ПРИЛОЖЕНИЯ К ЗАПИСКАМ А. П. ЕРМОЛОВА

1816-1827

О ПЕРСИДСКОМ ЧИНОВНИКЕ, ЕДУЩЕМ В ПЕТЕРБУРГ С ПОДАРКАМИ И О ПРИЗНАНИИ АББАС-МИРЗЫ НАСЛЕДНИКОМ.

Графу Несельроде.

Персидский чиновник, Магмед-Гассан-Хан, о котором, по Lit. S., имел я честь сообщить Вашему Сиятельству, прибыл в Тифлис с посылаемыми от Шаха к Высочайшему Двору в подарок лошадьми. Предупрежден будучи Адъютантом моим, Князем Бебутовым, что сему чиновнику поручено просить о [76] признании Аббас-Мирзы наследником престола, хотя и в письмах ко мне Шаха, самого Аббас-Мирзы, ни чего о поручении сем не сказано, и даже Саур-Азам-Мирза-Гасфи уведомил только, что он отправляется с подарками. Дабы в точности узнать о причине его отправления и предупредить Ваше Сиятельство, для принятия нужных мер, предписал я Командующему в Грузии, Генерал-Лейтенанту Вельяминову 1-му, объявить Хану, что я, как пограничный начальник, должен быть известен о данном ему поручении, а паче, если облечен он в какой ни будь дипломатический характер, и что в таком случае должен я испросить Высочайшее соизволение на дальнейший его путь. Ежели же не объявит он о поручении, то я Двору нашему не иначе донести могу о нем, как согласно с извещением Садр-Азама, что он, кроме представления лошадей, другого поручения не имеет, и по тому ни каковое от него принято не будет. Приказал также без всяких церемоний потребовать на рассмотрение письма Шаха и Аббас-Мирзы к Его Императорскому Величеству, ибо так поступлено было с письмом, которое писал я Шаху, что прежде прочли его, нежели представили Шаху. Таким образом сняты копии, и перевод оных у сего препровождаю. Ваше Сиятельство усмотреть изволите, что Шах весьма желает, чтобы Аббас-Мирза признан был наследником престола, а глупейшее письмо самого Аббас-Мирзы еще более обнаруживает, сколько нетерпеливо он того домогается; но как Магмед-Гассан-Хан ни какого дипломатического характера не имеет, то и не почел я нужным его удерживать и просить разрешения о позволении ему ехать далее, ибо весьма удобно принять его, как чиновника, присланного собственно для представления лошадей, и не допускать его ни к каким негоцияциям. Если же бы не позволил я, до разрешения, ехать ему далее, то Двор Персидский, не разумеющий ни каких приличий, конечно бы тем оскорбился и бесполезною сею мерою уничтожилась бы и последняя, весьма небольшая к нам, доверенность, а на письма не менее того надлежало бы ответствовать.

Не смею думать, чтобы нужно было мое в сем случае мнение, но я обязан сказать его, сближен будучи обстоятельствами с возможностию узнать Персиян. Признание Аббас-Мирзы наследником не удалит от Персии тех бедствий, которые ей угрожают, и не предоставит того благоденствия, которого Государь [77] Император в великодушии своем желает соседственной и приязненной Державе.

Не умолчу я и того, что милость сия падет на сердце неблагоразумное, в котором коварство не дает места одному из свойств добрых, ручающихся нам за спокойствие. Всегда видел я сии в нем свойства, но теперь смелее утверждать могу, после известия, которое дал мне Посланник наш в Константинополе, Тайный Советник Барон Строгонов, что находившийся при Оттоманской Порте Персидский Посланник, Мугиб-Али-Хан, при самой первой конференции, начал внушать, что Персия, не будучи удовлетворена возвращением обещанных при Гюлистанском трактате провинций, не вступила в искреннее с Россиею сближение, а наконец употреблял все усилия представить, какою опасностию грозит могущество и влияние России всем Магометанским Державам, и предлагал формально наступательный и оборонительный союз, яко единственное средство отклонить гибель. В сем союзе давал он участие всем Магометанским землям и льстил самолюбие Султана, что он признан должен быть главою оного и возвратить прежний блеск древних Калифов престолу своему.

Бросьте, Ваше Сиятельство, взгляд на прежние донесения мои, и усмотреть изволите, что не укрылись от меня ни коварство души, Персиянину сродное, ни властолюбие ненасытимое, и что я всегда в Аббас-Мирзе видел врага нашего непримиримого. Все замыслы склонить Порту принадлежат ему, и что более обнаруживает изменническое его свойство, что сей Посланник к Оттоманской Порте в самое то время, как я возвращался из Персии, жил у него в Тавризе за разными наставлениями, тогда как на каждом шагу уверял он в приверженности своей к Государю Императору, что он предает себя как отцу в покровительство, и что все в нем утверждены его надежды.

В сем последнем он, конечно, не солгал, но думать не смею, чтобы он не должен был в том обмануться: великодушием нельзя покорить сего злодея, и признание его наследником дало бы ему новые к злодеяниям средства.

Аббас-Мирза ожидает не быть признанным; ибо сказал Адъютанту моему, что если не успеет он в своем желании, [78] то уверится тогда, что я враг его. Есть ли по порядку вещей может быть терпимо, чтобы я, как бывший в Персии Посол, имел в ответе некоторое участие, то весьма достаточно будет, естьли не для совершенного удовлетворения Аббас-Мирзы, то, всеконечно, для одолжения самого Шаха, сказать в ответе на письмо его, что я особенного удостоился благоволения Государя Императора за то, что на волю Шаха в назначении наследника я не осмелился сделать не только какое либо возражение, ниже не позволил себе на счет сей ни какого рассуждения, и что тем совершенно исполнил намерение Его Императорского Величества. Таким образом, конечно, не снищу я благорасположения Аббас-Мирзы, но, без сомнения, лучше меня сделать предметом его злобы, нежели совсем отказать признание, или признать, и навлечь на себя по трактату обязанности, которые трудно выполнить во всем пространстве, и неприлично достоинству выполнить с ограничением.

Предупреждаю Ваше Сиятельство, что Магмед-Гассан-Хан есть один из умнейших Персиян, и что лучше не допустить его до негоцияций, как человека не облеченного в дипломатический характер, нежели допустя воспротивиться его возражениям. Я не сомневаюсь, что он имеет с собою подлинные признания Английского Правительства, Короля Французского, Людовика XVIII и Султана Турецкого, и к тому целые тетради писем предместника моего, Генерала Ртищева, в коих дает он ему название наследника. Прошу Ваше Сиятельство сие отношение мое представить на Высочайшее благоусмотрение Государя Императора; ибо я и не боюсь и не стыжусь погрешностей в усердии моем, когда происходят оне от желания пользы моего Государя.

Шах желал, чтобы я, для препровождения в С.-Петербург его чиновника, отправил своего Адъютанта, и я тем с большим удовольствием исполняю сие его желание, что Адъютант знает хорошо Персиян и, сверх того, дал я ему приличное наставление, как в пути поступать с Ханом и смирять, буде, по наглым свойствам Персиян, будет он дерзок, или потребует излишнего к себе уважения. По прибытии в С.-Петербург прошу покорнейше Ваше Сиятельство доставить ему счастие быть представленным Государю Императору, но только не особенно, а когда будут того удостоены другие. [79]

Содержание прошу назначить ему умеренное; ибо всегда оно и приличнее и достаточнее того, которое дается чиновникам нашим в Персии. Пристава при нем употребить из чиновников мало значущих и отнюдь ни какого караула для почести; ибо в Персии нет оного в таком смысле, но всегда дается для надзора за всеми действиями. Как весьма трудно быть гордее Персиян в обращении, убедительнейше прошу Ваше Сиятельство приказать во всяком случае обходиться с важностию; нет, конечно, народа с грубейшим заблуждением как Персияне на счет могущества земли своей, по тому не бесполезно будет, если показаны ему будут великолепие и стройность войск наших, арсенал и все воинские заведения. В том же невежестве находятся они в рассуждении всякого рода людей, искусств, почитая себя в оных превосходными, а по тому нужно показать ему все, достойное примечания, и особливо всякие частные заведения; ибо у них редко частный человек имеет дерзость обнаружить богатство, и ни что в понятии сих людей не возвышает столько Правительства, как неприкосновенность собственности. Поручите, Ваше Сиятельство, показать ему все в настоящем виде и такому человеку, который бы знал Персиян и их необузданную надменность.

Прилагаю у сего, для сведения Вашего Сиятельства, данное мною Адъютанту, Штабс-Капитану Князю Бебутову, наставление, и прошу, буде угодно Вам дать от себя какие приказания, предупредить его чрез нарочного.

Неблагоугодно ли будет сообщить Г. Московскому Военному Генерал-Губернатору, чтобы также в Москве все было ему показано; ибо в голове Персиян Москву отыскивать надобно по развалинам.

10 Августа, 1818 года.
Lit. S.
[80]

_____________________

О НЕОБХОДИМОСТИ ПРЕКРАТИТЬ ВТОРЖЕНИЯ РАЗБОЙНИЧЕСКИХ ШАЕК СО СТОРОНЫ ТУРЦИИ.

Графу Несельроде.

Чрезвычайный и полномочный Посланник наш при Оттоманской Порте, прошедшего Июля от 1 числа, сообщил мне, что доставленную ему от меня ведомость о наглых и разбойнических поступках Турецких пограничных областей начальников, довел он до сведения Оттоманского Министерства, и надеется, что обратит оно должное внимание, коим обязана Порта по дружественным отношениям, с Россиею существующим, и просить покорнейше Ваше Сиятельство честь имею, подтвердить со стороны Вашей Посланнику, Г. Тайному Советнику Барону Строгонову, о настоятельном требовании, дабы необузданная наглость и дерзкие поступки прекращены были. Нет сомнения, что отзыв Вашего Сиятельства на действие самой Порты будет иметь влияние, и она не в одних обещаниях, но в на самом деле, решится укротить разбои своих чиновников. Я обязан, однако же, сообщить к сведению Вашего Сиятельства, что, по точном известии о внутреннем состоянии смежных с Грузиею Турецких областей, Порта того сделать не имеет возможности, что бессильна власть ее в землях, где дух своевольства и неповиновения в высшей степени. И так тоже поведение Турецких чиновников продолжаться будет, те же беспрерывные хищничества и разбои будут иметь место. Сии последние до того уже достигли, что большими партиями не только на мирных нападают поселян, но и на самые войска. С самого в здешний край моего прибытия удерживаю я справедливое жителей мщение, и не должен скрывать от Вашего Сиятельства, что далее удерживать его не в состоянии; ибо безуспешны внушения мои простому народу. Сколько много чести делает ему священное хранение обязанностей дружбы, когда понятие о чести сей свыше постижения простолюдина, и когда скорбящее сердце его о потере отца, жены, или детей убитых, или увлеченных в плен, о разрушенном благосостоянии, о вырванном последнем куске пищи, гораздо вразумительнее толкуют о необходимости мщения. Грозить народу, что оскорбление Порты может навлечь невыгодные [81] последствии, непристойно, и здесь каждый весьма хорошо разумеет, что, смиряя хищников во времена Царей Грузинских, не менее имеют они для того средств, будучи подданными Императора Российского.

Согласен я верить, что Порта не участвует в сих поступках тайным на оное поощрением; допускаю даже и то, что она искренно пожелает употребить меры к прекращению их, но когда (как сказал я выше сего) не имеет она к тому ни средств, ни власти, неужели, закрыв глаза на причиняемый вред, должно довольствоваться уверениями бесплодными в добром ее расположении? Нет сомнения, что она не пощадит сих уверений, и что же, впрочем, может она сделать более? Но от того не менее своевольствовать будут ее чиновники, не менее страдать будут ее жители. Я смею думать, научась из происшествий прежнего времени и из некоторых примеров недавно случившихся, что, не нарушая между обеими Державами дружбы и доброго согласия, можно удовлетворение частных оскорблений предоставить самим обиженным, не допуская со стороны Правительства ни малейшего в том участия, то есть, партии хищников, впадающие в границы наши, отражая, искать истребления их и на самых землях их; в сих случаях войска отнюдь не должны содействовать.

Нужно при сем Вашему Сиятельству знать, что, смежно с Грузиею, Ахалцыхский пашалык допустил Лезгин, неприятелей наших, иметь жительство на землях своих, и поселил их против самых границ наших, на самом ближайшем расстоянии; сии-то вредные разбойники производят у нас наиболее опустошений, состоят под особенным покровительством Пашей, которые разделяют с ними добычу. Мне уже не один раз случалось посылать отыскивать увлеченных людей, и их находили между прислугою самих начальников.

Уверяю Ваше Сиятельство, что, не вызывая негодования Порты, я самими жителями смирил сих гнусных разбойников, и что сие гораздо легче сделать, нежели в мнении собственных жителей допустить далее мысль о бессилии нашем, или паче боязни. В прошедшем году, в отсутствие мое в Персию, владелец Гурии, нападением на партию разбойников Турок, предупредил вторжение [82] их в наши границы, и они не произнесли слова жалобы. Здесь нельзя руководствоваться одними правилами, как в Европе.

Прошу донесение мое повергнуть на благоусмотрение Его Императорскому Величеству. С совершеннейшим почтением и пр.

Lit. A.
23 Августа, 1818 г.
Л. на р. Сунже.

_____________________

ПОЗДРАВИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО АРАКЧЕЕВА И ПРОСЬБА О ПОДПОРУЧИКЕ ИЛЬИНЕ.

Милостивый Государь,

Алексей Петрович!

Во-первых поздравляю Ваше Высокопревосходительство с получением Монаршей милости. Вот всегда исполняется старинная пословица: «За Богом молитва, а за Государем служба, никогда не пропадает.» Желаю Вам, Милостивый Государь, более всего теперь здоровья, а там даст Бог будете и Фелд-Маршал, и тогда я намерен проситься к Вам в начальники Штаба Вашего.

Теперь адресуюсь к Вашему Высокопревосходительству с моею покорною просьбою: в Корпусе, Вам вверенном, находится Подпоручик Ильин, сын моего хорошего приятеля, которого я и рекомендую в Ваше покровительство, и все, что Вы окажете ему, я приму сделанным мне от Вас одолжением.

С истинным почтением честь имею быть навсегда

Вашего Высокопревосходительства

покорный слуга

Г. Аракчеев.

Москва.
2 Сентября, 1818 года
. [83]

_____________________

ОТНОШЕНИЕ ПРЕДВОДИТЕЛЯ ГРУЗИНСКОГО ДВОРЯНСТВА С АДРЕСОМ ПОСЛЕДНЕГО.

Перевод с Грузинского.

Ваше Высокопревосходительство,

Высокомилостивый Государь!

Во исполнение отношения ко мне Господина Генерал-Лейтенанта, Его Превосходительства, Ивана Александровича Вельяминова, с приложением при оном копии с Высочайшего Указа Правительствующему Сенату, в 16 день Августа, 1818 года, последовавшего, о дарованном Всемилостивейшем прощении Грузинским Князьям и Дворянам, сосланным в Сибирь, я немедленно возвестил Грузинское Дворянство о сей милости Государя Императора, по ходатайству Вашего Высокопревосходительства тем несчастным оказанной, и оное исполнилось радости и несказанной благодарности к Вам, яко милостивому предстателю за освобожденных ныне Дворян. При сем случае некоторые Князья и Дворяне от имени Дворянства подали мне адрес на имя Вашего Высокопревосходительства, заключающий в себе истинные чувства их благодарности, возложив на меня поднесть оный Вам. Исполняя сим их желание, так же поставляю я себе долгом от лица всего Дворянства Грузии, вместе с моею, принесть Вашему Высокопревосходительству наичувствительнейшую и нижайшую благодарность за дарованную выше упомянутым несчастливцам свободу и за часто являемый Вами пример великодушия, облегчения участи страдальцев и прощения.

С истиннейшим высокопочитанием я таковою же преданностию имею честь остаться

Вашего Высокопревосходительства

всепокорнейшим слугою

Князь Константин Багратион-Мухранский.

Октября 13 дня,
1818 года,
Тифлис.
[84]

_____________________

БЛАГОДАРНОСТЬ ГРУЗИН ЗА ИСХОДАТАЙСТВОВАНИЕ ПРОЩЕНИЯ ВИНОВНЫМ ГРУЗИНСКИМ КНЯЗЬЯМ И ДВОРЯНАМ.

Перевод с Грузинского.

Ваше Высокопревосходительство,

Милостивейший Государь,

Алексей Петрович!

Его Императорское Величество, Государь наш, чадолюбивый отец подданных, снисходя с высоты престола своего на милостивое предстательство о сосланных в Сибирь Грузинских Князьях и Дворянах, соизволил, по ходатайству Вашему, даровать им всемилостивейшее прощение, с возвращением всем им и описанного в казну их имения,

Толикую милость Монарха с неизъяснимою признательностию к виновнику оной сообщил Дворянскому сословию Губернский Предводитель Дворянства Грузия, Князь Константин Иванович Багратион-Мухранский; по чему Дворянство, быв одушевлено благодеянием Вашего Высокопревосходительства, спешит принесть Вам, благодеятельный начальник, от искренности сердец чувствительнейшую и живейшую благодарность, прося униженнейше принять оную с подобаемым особе Вашей снисхождением от отцев, от матерей, от братьев, от сочленов и от единоземцев освобожденных Дворян. Мы видим каждый шаг Ваш ознаменованным облегчением участи впадших в погрешения и милостивым прощением. Родители страдавших, а в надежде и страждущих, отирая с глаз слезы печали, воссылают ко Всевышнему мольбы о вожделенном здравии и долгоденствии Вашем, и да продлит Он лета Ваши! Да подаст Вам более способов учинить народ Грузинский счастливым, во славу Ангелоподобного Государя, Александра 1-го, несказанно благотворящего нам, и в вечное воспоминание в здешнем краю великого и знаменитого имени Вашего.

С неограниченным высокопочитанием и приверженностию имеем счастие пребыть навсегда,

Милостивый Государь,

Вашего Высокопревосходительства

всепокорнейшими слугами: [85]

Князь Елиазар Палавандов.

Статский Советник Полковник Князь Осип Бебутов.

Подпоручик Князь Луарсаб Орбелиан.

Коллежский Советник Князь Отар Фабулов.

Коллежский Советник Князь Луарсаб Сумбатов.

Князь Дмитрий Орбелиан.

Коллежский Советник Князь Дарчи Бебутов.

Коллежский Ассессор Князь Осип Меликов.

Князь Дмитрий Тарханов.

Князь Иоанн Баратов.

Князь Николоз Аргутинский-Долгорукой.

Князь Димитрий Орбелиан.

Подполковник Мирза Абрам Энаколопов.

Дворянин Агало Курганов.

Коллежский Ассессор Князь Захарий Гурамов.

Подполковник Князь Иван Андроников.

Прапорщик Князь Ревиз Баратов.

Иван Туркистанов.

Коллежский Советник Захарий Туркистанов.

Подполковник Князь Аслан Орбелиан.

Коллежский Ассессор Иван Караев.

Октября 12 дня,
1818 года.

_____________________

ПИСЬМО ЕРМОЛОВА К ГРАФУ НЕССЕЛЬРОДЕ О ЦАРЕВИЧЕ АЛЕКСАНДРЕ, БЕЖАВШЕМ В ПЕРСИЮ, И ПРОЧ..

Monsieur le Comte!

Ma depeche Vous apprendra, que le Czarewicz Alexandre, apres un assez long sejour dans les confins de la Turquie, a tout recemment passe a Erivan, ou le Sardar, d'apres les ordres d'Abas-Mirza, le recut avec toutes les demonstrations d’amitie et d'estime. Bien loin de croire, que cet evenement doive trop nous embarrasser, je pense cependant, qu'il ne peut nous etre agreable, surtout apres l'explication, que j'ai eue avec Abas-Mirza pendant mon sejour a Tauris et une de mes notes, qui ne' peut le laisser ignorer mon [86] opinion la-dessus. Je crois, qu'il est a propos de se taire (quant a moi) et si, par betise, le Ministere Persan veut entrer en explication sur ce sujet, il n'est pas impossible de lui repondre d'une maniere, qui ne decide rien pour le montent. Il est toutefois a desirer, que par l’entremise de quelqu'un, il soit explique an Khan, qui dans ce moment est a Petersbourg, qu'une candiote pareille peut an moins faire passer la nation pour fourbe et fallacieuse. Veut on se faire bien entendre par les Persans, on leur dit plus que cela. Ce n'est pas ce seul procede malhonnete, que l’on puisse reprocher a la Perse, elle excite et arme contre nous les peuples du Daguestan et des montagnes, qui nous tout sont du tort par l'exemple d'une desobeissance, qui gagne jusqu'a nos sujets memes.

Ne croyez pas, Mr le Comte, que je veuille Vous brouiller avec la Perse, noni je vois tres-clair, combien il est necessaire d'eviter toute mesintelligence et que nous avons beaucoup trop de desordres dans ce pays-ci pour vouloir les augmenter par une guerre exterieure, qu'il ne serait pas tout a fait facile de terminer d'une maniere avantageuse, si on ne pense avant de dompter les montagnards voisins, qui menacent nos provinces d'une invasion. Cela peut avoir lieu, si l'on me refuse le peu de troupes, que je demande, et je ne reponds pas, que l'invasion des montagnards ne soit le signal de la revolte dans le pays, dont malheureusement nous avons eu bien d'exemples. Alors qui me garantira, que la Perse, profitant de notre embarras et songeant toujours a recouvrer les provinces, perdues parla guerre, ne nous la declare, pour nous les arracher?

Je Vous engage, Mr. le Comte, a y penser serieusement, et ce n'est pas tant en ma faveur, que je sollicite Votre attention, car je ne veux pas Vous cacher, que j'ai plus de moyens, que n'en aura un autre, pour sortir de l'embarras, mais pour celui, qui me remplacera et dont je vois la position difficile et scabreuse. Je supplie Votre Ex-ce de soumettre a S. M. l'Empereur mes observations.

Recevez les assurances etc.

Ce 10 Fevrier, 1819
Tiflis
. [87]

_____________________

О ДОПОЛНЕНИИ К ГРУЗИНСКОМУ КОРПУСУ ТРЕХ ПОЛКОВ ПЕХОТЫ И ДВУХ РОТ ЛЕГКОЙ АРТИЛЛЕРИИ.

Его Императорскому Величеству.

Я имел счастие всеподданейше испрашивать дополнение Грузинского отдельного корпуса тремя пехотными полками. С первого взгляда на здешний край, на пространство, войсками занимаемое, и на затруднения в скором их сообщении, встретил я необходимость умножения войск, но два слишком года молчал, точно не зная, каким количеством определить сие умножение. Я избрал умереннейшее и, смею утверждать, что сколько без оных обойтись не возможно, столько большее число было бы излишним.

Государь! Внешней войны опасаться не можно. Голова моя должна ответствовать, если вина будет со стороны нашей. Если сама Персия будет причиною оной, и на то ответствую, что другой на месте моем не будет иметь равных со мною способов. Она обратится во вред ей!

Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее. Горские народы, примером независимости своей, в самых подданных Вашего Императорского Величества порождают дух мятежной и любовь независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить худые следствия; несколько позднее, и умноженных будет недостаточно.

В Дагестане возобновляются беспокойства и утесняемы хранящие Вам верность. Они просят справедливой защиты Государя Великого; и что произведут тщетные их ожидания? Защита сия не состоит в бесславном рассеянии и наказании мятежников, ибо они появляются после, но необходимо между ими пребывание войск, и сей есть единственный способ смирить несколько народ Дагестанский.

Акушинцы, о коих доносил я прежде, виною всех беспокойств, и так далеко простирается их дерзость, что если Вашего Величества и не будет Высочайшего соизволения на дополнение трех полков пехоты и двух рот легкой артиллерии, я должен непременно идти для наказания сего народа, и мне, Государь, не за себя [88] страшиться надобно будет. Иначе Кубинская богатейшая наша провинция может быть угрожаема нападением, и за ее непоколебимость ответствовать не можно. Теперь уже нет у нас сообщения верного Кавказской Линии с Дербентом, пресеклась торговля от расхищения караванов и убийства торгующих. Так было и прежде, и, конечно, ни чего не будет хуже того, что было при последних моих предместниках; но не в моих правилах терпеть, чтобы власть Государя моего была не уважаема разбойниками, и чтобы народы покорствующие вотще надеялись на его защиту.

Вашему Величеству я обязан говорить правду, и слава Государю, когда подданный говорит ее безбоязненно! Полки прибавленные уничтожат власть злодейскую Ханов, которых правление не соответствует славе царствования Вашего Императорского Величества, а жители Ханов, стенящие под тяжестью сей власти, уразумеют счастие быть подданными Великого Государя.

Февраля 12 дня,
1819 года.

_____________________

О НЕОБХОДИМОСТИ ПОСОБИЯ ДЕНЬГАМИ ВИРТЕМБЕРГСКИМ ПОСЕЛЕНЦАМ.

Копия с отношения Г. Министру Внутренних дел Главноуправляющего в Грузии, Г. Генерала от Инфантерии Ермолова, от 12 Февраля, 1819 года, № 44.

Полученный мною от исправляющего должность Грузинского Губернатора, Г. Генерал-Маиора Ховена, рапорт, объясняющий все распоряжения, сделанные для 500 семейств Виртембергских колонистов, прибывших в Грузию, так же об употребленной на них и еще потребной сумме и о прочем, я имею честь представить при сем в подлиннике на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства.

Пособие, предполагаемое Г. Генерал-Маиором Ховеном, на обзаведение сих колонистов, признается и с моей стороны действительно не избежным. Я полагаю, что казна, сделав единовременно сию помощь, которая при том в последствия взыщется с [89] них, избавится чрез то гораздо больших расходов, кои должно бы еще надолго употреблять единственно на прокормление сих колонистов, находящихся в крайней нищете, что Ваше Высокопревосходительство подробнее изволите усмотреть из рапорта Г. Ховена, а по тому всепокорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, поспешить войти по сему предмету с докладом к Государю Императору и испросить Высочайшее поведение о ассигновании ныне же потребных единовременно 300 т. рублей ассигнациями и на содержание Конторы ежегодно по 2,350 руб. серебром, доколе Контора сия будет существовать. Ибо в число 100 т. рублей, ассигнованных из здешней казенной экспедиции, употреблено уже в расход 27,190 рублей, кои Генерал-Маиором Дельпоццо на счет экстраординарной суммы выданы еще на Кавказской Линии в пособие некоторым партиям, у которых оказался недостаток в деньгах для продолжения пути в Грузию, и так же для снабжения колонистов, по наступившей необыкновенно в здешнем крае ранней и жестокой зиме, теплою одеждою, без коей они, а особливо малолетние, могли бы все в горах погибнуть от стужи, оставить же их на Кавказской Линии до наступления лета нынешнего года было не возможно в рассуждении трудного их там прокормления, да по прибытии в Грузию сих колонистов употреблено на них по 1 число сего Февраля серебром 1,250 рублей 4 коп. и ассигнациями 39,833 руб. 98 коп. Всего же, обращая серебро в ассигнации, издержано 72,024 руб. 14 коп., за тем в остатке только 28,075 руб. 86 коп. ассигнациями. И так, если из сего производить выдачу только кормовых денег Виртембергцам, полагая на 2,500 душ по 10 коп. в сутки на каждую, без всякого другого вспоможения, то денег сих достаточно будет не далее, как на три слишком месяца; следовательно, Ваше Высокопревосходительство из сего сами усмотреть изводите, сколь необходимо скорейшее ассигнование просимой мною суммы.

Относительно же представления Г. Генерал-Маиора Ховена, считать ли в долгу на колонистах издержанные деньги при отправлении их из Одессы на покупку фур и проч. 388,010 руб. 50 коп., равно выданные на пути Генерал-Маиором Дельпоццо 27,190 руб. и занятые у частных лиц 3,329 руб. 50 коп., то хотя я, с своей стороны, признаю их совершенно подлежащими ко [90] взысканию в свое время с колонистов, однако жь, не разрешая сего обстоятельства сам собою, предоставляю оное усмотрению и разрешению Вашего Высокопревосходительства.

В заключение должен признаться Вашему Высокопревосходительству, что с прискорбием испрашиваю я от казны суммы столько значительные, и если решаюсь на то, то единственно по тому, чтобы не могли колонисты сказать, что Правительство, к великодушию которого они прибегли, отказало им в самых необходимых пособиях. Впрочем, издержки сии не почитаю иначе, как штрафом, который платит Правительство за неосмотрительность того, кому поручено было вызывать сих колонистов в Россию. Я думал, что стране здешней дадут они собою пример трудолюбия, хозяйственного устройства и нравственности. Напротив, большая часть из них люди самые праздные, весьма мало пекущиеся о домашнем устройстве, и еще менее таковых, коих нравственность не представляла бы самого вредного разврата. Боялся я, чтобы между необразованными здешними жителями не было готовых последователей и самому закону сего общества колонистов, но усматриваю с удовольствием, что не соблазнятся они мыслию идти в Иерусалим для созидания храма, и в простоте своей не видят ни каких ясных тому доказательств в Апокалипсисе, толкование коего составляет главнейшее упражнение колонистов.

Словом, тщетны будут попечения о них Правительства, и даже жалеть надобно начальника, на коего возложены будут о них заботы. Я прошу покорнейше Ваше Высокопревосходительство довести о сем до сведения Комитета Гг. Министров, ибо не хочу я подвергнуться упреку в недостатке предусмотрительности, сколько бесполезны таковые колонисты повсюду, а паче сколько вредны здесь.

Почитаю также необходимым учредить над ними начальника или попечителя, дабы не все самые мелочные подробности доходили до Губернатора, или до меня, ибо у нас обоих слишком много занятий, не допускающих часто развлечения.

12 Февраля,
1819 г.
[91]

_____________________

ПИСЬМО ЦЕСАРЕВИЧА, КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧА, С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ЗА ПРИСЫЛКУ РИСУНКОВ.

Алексей Петрович!

Имев честь получить при почтенном письме ко мне Вашего Высокопревосходительства, минувшего Февраля от 12 числа, рисунки регулярных, по Европейски образованных, иррегулярных Персидских войск, составленные трудами Академика Титулярного Советника Мошкова, я обращаюсь к Вашему Высокопревосходительству с моею истинною за сие благодарностию, прося Вас не оставить изъявить мою благодарность и означенному Академику Мошкову за доставление мне оных.

Пользуясь сим случаем, прошу Ваше Высокопревосходительства принять уверение всегдашнего моего истинного в вам почтения и уважения.

Константин.

Варшава.
24 Марта, 1819 г.

_____________________

ВЫСОЧАЙШЕЕ ПОВЕЛЕНИЕ ОБ УСТРОЙСТВЕ ОТДЕЛЬНОГО ГРУЗИНСКОГО КОРПУСА.

Копия.

Господину Генералу от Инфантерии, отдельного Грузинского корпуса Командиру Ермолову.

Обратя должное внимание на донесения ваши, в разные времена мною полученные, усматриваю из оных, что вы находите необходимым усиление корпуса, вам вверенного, тремя полками пехоты, двумя ротами артиллерии, и причисление к оному же 8-го егерского полка, находящегося временно под начальством вашим.

Не ограничиваясь сим, вы полагаете для обороны крепостей нужным прибавления в три года еще 14,000 человек, а именно:

для

Кум

3000

»

Гумри

3000 [92]

для

Карабага

2400

»

Баки

1000

»

Дербента

1600

»

Старой Шемахи

2000

»

Гарцискала

1000

И того

14,000

Все же требуемое вами прибавление к Грузинскому корпусу, полагая пехотный полк в 3000, составит более 26,000 человек.

Правда, что при составлении сей непременной обороны для крепостей, вы предлагаете убавить по одному баталиону в каждом полку, оставя единственно оных основания. Но в то же время вы желаете, чтобы сии крепостные войска не назывались гарнизонными, чтобы заплачены они были и производство в оных основано было наравне с армейскими полками, и даже чтобы часть оных была подвижна.

В след за донесениями вашими, в коих сии предположения начертаны, хотя и получил я от вас письмо, от 12-го Февраля, в коем, между прочим, употребляете вы следующие выражения: «я просил дополнения Грузинского отдельного корпуса тремя пехотными полками,.... и, смею утверждать, что сколько без оных обойтись невозможно, столько большее число было бы излишним

Но, не умея согласить сего уверения с прежними вашими требованиями, единственно заключаю из оного, что дошли до вас, побочным и неудовлетворительным образом, некоторые известия о назначенных войсках в Грузию, и, как вероятно, тот, кто писал, не знал сам настоящих предположений, по сему не мог и вас надлежащим образом известить.

Сообразив внимательно все ваши донесения и требования, сообщаю по оным вам следующую мою решимость.

Переменить состав корпуса вашего я не имею возможности; ибо, прибавя к оному число полков, расстрою я устройство прочих армий, коих число и состав определены по зрелым размышлениям. Но надеюсь, однако же, достигнуть до желаемой вами цели следующим образом. [93]

Я могу временно выслать под начальство ваше десять полков пехоты, с тем предположением, чтобы ими укомплектовать единожды надежным образом Грузинский корпус, чего присылкою рекрут никогда не достигалось; ибо от столь дальнего перехода и непривычки переносить трудности, потеря в оных была всякий раз весьма чувствительна.

Укомплектование сие я нахожу нужным произвести на следующем основании: число полков, составляющих Грузинский корпус, останется прежнее, т. е., 8 пехотных, 4 егерских, 2 гренадерских и 1 карабинерный, и того 15 полков. Каждый из сих полков предписываю привести в 3,900 человек, разумея 300 Унтер-Офицеров и 3,600 рядовых; каждый же баталион будет состоят из 100 Унтер-Офицеров и 1,200 рядовых. Если по сему числу людей вы найдете нужным прибавить и число Офицеров, то дозволяется вам на каждую роту прибавить по одному, что составить на полк прибавки 12 Офицеров. Штаб-Офицеров положенное число по 7-ми на полк нахожу я достаточным.

Таким образом корпус, вам вверенный, конечно, может иметь всегда под ружьем здоровых более 50,000 человек.

Сим же средством равномерно может быть выполнено предположение ваше о назначении непременной обороны для крепостей. Я назначаю для сего вторые баталионы всех пехотных полков Грузинского корпуса, кроме гренадерской бригады. По новому образованию полков, их число составит в сложности 15,600 человек, превышающее даже вами требуемое.

За сим отчислением крепостной обороны, вы будете иметь в готовности для движений, в действующих баталионах двух дивизий и в 9 баталионах гренадерской бригады, более 40,000 под ружьем. Число, конечно, совершенно достаточное. В 10 полках к вам назначенных и в 8-м егерском наличное число людей составляет до 26,000, то есть, почти то же, которое вы требуете.

Я предпочитаю сие знатное число войск отправить в ваш корпус образованными полками, со всем нужным числом Штаб, Обер и Унтер Офицеров, нежели составными временно командами, единственно для провода до нового места их назначения. [94]

Прибывшие полки к вам в корпус принесут с собою ружья нового образца, чем исполнится равномерно желание ваше о перемене старых ружей, находящихся в полках в Грузии. На перевозку же оных обыкновенным образом требовалось 115,000 рублей.

Назначенные мною полки в Грузию собираются пять, из оных у границ земли войска Донского, а именно:

Апшеронский,

Тингинский,

Навагинский,

41

егерские,

42

Пять же в Крыму, а именно:

Ширванский,

Куринский,

Мингрельский,

43

егерские,

45

Вам предоставляю определить дальнейшее их движение и время, в которое особо каждый из сих полков должен выступить, что все вы сообразите с удобностию продовольствия в крае, вам вверенном. С сим фельдъегерем получите вы от Начальника Главного Штаба моего, на имя командиров 10-ти вышеупомянутых полков, повеления, дабы, по мере доставления от вас оных, сии полки уже состояли в вашей команде.

По постепенному укомплектованию полков, долженствующих оставаться в Грузии и на Линии, дабы избегнуть второй путь тем же войскам, предписываю вам прислать назад кадры следующих полков: Севастопольского, Троицкого, Суздальского, Вологодского, Казанского, Белевского, 8, 9, 15, 16 и 17 егерских. Из оных предоставляю вам перевесть в корпус, вам вверенный, всех тех Штаб и Обер-Офицеров, коих служба и опытность признана будет вами полезна в Грузии и на Линии. Вы пришлете [95] им списки с означением, в которые полки они будут вами переведены. Сим же самым образом вы укомплектуете по лишнему Офицеру в роту.

Мингрельский полк назначается быть слит с Белевским. Если дорога через Кутаис удобна, то полезнее оный сим путем направить, нежели перевозить водою по Черному морю. В противном случае известите меня, дабы суда приготовить от Черноморского флота. Кадр Белевского полка вернется тем же путем, коим прибудет Мингрельский полк.

Полки: Апшеронский, Ширванский, Куринский, Тифлиский, 41 и 42 егерские, должны составить 20-ю дивизию.

Полки же Кабардинский, Тингинский, Навагинский, Мингрельский, 43 и 45 егерские 19-ю.

Две легкие артиллерийские роты, равномерно по требованию вашему, назначены в Грузинский корпус, а именно: № 51 и № 52.

Сими распоряжениями вы будете иметь средство единожды навсегда устроить превосходным образом Грузинский корпус в надлежащую силу.

Но в то же время состав прочих армий не потерпит расстройства. Кадры возвратившихся полков расписаны будут по разным дивизиям, и все меры к приведению их в надлежаще опять устройство уже приспособлены.

На подлинном подписано собственною Его Императорского Величества рукою:

Александр.

С.-Петербург.
19 Апреля, 1819 года.

Верно. Генерал-Адъютант Паскевич. [96]

_____________________

ВЫСОЧАЙШЕЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ ОБ ОБРАЗОВАНИЕ ОСОБОГО ИНЖЕНЕРНОГО ОКРУГА В ГРУЗИИ.

Копия.

Командиру отдельного Кавказского корпуса, Господину Генералу от инфантерии Ермолову.

Предположения ваши о прочной обороне Грузии я признаю весьма основательными, и желаю, чтобы в постепенном исполнении оных мог я видеть плоды того благоразумия, с коим вы начертали план сей, делающий честь вашему соревнованию на пользу отечества.

Сообразно сим начертаниям, составлен уже особый Инженерный Округ Грузинский, вместо Астраханского, и в числе штатных крепостей по Грузии остались только три: Тифлис, Баку и Дербент, о чем известно вам из положения, мною апробованного 1-го Января сего года; за тем все прочие крепости в Грузии, причисляясь к укрепленным постам первого и второго разряда, остаются в вашем ведении и распоряжении.

Касательно устроения новых крепостей, в старой Шемахе:

у Асландузского брода,

в Елисаветполе,

» Гумри,

» Редут-Кале,

» Гарцискале,

» Кутаисе.

Я нахожу необходимым, чтобы и самые проекты на возведение сих крепостей были составлены на месте по вашему соображению и под вашим наблюдением, для чего предполагаю Командира Грузинского Инженерного Округа назначить и Начальником Инженеров вверенного вам корпуса, с исправлением обеих должностей.

Округ сей, согласно вашему предположению, подчиняется вам, как Начальнику отдельного Грузинского корпуса во всем, кроме [97] части искусственной, управляемой Департаментом Инженерным, для чего и самые проекты, по мере их составления, должны поступать на рассмотрение сего Департамента.

Что же касается до усиления войск вверенного вам корпуса, то и на счет сего предположения вы удовлетворительно разрешены Указом моим от 19 минувшего Апреля.

На подлинном подписано собственною Его Императорского Величества рукою:

Александр.

С.-Петербург.
2 Мая, 1819 года.

Верно. Генерал-Адъютант Паскевич.

_____________________

О ГЕНЕРАЛ-МАИОРЕ ВЕЛЬЯМИНОВЕ.

Алексей Петрович! Прочитав письмо ваше, от 8-го Апреля, о Генерал-Маиоре Вельяминове, я должен вам сказать со всею откровенностию, что, из уважения моего к вашим представлениям, я ни кого из рекомендованных не оставил без награды, но меру оной всегда оставлял и ныне оставляю по порядку в собственном моем усмотрении. Что же касается до Генерал-Маиора Вельяминова, то, не ослабляя моей к нему признательности, как к чиновнику достойному и способному, я почитаю награду, ему сделанную, достаточною, по тому что он в недавнем еще времени получил настоящий чин. Пребываю вам благосклонный

Александр.

Царское Село.
24 Мая, 1819 г.

_____________________

О ПОЗВОЛЕНИИ ГЕНЕРАЛ-МАИОРУ КНЯЗЮ МАДАТОВУ ПРИНЯТЬ ИМЕНИЕ ОТ МЕХТИ-ХАНА КАРАБАГСКОГО.

Его Императорскому Величеству.

Генерал-Маиор Мехти-Хан Карабагский вошел ко мне с просьбою, чтобы я позволил Генерал-Маиору Князю Мадатову [98] принять от него некоторые поместья, предлагаемые ему, как уроженцу Карабага, его единоземцу, с которым знаком он с самых молодых лет, прежде нежели выехал он в Россию. Предки Генерал-Маиора Мадатова владели точно немалым имением, но лишились его случаями войны и другими несчастиями, многократно испытанными Карабагом, и Хан отдает часть того, что им принадлежало.

Не осмеливаясь дать такового разрешения, всеподданнейше имею счастие донести о том Вашему Императорскому Величеству, и прошу Высочайшего утверждения Генерал-Маиора Князя Мадатова во владении сими поместьями.

Совершенно будучи доволен ревностным и полезным служением Генерал-Маиора Князя Мадатова, одобрил я снисканную им доверенность Хана, которая нужна для лучшего успеха многих предположений.

Если удостоится он благосоизволения Вашего Императорского Величества, поместья его в наставление жителей Ханства, будут служить образцом порядка, которого введение необходимо.

Перевод с данной, за печатьми Хава и знатнейших чиновников, у сего прилагается.

31 Мая, 1819 года.

_____________________

ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ УКАЗА РАПОРТУ.

Алексей Петрович!

Прочитав рапорт ваш к Начальнику Главного Штаба моего, от 28-го Апреля, № 1, считаю не излишним содержание Указа моего, 19-го минувшего Апреля, вам данного, противупоставить мнению вашему о малом попечении Правительства на счет обстоятельств вверенного вам края, тогда как Грузинский корпус свыше чем когда либо усиливается. Пребываю вам благосклонный.

Александр.

Царское Село.
20 Июня, 1819 г.
[99]

_____________________

ПИСЬМО В. КНЯЗЯ НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА О ИНЖЕНЕР-ПОДПОЛКОВНИКЕ ГЕРАСИМОВЕ.

Милостивый Государь мой,

Алексей Петрович!

Я получил письмо Вашего Высокопревосходительства, в котором изъясняете мне положение отставленного от службы, по Высочайшему приказу, за дурное поведение Инженер-Подполковника Герасимова. Так как вы полагаете, что Офицер сей страждет несправедливо, то и считаю нужным изъяснить Вашему Высокопревосходительству, что, приняв начальство над Инженерным корпусом, старался я сколько возможно избавить хороших Офицеров оного от недостойных товарищей, дабы тем возбудить ревнование в первых; в сем не мог я руководствоваться иначе, как аттестациею частных начальников, коим хорошие и дурные качества подчиненных должны быть известны. Подполковник Герасимов аттестован был начальником Инженеров 2-й армии, Генерал-Маиором Ферстером, весьма непохвальным образом и, в следствие предпринятого мною намерения, представлен к исключению из службы. Ваше Высокопревосходительство согласитесь со мною, что теперь хотя Генерал-Маиор Барон Вреде и хорошо относится о Подполковнике Герасимове, но как он не был его начальником, то и не известно ему прежнее его поведение и служба, а по тому и засвидетельствование его не может перевесить аттестации Генерал-Маиора Ферстера.

Невозможность, с коей нахожусь по сим причинам помочь Подполковнику Герасимову, принятием его опять в службу, заставляет меня тем более чувствовать несчастное положение семейства его, которому, желая помочь, сколько от меня зависит, прошу покорнеше Ваше Высокопревосходительство доставить мне к тому случай.

Прося вас быть уверенным в истинном моем к вам уважении, с коим остаюсь

Вам доброжелательным

Николай.

Июня 26 дня, 1819 года.
Лагерь близ Красного Села.
[100]

_____________________

ПИСЬМО ЦЕСАРЕВИЧА КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧА С БЛАГОДАРНОСТИЮ ЗА ОПИСАНИЕ ПЕРСИДСКИХ РЕГУЛЯРНЫХ ВОЙСК И ЗА АЗИЯТСКУЮ САБЛЮ.

Алексей Петрович!

При почтенном письме ко мне Вашего Высокопревосходительства, имев честь получить описание, сделанное Г-м Полковником Ермоловым (Петр Николаевич Ермолов.), Персидских регулярных войск, и Азиятскую саблю работы художника Геурка, я приятным долгом обязываюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству за оное и за память старинной дружбы с истинною моею благодарностию; и скажу вам, храбрейший и любезнейший товарищ, что я на первый раз, прочитав помянутое описание, нахожу, что кто оное делал, видно был с глазами: написано прекраснейше; и я только что взглянул, увидел, что устройство и порядок Английских войск, но чтоб лучше о сем знать, я оное еще буду читать. Прошу вас поблагодарить за сие от меня Г. Полковника Ермолова, равно и за саблю художника Геурка, которая, как оружие, никогда так не принимается, а посылаю за нее 10 коп. серебром; вам же не знаю что послать отсюда нового: если наши уставы, то вам оные известны по дружбе к любезнейшему Патеру Груберу, старинные Иезуитские установления.

Впрочем, прошу, любезнейший и почтеннейший товарищ, содержать меня по прежнему в вашей памяти и принять уверение моего к вам всегдашнего с дружбою почтения и уважения.

Константин.

27 Июня, 1819 года.
Варшава.

_____________________

О ЗАНЯТИИ ВОЙСКАМИ АНДРЕЕВСКИХ ВЛАДЕНИЙ.

Начальнику Главного Штаба Е. И. В., Г-ну Генерал-Адъютанту Князю Волконскому.

Сего Июня 22 числа прибыл я на Кавказскую Линию. По сделанному прежде распоряжению, приказал я Начальнику Корпусного [101] Штаба Генерал-Маиору Вельяминову войти с отрядом войск в земли Андреевских владельцев и расположиться у селения Андреевского, коего жители прежде чрез депутатов просили о защите их войсками, и потом, внушениями Дагестанских народов, поколебались в верности. Теперь мерами кроткими приводятся они в покорность.

В Грузии оставался я наблюдать, до какой степени могут успевать происки Шахского сына, Аббас-Мирзы, старающегося возмутить пограничные наши Татарские области. В одной из них, называющейся Шамшадальскою дистанциею, обнаруживаются некоторые беспокойства, но думаю, кончатся побегом нескольких семейств и важных следствий ни каких не будет. Успел я во время схватить начальника сей дистанции и отправил его в Россию.

Генерал-Лейтенант Мустафа, Хан Ширванский, явные делает измены, сношения его с Аббас-Мирзою беспрерывны, и сей последний чрез него пересылает деньги к изменнику, Аварскому Хану, для возбуждения народов Дагестана.

Они собираются в больших силах сделать нападение на Кубинскую провинцию. Там войск чрезвычайно мало, но не ожидаю ни чего важного, разве возмутится самая провинция, где неприятели по единоверию сильную имеют партию.

Впрочем, в жаркое время, не думаю, чтобы Горцы решились на какое предприятие, и войска наши, расположенные у селения Андреевского, слишком близки к собственным землям их, чтобы осмелились они удалить все свои силы и идти на Кубу, а с силами малыми ни чего не сделают. Но терпеть может владение верного нам Хана Кюринского, против которого озлоблены они за его к нам преданность.

Жалею, что войска, назначенные на укомплектование, прибудут поздно по затруднениям, которые встретил я в приуготовлении для них продовольствия. Я мог бы вскоре рассеять замыслы бунтующего Дагестана и устыдить коварного Аббас-Мирзу в гнусных его происках.

Недавно весьма, под конвоем 200 человек конницы, препроводил он деньги к Хану Ширванскому, который о чиновниками своими отправил их в Дагестан. [102]

Невежество Аббас-Мирзы представляет ему народы Дагестана столько же страшными для России, сколько могут быть таковыми Авганцы для Персии, и, с первыми в связи, думает он положить твердую ограду своим пределам со стороны нашей.

28 Июня, 1819 г.

_____________________

ОБ ОТПРАВЛЕНИИ КНЯЗЯ МАДАТОВА С ВОЙСКОМ В КУБУ.

Начальнику Главного Штаба Его Величества, Г. Генерал-Адъютанту и Кавалеру Князю Волконскому,

Рапорт.

К отряду войск, расположенному при селении Андреевском, прибыл я 1 числа Июля, и жителей оного, мгновенно возмущенных, нашел покойными; пребывание войск наших в сем месте наводит страх Горским народам, ибо здесь были их все связи, главнейший и почти единственный торг их. Недавно еще, строгим настоянием моим и усердием определенного вновь старшего владельца, прекращен торг невольниками, которые свозились из гор и дорогою весьма ценою продавались в Константинополь. Большая часть таковых были жители Грузии, похищаемые Лезгинами, и не мало солдат наших.

Высочайшее соизволение на учреждение здесь укрепления теперь уже приносит ощутительную пользу, ибо самые владельцы сих земель, мало весьма различествующие от разбойников, и много, по связям с Чеченцами и прочими Горскими народами, причинявшие доселе нам зла, постигают необходимость оставить ремесло злодеев и покорностию снискивать покровительство. Отнятая свобода делать зло и наказание за преступления, доселе никогда не взыскиваемые, конечно, с первого разу не приобретут нам здешних народов привязанность, но нет сомнения, что весьма скоро уразумеют они пользу в охранении жизни и собственности, которые отъемлет безнаказанно каждый, имеющий силу, и сие легко приучит их к нашей власти. Теперь уже люди, имеющие [103] состояние и по свойствам не наклонные к разбоям, преданы нам совершенно.

Большую весьма получаем мы выгоду, удаляя левый фланг Линии от Терека. Здесь места чрезвычайно здоровые, и мы избавимся той смертности, которую производят низменные берега Терека и непроходимые камыши, их покрывающие.

Акушинский народ, о котором имел я честь доносить прежде, остановился до сего времени делать нападения на Кубинскую нашу провинцию. Но дабы не мог разорить владения верного нам Хана Кюринского, по распоряжению моему, Генерал-Лейтенант Вельяминов 1-й отправил Генерал-Маиора Князя Мадатова в Кубу, где составится отряд из полуторы тысячи человек пехоты, при шести орудиях, и трех сот Казаков, при двух конных орудиях, который выступит за реку Самур и предупредит неприятеля, буде обратится он на Кюраг и Чираг. По причине пребывания войск у селения Андреевского и возможности в скором времени вступить в горы, неприятель не решится идти в больших силах, или даже и совсем оставит предприятие.

К отряду Генерал-Маиора Князя Мадатова присоединена будет Татарская конница от Ханств Ширванского, Шекинского и Карабагского, которую потребовал я с тем намерением, чтобы иметь в руках залоги в верности Ханств, ибо Мустафа, Хан Ширванский, делает явные измены, и на верность Хана Карабагского ни как положиться не возможно. В нынешнем году спокойствие в Ханствах для успеха дел наших необходимо, и имею надежду, что все произойдет по желанию.

Прозорливым попечением Государя Императора будет дано спокойствие странам здешним прекраснейшим, и умножение войск, не нанося бедствий народам, но являя власть в виде достойном, научит их для собственного блага покорствовать оной.

7 Июля, 1819 года.
Lit. A b.
[104]

_____________________

О СМЕРТИ ИЗМАИЛ-ХАНА ШЕКИНСКОГО И ВВЕДЕНИИ В ХАНСТВО РУССКОГО ПРАВЛЕНИЯ.

Милостивый Государь,

Граф Карл Васильевич!

(Несельроде)

Прошедшего Июля 24 дня, Генерал-Маиор Шекинский Измаил-Хан, после восьмидневной болезни, умер; после него нет наследников, и я дал приказание ввести в Ханство Российское правление, подобно существующему в других, обращенных из Ханств, провинций.

О чем просить покорнейше честь имею Ваше Сиятельство доложить Его Императорскому Величеству.

По возвращении в Грузию, займусь я исправлением погрешностей прежнего злодейского управления, и народ, отдохнув от неистовств оного, будет благословлять благотворительнейшего из Монархов.

С совершеннейшим почтением и преданностию имею честь быть, и пр.

А. Ермолов.

2 Августа, 1819 г.
Lit. A h.

_____________________

О ЗАМЕЩЕНИИ АВАРСКОГО ХАНА ДРУГИМ.

Его Императорскому Величеству.

Преследуя всеми средствами изменника Аварского Хана, чрез людей приверженных нам, отыскал я, между родственниками прежнего Хана, молодого человека, которому по всем правам, и даже по закону Мусульманскому, принадлежит управление Ханством, коего лишен он коварством жены прежнего Хана, находящейся в замужестве за теперешним изменником. Данные мною сему молодому человеку способы привлекли на сторону его большую уже партию людей значущих. Аварским жителям [105] пресечено сообщение с подданными В. И. В-ва, и они, лишенные торга, начинают чувствовать крайность. Наследнику дана от меня печать, и по билетам за оною признаются люди, ему приверженные, и принимаются в областях наших, что производит большое действие и делает его народу необходимым. Теперь он у меня при войсках, и я отправляю его обратно, дабы пользоваться благоприятными обстоятельствами последнего поражения Аварского изменника; он награжден и одарен прилично, и я всеподданнейше испрашиваю Вашего Императорского Величества соизволения обнародовать его Ханом, когда усилится его партия, дабы жители Аварского Ханства видели его под Высочайшим Вашего Императорского Величества покровительством. Таким образом, без потери войск и трудов, наказан будет изменник, и подобные ему получат поучительный пример.

27 Сентября, 1819 года.
Кр. Внезапная.

_____________________

О ЗЛОНАМЕРЕННЫХ ПОСТУПКАХ АББАС-МИРЗЫ.

Статс-Секретарю Графу Несельроде.

После донесения Вашему Сиятельству Поверенного в делах при Персидском Дворе, Коллежского Советника Мазаровича, в котором описывает он Шаха, сына его, ныне признанного наследником, Министерства и общие всех их свойства лжи, лести, коварства и обмана, не оставалось бы ни чего более сказать в доношение к тому, если бы из последней депеши его не видел я большой перемены в поведении Аббас-Мирзы со времени признания его наследником.

Сей молодой человек, высоко о себе мечтающий, допускает уже мысль, что, для твердости существующего трактата, нужно было его согласие, и что доселе одна надежда на изменение его в пользу Персии причиною соблюдения оного. Из сего следует, сколько мало полагаться должно на прочность связей наших с Персиею, особенно когда Аббас-Мирзе, как наследнику, отец его вверяет [106] власть и управление. Доселе Аббас-Мирза, не будучи признан Двором нашим, не смел явно входить в дела, до нас касающиеся, имея одно влияние на ничтожные обстоятельства, как начальствующий смежными с нами провинциями. Теперь помышляет он просить о возвращении Карабага и думает, что заставит согласиться на то, устрашая возмущением Горских народов, которым не перестает он рассыпать деньги. Господин Мазарович официяльно уведомляет меня, что в прошедшем Сентябре, живущий в Персии, беглый Царевич Александр, прислал к Аббас-Мирзе Чеченцев, просящих помощи деньгами, которые даны уже были им один раз прошедшею весною; в то же самое время приняты были Аббас-Мирзою Лезгины, присланные из Дагестана, и сим последним доставляет он деньги чрез известного Ших-Али-Хана, от коего письма к нему имеются у меня в руках. Сверх сего, могу в доказательство сказать, сколько неблагонадежно приязненное наше с Персиею состояние, ибо во всех смежных областях, порученных управлению Аббас-Мирзы, умножаются самые наглые шалости и никогда не получается ни какого удовлетворения, кроме наполненных гнусною ложью ответов. И от кого же ожидать можно усилий к утверждению дружбы и доброго согласия?

Сардарь Эриванский, один из Вельмож ныне царствующего племени Каджаров, родственник Шаха, которому за деньги все позволены неистовства. На самой границе Ханства Карабагского даны владения беглому Царевичу Александру, а теперь смежные земли с Талышинским Ханством даны в управление убийце Князя Цициянова, который был всегда в особенной милости Аббас-Мирзы. Сей выбор принадлежит благородным свойствам наследника!

Вот опоры, на коих покоится дружба наша с Персиею! Аббас-Мирза не сомневался, что Государь Император не будет противиться воле отца его в избрании его наследником Престола, но все его желания стремились к испрошению Его Императорского Величества признания, по тому что сильные в Государстве, противные ему, партии, в отлагательстве, или умедлении, сего признания, заключали надежды свои, что Россия не отвергает права первородства старшого брата его, Мегмед-Али-Мирзы; теперь Аббас-Мирза не имеет причин страшиться противных партий, и оне падут непременно, зная решительную волю Российского Императора; но [107] смею уверить Ваше Сиятельство, что не свойства его чувствовать благодеяния! Он выйдет из пределов умеренности, в которых боязнь его удерживала, воспользуется первым благоприятствующим случаем, и выбор времени не Министерству его глупому принадлежать будет, но постороннему влиянию, которому легко будет управлять слабым характером и весьма мелочными его способностями, и которому нельзя будет упрекать незнанием делать нам вред.

Постоянное внимание, обращенное на дела Персии, познакомило меня с свойствами Аббас-Мирзы, и я не преставал в донесениях моих представлять его в настоящем виде. Не успел я отклонить признание его наследником, и должен думать, что представления мои найдены неосновательными. Жалею весьма, что той же погрешности не подвергнутся ли предузнаваемые мною и выше описанные последствия.

18 Октября, 1819 г.
Lit. A t.
Кр. Внезапная.

_____________________

ПРЕПРОВОЖДЕНИИ ДЕПЕШИ ПОВЕРЕННОГО В ПЕРСИИ О ЗЛОУМЫШЛЕНИЯХ АББАС-МИРЗЫ.

Его Сиятельству Графу К. В. Несельроде.

Имею честь препроводить полученную мною от Поверенного в делах в Персии на имя Вашего Сиятельства бумагу, Ноября от 1 дня, за № 127. Мне сообщает он то же самое опасение ни счет непрочности дружественных связей наших с сею Державою. Знав миролюбивые свойства Шаха и его к нам расположение, мог бы я в том усомниться; но власть, переданная им наследнику, и дела в отношении к нам, управляемые окружающими его мошенниками, не обеспечивают продолжения приязни, и я предвижу, что определение границ может навлечь немалые неприятности.

С совершенным почтением имею честь быть и пр.

1 Декабря 1819 г.
Lit. B d.
Тарки.
[108]

_____________________

О СОСТАВЛЕНИИ ВОИНСКОЙ КОМИССИИ ИЗ ОФИЦЕРОВ НАД ДЕРБЕНТСКИМИ ЖИТЕЛЯМИ.

Господину Генерал-Маиору и Кавалеру Барону Вреде.

Желая положить конец вредным для Правительства тайным сношениям здешних жителей с мошенником Ших-Али-Ханом, и пособиям, которые дают они ему вещами и деньгами, поручаю Вашему Превосходительству избрать известных беспристрастием Гг. Офицеров для составления Воинской Коммиссии, и хорошего, надежного переводчика. Презусом определяю я артиллерии Г. Подполковника Мищенка, и открытое к нему мое предписание препровождаю. Из него усмотреть изволите настоящую цель мою и желание избежать необходимости наказывать большое число людей. Прошу особенному покровительству поручить известного Дербентского жителя Истфали-Бека, который, добровольно признавшись в участии некогда с мошенниками, в заглаждение вины своей предложил себя на уличение их и поступает безбоязненно, не взирая на сильную партию их. Ему известны дела их, как товарищу, и без него невозможно было бы достигнуть до открытия злодейских и изменнических сношений. За сию услугу он избавляется мною от наказания и даже должен получить, по окончании дела, некоторую награду.

Вообще поручите, Ваше Превосходительство, снисходительно обращаться с доказывающими; ибо редки случаи подобные между Мусульманами и не трудно малейшим страхом отвратить их, и от того впасть в невозможность открыть истину.

При сем препровождаются, как показания некоторых, под собственными моими глазами снятые, так и допросы некоторых из главнейших лиц.

Желаю Ваше Превосходительство, чтобы дело сие сколько можно скорее приведено было к окончанию.

Lit. T.
28 Января, 1820 г.
Дербент.
[109]

_____________________

О ТОМ ЖЕ К ГЕНЕРАЛУ ВЕЛЬЯМИНОВУ.

Господину Генерал-Лейтенанту и Кавалеру Вельяминову 1-му.

Учредив Воинскую Коммиссию над некоторыми из жителей Дербентских, имевшими издавна вредные для Правительства тайные с Ших-Али-Ханом сношения и пособия ему вещами и деньгами, безбоязненно производимые под слабым управлением местного, паче прежнего, Коменданта Андрияна, начальства, я поручаю Вашему Превосходительству, по окончании суда, произведенное дело, с мнением Вашим, препроводить на мое рассмотрение. Предвидя большое весьма число виновных, и желая избегнуть необходимости наказывать многих, строгую предписал я разборчивость, дабы ограничиться одними главнейшими преступниками, и сохранить возможность быть снисходительным к людям менее виновным, наклоненным, по большей части, крайнею бедностию, изыскивающею прибытка, а отнюдь не имевшим намерения вредить Правительству.

Lit. X.
28 Января, 1820 г.
Дербент.

_____________________

О МЕРОПРИЯТИЯХ ПРОТИВ ВОССТАНИЯ В ИМЕРЕТИИ.

Начальнику Главного Штаба Его Императорского Величества, Генерал-Адъютанту и Кавалеру Князю Волконскому.

Из прежних донесений моих известно Вашему Сиятельству, что в прошедшем году в Имеретии готово было обнаружиться возмущение, но предпринятие мер отвратило малейший к оному повод. Приспела зима, и народ видел необходимость хранить спокойствие; начальство не ослабляло бдительного наблюдения и усмотрело, что спокойствие обманчивое и нечистосердечное. Алчное, корыстолюбивое и ненасытимое Духовенство с ним в связи, в самом грубом невежестве закоснелое Дворянство, не преставали иметь совещания и возбуждать чернь, думая, по легкомыслию своему, понудить тем Правительство к снисходительности, которую не иначе разумеют они, как продолжением распутств, неистовств и зверской, унижающей человечество, власти. Переходя [110] от правления Турок к зависимости от Царей, не могло Дворянство Имеретинское иметь других примеров, кроме насилий и самоуправства,— средств самых близких к состоянию людей в невежестве, а по тому в малейшем введении порядка и соблюдении соотношений и взаимных обязанностей, видя поставляемую самоуправию преграду, каждое действие Правительства умышленно толкует похищением принадлежащих ему прав. В таковом теперь расположении большая часть Имеретинского Дворянства. Получив разрешение на удаление из Имеретии некоторых главнейших лиц Духовенства, и в то же время вреднейших орудий возмущения, приказал я Генерал-Лейтенанту Вельяминову 1-му стараться схватить первенствующих между бунтовщиками некоторых из Князей, в том предположении, что если подлинно готов народ к возмущению, то полезно отнять у него управляющих действиями его соумышленников, или, по крайней мере, вызывая негодование народа на удаление Духовенства, и в то же время, не умножая того негодования, отлучить большее число вредных людей.

Все сделаны распоряжения, дабы в необходимом случае противопоставить силу возмущенному народу; все приняты меры, дабы средства смирить народ смягчены были сколько возможно. Из сего Ваше Сиятельство заключить можете, что в Имеретии ни что не произойдет или не ожиданное, или не предусмотренное. В заключение должен донести Вашему Сиятельству, что несравненно менее опасно противостать возмущению в его началах, нежели робким потворством дать оному время усилиться и укорениться, паче при сношениях Имеретинского Дворянства с Турками, как о том из разных мест доходят до меня сведения. Я готов был воспользоваться Всемилостивейшим Государя Императора соизволением на приезд мой в С.-Петербург по делам службы, но остаюсь единственно по причине беспокойного Имеретии состояния, и, пробыв короткое время на Кавказской Линии, не смотря на ужасное состояние в горах дороги, отправляюсь в Грузию.

Прошу покорнейше Ваше Сиятельство о сем донесении моем довести до сведения Его Императорского Величества.

Lit. А у.
5 Марта, 1820 г.
Г. Моздок.
[111]

_____________________

О НАТЯНУТОСТИ НАШИХ ОТНОШЕНИЙ К ПЕРСИИ.

A Son Excellence M-r le Comte Capodistrie.

Par la depeche de M-r Mazarovitch, datee du 20 Fevrier, № 32, Vous verrez, M-r le Comte, l'etat embarrassant de nos affaires en Perse, et combien, malgre tous ses efforts, il espere peu de pouvoir maintenir la bonne intelligence entre les deux etats, plus encore, faire entendre au Ministere Persan, qu'elle doit reposer sur l'execution stricte et loyale du traite. Abas-Mirza, dans sa folle presomption, trop confiant dans ses propres moyens, et savourant le poison de la plus vile flatterie, dont l'abreuvent les scelerats, qui l'entourent, sera l'unique cause, qui fera evanouir toutes nos esperances et les soins de remplir la volonte de notre Auguste Maitre. Il est possible, que nous puissions, encore eviter la guerre pour quelque temps; mais jamais la conduite la plus irreprochable de notre cote, l'amitie la plus sincere et la plus desinteressee, ne nous garantira la reciprocite et ne nous levera le desagrement d'avoir la guerre, quand nous devrions nous y attendre le moins.

Je craindrais, que notre Ministere n'impute de la negligence a Monsieur Mazarovitch dans la gestion des affaires, et ne lui refusera la juste attention, que meritent ses efforts constants dans l'execution de ses devoirs, sa perseverance, que les obstacles ne lassent point. Que peut-il, quand le peu de perspicacite d'Abas-Mirza, la betise de ceux, qui le gouvernent, lui ferment les yeux, non seulement sur les interets, que l'amitie avec la Russie peut lui assurer, mais sur sa perte meme, vers laquelle il court?

C'est le destin et on ne le detourne point. Je joins ici les deux depeches, sous № 29 et 34, que Monsieur Mazarowitch m'a adressees, qui meritent Votre attention, et je Vous prie de me les renvoyer.

Recevez les assurances de la plus haute consideration et del’estime parfaite, etc.

Le 11 Маrs, 1820.
Lit. А w.
[112]

_____________________

О НЕЧИСТОСЕРДЕЧНОМ ПОВЕДЕНИИ АББАС-МИРЗЫ ПО ДОНЕСЕНИЮ ПОВЕРЕННОГО НАШЕГО В ДЕЛАХ.

Его Сиятельству Графу Несельроде.

При сем имею честь препроводить полученные мною от Поверенного в делах Г. Мазаровича бумаги. Из них Ваше Сиятельство усмотреть изволите, сколько мало имеет он надежды на продолжение мира с Персиею. Беспредельное самолюбие Наследника престола, предусмотрительность тесно ограниченная, закрывают от него и собственную даже пользу. Трудно вразумить его, что одно строгое соблюдение трактата долженствует и может оную доставить и сделать прочною. При первом взгляде Ваше Сиятельство заметить изволите, что осторожное поведение Г. Мазаровича не дает принцу Аббас-Мирзе ни малейшего повода к неудовольствиям, что он старается изыскивать их в самых ничтожных обстоятельствах, вымышляет оные. Аббас-Мирза желал бы всю вину беспокойств его возложить на меня, и без погрешности заключить возможно, что все преступление мое состоит в том, что я начальствую в земле, ему соседственной, знаком с Персиею и дерзнул познать свойства и способы Его Высочества. Он не истощился бы в похвалах на мой счет, если бы мог найти во мне рабственное удивление его достоинствам, коими почитает он себя одаренным превыше всех смертных. Он же не довольствуется уважением с моей стороны, приличествующим его сану.

Г. Мазарович официяльно уведомляет меня, что Аббас-Мирза весьма доволен разнесшимся слухом, что я отозван из Грузии к другому назначению.

В добром расположении Шаха и желании спокойствия нет ни малейшего сомнения, но он все дела относительно до нас возложил на Аббас-Мирзу и, с свойственною ему доверчивостию, приемлет делаемые коварным его Министерством внушения. Г. Мазарович не имеет права без особенного соизволения Шаха приезжать в Тегеран, и окружающие Аббас-Мирзу всегда оное отклоняют, по чему и трудно довести истину до сведения Шаха и воспользоваться влиянием его на Аббас-Мирзу. [113]

Г. Мазарович не ослабевает в желании своем быть отозванным из Персии. С ним согласен я, что за безопасность его между народом коварным и подлым ручаться нельзя; но должен я подтвердить, что полезно было бы его в Персии пребывание до окончания назначения границ по трактату; ибо никто в сем случае лучше его действовать не в состоянии.

С совершеннейшим почтением и проч.

Lit. A m.
11 Марта, 1820 г.
Георгиевск.

_____________________

О НЕВОЗМОЖНОСТИ ВОЗВРАТИТЬ ТУРЦИИ АБХАЗИЮ И СУХУМ-КАЛЕ.

Управляющему Министерством Иностранных Дел, Графу Несельроде.

На два сообщения Вашего Сиятельства, заключающие в себе вопросы в рассуждении Абхазии и Сухум-Кале, имею честь ответствовать.

Во всеподданнейшем рапорте моем Его Императорскому Величеству, от 28 Марта, 1818 года, изображены выгоды, какие может доставить нам Абхазия и Сухум-Кале, если, для достижения того, употребит Правительство некоторые меры. В теперешнем же состоянии Абхазия доставляет нам безопасную во всякое время года для судов станцию в Сухумской бухте, и Мингрелия почти не подвержена набегам; ибо сколько ни будь Абхазцы удерживаются в обуздании страхом.

При первом взгляде выгоды сии покажутся весьма ограниченными, но взирать надлежит на те неудобства и вред, кои произойти должны, если Абхазия отдана будет Туркам.

Доверенность здешних народов к России чрезвычайно поколеблется. Грубым невежеством стесненный их рассудок, всего удобнее постигающий единую силу, уступку земли отнесет на счет могущества Султана и его над нами превосходства, которых и теперь нередко заняты пустые головы до того, что мечтают устрашать нас оным. Владетельные Князья Мингрелии, Гурии и даже [114] Князья Имеретинские, сии уродливые исчадия безобразной феодальности, коим тягостно правление наше, смиряющее бесчинное их своевольство, зная прежнее требование Турок о возвращении земель сих, паче же видя участь Абхазии и ожидая таковой для себя, будут искать благорасположения их, и приверженность свою доказывать бесконечными возмущениями, которые Турки не упустят возбуждать, как и теперешний бунт, в странах сих продолжающийся, в надежде на их помощь. Теперь еще все сии Князья порабощены в чувствах своих долговременною прежде зависимостию, но уже положено начало освобождения их от рабства.

Участь Абхазского владетеля, Князя Георгия Шарвашидзе, произведет весьма худое впечатление. По чрезвычайной привязанности жителей стран к месту рождения, он не оставит земли своей, и первая жертва, принесенная им новому Правительству в знак приверженности, будет Християнская Вера; но едва ли и сие спасет его; ибо Турки не простят ему прежнюю перемену Закона и вступление под покровительство Християнского Государя. Брат его, Гассан-Бей, ревностнейший Мусульманин, человек зверского характера, злодейскими свойствами своими снискавший доверенность и сильную партию между хищническими народами, которому и теперь дает помощь деньгами. Турецкое Правительство воспользуется его расположением, и он сделается владетельным Князем, коварнейшим врагом нашим.

Распространение Християнской Религии, которая столько нужна для смягчения зверских народов, совершенно прекратится, и если взглянуть на бедственное состояние Християн, обитающих во владениях Турецких, то каких утеснений и истязаний ожидать надлежит новым Християнам, которые отреклись от прежней Веры, надеясь на могущественную защиту России? Сие оставление единоверцев произведет наибольший для нас вред в общем мнении. Весьма неосновательно предположение, что возможно оградить Турецкое Правительство какими ни будь на предмет сей условиями.

Такое ли Государство ручаться может за исполнение оных, где внутреннее в высочайшей степени расстройство, междоусобные войны и необузданное своевольство истощают действие власти? Разве выполнены им условия в отношении к Сербам и [115] обоим Княжествам? Здесь лучше мне известны обстоятельства, и я беспрерывно вижу бессовестное и наглое нарушение трактата. Теперь подданные Турции участвуют в возмущении Имеретии и Гурии, главные оного зачинщики явно приняты в Ахалцыхе; теперь нескольких солдат наших и Казаков, убитых в перестрелках, головы представлены Паше Ахалцыхскому, и область, им управляемая, есть верное убежище всех злодеев и изменников.

Нельзя без ужаса представить ежечастно грозящую нам чуму, от коей, по соседству с Турками и по наклонности к беспорядкам здешних народов, нет средств, и что тогда чрез Сухумскую пристань будет она свободнее распространяться в горы, в оттуда на Кавказскую Линию и далее.

Доселе наблюдением командующего гарнизоном нашим в Сухум-Кале сколько возможно полагается преграда торгу пленными, для чего предложено мною назначение нескольких судов для крейсирования около берегов, но, по уступлении Абхазии, торг сей усилится в полной мере. Он заслуживает внимания, когда о прекращении продажи Негров столько Государств не престают заботиться, и тем более будет чувствителен, что продаваемые будут Християне, жители Мингрелии и Имеретии. Всего скорее Турецкое Правительство приступит ко всяким условиям относительно запрещения торга пленными, и всего скорее нарушит оные. Кому может вверить оно надзор за исполнением, когда торг сей находит нужным для себя каждый значительный Турецкий чиновник? Когда, сверх того, с давних времен Кавказские горы снабжали гаремы Султанов и первейших Государства и жителями сих гор наполнялась милиция мамелюков в Египте? И так надобно быть чрезмерно доверчивым, чтобы в сем случае на обещание Турок полагаться.

Абазинцы, народ подвластный Турции, теперь уже в большом количестве имеют вооруженные лодки и производят около берегов разбои. Если новые сии корсары будут иметь для пристанища удобную Сухумскую бухту и так называемую Бюгвиндскую, то, при равнодушии с нашей стороны к сему предмету, в короткое время купеческие суда наши не будут сметь приходить в Редут-Кале, и мы лишимся подвоза из России провиянта, которого, не [116] имея здесь в земле, не в состоянии будем защищать владения наши, и тогда не одной Абхазии лишиться можем.

Если недовольно сильно умел я выразить все описанные мною неудобства, и если не могу надеяться склонить внимание Правительства к моим рассуждениям, я присоединяю убедительнейшую просьбу, для чести Правительства, для успеха в здешней стране дел наших, не отдавать Туркам Абхазии, ниже какой-либо части оной. Не все предвидел я, могущие от того произойти, последствия, но знаю из четырехлетних внимательных наблюдений моих, что если Турки владеть будут какою ни будь частию полуденной покатости Кавказских гор, не взирая на прозорливое благопопечение Государя Императора, значительно усилившего войска здешнего корпуса, их будет недостаточно; Государству умножение их тягостно, содержание разорительно. Восстанут народы, доселе удерживаемые страхом, ни откуда помощи не ожидающие; дадут им оную Турки, и тогда всякая внешняя война повлечет за собою неисчетные неудобства и самые опасности. Трудно будет, или паче невозможно, удержаться в Мингрелии, Гурии и Имеретии, и если еще некоторое время сохраним их в зависимости, то оне будут служить развратом прочим владениям нашим; ибо, конечно, не в состоянии будем употреблять над ними власти, и надобно будет управлять вредными угождениями.

Карты всей Абхазии не имеется, и снять оную не иначе возможно, как войдя в землю с довольно сильным отрядом войск; но берега сняты с достаточною верностию в 1817 году от Редут-Кале до Сухум-Кале и внесены в карту, в прошедшем году изданную.

Если же уважение каких либо мне неизвестных обстоятельств, не смотря на последствия, должно решить участь Абхазии, иди только Сухум-Кале, я прошу покорнейше Ваше Сиятельство исходатайствовать Высочайшее соизволение Государя Императора, в милостях ко мне неистощимого, дабы исполнение того возложено было на другого; ибо я, будучи начальником в здешней стране, много потеряю в общем мнении, тому способствуя.

11 Марта,
1820 года.
[117]

_____________________

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПЕРЕПИСКИ О ПРЕДОСТАВЛЕНИИ КНЯЗЮ МАДАТОВУ ИМЕНИЯ, ПРЕДЛАГАЕМОГО КАРАБАГСКИМ ХАНОМ.

Его Императорскому Величеству.

Всеподданнейшим донесением моим имел я счастие испрашивать Вашего Императорского Величества соизволения Генерал-Маиору Князю Мадатову принять от Хана Карабагского часть имений, принадлежавших его предкам.

Комитет Гг. Министров, рассматривая сделанное мною представление, к утверждению оного нашел следующие препятствия: 1-е, что Ханы не могут распоряжать имениями, к Ханствам их принадлежащими, иначе, как только в пользу наследников, коих и самое утверждение зависит от Высочайшей власти, и 2-е, что чиновникам, в Российской службе находящимся, неприлично пользоваться подобными от Ханов подарками.

Сие последнее замечание Комитета Гг. Министров, коего справедливость есть самая убедительная, могло бы служить мне упреком, что не имел я в виду неприличия пользоваться подобными подарками; но я, сделав то же точно возражение Хану, должен был отступить от оного, когда, чрез нарочно присланного доверенного чиновника, объяснил он, что, не имея дерзости предлагать Русскому Генералу подарка, он возвращает собственность, которой лишилась фамилия Князя Мадатова до вступления, его в управление Ханством. Фамилия Князя Мадатова точно владела большим имением, и теперь Ханом возвращаемое составляет только часть оного.

Смею думать, что испрашиваемое мною Высочайшее разрешение Вашего Императорского Величества Комитету Гг. Министров представилось бы в другом виде, если бы Министерство Иностранных Дел представило к рассмотрению заключенный трактат с Ханом Карабагским и 5-го артикула 3-й пункт, где сказано: «Власть, со внутренним распоряжением сопряженную, суд и расправу, так равно как и доходы со владений его, представить его Высокостепенству»; надлежало бы также объяснить, что нет ни каких других условий, ограждающих власть Хана в [118] распоряжении его имениями; что он отдает оные кому рассудит за благо, отбирает обратно по произволу, и что делает сие тем удобнее, что жители Карабага, будучи свободными, не могут принадлежать кому либо как крепостные, и отдаются только в управление, со взиманием положенных доходов с земли, которая составляет единственную собственность как Ханов, так и всех вообще владельцев Карабагских.

Имения Ханов Карабагских составились из имуществ, вырванных насилием у жителей страны, покоренной оружием, а по тому, возвращаемая Генерал-Маиору Князю Мадатову часть имений и может не быть принимаема в виде подарка, как сам Хан разумеет ее бывшею собственностию.

В недавнем времени Карабаг управляем был Армянскими владельцами, коих вражда и распри подвергли страну игу иноплеменных, и теперешний Хан есть только третий обладатель Мусульманский, и по тому не трудны доказательства, что возвращаемое Генерал-Маиору Князю Мадатову имение было точно собственностию его фамилии.

Имею счастие все сие повергнуть всеподданнейше в милостивое Вашего Императорского Величества благоусмотрение,

12 Апреля, 1820 года.
Тифлис.

_____________________

ОБ ОТПРАВЛЕНИИ ВОЙСК ПРОТИВ ВОЗМУТИВШИХСЯ ГУРИЙЦЕВ И ИМЕРЕТИНЦЕВ, УБИВШИХ ИЗМЕННИЧЕСКИ ПОЛКОВНИКА ПУЗЫРЕВСКОГО.

Ваше Императорское Величество!

Едва успел я, во всеподданнейшим рапорте моем, отдать должную справедливость Командиру 44 егерского полка, Полковнику Пузыревскому 1-му, как уже войска В. И. В. лишились достойнейшего сего Офицера самым гнуснейшим убийством.

Владетеля Гурии, Генерал-Маиора Князя Гуриела, дядя родной, того же имени, в полном смысле злобнейший из разбойников, [119] дающий у себя пристанище всем явным изменникам, чувствуя против Правительства вину свою и боясь бдительного надзора Полковника Пузыревского 1-го, схватил его шайкою всегда окружающих его злодеев, увлек его в свое жилище и лишил жизни. К сожалению можно предвидеть, что сия не последняя жертва, которая принесена будет за введение необходимого порядка и должного властям повиновения.

Исключая собственно Грузию, то есть, Карталинию и Кахетию, где молодые люди Княжеского и Дворянского происхождения приметно ищут пользоваться способами просвещения, можно сказать о Имеретии, Гурии и Мингрелии, что почти все, находящееся в них Дворянство, заимствуя все пороки и разврат от соседей, долгое время господствовавших над ними, дало укорениться коварству, неблагодарности и наклонности к измене до такой степени, что класс Дворянства похож более на шайку разбойников, нежели на отличное сие сословие. Сии земли, может быть, одне, где прежде, нежели видеть успехи преобразования, надобно ожидать нескольких генераций. Здесь — Дворянство примером и ободрением всякого злодейства, народ простой наклонностей вообще более добрых. Не давно сие Дворянство обуздывала власть Царей неограниченная; скорый переход, и без всякой постепенности к власти кроткой и снисходительной, медленно смиряет своевольства. Не помышляю и отвращать от народов здешней страны благотворное действие милосердых законов Вашего Императорского Величества, но, по долгом и внимательном наблюдении, нахожу, что здесь полезно внушить большую боязнь власти, паче в двух наиболее обыкновенных случаях: возмущения в народе и измены, которой следствие есть бегство за границу. В сих случаях, по точном в преступлении удостоверении, по мнению моему, нужно взять имение и, не присвояя его в казну, как делается сие повсюду, обращать в вознаграждение отличающихся усердием и верностию, хотя бы совершенно другой фамилии, буде предпочтительно не будут достойны того родственники. Средство сие положит обуздание; ибо Дворянство сребролюбиво свыше воображения. Не имея довольно честолюбия достигать значительных степеней в службе Вашего Императорского Величества и ею приобретать почтение, не имея отличных способностей, или добродетели, чтобы ими снискать [120] уважение сограждан, Дворянство ограничилось одними видами стяжания. Предоставление сей власти начальствующему в здешнем краю необходимо собственно для общего спокойствия и, если благоугодно Вашему Императорскому Величеству найти замечание мое основательным, я испрашиваю власть сию тому, кто будет на моем месте, дабы казаться не могло, что я достигал оной из каких либо видов.

Теперь управление Имеретиею, Гуриею и Мингрелию возлагаю я на Полковника Князя Горчакова, командира 41 егерского полка, которого избрал я, как Офицера отличного прилежания к службе, деятельного и неусыпного, и таковой нужен по беспокойному той стороны состоянию; но и сего должен я был отвлечь от назначения в Казыкумыцкое Ханство, куда шел он с одним баталионом командируемого им полка. Так мало имею я Офицеров, на коих возложить могу отдельное командование! Удостойте, Всемилостивейший Государь, воззрения приложенный при сем список Генералов, командующих бригадами в Корпусе; я осмелился сделать на нем отметки для собственного сведения Вашего Императорского Величества.

Я отправляю начальника Корпусного Штаба, Генерал-Маиора Вельяминова 3-го, в Гурию, для наказания Князя Кайхосро Гуриела, за злодейское убийство Полковника Пузыревского 1-го; сомневаюсь, чтобы мог он найти его; ибо, по тесной связи с Турками, он, конечно, уже бежал к ним; но если достанется он в руки войск, решаюсь, Государь, подвергнуться минутному гневу Вашего Императорского Величества; ибо таковым должен он быть по справедливости; но сего явного злодея, своевольством своим дающего пример, с намерением, в страх другим, расстреляю. Ответствую пред Вами, Государь, что знаю здешней страны свойства народов и что устрашающим сим примером отвращу тяжкую необходимость наказывать большее число виновных в последствии, отвращу, может быть, и самое бедствие, угрожающее стране закоренелою необузданностию и посмеиванием власти.

Испрашиваю Ваше Императорское Величество назначения командиром 3 бригады 19-й пехотной дивизии Г.-М. Фон Визина, который, будучи при мне Адъютантом, известен как отличный [121] Офицер, имеет хорошие знания и способен достойно занимать должность Правителя Имеретии. Я на место сие решительно ни кого способного из Генералов не имею, или отвлечены они другими не менее важными должностями.

Не откажите, Государь, сей милости, мне необходимой!

Верноподданный.

20 Апреля, 1820 г.
Г. Тифлис.

Текст воспроизведен по изданию: Приложения к запискам Ермолова. Часть II. 1816-1827 г. // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских, Книга 3. 1867

© текст - Бодянский О. М. 1867
© сетевая версия - Thietmar. 2021
©
OCR - Karaiskender. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1867