ЗАПИСКИ

АЛЕКСЕЯ ПЕТРОВИЧА ЕРМОЛОВА ВО ВРЕМЯ УПРАВЛЕНИЯ ГРУЗИЕЙ.

1818-го года, в самом начале Апреля месяца, выехал я на Кавказскую Линию. Дорога чрез горы, от глубоких [42] тающих снегов, была ужаснейшая, и я не малое расстояние проходил пешком. Из Георгиевска отправился я для обозрения правого фланга Линии. Темнолескую крепость нашел я, по обстоятельствам, совершенно ненужною. Не знаю, какую она и прежде могла приносить пользу, будучи расположена в таком месте, где ни чего не защищала, куда не мог прийти неприятель, по местоположению почти не приступному. Не могла даже вмещать такого числа, войск, с которым бы удобно было пуститься на самое легчайшее предприятие. Нельзя было расположить в ней ни каких запасов, ибо нет к ней дорог, кроме весьма трудных. Усть-Лабинскую крепость, по многим о ней рассказам, ожидал я найти чрезвычайною; она точно столько, обширна, что, по количеству на Линии войск, ее занять надлежащим образом не кем. В крепости нет ни одного строения каменного, казармы, провиянтские магазины, самый арсенал, деревянные. Один весьма небольшой колодезь, довольствоваться же водою из Кубани неприятель легко воспрепятствовать может; словом, подобные крепости не могут быть терпимы против неприятеля, каковы вообще здешние.

Кавказская крепость в меньшем гораздо размере и лучше Усть-Лабинской, но крутой берег, на котором она лежит, обрушился от множества заключающихся в оном источников, и уже часть большая крепости в развалинах. Я отменил исправление оной.

Прочный Окоп есть небольшое укрепление, лежащее против малосильных Закубанских народов и в худом весьма состоянии.

Укрепление С. Николая устроено предместником моим Генералом Ртищевым, и трудно узнать, чего он желал более, места нездорового, или бесполезного. Во время разлития, Кубань наполняла водою все укрепление и чрез окна входила в жилище солдат. Болезни и смертность превосходили вероятие. Я приказал уничтожить убийственное сие укрепление.

Вообще можно сказать о правом фланге Кавказской Линии, что, по причине протяжения его и мест повсюду открытых, нет ни каких средств сделать его более твердым и оградить [43] от нападений Закубанцев, имеющих удобные чрез Кубань переправы во множестве. Должно приписать одному несогласию живущих за Кубанью народов, что они далеко внутрь Линии нашей не делают набегов, на что, по многолюдству их, легко бы могли они решиться. Умножившееся в Кавказской Губернии население заставило распространить жилища почти до самой Кубани, и по тому наиболее подвержены они опасности. Неприятель имеет весьма сильную конницу, стоящие на кордоне Казаки наши, если бы и не были рассыпаны на большом пространстве, не могли бы противостать оной, по несоразмерности сил, пехота же не имеет достаточной подвижности, чтобы воспрепятствовать набегам.

Я нашел на Линии, данное всем войскам, запрещение не преследовать за границу хищников. Причиною сего боязнь моровой язвы, которая весьма часто появляется между Закубанцами, сообщаемая им чрез Анапу из Константинополя. По связям Закубанских народов с Кабардинцами и сих последних с Чеченцами, против их вообще одинаковая предпринимается осторожность. Они знают о сем запрещении, и тем с большею наглостию производят разбой, и бывали даже примеры, что, возвращаясь с набега на земли наши, лишь только вступят. на свою сторону, отзываются с насмешкою к преследовавшим их войскам, или на кордоне стоящим пикетам, и показывают безбоязненно похищенную ими добычу.

С радостию приняли войска приказание преследовать разбойников, и, конечно, не будет упущен ни один случай отмщения.

До сего не испытали мы еще большой опасности от заразы, и несколько раз появлявшаяся на Линии была счастливо прекращена.

Я в 1816 году приехал в Грузию вместе с чумою, и ни мало не подозревал о том. Конвойная, препровождавшая меня чрез горы, команда взята была из заразившихся Донских полков, следовавших на службу в Грузию. Вскоре потом обнаружилась оная в полках, но уже я был в Тифлисе, и конвойная команда свободно со всеми сообщалась, следовательно, [44] весьма многие могли быть сомнительными, и меры осторожности делались не возможными.

Полки Донские успел я не допустить за один марш до Тифлиса, их расположили на открытом поле, свежий воздух Октября месяца чрезвычайно способствовал очищению, и вся потеря ограничилась десятью Казаками. Одни сутки позднее, если бы получил я известие о заразе, полки прошли бы Тифлис и отправились во все провинции. Нечаянный случай открыл заразу: в полках, при следовании чрез Кавказскую Линию, было два человека умерших Казаков. Число весьма обыкновенное, по которому нельзя ничего было подозревать чрезвычайного, но не знаю, по чему вздумалось Начальнику Линии, Генерал-Маиору Дельпоццо, приказать отрыть и освидетельствовать умерших, и медицинские чиновники нашли на них знаки моровой язвы. Тотчас же отправленный ко мне курьер успел предупредить прибытие полков, но сами они о существовании между ними заразы ниже помышления не имели.

Впрочем, от заразы в здешней стране едва ли возможно предохраниться. Чиновникам и даже войскам нужно внушить, сколько в таковых случаях спасительна предосторожность, но можно ли таковой ожидать от простолюдина, паче от Мусульман, верящих предопределению? Таковых у нас весьма много, и у всех живущих близко границы есть родственные связи в соседственных землях и беспрерывные сношения, которых, при всей бдительности, прекратить совершенно не возможно. Тайным сообщениям способствует множество дорог, между коими есть некоторые, нам не известные. Словом, от чумы охраняет нас единое счастие!..

При обозрении Линии, со вниманием рассматривал я окрестности города Ставрополя, ибо со временем намереваюсь я перенести туда Губернский город и оставить Георгиевск, как место самое губительное для всех, живущих в нем. Я приказал остановить все крепостные работы, жалея о тех, которые произведены с большими весьма издержками, и там, где давно уже видеть можно было, что оне совсем ненадобны. Не мешало бы и моим предместникам сие заметить! [45]

Из Георгиевска проехал я Гребенского войска в Червленную станицу, не подалеку от коей приуготовлена была на Тереке переправа для войск, назначенных в Чеченскую землю.

Я приказал некоторой части перейти на правый берег и ожидать, пока соберутся прочие войска.

24-го Мая переправился весь отряд, состоящий из

Оставивши одну роту и 2 орудия для охранения переправы, весь отряд в один марш перешел от Терека на реку Сунжу.

Все владельцы селений Чеченских, расположенных по берегу Терека, именующихся мирными, находились при войсках.

Селения сии не менее прочих наполнены были разбойниками, которые участвовали прежде во всех набегах Чеченцев на Линию. В них собирались хищники и укрывались до того, пока мирные Чеченцы, всегда беспрепятственно приезжавшие на Линию, высмотрев какую ни будь оплошность со стороны войск наших, или поселян, могли провождать их к верным успехам.

Чеченцы, издали высматривая движение наше, не сделали ни одного выстрела до прибытия нашего к Сунже. Весьма не многие из самых злейших разбойников бежали из селений, по левому берегу лежащих, все прочие бывали в лагере, и я особенно ласкал их, дабы, оставаясь покойными в домах своих, могли привозить на продажу нужные для войск съестные припасы. В лагерь взяты были от сих селений аманаты.

Старшины почти всех главнейших деревень Чеченских были созваны ко мне, и я объяснил им, что прибытие войск [46] наших не должно устрашать их, и если они прекратят свои хищничества; что я не пришел наказывать их за злодеяния прошедшего времени, но требую, чтобы впредь оных делаемо не было, и в удостоверение должны они возобновить давнюю присягу на покорность, возвратить содержащихся у них пленных. Если же ни чего не исполнят из требований моих, сами будут виною бедствий, которых не избегнут, как явные неприятели. Старшины просили время на размышление и совещание с обществом, ни чего не обещали, отзываясь, что ни к чему приступить не могут без согласия других. Приезжая не редко в лагерь, уверяли в стараниях своих наклонить народ к жизни покойной, но между тем из многих неосновательных рассуждений их, сколько неудобно исполнение требования о возврате пленных, можно было заметить, что они не имеют вовсе намерения отдать их. В совещаниях их находились всегда люди, нам приверженные, и от них обстоятельно знали мы, что известные из разбойников, не надеявшиеся прощения за свои преступления, возмущали прочих; что многие из селений, по связям родства с ними, взяли их сторону и отказались ездить в собрание. Прочих же успели они уверить, что Русские, как и прежде, пришли для наказания их, не по тому не приступают к оному, что опасаются в летнее время вдаться в леса непроходимые. Что устроение крепости есть вымысел для устранения их, но что того не имеем мы намерения, и даже ни малейших нет к тому приготовлений; что Чеченцам нужно иметь твердость, и мы, пробывши некоторое время, возвратимся на Линию.

Продолжавшиеся с ряду три недели проливные дожди и холодная чрезвычайно погода препятствовали нам приступить не только к работам крепостным, но даже к приугоговлению нужных для того вещей и к начертанию укрепления. Сие наиболее утверждало Чеченцев в мнении, что пребывание наше на земле их временное, и когда потом приступлено было к работам, они не переставали думать, что мы делаем только вид того и их оставим.

В последствии приказано было селениям, от коих были у нас аманаты, доставлять лес на постройку. Ближайшие не смели оказать непослушания, те же из селений, которые [47] расположены были в отдалении, или за известным урочищем, называемым Хан-Кале, где узкое дефиле, поросшее частым весьма лесом, делало дорогу непроходимою, отказали в доставке леса, и объявили, что ни каких обязанностей на себя не приемлют и ни в какие сношения с Русскими не вступят. Повинующихся нам начади устрашать отгоном скота их и даже нападениями на их жилища. Урочище Хан-Кале начали укреплять глубоким рвом и валом, по всем дорогам выставили караулы и пикеты. Редкая ночь проходила без тревоги; ибо подъезжая к противоположному берегу реки, стреляли они из ружей в лагерь. Нападали на передовые наши посты и разъезды в лесу; где вырубали мы хворост, всегда происходила перестрелка; словом, во всех случаях встречали мы их готовыми на сопротивление. К соседственным Лезгинам и другим народам Горским послали они просить помощи.

В продолжение сего получил я от Шамхала Тарковского уведомление, что брат Хана Аварского, управляющий небольшою Провинциею, называемою Мехтулли, смежною с владениями Шамхала, давно прежде угрожавшим овладеть его деревнями, собрав толпу вооруженных, захватил некоторые из оных. Что Акушинский народ, сильнейший в Дагестане и воинственный, подстрекаем будучи Аварским Ханом, и более еще беглым Дербентским Ших-Али-Ханом, которого укрывал у себя, и Грузинским Царевичем Александром, присылает к Шамхалу старшин своих с требованием, чтобы, отказавшись от повиновения Русским, присоединился он к нему и содействовал в предприемлемых им намерениях, или, в случае несогласия, выгонят они его из владений. В подвластных своих примечал уже Шамхал большое непослушание, и многие взяли сторону Акушинцев.

Командующий войсками, в Кубанской Провинции и Дербенте расположенными, Генерал-Маиор Пестель, донес, что в Дагестане приметен рождающийся дух мятежа. Что Горские народы, наиболее злобствуя на Шамхала за приверженность его к нашему Правительству, намереваются сделать нападение на его земли; страшат так же Уцмея Каракайдацкого, прибегнувшего наконец в покровительству нашему и, хотя поздно, узнавшему, [48] однако же, что нет для него другой надежнейшей защиты. Таковые известия сообщал беглый Царевич Александр наследнику Персии, Аббас-Мирзе, и Министру его, Мирзе Бюзурку, приписывая деятельности своей, и усердию к пользам Персии, что он возмутил Дагестан против Русских.

Письма сии были перехвачены, и явно открылось, что Аббас-Мирза для сего предмета доставлял Царевичу деньги. Но всегда оных было, однако же, недостаточно, ибо Царевич жаловался на свою бедность, и точно претерпевал оную.

Аварский Хан, имеющий вражду с Уцмеем Каракайдацким, давал у себя убежище людям, для него вредным, и подослал таковых для произведения возмущения в его владениях.

Генералу Пестелю дал я немедленно подробнейшие наставления.

С двумя баталионами пехоты, шестью орудиями артиллерии и сколько можно собрав Казаков, выступить к реке Дарбаг, или ближе к городу Башлы, буде есть место удобное для расположения лагеря. Город сей, имеющий до 3 тыс. семейств, заключал в себе всех людей, не повинующихся Уцмею и явно недоброжелательствующих нам. Связи с Горцами заставляли и прежних владетелей с осторожностию употреблять власть свою, снисходить к винам жителей, и сии наконец вошли в привычку худо повиноваться.

При войсках наших должны были находиться Полковник Аслан-Хан Кюринский, с своею конницею, и конница Кубинская и Дербентская.

Генерал-Маиору Пестелю запрещено было начинать военные действия, но, оказывая к тому готовность, пропустя слух о следовании 3 тыс. войск в Дагестан, для которых требовать заготовление продовольствия от Шамхала, удерживать Акушинцев во внимании к собственной защите и не допускать к оскорблению находящихся под покровительством нашим. Смиряя присутствием войск самовольство жителей города Башлы, удерживать их в повиновении Уцмею, и тем усилить власть его. Взять под [49] надзор в Дербент подосланных Аварским Ханом, живущих во вражде с Уцмеем, его родственников, делающих в подвластных ему разврат и беспорядки, уверив их, что предосторожность сия употребляется для охранения их от опасности, по злобе к ним Уцмея.

Найти приличное средство войти в сношение с Акушинским народом, и требовать от него аманатов, или иначе могут в опасности быть, пасущиеся на плоскости в осеннее время, стада их.

Наклонить Уцмея, чтобы войсками своими изгнал Абдула-Бека, зятя беглого Ших-Али-Хана, который похитил управление Табассарана, Провинции, состоявшей частию под нашим покровительством, дав надежду Уцмею, что сын его заступит его место.

Шамхала и Уцмея уведомил я о назначении войск собственно для их защиты.

Аварскому Хану, который до того казался приверженным, писал я, чтобы он старался воздержать Акушинский народ от наглых угроз, которые смеет он делать владетелям, подданным Императора, и чтобы брату своему воспретил поступать неприязненно с Шамхалом.

Акушинскому народу дал я знать, что, приняв на себя обязанность не делать набегов на владения Российские и, утвердив то данною присягою, нарушение оной не оставит Правительство без наказания. Что неприязненным действием почту я нападение на земли, Шамхалу и Уцмею принадлежащие; что я лучше хочу предостеречь народ, которого желаю я спокойствия, нежели в последствии подвергнуть себя упреку, что оставил его в неведении, какие бедствия он себе приуготовляет.

В Чеченской земле между тем приступлено к построению крепости, которая, по положению своему, стесняя жителей во владении лучшими землями, стоя на удобнейшей дороге к Кавказской Линии и не далеко от входа чрез урочище Хан-Кале, названа Грозною. [50]

В производстве работ, сколько могли, Чеченцы делали препятствия. Не редко случалось, что солдаты, оставляя шанцевый инструмент, тут же брали ружья и отражали нападение. Но когда через реку Сунжу сделана была переправа и на противоположном берегу устроено укрепление, Чеченцы менее появлялись на нашей стороне.

Все ближайшие к урочищу Хан-Кале селения, или те, к коим полагали они, что войска удобнее пройти могут, вывезли лучшее свое имущество, жены и дети оставались в таком положении, чтобы, при первой тревоге, удалиться в ближайшие леса, где приготовлены были шалаши. На ближайших полях брошен был хлеб, который, по боязни, не собирали, и уже в летнее время чувствуем был в оном недостаток.

Пришли наконец в помощь Лезгины, и между Чеченцами примечена большая деятельность в приуготовлениях к сражению. Повсюду показывались они в больших уже силах. Деревни по левому берегу Сунжи и одна на правом берегу, называемая Сунженскою, сохраняя все наружности преданности, не только Лезгин, но и самих даже Чеченцов, явно противящихся нам, к себе не принимали.

Между многих перестрелок с отрядами нашими, была одна весьма сильная, когда Квартирмейстерской части Подполковник Верховский послан был занять лес, в котором надобно было произвести порубку для строений.

Войска Донского Генерал-Маиор Сысоев с малым числом Казаков, сделав атаку на сильную Чеченскую конницу, наказал за сделанное нападение на отводные наши караулы, при чем изрубили они несколько человек.

Главное же дело происходило 4 числа Августа.

С Кавказской Линии должен был прибыть в лагерь большой транспорт с провиянтом и разными другими вещами, при которых много было едущих к войскам чиновников. В конвое находились одна рота пехоты с пушкою и несколько Казаков. Чеченцы с Лезгинами вместе вознамерились сделать на [51] транспорт нападение. О сем не за долго дали нам известие, и я на встречу транспорту отправил часть войск. Когда же из крепости замечено было движение в больших силах, то отправил я еще в помощь с частию начальника Корпусного Штаба, Полковника Вельяминова. Неприятельская конница успела уже перейти реку Сунжу и пустилась на транспорт, часть пехоты шла в след за оною, и еще довольно оной оставалось для охранения переправы. Увидев идущие из крепости войска наши, конница тотчас обратилась к своей пехоте, и сия двинулась на встречу нашей. Толпы ее, боясь действия артиллерии, не смели весьма приближаться, но стрелки вышли во множестве, и начался весьма сильный огонь.

В сей день Чеченцы дрались необычайно смело; ибо, хотя не долго, могли, однако же, они стоять на открытом поле и под картечными выстрелами; но когда Полковник Вельяминов приказал войскам идти поспешнее к деревне Ачага, куда бросилась неприятельская конница, как приметно, к переправе, ибо известен был в сем месте хороший брод, то Чеченская пехота обратилась в бегство в величайшем беспорядке. На переправе происходило замешательство, и не мало людей потонуло. Полковник Вельяминов мог их стеснить в селении Ачага, и артиллерии удобно было действовать с большим успехом; но жители селения сего, нам покорные и не участвовавшие в предприятии Чеченцов, выбежали к нему на встречу, прося пощады. Он не мог не исполнить их просьбы.

Потеря в сем деле с нашей стороны была ничтожная, и транспорт без всякого вреда прибыл в крепость.

Вскоре после сего произошли между Чеченцами и Лезгинами несогласия и ссоры, и сии последние, не в состоянии будучи переносить жаркого летнего времени, потерпели ужаснейшие болезни и, оставивши не менее половины людей до выздоровления, удалились в дома свои.

Сим кончились все подвиги Лезгин, и Чеченцы, знавшие их, по молве, за людей весьма храбрых, вразумились, что подобными трусами напрасно они нас устрашали. Прежде, в [52] ожидании от них большого вспомоществования, разглашали они о прибытии их в больших силах; открылось наконец, что их было до тысячи человек.

Из Грузин получено известие, что, укрывавшийся в горах, беглый Грузинский Царевич Александр, проехал тайным образом и с весьма малым числом приближенных нему людей в Ахалцыхский пашалык, правдоподобно по тому, что в Персию опаснее было проехать, ибо по дорогам туда повсюду поставлены были караулы, и Татарам строго подтверждено было о тщательном наблюдении. Царевич проехал не далеко от Штаба одного из Донских Казачьих полков, и, конечно, от оплошности командующего оным, который по тому только избавлен мною ответственности, что я не хотел показать Грузинам, что я желал достать его; ибо они, по невежеству, всегда почитали его опасным для нас человеком, и многие, недоброжелательствующие нам, старались размножить мнение, что Правительство в некоторых случаях по тому поступает снисходительно, что опасается огорчить Дворянство, чтобы оно не приклонило народ на сторону Царевича.

В бегстве его сей раз в Турцию провожатыми были Чарские Лезгины, имеющие повсюду связи, и, конечно, многие из наших, если не способствовали тому, то, без сомнения, знали. Начальство же было предупреждено с большою подробностию и к поимке все нужнейшие приняты меры.

Из Дагестана Генерал-Маиор Пестель сообщил мне известие, что Акушинцы намереваются прийти с войском и потом вступить с ним в переговоры; что жители города Башлы, видя расположенные не далеко от них войска наши, тайно приглашают их к себе на помощь; что Уцмей, показывая притворно вражду с ними, сам того желает; ибо, по свойствам недоверчивости, имеет сомнение, чтобы мы для пользы его хотели смирить Бащлынцев.

Я предписал, если точно. придут Акушинцы и захотят иметь с нами переговоры, не входя с ними ни в какое объяснение, требовать аманатов. [53]

Если Шамхал, Уцмей, Хан Аварский, будут предлагать какие ни будь условия, напомнить им просто обязанности верноподданных. Между тем стоять лагерем в открытых местах, ни как не вдаваясь в горы, или трудные местоположения, что в равнине, и имея с собою артиллерию, может он противостать всяким их усилиям.

Если нужна будет ему большая в войсках подвижность, чтобы все тягости отправить назад, и самый необходимый имея обоз, сохранял бы его в укреплении хорошо защищенном.

Подтвердил не побуждать неприятеля к действию; напротив, ни чего решительного не предпринимая, дать время несогласию поселиться между ими; ибо без единоначалия и без привычки к послушанию, необходимы будут различные мнения, и следствие оных — раздор. Что собравшись в значительных силах, без приуготовления способов продовольствия, долго вместе пробыть не могут и возвратятся домой, а тогда на оставленных Башлынцев напасть будет удобно; или, если по обширности города и по многолюдству в оном, нельзя будет разорить его, то, по крайней мере, нанести действием артиллерии большой вред в стесненном его расположении. Пользоваться случаями отгонять лошадей и скот, коих потеря тем чувствительнее, что составляет главнейшее здешних народов богатство.

Для усиления отряда Генерал-Маиора Пестеля, из баталиона, расположенного в Елисаветпольской крепости, приказал я отправить 300 человек.

В Дербенте распоряжено иметь огнестрельные запасы.

1-го числа Октября поехал я из крепости Грозной на Линию, где в селении Прохладном пригласил, к свиданию со мною, Князей Кабардинских, главнейших из Священнослужителей и знатнейших из Узденей. Все почти приехали, кроме малого числа злейших разбойников, которые явиться не смели.

С досадою упрекал я им в нарушении обещаний вести жизнь мирную, и самой присяги в том, несколько раз ими данной. Упоминал о многих в недавнем времени [54] происшествиях, которые обнаруживают их самыми подлыми мошенниками, и что известные некогда храбрость их и воинственная между горскими народами слава помрачена презрительнейшими делами, одним гнусным ворам свойственным.

Поставил им в пример, того же года наказанный за укрывательство разбойников, Трамова Аул, не подалеку от Константиногорска отстоявший, который, по приказанию моему, разрушен до основания, взято до 2 тыс. лошадей н весь скот, и что жителям оного только позволено было вывести жен своих и детей. Обещал, что равное сему и их ожидает наказание, если не переменят своего поведения, если родители не будут воздерживать детей своих и родственников, помещики своих подвластных; если Священнослужители, имеющие большое в народе влияние, не будут делать предписываемых законом наставлений и внушения. Предложил им средством избегнуть грозящих бедствий то, чтобы, наказывая сами за воровство и возвращая похищенное, убийц представляли для наказания к Российскому начальству. Что несколько таковых примеров воздержат разбойников, и за преступления злодеев не потерпят менее виновные, а Начальство не будет принуждено посылать беспрерывно войска, которые разоряют землю прекраснейшую. Справедливость замечаний моих не допустила возражения, многие говорили, что есть средства исполнить требования мои, и что они о том будут стараться, видя, что в советах моих заключается собственное их благо, но только два, или три, человека осмелились сказать при всех, что льстят мне обещаниями ложными, что ни чего не сделают; ибо первейшим из Князей надлежит сделать пример над своими ближними и выдать к наказанию за разбой, что трудно быть первым в подобном случае, ибо все прочие поругаться сим будут. Если же так поступят знатнейшие, то они готовы то исполнить, и ручаются, что средством сим прекратятся все беспорядки, и боязнь, которую теперь имеют от Русских, превратится в прежнее к ним расположение.

После сего расстался я с ними, и тут же видел, что свидание было бесполезно. Со мною был Генерал-Маиор Дельпоццо, который коротко знал их, и, бывши некогда главным [55] в Кабарде Приставом, чрезмерною кротостию своею и снисхождением, оставляя вины без наказания, наконец попустил их и на самые преступления. Он был причиною уничтожения родовых судов, и с сим вместе начались разврат и беспорядки. Если странным казалось Кабардинцам видеть главного начальника без той пышности, каковая окружала всегда моих предместников, то не менее удивлялись они, что на свидание с ними приехал я в сопровождении 180 человек пехоты, малого весьма числа Казаков и с двумя пушками гарнизонной артиллерии, запряженной мужичьими лошадьми, с прислугою обветшалых гарнизонных канониров, когда все они вместе составляли не менее 600 человек. Я мог сие сделать с намерением, чтобы не показать особенного внимания, которым напрасно давно их баловали, но причина настоящая была та, что не можно было найти более войск праздных.

В сие время получил я из Дагестана донесение, что Генерал-Маиор Пестель, заметив беспрерывные обманы жителей города Башлы, и получив Аварского Хана уведомление, что Акушинцы идут в помощь Каракайдацкому народу, решился он занять Башлы, что и сделал без всякого сопротивления. В то же время дал он знать, что хотя Уцмей ведет себя со всею осторожностию и показывает вид приверженности, ибо за противные поступки его боится подвергнуть наказанию старшего сына его, живущего аманатом в Дербенте, но многие причины заставляют его думать, что он в сообществе с Акушинцами и внушениями своими возмущает против нас Башлынцев. Аварский же Хан, о коем писал Генерал-Маиор Пестель, как о участвующем в предприятиях Акушинцев, тогда же прислал мне письмо с уверениями, что он старается наклонить их к отдаче аманатов, но я уже предуведомлен был о сомнительном его поведении и ему не верил.

Генерал-Маиору Пестелю приказал я взять от Уцмея объяснения, каким образом идут к нему в помощь Акушинцы, если он их не требовал, и по чему ему нужна оная, когда Российские войска ни ему, ни его подвластным, обид не причиняют. И что если придут они к городу Башлам, то объявить [50] ему, что я почту сие за измену с его стороны Императору, и тотчас другой возведен будет в достоинство Уцмея. В сношениях с Акушинцами отдалять всякое влияние Аварского Хана и ему отозваться, что не входите с ним в объяснение, как с человеком, народу сему не принадлежащим.

Акушинцев, по прибытии к Башлы, отразить оружием, и для того всегда в готовности оставить занимаемые в городи квартиры, ибо удобнее несравненно напасть на них в поле. С Башлынцев взять непременно аманатов из лучших фамилий.

Вскоре после сего известил Генерал-Маиор Пестель, что Акушинцы, вместе с другими народами Дагестана, прибыли и расположились в 30 верстах от Башлы, с намерением напасть на войска наши и их истребить, надеясь на свою многочисленность.

От Башлынцев взял уже он аманатов, и они объявили ему, что будут, вместе с войсками нашими, защищаться, в провиянте делают охотно помощь. Генерал-Маиор Пестель, устроив некоторые около города укрепления, дожидался неприятеля спокойно.

О Шамхале Тарковском дошли до меня слухи, что, не взирая ни на какие угрозы его неприятелей, он не согласился на предложения их с ними соединиться против нас и остался в приверженности своей непоколебимым, но что возмущение в его владениях понудило его оставить Тарки и удалить семейство его и имущество в место безопасное, а жители города, боясь нападения Лезгин, большею частию рассеялись.

Генерал-Маиору Пестелю поручил я дать знать Шамхалу, что как скоро только мне возможно будет действовать в пользу его, я ни чего не упущу для владетеля, оказывающего столько похвальный пример верности Императору. До того же предложил Дербент убежищем для его семейства, где также могло сохраняться его имущество.

Возвратясь с Линии в крепость Грозную, нашел я Сунженскую деревню, одну из богатейших, которой жителей [57] особенно ласкал я, с намерением сберегая деревню, дабы лежащая по близости крепость могла получать из нее все необходимые потребности, уже разоренною. Один из жителей оной выстрелил из ружья в солдата посланной за покупками команды, когда не отдавали ему вола из казенной повозки, которого называл он своим. Офицер приказал схватить преступника, но самого Офицера лошадь схватили за повода, и он едва избавился от смерти. Команда должна была возвратиться. Начальник Корпусного Штаба послал успокоить жителей, чтобы за вину одного мошенника не боялись они мщения, но чтобы выдали преступника для должного наказания, которое он и по тому заслуживает, что дерзостию своею подвергал опасности всю деревню. Посланный нашел жителей поспешно выбирающихся из домов и удаляющихся в лес, и ему ответствовано, что стрелявшего по солдату не отдадут и будут защищаться, если войска придут.

Начальник Корпусного Штаба пошел сам с несколькими ротами, желая, однако же, прежде уговорить их, но встречен был выстрелами; жены, дети и лучшее имущество были уже отосланы, оставались одни люди для защиты домов. Когда атаковали деревню, части же войск приказано было обойти, дабы отхватить отступление к лесу, все бросились бежать с такою поспешностию, что догнать было не возможно. Деревня взята, хлеб, фураж и годный лес на строение вывозились несколько дней.

После сего происшествия, деревни, лежащие на левом берегу Сунжи, не далеко от крепости, все были оставлены жителями, без всякой с нашей стороны причины. В них были многие благонамеренные люди и которые весьма желали спокойствия, но как между Чеченцами совершенное безначалие, и ни воздерживать своевольных, ни наказывать преступных, никто не имеет права, ибо все почитают себе равными, то люди порядочные боятся подвергнуться ответственности за мошенников, и от того удаляются от места пребывания Русских. Выдавать же злодеев в руки неверных, каковыми Християн разумеют, почитают погрешением против своего закона. Ни какие [58] благодеяния, ни что не может в душах Чеченцев ослабить их недоверчивости, вселить в них чувство благодарности.

Во всех случаях, где в отношении к ним хотел я быть великодушным, самым наглым образом бывал обманут. Так поступили со мной жители деревень Ауллара и Аман-Хан-Кечу, но сих последних успел я наказать довольно чувствительным образом.

Все земляные работы крепости Грозной были приведены к окончанию в половине Октября месяца, на зиму приуготовлялись для жилища гарнизону землянки, и для вооружения крепости доставлена была артиллерия. Чеченцы верили уже, что пребывание на Сунже Русских не временное.

В сие время пронеслись разные слухи, что Дагестанцы в больших весьма силах сделали на Генерал-Маиора Пестеля нападение и дрались при Башлах в продолжении двух дней, и что намерены возобновить сражение, а часть войск отправить для разграбления Кубинской Провинции, где войск почти не было. От Генерал-Маиора Пестеля давно уже не было донесения, а из Казиюртского укрепления нашего на реке Сулаке дали знать, что сообщение с Дербентом прервано, и последнее предписание мое Генерал-Маиору Пестелю не могло быть отослано.

По расчислению времени не мог я успеть прийти ему на помощь, но знал, что если появлюсь во владениях Шамхала, или угрожать стану Провинции Мехтулинской, принадлежащей брату Аварского Хана, бывшему причиною всех беспокойств, то находящиеся против Генерал-Маиора Пестеля Дагестанцы, особенно Акушинцы, возвратятся, для защищения собственных границ. И потому, не медля, выступил я из крепости Грозной 25 Октября.

В крепости Грозной осталось девять рот 16-го Егерского полка, 6 орудий артиллерии и 400 человек Линейных Казаков.

Переправившись через реку Сунжу, в устье ее, у селения Брагунского, пришел я в город Андрей 29-го числа, и дал войскам день отдохновения. Здесь подтвердились слухи, что Генерал-Маиор Пестель был атакован, но что находится в Башлах. Многие говорили, что в сражении мы много потеряли, что взяты у нас пушки, но в сем последнем мог я усомниться, ибо число пушек показывали более того, каковое у него было. Все утверждали, что Аварский Хан предводительствует возмутившимися Дагестанцами.

В Андрееве были подосланные Акушинцами люди, для наблюдения за движениями и числом войск наших.

Я растягивал баталионы так, что казались они гораздо многочисленнейшими. Батарейные орудия играли важную весьма роль.

В город Тарки прибыл я 3-го числа Ноября и расположил войска по квартирам, ибо проливные дожди препятствовали идти далее. Шамхал находился при Генерал-Маиор Пестеле, жены его готовы были выехать из города, и только по тому остановились, что услышали о движении войск; лучшее имущество отправлено было за реку Сулак. Многие из жителей разбежались, боясь возмущения собственных подвластных Шамхала. Все они вышли из послушания, некоторые пошли с оружием против Русских, ибо в то самое время Аварский Хан возвращался от города Башлы, и собирал войска для защиты Мехтулинской Провинции, принадлежащей ему с братом его, Гассан-Ханом. В окрестных селениях привезены были раненные в сражении против Генерал-Маиора Пестеля и для погребения тела убитых там. В измене Генерал-Маиора Аварского Хана не было уже сомнения.

Здесь получил я от Генерал-Маиора Пестеля рапорт, что Дагестанцы не менее 30 тыс. напали на него в городе Башлы, и сражение было самое упорнейшее. В первый день мог он защищать построенную им вне города батарею и небольшие [60] окопы, но жители города, оборонявшие некоторую часть укреплений, изменили и впустили неприятеля, который легко мог отрезать сообщение его с войсками, защищавшими ту батарею, и он должен был оставить ее и с нею вместе часть города, и расположиться по каналу, проходящему по средине города, что сосредоточило более его силы. Неприятель, по многочисленности своей, испытывал атаки со всех сторон, но безуспешно. Левый фланг войск наших был наиболее опасный, ибо неприятель все усилия употреблял, чтобы овладеть замком Уцмея, который занимали две роты с одною пушкою. Он, прикрыт будучи возвышением, мог легко приблизиться к замку и начал рыть род траншей, дабы укрыться от ружейных выстрелов и, вероятно, чтобы удобнее зажечь деревянное строение, которое поверх стен замка расположено было. Пушка не могла уже действовать, и опасно было потерять замок, ибо одна дорога, для отступления войск возможная, проходила в самой близи от оного.

Генерал-Маиор Пестель удерживал замок сей и половину города еще одни сутки, беспрерывно сражаясь с упорностию, ибо неприятель сменял атакующих свежими войсками. Артиллерия наша наносила ужаснейший вред, и, конечно, она была причиною, что таким несоразмерным силам противостать было возможно. Наконец, войска наши отступили ночью, взяв с собою всех раненых. Неприятель долго не заметил отступления, ибо большой в городе пожар препятствовал. После хотя и преследовал, но отбит был с уроном. Жители города Башлы с большим остервенением бросались, чтобы отбить детей своих, которые взяты были в аманаты, но не могли успеть в том.

Генерал-Маиор Пестель на дороге к Дербенту должен был проходить некоторые деревни Каракайдацкие. Все дороги были перекопаны, или завалены, мосты истреблены, но слабо преследуемый неприятелем, без препятствия, обошел он их, склонившись к дороге, идущей по берегу моря.

Во всех сих сражениях, к удивлению, потеря наша в убитых и раненых не достигает 400 человек. [61]

11-го числа Ноября, лишь только не много переменялась погода, выступил я из Тарки, по направлению на селение Параул в Мехтулинской Провинции, где прежде живал Аварский Хан, будучи Бахтулинским Беком, до возвышения его в сие последнее достоинство.

За четыре дня до сего предписал я Генерал-Маиору Пестелю, чтобы немедленно возвратился к Башлам и разорил город до основания, что удобно сделать он может; ибо все внимание Дагестанцев обратилось к пришедшим со мною войскам, следовательно, не встретит он другого сопротивления, кроме жителей Башлы.

В небольшом от города Тарки расстоянии увидели мы неприятеля, большими толпами занимающего вершины хребта, называемого Талгин, у подошвы коего должны мы были, прошедши несколько верст чрез него самого, переправиться. Короткий день, трудное движение артиллерии по грязной весьма дороге, сблизили к вечеру прибытие к тому месту, где был въезд на гору по чрезвычайно крутой отлогости. Неприятель, перекопавши оную во многих местах, защищал большими силами. Поздно было начать дело, ибо надлежало изыскивать обход, и не иначе, как в виду неприятеля, следовательно, он повсюду, предупреждая и имея выгоду местоположения, мог затруднять подъем войск на гору.

Я приказал им отойти и расположиться на ночлег.

Авангард мой сделал несколько пушечных и ружейных выстрелов и, конечно, не принесши ни какой другой пользы, кроме той, что увидел я, до какой степени Лезгины боятся пушек. Некоторые, из сопровождавших меня подвластных Шамхала, заметили на вершине горы самого Аварского Хана. По крикам, во всю ночь продолжавшимся, и песням войск, видна была его радость, что они нас не пропустили. Я готовился с рассветом начать действие, и предвидел ощутительную потерю, по трудности всхода на гору. Нельзя было отступлением ободрить неприятеля. В первый раз в стране сей появились Русские войска, и с ними Главный Начальник. Горские народы [62] смотрели со вниманием на происшествия, и малейшая со стороны нашей неудача, или действие, которому бы можно было дать невыгодное истолкование, соединяло всех их, и мгновенно имел бы я против себя большие силы; ибо в сие самое время все Дагестанцы возвращались от города Башлы в дома свои, гордые успехом, что принудили Генерал-Маиора Пестеля к отступлению.

Один из проводников, давний житель земли, хорошо знающий места, объявляет, что в четырех верстах есть дорога, которая, по трудности ее, оставлена жителями, но легко по оной может взойти пехота, и вероятно, что неприятель или малыми силами, или небрежно, ее охраняет. В полночь на сию дорогу послал я один баталион с тем, что если может он взойти на вершину, то чтобы, заняв находящийся на оной лес, присоединил к себе составляющие резерв две роты и ими старался взвезти на гору два при них бывшие орудия, а мне немедленно дал знать о успехе. Между тем, дабы развлечь внимание неприятеля со стороны хорошей дороги, где он ожидал нас, производилась в ночи перестрелка.

Бурная и чрезвычайно мрачная ночь посланному в обход баталиону способствовала, пробираясь чрез густой лес, дойти неприметно до самых неприятельских караулов, которые были столько же нетрезвы, как и неосторожны.

Залп бывших впереди стрелков, крик ура и барабан такой произвели страх, что неприятель рассеялся, оставя на месте все, что имел с собою, и даже не мало оружия. При сем случае было у нас только два раненых солдата, и баталион беспрепятственно овладел вершиною хребта; дорогу сию охранял брат Аварского Хана довольно с большим числом людей, но он бежал первый.

Всем прочим войскам приказал я туда следовать: не менее суток подымали мы на гору артиллерию нашу и обозы, но неприятель тотчас бежал со всех пунктов и не было противящегося.

Из некоторых близких селений явились старшины с покорностию, между прочими из одного, где в ту ночь главный [63] Кади Акушинский с 4000 человек имел ночлег свой. Они пришли в помощь изменнику Аварскому Хану.

В селении Параул не застали мы ни души, жители бежали из оного, но войска нашли богатое продовольствие и некоторую добычу; отсюда на донесение Генерал-Маиора Пестеля, что в скорости не может выступить к городу Башлы, по неимению провиянта и готовых огнестрельных запасов, повторил я, чтобы непременно исполнено было прежнее мое предписание, и что, по обстоятельствам, весьма правдоподобно, что он ни какого не встретит сопротивления.

Надобно было разрушить сие давнее гнездо разбойников и нам злодейски изменивших; наконец уведомился, что он вышел с отрядом в Башлы и что в городе нашел весьма малое число жителей, которые, при появлении войск, разбежались, и он без помешательства мог зажечь город.

14-го числа Ноября, приблизились мы к селению Большой Джангутай, где дожидался нас неприятель, занявший лежащие впереди довольно крутые возвышения, на коих были сделаны окопы и засеки. При самом начале сражения, когда нельзя еще было хорошо осмотреть местоположение, сделался такой густой туман, что в близком расстоянии различать предметов было не возможно, и сие необходимо, умедлив наши успехи, могло не мало затруднить, ибо в шести верстах находившийся с 4 тыс. человек Кадий Акушинский, мог прийти совершенно в тыл нам. И хотя взял я против того предосторожности, но, разделя силы, уменьшал число сражавшихся. Возвышения были взяты на штыках, но неприятель с такою побежал поспешностию, что его могла догнать одна та часть войск, которая, с левого фланга обойдя, занимала уже часть селения. Выбежав из селения, встречен он был нечаянно Казаками, которые нанесли ему вред. Спасением своим совершенно обязан он туману; ибо местоположение, как усмотрено после, представляло удобность отрезать отступление и всех истребить. Потерю, однако же, имел он довольно чувствительную; Аварский Хан в сем случае не находился, брат же его равномерно и здесь [64] бежал из первых; с нашей стороны ранено 3 Офицера и рядовых убитых и раненых до 50-ти человек.

Селение большой Джангутай имело до 600 дворов, и в нем был дом брата Аварского Хана довольно обширный.

Все приказано истребить, кроме одной небольшой части селения, которую оставили в пользу пришедшим просить пощады жителей, которые, всего лишившись, должны были проводить зиму без пристанища. От них узнали мы многие подробности и что Гассан-Хан имел не мало войска, ибо в помощь к нему приходили живущие по реке Койсу народы.

На другой день послал я отряд разорить селение Малый Джангутай 200 дворов, но далее не пошел, ибо выпад глубокий снег и начались довольно сильные морозы. Старшины многих деревень пришли просить помилования, и мне приличествовало даровать пощаду. Войска возвратились в Параул, где в хороших квартирах дано им два дня отдохновения.

Акушинцы отправились домой, Аварский Хан ожидал ответа на присланное ко мне письмо, в котором, признаваясь виновным в глупом поведении своем, просил прощения. Я отвечал ему, что нет подлым изменникам прощения, что он лишился чина своего и жалованья.

Он тотчас уехал в Аварское Ханство, а я, в прокламации описавши подлую его измену, именем Императора лишил его чина Генерал-Маиорского и получаемого им 5 тыс. рублей серебром жалованья.

В Парауле истреблен дом сего изменника, строение огромное и изрядное. Селение осталось сохранено, ибо в земле сей хотел иметь я людей благодарных.

Из Параула пошел я на Карабудаг-Кент принадлежащее Шамхалу большое селение и против него бунтовавшее. Все трепетало от страха, жители вышли войскам на встречу. [65]

Собранным старшинам и жителям истолкованы обязанности повиновения Шамхалу, прощено прежнее преступление, по просьбе его, но, в пример справедливой строгости, повешен, при всех, один из здешних изменников, семейство его выгнано из селения, дом разорен до основания.

Во владениях Шамхала водворилось совершенное спокойствие и тишина. В Карабудаг-Кенте в первый раз увиделся я с Шамхалом, который только что возвратился из Дербента.

Привыкши слышать о пышности многих из моих предместников, видев некоторое великолепие, когда с войсками отца своего находился он при Генерал-Аншефе Графе Зубове, в походе против Персиян, он удивлялся неприхотливой жизни моей и простой одежде солдата. Короче познакомившись ср мною, он признался, что имел сомнение, чтобы я был настоящий начальник, но что пришла ему мысль, что под именем своим прислал я другого Генерала. Всякие нелепости находят место в головах здешних жителей.

В городе Тарки пробыл я три дня. Шамхале доволен был приведением в покорность земли его, уверился, что готов помогать я ему во всяком возможном случае. Он желал, чтобы, для охранения его, часть войск расположена была в городе, ибо опасался он Акушинцев и брата Аварского Дана.

Имея другие намерения, не мог я уделить войск, и по тому советовал ему стараться подвластных своих в таком расположении удерживать, чтобы они готовы были на его защиту, склонял его до некоторого времени не раздражать Акушинцев и возобновить связи, которые прежде имел он между ими, не щадя некоторых для того издержек.

Шамхал скупостию своею потерял людей, ему доброжелательствовавших; ибо, по обычаям земли, чем знатнее владетель, тем большее число должен иметь приверженцев, которые не иначе приобретаются, как подарками и деньгами. Акушинцы же издавна сими единственно средствами всеми прежними Шамхалами удерживаемы были на своей стороне. [66]

Поручил Шамхалу, по связям близкого родства его с Уцмеем, внушать сему последнему, чтобы не изменил обязанностям верноподданного Государю, и старался обратить к повиновению возмутившиеся его владения, и, буде может, чтобы наказал дерзнувших поднять против нас оружие, в особенности лежащие на плоскости Терекешинские селения.

30-го Ноября возвратился я на Линию и переправился чрез Терек к Старогладковской станице, откуда войска отпущены на назначенные им квартиры. В сем году были они на работе при крепости Грозной и в походе с ряду 7 месяцев. Государю Императору донес я, что лично, видев положение Андреевских, Костековских и Аксаевских владений, нахожу необходимым устроение крепости при селении Андрее, которое, производя богатый торг, удовлетворяет всем необходимым потребностям Горцев, и что сих последних со временем, не употребляя оружия, но одними нуждами их, можно будет содержать в зависимости; что крепость сия на спокойствие левого фланга Кавказской Линии будет иметь не малое влияние, и довел также до сведения, что старшего Андреевского владельца или Князя, по неспособности его и невоздержному поведению, переменил я другим, испытанной к нам приверженности.

Командующему в крепости Грозной приказано в зимнее время порубить лес, покрывающий ущелье Хан-Кале, чрез которое проходит лучшая и кратчайшая дорога ко всем большим Чеченским деревням. Для сообщения от Терека до сей крепости, при селении Старый Юрт, устроен редут, и в нем расположена рота. Всем владельцам лежащих по правому берегу Терека деревень дано наставление не терпеть у себя вредных людей, не пропускать чрез земли свои хищников и выставить в известных местах караулы.

Начертаны правила самые строгие, коими руководствоваться должны начальники воинские, в отношении к владельцам, каким сии последние обязаны им послушанием и подвластные их повинностями. Вместо дани постановлено, по наряду начальников, высылать на службу людей с собственным вооружением и на своем содержании. [67]

Еще не было примера, чтобы кто заставить мог Чеченцев употреблять оружие против своих единоземцев, но уже сделан первый к тому шаг, и им внушено, что того всегда от них требовать будут. Прекраснейшие земли и другие выгоды, коими они пользуются, и боязнь, с потерею их, подвергнуться бедности, которую претерпевают непокорствующие, строго преследуемые, вынуждают со стороны их сие повиновение.

В продолжительное отсутствие мое прибыли из России Виртембергские колонисты, в числе 500 семейств. Министр Внутренних Дел, по неосмотрительности, препроводил их тогда, как не только не сделано было ни каких, для водворения их, приуготовлений, даже не было достаточно казенной земли для них. Старшины сих колонистов представили прошение свое Государю, во время его путешествия, и ему угодно было приказать, чтобы они отправили ко мне несколько человек, которые бы могли предварительно узнать, какие предложу я им для поселения земли, и найдут ли они ожидаемые ими выгоды. Они приезжали в Грузию, все рассматривали в подробности, но прежде нежели уведомить могли свое общество о сделанных наблюдениях, на возвратном пути своем нашли оное на Кавказской Линии. Колонисты, не ожидая ни каких известий, отправились в след за ними. Большую часть из них застигло в городах холодное время, надобно было снабдить их теплою одеждою, недостаток способов к препровождению их через горы умедлил движение их, люди испытали болезни, много пало скота, и колонисты, вместо обещаний Правительству не требовать ни каких пособий, стоили оному одним своим доставлением около миллиона рублей, включая вспоможение, данное некоторым семействам на обзаведение.

Я, желая дать Грузинам пример хозяйственного порядка и показать праздным и развратным жителям здешней страны, каким благосостоянием обязан бывает поселянин своему трудолюбию, желая упорствующих в невежестве своем познакомить с некоторою, им незнакомою, промышленностию и домашними изделиями, могущими служить к их обогащению, выписал тридцать семейств колонистов, изыскивая тех из жителей Германии, которые, при испытанной нравственности, [68] отличаются порядком домашнего устройства. Министр доставил мне первых, ему попавшихся, и я не достиг своей цели. Но такого количества, в каковом прибыли колонисты, я никогда не желал, а еще менее мог быть довольным, нашедши их секты Сепаратистов, без всякой нравственности, преданных разврату, невоздержных, небережливых и праздных.

Многие из них бывали солдатами в числе контингента, который давал Рейнский Союз Наполеону,

Наделение землями колонистов тем большее представляло затруднение, что не было достаточно оных на левом берегу Куры, где желал я расположить их поселения, дабы в безопасности сохранить заведения, больших казне издержек стоящие.

На правом же берегу нет благонадежных средств ограждения, в случае войны с Персиянами, или Турками, ибо для разорения поселений не нужны значительные силы, которые всегда почти отразить возможно, но достаточно набега конной партии, от чего остеречься решительно нет способов, по множеству у неприятелей конницы, по множеству дорог. И так Колонисты, по необходимости, поселены на правом берегу, чего не должно было случиться, если бы прежде нежели прислать их в большом, не соразмерно способам, количестве, спрошено было мнение местного Начальства.

Во время пребывания моего на Кавказской Линии проехал в С. Петербург и возвратился обратно Чиновник, посыланный от Шаха Персидского с письмами и подарками к Высочайшему Двору. Желая предупредить о сем Министерство, я приказал открыть письма и сделать им перевод, удержав некоторое время Чиновника. Ему представлено было, что то же самое сделано было с письмом моим, прежде нежели представили его Шаху. Письма и подарки были только предлогом, но Чиновнику севу поручено было просить о признании Аббас-Мирзы наследником Персии, чего не сделал я, бывши там в качестве Посла.

Причины сего и сделанные мною по сему предмету представления не найдены уважительными, хотя, между прочим, замечал я, что не приличествует взять в защиту сторону не [69] правую, ибо Шах избрал наследника вопреки закона земли, предоставляющего право старшему из сыновей, и Аббас-Мирза признан наследником, о чем объявило мне Министерство, спустя десять месяцев, совестясь, быть может, основательных моих возражений! Достойный сей наследник с удовольствием окружает себя всеми вредными для нас мошенниками, в беспрерывном сношении с обитателями Кавказа, возбуждая их против нас и расточая на то деньги. Ласкает и осыпает дарами недовольных Правительством, или недоброжелательствующих оному.

В начале сего года представлен мною Императору проект системы крепостей для здешнего края.

Главнейших предположено пять крепостей:

В Редут-Кале, на берету Черного моря, где склад привозимых из России, провианта для войск, находящихся в Имеретии, Мингрелии и Гурии, для них воинских припасов и всех вообще потребностей, и в котором месте единственная, хотя весьма небезопасная, пристань для торговли, со временем могущей распространиться.

В Гумри, на границах с Турциею и Персиею, откуда в сию последнюю удобнейший путь во всякое время года, и здесь устроенная крепость закрывает дороги в Грузию.

В Карабагском Ханстве, ближе к Араксу, сколько для защиты земли, столько на случай действий против самой открытой и менее удобной к обороне части Персии.

В оставленном городе Старой Шамахе, для закрытия дорог идущих к Дагестану, который удобно возмутить, дав ему некоторое пособие войсками, то есть, действуя оными против Кубинской Провинции.

На урочище Гарцилсал, для охранения единственного сообщения с Россиею чрез Кавказские горы.

Крепость сия предполагается необходимою в таком случае, если бы соединенным усилиям соседей наших противостать не имели мы средств и Грузия должна была подпасть власти их. [70]

Обладание сие будет мгновенным, ибо неприятель не в состоянии употребить, для удержания оной, достаточных сил во всегдашней готовности, которых бы порознь не могли мы преодолеть. Особенно же имея за собою свободный вход в Грузию, которого отнять нет ни какой возможности.

Проекты сих крепостей и сметы должны быть рассмотрены Инженерным Департаментом и взнесены на утверждение Государю.

Меньшие или второго разряда крепости, смотря по обстоятельствам, устрояются, или уничтожаются, по распоряжению Главного в здешней стране Начальника.

Для обороны сих крепостей предлагал я, независимо от действующих войск, составить особенные гарнизоны на равных преимуществах с армейскими полками, с тем, чтобы часть оных была подвижною и во всегдашней готовности для защиты края, ибо не все вдруг крепости могут быть угрожаемы неприятелем. Обозы для оных предположены были чрезвычайно умеренные, следовательно, мало лошадей, и по тому издержек.

Одежду для солдат предлагал я более с климатом согласованную, различествующую от теперешней, по всюду единообразной и для знойной Грузии и для Камчатки ледовитой. На случай, если бы не скоро был рассмотрен проект мой, или бы совершенно не удостоился одобрения, просил я усилить корпус тремя полками пехоты и двумя ротами легкой артиллерии.

В то же самое время сделано Государю представление, чтобы, если присланы будут из России два баталиона пехоты, то, успокоив совершенно Абхазию, можно будет для Черноморского флота доставить неистощимые корабельные леса наилучшего качества. В пример поставлены строющиеся при тамошних берегах большие купеческие суда Турецких подданных, по тому что нигде за столько ничтожную цену сделать таковые невозможно. Предположено в бухте, именуемой Пицунда, лучшей по всему Восточному берегу Черного моря, сделать заведение, в котором бы хранились заготовляемые леса для отправления по назначению. [71] Охранение сего заведения, как и устроение на границе Абхазии крепостцы при урочище Гогра, для пресечения пути, от стороны Анапы, делающим набеги Горцам, подданным Порты, должен возлежать на сих двух баталионах, и по расчету, их для того весьма достаточно.

Дорогою, чрезвычайною ценою поставленный в Черноморское Адмиралтейство корабельный лес, должен проект сей сделать заслуживающим особенное внимание.

Декабря 25 дня возвратился я в Тифлис.

В Грузии, в продолжение лета, Лезгинами делаемы были набеги на Кахетию, но повсюду были отражены и чувствительного вреда не причинили. Живущие в Ахалцыхском Пашалыке, семьями поселившиеся Лезгины, делали в Карталинии хищничества. На письма, заступающего место мое, Генерал-Лейтенанта Вельяминова 1-го, отзывался Паша Ахалцыхский, что вышлет их на прежние жительства в горы.

В Ханствах было покойно. В Шекинском озлобленные прежними поступками Хана жители, явную оказывали к нему ненависть, и я должен был употреблять меры, для удержания их в послушании. Хан строгим наблюдением определенного мною Пристава содержим был в пределах умеренности. Жители довольны были защитою Правительства, ибо послан был от меня Штаб-Офицер для понуждения Хана удовлетворить их за присвоенное несправедливо имущество, за прихотливо Наложенные на них денежные штрафы, и взыскание сие простиралось до ста тысяч рублей ассигнациями.

Мустафа-Хан Ширванский способствовал живущим в горах, беглому Царевичу Александру и изменнику Ших-Али-Хану Дербентскому, в тайных их с Персиею сношениях, пропускал чрез земли свои посланцев от Горских народов, и сим Персия обещевала или дать деньги, или умножив на границе свои войска, заставить нас развлечь силы наши, и тем доставить средства Дагестанцам производить опустошение в наших Провинциях. [72]

Замыслы сии принадлежат Аббас-Мирзе, но в исполнение приводил их находящийся пря нем Каймакам Мирза Бюзюрк, который, образуя его в юности и в последствии сохранив над ним влияние, совершенно управлял им.

По наружности же Мустафа-Хан старался казаться приверженным, и я не имел до сего средств изобличить его в поведении, хотя многие весьма подробности о изменнических поступках его сообщены мне были одним из Чиновников его, служившим в походе в Дагестан.

Сурхай-Хан Казыкумыцкий, самый хитрейший из Мусульманских владетелей и ненавидящий Русских, возбуждал против нас Дагестанские народы, но, сохраняя вид доброжелательствующего нам, не раз писал ко мне, что оскорбляется, оставаясь без воздаяния за непоколебимую верность. Со всеми ими был я в приязненной переписке, во ожидании удобного случая воздать каждому по заслугам.

В самом городе Тифлисе начинали оказываться некоторые перемены. Сколько можно расширялися улицы, разорением строений грозящих падением, учреждались площади и возводились как казенные, так и некоторые частные здания, лучшие прежних. Я приказал разрушить обветшалые и ни к чему не надобные городские стены, дабы соединить форштадт, на котором, по привычке страшиться прежних беспокойств, жители ни как не хотели поселяться. Против меня был ужаснейший в городе ропот, и действия мои называли прихотливыми. Так бранили меня за Армянское старое кладбище, находившееся в лучшей части города, которое велел я обратить в площадь, но на сей площади менее нежели чрез две недели хорошо расположенная иллюминация, поставленная музыка и песенники, привлекли множество народа, и порицавшие меня перестали быть недовольными моим распоряжениям. Надеяться можно, что город примет другой вид, и даже в скором времени могло бы сие последовать, если бы здешнее Дворянство не было чрезвычайно запутано в своих делах и весьма бедно.

Для возведения казенных зданий пожаловано было Императором, по представлению моему, сто тысяч рублей медною [73] монетою, которая при моем предместнике, Генерале Ртищеве, прислана была для мелочной войскам раздачи; ибо медь обращалась здесь в выгодном весьма курсе. Так же сто тысяч рублей ассигнациями (в червонцах), которые представил я в казну, по возвращении из Персии, сбереженные от сумм, на содержание Посольства отпущенных.

Предположив в сем году отправиться на Кавказскую Линию, сделал я поручение об изыскании новой дороги из Грузии в Имеретию, или исправления прежней, для движения тягостей.

Из Нухинского Ханства посылано было несколько человек для исследования о дороге на Кубинскую Провинцию, чрез ветвь гор, отделяющуюся от Кавказа и вообще называемую Солват. По тому же предмету производились изыскания и от стороны Кубы.

Гвардейского Генерального Штаба Капитана Муравьева 4-го назначил в экспедицию, для обозрения восточного берега Каспийского моря, собрания сведений о народах Туркменских, по оному обитающих, об их количестве, торговле, промышленности и о прочем.

Ему поручено было изыскать удобную для судов пристань и место для устроения крепости и, буде нет особенной опасности в переезде степи, отделяющей Хиву от моря, отправиться с письмами от меня к Хивинскому Хану, на каковый случай дал я Капитану Муравьеву приличные подарки и приказал употребит возможные убеждения в дружественном расположении к Хану Российского Правительства, и сколько торговля, обеспеченная от набегов живущих на степи народов, может принести взаимных выгод.

Основание торгового заведения на Восточном берегу было мнением Адмирала Николая Семеновича Мордвинова, предложенным им на рассмотрение Комитета Министров, от коего и получил я оное при отъезде в 1816 году в Грузию, дабы, при удобном случае, собрал я нужные по сему предмету сведения и их представил.

Что же касается до сношений с Ханом Хивинским, я начал их сам, рассуждая, что, не имея некоторых познаний о [74] самой земле, с которою намереваемся распространить торговые связи, не можно с верным расчетом приступить к оным, и еще менее решиться на заведения, требующие от казны издержек не мало значащих. Сношения от имени моего предпринял по тому, что знал своебычный и гордый характер Хана, и что скорее мне приличествовало снести, нежели самому Правительству, если бы он сделал гордый и дерзкий отзыв, который мог последовать, по его понятию о своем могуществе и в надежде на ограждение степями непреодолимыми. К тому же имел я в предмете живущих в Персии Английских Индийской Компании Чиновников, которым посланная от Правительства экспедиция могла наводить сомнение, а от меня отправленный Офицер ни малейших не возбуждал подозрений, особенно когда я нарочно не скрыл о том и писал к Персидскому Министерству, чтобы суда наши приняты были дружественно, если им случится зайти в Астарабат.

Берег восточный Каспийского моря со времен Петра Великого обращал на себя внимание, и есть довольно хорошее описание оного нашими Офицерами, но о пути в Хиву по сему направлению, и собственно о самой земле, не мог я ни чего сообщить Капитану Муравьеву в руководство.

В письмах моих к Хану употреблены скромные выражения собственно на счет мой, на пример: Великий и Могущественный Главнокомандующий, и тому подобное. Долго писал я обыкновенным образом, но приметил, что здравое суждение не столько внятно здешним народам, как пышные глупости.

От Шамхала Тарковского и Военного Начальника в Кубинской Провинции получал я известия, что Акушинцы возмущают соседственные им Дагестанские народы, и в особенности наказанных в прошедшем году жителей Мехтулинской Области, обращая сих последних на Шамхала; что Башлынцы живут по-прежнему в городе, в надежде, что Акушинцы защитят их, если бы Русские вздумали их выгнать; что владения Уцмея Каракайдацкого готовы к возмущению, хотя сам он ни мало не примечен в участии; что идущие от Дербента на Линию [75] торговые караваны подвергаются грабежу, и уже нет безопасного сообщения.

Словом, видна была необходимость наказать Акушинцев, которых самонадеянность и дерзости начинали быть несносными.

По поводу сего, повторив представление о прибавлении войск, я, в рапорте моем, от 12-го Февраля, писал следующее:

«Государь! Внешней войны опасаться не можно. Голова моя должна ответствовать, если вина будет со стороны нашей. Если сама Персия будет причиною оной, и за то ответствую, что другой на месте моем не будет иметь равных со мною способов. Государь, употребив меня в качестве посла, дал мне средства иметь те сведения, о земле, которые другой долго собрать не может.

Видел я, каких стоит Персии усилий одна Хорасанская Провинция, в которой не может в продолжении девяти лег погасить возгоревшееся пламя мятежа, и Хорасан не повинуется.

В мое пребывание в Султании, и можно сказать под моими глазами, с поспешностию отправлены были войска на место истребленных Хорасанцами. Не укрылся от меня ропот подданных на беспутное управление, на изнуряющие налоги; знаю, что не встретим сопротивления со стороны жителей пограничных Провинций, напротив ожидать можем пособий.

Сии сведения составляют преимущество мое над теми, которые займут мое место, и она обратится во вред ей. Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее. Горские народы примером независимости своей в самых подданных Вашего Императорского Величества порождают дух мятежный и любовь к независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить худые следствия; несколько позднее и умноженных будет не достаточно. В Дагестане возобновляются беспокойства, и утесняемы хранящие Вам верность. Они просят справедливой защиты у Государя Великого, и что произведут тщетные их ожидания.

Защита сия не состоит в бесславном рассеянии и наказании мятежников, ибо они появляются после, но необходимо [76] между ими пребывание войск, и сей есть единственный способ смирить их.

Народ Дагестанский, Акушинцы, о коих доносил я прежде, виною всех беспокойств, и так далеко простирается его дерзость, что если Вашего Величества и не будет Высочайшего соизволения на дополнение корпуса, я должен непременно идти для наказания сего народа, и мне, Государь, не за себя страшиться надобно будет. Иначе Кубинская богатейшая наша Провинция может быть угрожаема нападением, и за ее непоколебимость ответствовать не можно. Теперь уже нет у нас сообщения верного Кавказской Линии с Дербентом, пресеклась торговля от расхищения караванов и убийства торгующих. Так было и прежде, и, конечно, ни чего не будет хуже того, что было при последних моих предместниках, но не в моих правилах терпеть, чтобы власть Государя моего была не уважаема разбойниками, и чтобы народы покорствующие вотще надеялись на его защиту.»

Начальником в Дагестане определил я Генерал-Маиора Барона Вреде, на место Генерал-Маиора Пестеля, которому выпросил отпуск с состоянием по армии. О нем узнал я, что, во время пребывания его в городе Башлы с отрядом войск, он редкий день не был пьян, жителей города не только не умел содержать в должном повиновении и не видел, что они вывозят семейства свои и имущество и явное имели с неприятелем сношение, но, сверх того, раздражал их самым оскорбительным распутством. Старшим по нем Чиновником был Командир Севастопольского пехотного полка, Подполковник Рябинин, во всех его упражнениях лучший ему товарищ; оба они не были при войсках в сражении, Генерал-Маиор же Пестель замечен еще весьма робким, и даже вне опасности не способным распоряжать, и если бы не управляли войсками артиллерии Подполковник Мищенко и Маиор Износков, командующий баталионом, то могли они испытать величайшую потерю и быть совершенно разбитыми, и Генерал-Маиору Пестелю дано было место и Подполковнику Рябинину полк, по наилучшим о них свидетельствам, и таковыми обманут будучи, представил я их обоих к награждению за сражение при Башлы. [77]

Начальника Корпусного Штаба, Генерал-Маиора Вельяминова, отправил я во Владикавказ, приказал ему, проходя до крепости Грозной, осмотреть реку Сунжу и лежащие на ней временные укрепления, Надзрановский редут при Ингушевских селениях и преградный стан, построенный Генерал-Маиором Дельпоццо, по моему разрешению. Далее должен он был видеть прорубленную чрез урочище Хан-Кале дорогу, и потом, собрав на Кавказской Линии войска и переправясь у Шелководского селения за реку Терек, следовать к городу Андрей, где на устроение крепости имел уже я Высочайшее соизволение.

В продолжении зимы приказано было старшему Андреевскому Князю заготовить лес для строений, за чем обязан был наблюдать и Главный Пристав; но некоторые из жителей, обыкшие к своевольствам, не желая исполнить сей первой для них повинности, и прочих от послушания отвратили.

Прибывши с войском, Начальник Корпусного Штаба привел все в должный порядок, и начались нужные к работам приуготовления.

Я остался в Грузии, по случаю некоторых беспокойств в Шамшадильской дистанции. Там Агалары, недовольные введенными мною в управлении переменами, наклоняли народ к возмущению, дабы тем понудить меня оставить все на прежнем основании. Обширные родственные связи Шамшадильского Султана способствовали ему иметь сильное влияние на большую часть простого народа, и сей, по привычке покорствовать ему, не вникнув в выгоды нового постановления, умышленно толкуемого ему в превратном смысле, так же приносил мне просьбы об отмене онаго. Приближалось время, в которое жители дистанции удаляются на кочевья в горы, к самым границам Персии; приносились слухи, что Султан намеревается бежать и увлечь с собою народ.

Я приказал усилить войска, которые обыкновенно высылаются для караула при кочевьях, а Генерал-Маиору Князю Мадатову взять под стражу Султана и одного из главнейших Агаларов Казахской дистанции, которые и отправлены на [78] жительство в Россию. Строгость водворила спокойствие, и здешние жители увидели пример, что упрямство не всегда средство благонадежное против распоряжений Начальства.

Наконец, получил я Высочайший Рескрипт, коим одобрено предположение мое об устроении в здешней стране крепостей, без всякой перемены.

Проект о составлении особенной обороны крепостей, независимо от действующих войск, не утвержден. Император назначил новый комплект для полков Грузинского корпуса, и впредь каждый из них, в трех баталионах состава своего, должен иметь Унтер-Офицеров 300, рядовых 3600 человек. Средние баталионы должны быть обращены на защиту крепостей.

Для укомплектования по новому корпуса, вместо рекрут, в которых всегда чувствительная от климата происходила потеря, назначены полки, и им дано повеление расположиться в ближайших Губерниях, откуда мог я взять их, когда надобно.

Полки сии суть следующие:

Находившийся временно при корпусе 8-й Егерский полк поступил так же в укомплектование прочих.

От прежних полков корпуса должны составиться кадры и отправиться для сформирования в России полков.

Из Штаб и Обер-Офицеров, не исключая самих Командиров полков, предоставлено мне было оставить в Грузия тех, кои могли мне быть нужными.

Назначены были, сверх того, две легкие артиллерийские роты. Государь приказал во всех войсках переменить старое и [79] к употреблению не годное оружие. Было еще таковое со времен покойной Екатерины II.

Состоявший в корпусе Грузинский гарнизонный из 2-х баталионов полк уничтожен.

При сем умножении корпуса имел я случай отправить с кадрами Офицеров не столько здесь нужных, или которые желали возвратиться в Россию, оставить здесь на службу способнейших из прибывших.

Государь преподал мне большие средства к приведению дел здешней страны в лучшее состояние. Не взирая, однако же, на все количество пришедших из России войск, в корпусе по новому положению был изрядный недостаток до комплекта.

О сделанном мною предложении переменить одежду солдат, приспособляя оную к здешнему климату, вовсе умолчано.

Текст воспроизведен по изданию: Записки Алексея Петровича Ермолова во время управления Грузией // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских, Книга 2. 1866

© текст - Бодянский О. М. 1866
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1866