поручено было, описав землю, привести в ясность принадлежащее казне имущество. Я оставил имущество каждого неприкосновенным, прежние права и обычаи в прежней силе. Главнейшего из Беков, который, именем Хана, управлял землею, пользуясь неограниченною его доверенностию, приобрел огромное имение и не надеялся сохранить его, оставил при прежних правах его, нс отъемля его собственности. Словом, употребил я все средства, чтобы успокоить каждого и внушить приверженность к новому Правительству.

В исчислении доходов, казне принадлежащих, приказал я соблюсти умеренность, и все, что поступило в оную из частных имуществ, не оставил я без должного вознаграждения. Распоряжением сим оставил я всех довольными. Исследование о покушении на жизнь Полковника Джафар-Кули-Аги было довершено и совершенно обнаружилось, что Хан не имел ни малейшего в том участия; напротив, весьма многие из лучших людей заключили, что Джафар-Кули-Ага сделал то сам, с намерением взвести подозрение на Хана, подвергнуть его наказанию и воспользоваться его местом. Наиболее производило сомнение то, что он прежде, за несколько дней, говорил многим, что известно ему намерение Хана, а сам ни малейшей не брал [140] предосторожности, хотя Генерал-Маиор Князь Мадатов особенно то ему советовал.

Таковой поступок, худое расположение к Джафар-Кули-Аге всего Карабага н то обстоятельство, что, будучи уже раз изменником и находясь при Персидских войсках, во время нападения Аббас-Мирзы на Карабаг, коему, по знанию мест, служил наилучшим провожатым в земле собственного отечества, заставили меня удалить его в Россию, положив ему достаточное содержание, и я при себе отослал его.

Был я в Ширванской и Шекинской Провинциях, вошел в подробное рассмотрение казенного хозяйства и взимаемых в пользу оной разных податей. В первой из сих Провинций обширные посевы Сарачинского пшена, требующего большой работы и трудов поселян, и с большими затруднениями за малую цену поступающего в продажу, переменил на заведения шелковичных деревьев; ибо шелк приносит несравненно более выгод, и может долгое время сохраняться без повреждения.

В облегчение народа и дабы дать торговле несколько более свободы, уменьшил я рахтарный сбор (таможенный).

В первый раз мог я видеть обстоятельно, сколько богаты сии Провинции хлебопашеством и шелководством, и что, если бы могла казна сделать некоторые заведения и фабрики, оне доставили бы казне доход весьма значительный. Некоторое время воздерживаюсь я предложить о сем, дабы сколько ни будь более могли привыкнуть жители к недавно введенному Российскому управлению и не могли думать, что главнейшее внимание оного обращено исключительно на умножение выгод казны.

Будучи в старой Шамахе, вызвал я к себе Генерал-Маиора Барона Вреде, бригадного командира, начальствующего в Дагестане, и обоих полковых командиров. Предписал Штаб-Квартиру Апшеронского пехотного полка перенести из города Кубы на избранное вновь место на реке Куссар. Давно желал я избавиться неопрятного и гнусного города, в котором войска подвергались всегда необыкновенной смертности, но, но недеятельности и лености Барона Вреде, не мог того достигнуть[141] хотя место избрано в близком весьма расстоянии. При сем полку назначено поселить женатых оного солдат, перенести военный из Кубы госпиталь, жилище Окружного в Дагестане Начальника.

Так же равномерно назначено место для Штаб-Квартиры Куринского пехотного полка, не подалеку от Дербента, и для поселения женатых солдат.

Осмотрена кратчайшая дорога из Шамахи в Кубу, но, по затруднительной разработке, не признана удобною: приказано осмотреть идущую чрез Алты-Агач.

На возвратном пути из Нухи к Тифлису, проезжал я владениями Полковника Султана Елиссеуйского, имея в виду учредить со временем прямейшую в Грузию дорогу. Конечно, некоторое время не будет она безопасною, по близости Лезгин Чарского Общества, но, при значительном сокращении, представляет большие удобности.

В Феврале возвратился я в Тифлис.

Поручику Путей Сообщения, Боборыкину, поручал я прежде осмотреть новую, чрез хребет Кавказа, дорогу, по направлению от города Гори, чрез Рачинский округ Имеретийский области и далее по северной покатости гор, следуя течению реки Ардон до плоскости Кабардинской. Переправясь чрез хребет гор, в небольшом расстоянии от оного, остановлен он был непокорствующими нам Осетинами селения Тиби, все перейденное им расстояние нашел он несравненно удобнейшим теперешней чрез Кавказ дороги, и если раз расстроено будет прочное сообщение, то оно менее подвержено будет разрушению и меньших потребует издержек. Кроме сего новая дорога и ту представляет важную выгоду, что с Кавказской Линии, достигая до Рачинского округа, разделяется она на двое и, проходя в Грузию, в то же время идет в Имеретию и другие по Черному морю лежащие Провинции. Теперь же как войска, так и все вообще транспорты, проходят из России весьма в близком от Тифлиса расстоянии. Посланный со стороны Линии Офицер так же не допущен был сделать обозрение. С [142] Кавказской Линии получил я известие, что за Кубанцы, собравшись в больших силах, сделали нападение на кругло-леское селение и, разграбив большую часть оного, увлекли в плен до четырех сот душ обоего пола. Две роты пехоты, спешившие идти на помощь селению, встречены были особенною толпою Закубанцев в превосходных силах и, хотя перестрелка была весьма жаркая, но роты, опрокинув их, не допустили истребить всего селения, и неприятель обратился поспешно к Кубани.

Генерал-Маиор Сталь 2-й, направив ближайшие войска на преследование неприятеля, не мог с пехотою догнать его, но Линейные Казаки, в числе до семи сот человек с двумя орудиями конной артиллерии, при самой переправе чрез Кубань ударили на толпы с решительностию, и неприятель в замешательстве бросался в реку, при чем, из собственного признания Закубанцев, потерю свою почитают они свыше полутора ста человек убитыми и потонувшими. Не мало погибло и наших по селян, захваченных в плен, ибо всех их не успели они переправить прежде. Отбито пленных, как в сем случае, так и при отступлении от кругло-леского селения, не более как до ста человек. Отогнанные стада вообще все остались в руках наших.

При первом известии о нападении Закубанцев, командир Навагинского пехотного полка, Подполковник Урнажевский, перешедши довольно с большим отрядом за Кубань и к реке Лабе, мог удобно разбить неприятеля, в большом беспорядке спасающегося и обремененного добычею, но посланные от него для разведывания Закубанцы, находившиеся проводниками при его войсках, уверили его, что неприятеля вблизи нет, и что, напротив, все разъехались в свои жилища, и он возвратился на Линию. После достоверно дознано, что неприятель в самом расстроенном положении и, боясь быть атакованным при переправе, находился в близком расстоянии.

В то же время замечены между Кабардинцами, Владельцами и Узденями, тайные сношения с Закубанцами, и приверженными нам людьми даны известия, что сии последние обещали Кабардинцам прийти с силами, дабы способствовать им увлечь с [143] собою подвластных своих, ибо без оных не могли они за Кубанью найти средства удобного существования.

В Июне месяце отправил я на Кубань Начальника Корпусного Штаба, Генерал-Маиора Вельяминова 3-го, приказал собрать ему сколько возможно войск и Казаков, остановить два Донских Казачьих полка, из числа сменившихся и отправляющихся на Дон.

С сим отрядом войск перешел он за Кубань, напал на селения живущих за Кубанью Ногайцев, которые участниками были в разорении кругло-леского селения и к толпе за Кубанцев присоединили 500 человек своей конницы, предводительствуемой многими из их Князей.

Генерал-Маиор Вельяминов 3-й, при разорении селения, не встретил почти ни какого сопротивления, взял в плен 1400 душ обоего пола и всякого возраста и весьма большое количество скота. Возвращаясь от реки Большого Зеленчука, затрудненные нестройным движением великого числа арб и скота, войска наши вскоре догнаны были Закубанцами в числе до тысячи человек.

Арриергард наш испытывал жестокое нападение намеревавшегося отбить пленных, и наконец толпа неприятеля, отделясь, обскакала вперед, думая остановить войска наши при переходе одно тесное и неудобное место. Но войсками нашими предупрежденный неприятель не ног воспрепятствовать следованию отряда и был опрокинут с потерею, весьма для него чувствительною. В действии со стороны нашей были одни Линейные Казаки и конные орудия, от пехоты малое число стрелков.

После сего, не видя успеха в дальнейшем преследовании, неприятель возвратился, и отряд без препятствия перешел обратно за Кубань.

Большие чрезвычайно воды делали переправы затруднительными. Генерал-Маиор Вельяминов 3-й заметил, что войска наши, по Кубани расположенные, долгое время не имевшие действий с Закубанцами, имеют к ним чрезмерно большое уважение, в котором участвуют и самые Офицеры. [144]

Избегая ужаснейших в Тифлисе жаров, отправился я для осмотра части границы с Турциею и Персиею.

Прибыли в Караклиссу назначенные мною для разграничения с Персиею по Гюлистанскому трактату чиновники, Генерал-Маиор Ермолов, Действительный Статский Советник Могилевский и Полковник Ага-Бек Садыков, со стороны Персии ожидаемы были чиновники. Со всем возможным вниманием осмотрев, в военном отношении, округ Самхетию, для лучшей обороны земли и преграждения путей к Тифлису, избрал я разоренное селение Манглис для Штаба 7-го карабинерного полка, урочище Белый Ключ определил для 31-го егерского полка, и при обеих должны быть поселены женатые их солдаты. Перемена расположения егерского полка наиболее представляет выгод, ибо он переходит из места чрезвычайно нездорового, где всегда необыкновенная бывала между людьми смертность.

На урочище Гергер, где расположен баталион 41-го егерского полка, назначил я поселить женатых солдат Тифлиского полка. На Каменной речке (Джалал-Оглу), у самой чрез оную переправы, квартиры одной артиллерийской роты, полки Казачьи, содержащие стражу на границе, переменят теперешние места свои.

Крепость Цалку нашел я в разрушенном состоянии, каковое терпимо быть может по одному мирному с Турками состоянию.

Местоположение оной сколько ни худое, не мог я в окрестности избрать лучшего; покрывает она собою места по большой части гнусные, землю совершенно опустошенную; желал я отклонить ее далее от границ, но она скрылась бы между горами, и сообщения ее с другими, и даже в самой близи лежащими, местами, сделались бы совершенно затруднительными. И так предполагаю я несколько ее исправить, в такое приведя состояние, чтобы не возможно было сорвать малыми силами.

Проезжал я до Дилижанского ущелья, с намерением рассмотреть место для устроения небольшого укрепления, ибо дорога сия есть лучшая для караванов, из Персии идущих, и кратчайшая. [145]

Возвратясь в Тифлис, приказал я командиру Херсонского гренадерского полка, Полковнику Попову, с отрядом из 400, человек пехоты пройти по вновь отыскиваемой чрез Кавказ дороге столько далеко, как без большого затруднения могут проходить повозки, дабы мог я сообразить, до которого расстояния можно будет подвозить провиянт для войск, которые употреблены будут на обозрение дороги. Со стороны Кабарды послан был Путей Сообщения Маиор Кершень.

Полковник Попов прошел все расстояние до хребта и несколько даже за оный, встречен был теми же Осетинами, которые прежде посланного Офицера не пропустили, имел с ними перестрелку и весьма благоразумно не упорствовал идти далее; ибо опасно вдаться в незнакомые совершенно места, с малым числом людей, и когда, по отдалению, ни кем не мог он быть вспомоществуем. Маиор Кершень, с пособием Священника, проповедующего в горах Християнскую веру и весьма уважаемого по его благочестию, успел осмотреть дорогу по северной покатости Кавказа на всем пространстве, где представляет она самые величайшие затруднения, и подходил довольно близко к тем деревням, жители коих противились Полковнику Попову. По мнению осматривавших дорогу и доставленным ими сведениям заключать можно, что дорога должна быть гораздо удобнейшею прежней. Я сам желал ее видеть, но удержан был разными обстоятельствами.

От Командующего в Дагестане, Генер-Маиора фон Краббе, получил я донесение, что некоторые из деревень Мехтулинского Округа вышли из повиновения, не исполняют обязанностей своих, и когда поставленный над ними Пристав понуждал их к высылке рабочих и подвод, то жители имели дерзость нанести ему побои, и что к таковому поступку возбуждены они неблагонамеренными людьми обнадеживающими их пособием. Генерал-Маиор фон Краббе, находя малое число войск, занятых работою при крепости Бурной, недостаточным на случай важнейшего возмущения, поспешил отправить с шестью ротами пехоты, 6 орудиями артиллерии и частию Татарской конницы, Куринского пехотного полка командира, Полковника Верховского, которому хорошо известны были места и самый народ того [146] края; ибо он, в 1820 году, в продолжении нескольких месяцев, расположен был в оном с значительным отрядом войск. По прибытии в Мехтулинский Округ к Полковнику Верховскому должен был присоединиться один баталион Апшеронского полка и 4 орудия из крепости Бурной. Управляющий работами при сей крепости, пионерный Подполковник Евреинов, до прибытия Полковника Верховского усмирил оказавшие против Пристава дерзость деревни, которые не только без всякого сопротивления обратились к покорности, но и просиди прощения в вине своей и приступили к исполнению прежних повинностей. Сие скорое усмирение дало повод Полковнику Верховскому возвратиться с отрядом, и он, достигнувши селения Карабудагент, пошел обратно к Дербенту. Находившийся при Полковнике Верховском, родной племянник и зять Шамхала, Умалат-Бек, которому благодетельствовал он в продолжении, 3-х лет, воспользовавшись отдалением его от войск, убил его выстрелом из ружья и скрылся в горы. Точной причины гнусного, злодейства сего, неизвестно. Некоторые думают, что оно было следствием заговора с Аварским бывшим Ханом, с которым убийца имел сношения с позволения Г. Верховского. Другие полагают, что, отчаявшись в примирении с Шамхалом, с которым был он во вражде за развод с дочерью его, что между знатными Мусульманами почитается величайшим бесчестием, подозревал он, что Полковник Верховский тому препятствует, и будто, подозревая перемену его к себе прежнего расположения, боялся, чтобы Начальство не имело на счет его сомнения.

Вскоре после сего происшествия убийца, имея приверженных людей между, подвластными Шамхала, взбунтовал некоторые из его деревень, к ним присоединился Горский народ, называемый Койсу-Бойменцы.

Генерал-Маиор фон Краббе тотчас возвратил войска и не замедлил сам прибыть к ним. Желая не дать усилиться возмущению, тотчас пошел он наказать селения Каранай и Эрпели. Первое из сих, при малом сопротивлении, разорено до основания. При последнем собравшийся в силах неприятель, пользуясь лесистым местоположением, дрался довольно упорно. [147] С нашей стороны не было удобности употребить с выгодою артиллерии и, по малочисленности войск, нельзя было овладеть всею деревнею, и, по тому не вся истреблена оная. Войска, проводивши ночь на месте сражения, отошли на другой день. Неприятель не осмелился выйти из лесов. Сражение сие, происходившее 29 и 30 Июня, удержало многих от возмущения, но подъявшие оружие не довольно были наказаны.

Генерал-Маиор Краббе возвратился к своей должности в Кубу, войска остались по старшинству в команде Подполковника Евреинова и расположились в Мехтулинском Округе.

В первых числах Августа жители Мехтули убили определенного при них от Начальства Пристава, и тотчас во всем Округе приметно было расположение к бунту, хотя еще не было ни чего явного. Но 13-го числа, когда от войск отделена была рота, для препровождения транспорта с провиянтом, внезапно конница неприятельская напала на оную при селении Каффер-Кумык, два часа продолжалась перестрелка, но против построенного из повозок каре, при коем было орудие, конница ни чего решительного предпринять не осмелилась. На звук выстрелов пришел из Параула весь отряд, и неприятель, увидев движение оного, удалился.

Войска, соединясь, расположились при Каффер-Кумык в твердой довольно позиции. Транспорт провиянта и обоз, устроенные в каре, защищаемы были малым числом людей и все прочие занимали лежащие по области высоты.

В ночи собрался неприятель в больших силах и расположился по возвышениям далее пушечного выстрела. Во весь день продолжалась перестрелка, но в таком расстоянии, что вреда от оной не произошло ни какого. На 15-е число, в продолжении, весьма темной ночи, неприятель, собравшись в значительном количестве за обширным курганом, начал работу укрепления, и, вырыв род траншеи, приблизился к передовым нашим постам, занимающим высоты, с тем, чтобы, не проходя под выстрелами большого расстояния, вдруг из траншей сделать нападение. [148]

Высланные от передовых постов наших на ночное время секретные пикеты открыли работу неприятеля, весьма уже близко производимую. Тотчас будучи подкреплены, начади они перестрелку, которая продолжалась до рассвета, не менее двух часов. Лишь только возможно было различать предметы, пехота наша, при сильном действии артиллерии, ударила в штыки на неприятельские окопы и в такое привела замешательство стеснившиеся в траншеях толпы, что оне, не скоро выбравшись из оных, подверглись поражению штыками и, оставив до двух сот тел, предались поспешнейшему бегству. Войска преследовали их до самого селения, которое немедленно было очищено. В продолжении дня неприятель оставил и самые отдаленные возвышения. Отряд, не более как из 1300 человек и 6 орудий состоявший, потеряв убитыми 11-ть и ранеными 32 человека, рассеял силы не менее 6 тысяч. Войска беспрепятственно, и даже ни кого не встретив, прибыли к селению Параул и около его расположились лагерем.

Жители всех селений, участвовавших в действии против наших войск, пришли просить пощады, не скрывая своего преступления.

Избегая необходимости наказывать большое число виновных, им объявлено прощение, но наложен штраф хлебом и скотом в пользу войск и весьма небольшое число денег, дабы взыскание было чувствительнейшим. Некоторые из главнейших зачинщиков бунта взяты под стражу.

Получив о сих происшествиях известие, почел я нужным быть сам в Дагестане. Малое число войск, там находящееся, могло ободрить Горские народы к новым предприятиям, тем более, что, по глупости своей, верили они распущенным убийцею слухам, что с Турками и Персиянами война занимает все войска наши и туда никто не прибудет. Сверх того, нельзя было совершенно положиться на Акушинцев, которых присоединение к мятежникам могло быть опасным, хотя до того не брали они ни какого в беспокойствах участия и поведение их было без упрека. Итак, составив отряд во Владикавказе из одного баталиона Херсонского гренадерского полка, из Грузии [149] отправленного, одного взятого из Кабарды баталиона Ширванского пехотного полка, восьми орудий артиллерии и одной сотни Линейных Казаков, пошел я с оным, Сентября 20 числа, по реке Сунже, дабы осмотреть места вновь учрежденной Линии.

Сделав один день роздыха в крепости Грозной, пошел я чрез крепость Внезапную, укрепления Амир-Аджи-Юрт и Казиюрт, до крепости Бурной, куда прибыл Октября 3-го числа и не медля вошел в Мехтулинский Округ, расположив квартиру мою в селении Казанишь. Два некомплектных баталиона прибывших со мною, показались силами ужасными, ибо ни кого здесь не уверишь, чтобы могло их быть мало при главном начальнике. Горцы, которые, как предполагали жители, намерены были собраться и сделать нападение, отложили предприятие, соседственные им селения, надеявшиеся на помощь их и до того не покорствовавшие, просили помилования, которое и даровано им, и войска расположились по селениям, где назначены им зимние квартиры.

Пред самым отъездом моим из Грузии Наследник Персии, Аббас-Мирза, прислал ко мне чиновника, с объявлением, что между Персиею и Турциею прекращены неприязненные действия и уже составлены пункты мирного договора. При сем случае довольно хвастливо упомянул, что Турки принуждены к тому блистательными успехами его оружия.

Комиссары наши, посланные для назначения границы, уведомили, что вскоре последовать долженствующий мир, чрезвычайно возгордил Персиян, и что, в переговорах с их чиновниками, на каждом шагу начали они испытывать противоречия, вопреки здравого смысла и в самых ничтожных случаях. На пример, берега реки определяют они не по течению оной, но напротив. Впрочем, подобные понятия принадлежат собственно Аббас-Мирзе, которого многие почитают великим гением, преобразователем своего народа и вводящим Европейское просвещение.

Мнение сие разделяет с прочими и наше Министерство, имеющее нужду знать его короче. [150]

От начальника Штаба получил я донесение, что он сделал вторительный поиск за Кубань. Первое нападение произвело такой ужас между жителями, ближайшими к нашей границе, что они сколько можно отдалились к горам, и сие было причиною, что войска, под командою его бывшие, сделали три перехода, не будучи ни кем усмотрены. Внезапно напал на три Ногайские аула, в совершеннейшей беспечности бывшие, с потерею двух человек вырезано до 300 душ всякого возраста и обоего пола, взято в плен 566 душ и более 2 тыс. рогатого скота. Владетель успел спастись с женою, но всего лишившись имущества. Непомерная потеря неприятеля произошла от того, что Казаки на самом рассвете застали жителей спящих, мгновенно отрезали между аулами сообщение и не допустили их соединиться. Оставалась одна сторона свободная к реке Лабе, но скрытно прошедшая к самой переправе наша пехота, встретив на оной спасающихся, многих побила и перехватала.

На возвратном пути к Кубани собрались большие толпы неприятеля, думая воспользоваться затрудненным движением войск от пленных и большого числа скота, но в подобном же случае испытав прежде чувствительный урон, не осмелились сделать оне решительного нападения и ограничились одною издалека перестрелкою. Места открытые способствовали беспрепятственному движению. В верхнем Каракайдаке и части независимой от нас Табассарани обнаружились беспокойства, и небольшие шайки разбойников начали производить грабежи на землях наших. Родственники возмутившегося изменника тайно ему вспомоществовали тем более успешно, что занимали почетные у нас места, но я приказал в селениях их расположить войска и на их продовольствии, смотря в то же время за исправностию обывательских караулов, и тотчас прекратились шалости. Генерал-Маиор Аслан-Хан Кюринский и Казыкумыцкий наказал Табассаранцев отгоном стад их.

В сем году в первый раз в странах здешних появилась опасная болезнь, Cholera morbus. В 1821 году, перенесшись из Индии в Персию, произвела она там большие в некоторых местах опустошения, повторилась в следующем году не с меньшею жестокостию, и наконец у нас в границах, [151] первоначально посетив лежащие по нижней части реки Куры селения, распространилась в город Баку, по Ширванской Провинции, некоторым округам Провинции Кубинской и даже в городе Астрахани. Нельзя исчислить точной потери людей, ибо между Мусульманами, паче кочующими, нет средств собрать верных сведений, но где таковые были возможны, заметно, что из числа заболевающих умирал пятый и даже шестой человек.

Правительство не упустило в сем случае прислать несколько лекарей и наставления, но прежде сего взяты уже были нужные меры, и первые сведения о средствах пользования сей болезни доставлены мне Англичанами, давно знакомыми с нею в Индии, и там пребывающими Армянами.

Вообще, к счастию нашему, болезнь сия стоила нам несравненно меньшей потери, нежели в Персии.

По известиям из Грузии, мир между Персиею и Портою не приведен к окончанию, по некоторым несогласиям, но правдоподобно, что Порта, по причине неудачных действий в Греции, стараться будет устранить все затруднения, ибо имеет нужду в войсках, против Персии употребленных. Аббас-Мирза имел свидание на границе Карабага с Генерал-Маиором Князем Мадатовым, и встретились весьма дружелюбно.

Но объяснение сего, что беспрерывное переселение и бегство кочующих народов порождает между дружественными Державами неприятности и охлаждение, что беглые Ханы и всякого другого состояния люди, принимаемые в Персии, получая позволение жить близко границ наших, производят разбои и подговаривают подданных наших, что имеют тайные связи и сношения, Правительству вредные, и что на разные по сему предмету мои представления Персия, не приемля ни каких мер, дает мне право поведение ее почитать неблагонамеренным.

Аббас-Мирза, приняв объяснение благосклонно, уверял, что он употребит все средства доказать, как велико желание его приобрести милостивое к себе расположение Императора, и что он не замедлит сделать распоряжение, которым здешнее [152] Начальство будет довольно. Мне остается сказать, что, зная Аббас-Мирзу, я никогда и ни одному слову его не поверю.

Генерал-Маиор Власов донес, что войско Черноморское весьма удачно отразило шайку Закубанцев из 1500 человек, которые, под предводительством известных разбойников, намеревались напасть на учреждаемое вновь на левом фланге селение. Черноморцы были гораздо в меньшем числе, ибо известие о приближении неприятеля, не за долго полученное, не дало достаточно времени собрать большое число войск. Казаки особенно оказали решительность и бесстрашие, под собственным распоряжением Генерал-Маиора Власова.

Я намеревался наказать лежащее в горах селение Ара-Кан, и, собрав войска при селении Джангутай, часть небольшую отрядил для обозрения дороги, которая по слухам была не проходимою. Она найдена совершенно не таковою, и даже артиллерия, хотя с затруднением, могла, однако же, следовать за войсками на большое расстояние, но наставшая ненастная погода, недостаток леса для дров и трудность подвезти фураж, заставили меня отложить предприятие. Вскоре потом, с частию войск прошедши до селения Эрпели, приказал я осмотреть дороги к деревням Гимри и Иргана, принадлежащие обществу Койсу-Бойлинцев, нам не повинующемуся. Переход чрез хребет, называемый Аракес, оказался несколько затруднительным, особенно спуск по необычайной крутизне своей; ущелье, по коему пролегает к деревням путь, паче к Иргана, довольно проходимо, но без артиллерии.

При осмотре дороги произошла перестрелка. Неприятель, трусливо защищавший хребет, обратился в поспешнейшее бегство.

Генерал-Маиор Власов 1-й, составив отряд войск в три тысячи Казаков, с двумя ротами пехоты и несколькими орудиями, выступил за Кубань, для наказания народа Абазехского, во всех набегах на границы наши участвующего и дающего у себя пристанище разбойникам. Предупрежденный о движении войск, неприятель укрыл в лесах семейства, но не мог спасти имущества. Генерал-Маиор Власов, прошедши в ночь до шестидесяти верст, окружил два селения, но уже не было жителей, кроме караулов и нескольких человек, засевших [153] в ближайшем лесу, из которого производили ружейный огонь. Селение было разграблено и обращено в пепел и взято одно медное шестифунтовое орудие из числа тех, кои даны Анапским Пашею Закубанцам. В обратном следовании чрез лесистые места, Абазехи думали остановить войска наши и отбить захваченное орудие, но, повсюду отраженные с уроном, уступили храбрости Казаков. На равнине встречены были большие толпы конницы Закубанцев, но оне не решились препятствовать следованию войск.

Со стороны Дагестана продолжалось бездействие войск наших. Посредством Шамхала и Акушинцев надеялся я достать аманатов от ближайших Горских народов.

Я сам не должен был их требовать, дабы не подвергнуться отказу, который легко могли сделать, не будучи угрожаемы ни какою опасностию и не видя в близи войск наших. Я заставил жителей страны, разуметь, что Главнокомандующему нельзя сделать отказа безнаказанно, и покорение Акушинской Области в сем смысле было им вразумительнейшим примером.

Здесь, в Казанише, склонил я Шамхала пригласить к себе Сеид-Ефендия, известного ученостию и между Горцами пользующегося величайшим уважением и доверенностию.

Принадлежа к числу главнейших священных особ, он имел большое влияние на действия ближайших к нам народов. В дружеских с Шамхалом сношениях, он приехал к нему и познакомился со мною.

Несколько раз виделся я с ним, но не иначе, как у Шамхала и в ночное время, дабы не было подозрения между Горцами о знакомстве между нами, и они оставались в убеждении, что он не угождал ни одному из Русских начальников. В нем нашел я человека здравомыслящего, желающего спокойствия, и мне не трудно было угадать, что он не откажется быть мне полезным. О свиданиях с ним не знал никто из моих приближенных, кроме одного, необходимого мне, переводчика. Посредством Шамхала я обещал Сеид-Ефендию доставлять жалованье. [154]

Умершего Мехтулинского Владельца, Гассан-Хана сын, молодой человек, увезенный дядею его, изменником Аварским Ханом, бежал из Авара, явился ко мне, испрашивая прощение в беспокойствах, которые возбуждал он во владениях, отцу его принадлежавших, подстрекаем будучи к тому умершим в недавнем времени его дядею. Сей последний мечтал, в глупости своей, казаться опасным для нас, и тем наклонить Правительство к прощению гнусной его измены и возвращению отнятого жалованья, которое давало ему избыточные способы существования и средство иметь людей, себе приверженных.

Молодому человеку, надеявшемуся на великодушие Правительства, даровал я прощение и возвратил деревни, бывшие отца его, приняв присягу на верность подданства Императору.

Мера сия, по удостоверению здешних, может дать спокойствие, ибо всегда мятежники возрождались со стороны жителей Мехтулинских, которыми легко может он управлять, по привязанности к нему оных.

Наставшее холодное время и снега, покрывшие горы, составляющие границу нашу в Персию, воспрепятствовали Комиссарам нашим продолжать их действия по предмету назначения границ, и я приказал им возвратиться в Тифлис.

Из присланных ими донесений обнаружились затруднения, которые сам Аббас-Мирза вымышлял для воспрепятствования в разграничевании и при свидании с Комиссарами старался, в присутствии многих своих чиновников, выставить несправедливое занятие войсками Русскими части Ханства Талышенского. Окружающие его не раз говорили, что Аббас-Мирза намерен отправить в Петербург доверенную особу, если встретит со стороны Комиссаров несговорчивость в определении границы, как он желает, то есть, совершенно уклоняясь смысла трактата. Он ни мало не сомневается в успехе, полагаясь на внимание, которое Правительство оказывает без разбора каждому ничтожному из Персиян. Весьма мало понимает Аббас-Мирза великодушную систему нашего Правительства н, конечно, не [155] подобного ему человека, исполненного всех низких свойств, можно вразумить легко в оную.

Болезнь Начальника Штаба, Генерал-Маиора Вельяминова 2-го, заставила меня позволить ему ехать в Тифлис, для излечения, и войска, по Кубани расположенные для охранения границы от набегов, поручены артиллерии Полковнику Коцареву.

Текст воспроизведен по изданию: Записки Алексея Петровича Ермолова во время управления Грузией // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских, Книга 3. 1866