-

ИЗ БОЕВОЙ ЖИЗНИ А. П. ЕРМОЛОВА НА КАВКАЗЕ

в 1818, 1819 и 1820 годах.

В май месяце 1818 года на реке Сунже был сформирован отряд из 7000 пехоты, казаков и артиллерии, под личным наблюдением главнокомандующего кавказским корпусом, А. П. Ермолова. Подвинувшись верст на двадцать от р. Терека по берегу р. Сунжи и избрав место для постройки крепости, отряд остановился лагерем близ ханкальского ущелья, на равнине у подошвы гор, заселенных чеченцами, сильно нам враждебными. В этом-то месте А. П. заложил крепость и назвал ее Грозною. Постройка крепости, о шести бастионах, поручена была обер-квартирмейстеру кавказского корпуса подполковнику Евстафию Ивановичу Верховскому, а в помощь ему Ермолов назначил артиллерийского прапорщика Цылова, бывшего у него постоянным ординарцем.

Построение крепости началось немедленно, но успеху работ много мешал неприятель, подскакивая со стороны ханкальского ущелья к нашим аванпостам и беспокоя их ружейными выстрелами. Для прекращения этих нападений Алексей Петрович приказал вырубить лес в ущелье на две версты, и неприятель лишен был возможности подходить к нам невидимкой. Солдаты работали весело, молодцами, постоянно с песнями, и каждый день получали [2] винные порции. Возвращаясь с работ, они всякий раз проходили с песнями мимо ставки Алексея Петровича, находившейся в ста саженях от закладываемой крепости. Случи, лось как-то, что маркитант опоздал привезти водку и солдатики два дня оставались без своего нектара. Не зная, чему приписать это и не желая оставаться без водки, они задумали затянуть перед ставкой главнокомандующего известную им песню:

“Говорят умней они,
Но что слышу от любого —
Жомини, да Жомини,
А об водке ни полслова!” и т. д.

Алексей Петрович расхохотался и сказал: “экие мошенники! дать им по две порции разом, " что и было исполнено в тот же вечер, с прибытием транспорта и маркитанта. Транспорт такой назывался “оказией;" с ним доставлялась провизия, высочайшие приказы, газеты, журналы и письма.

Во время постройки крепости Грозной обязанность рекогносцировки лежала на сотнике Ф. Он каждую ночь с отрядом казаков делал разъезд, а на другой день утром являлся к Алексею Петровичу с рапортом, что видел и что узнал. Однажды, в то самое время как отряд возвращался с разъезда, Алексей Петрович вышел из своей ставки и заметил, что при отряде сотника Ф. не было, а между тем в определенное время он с рапортом явился.

— Знаешь, брат — сказал ему Ермолов — какой у тебя скверный денщик: ты только что отправишься в разъезд, а он тотчас ляжет спать на твою койку, да и храпит! Я когда-нибудь прикажу хорошенько вздуть его ногайками, чтоб он не смел ложиться на койку барина, когда барин бывает в разъезде. [3]

Вслед за этим иносказательным замечанием Алексей Петрович уж напрямик отправил Ф. под арест и прибавил грозно: “если я еще раз узнаю, что ты так исполняешь свою обязанность, то велю тебя, вместо расстреляния, закопать живого в землю!»

В крепости Грозной была выстроена и землянка для Алексея Петровича, в память которого она существует и доныне. В октябре месяце постройка крепости была окончена и были доставлены уже крепостные пушки для ее вооружения. Алексей Петрович приказал отряду удалых казаков, в числе 50-ги человек, одну из привезенных пушек, в сумерках, поставить в 200 саженях от крепости и, окружив ее, не двигаться с места до тех пор, пока из крепости не будет пущена ракета. Между тем 6 батарейных орудий бригады полковника Базилевича были поставлены на гласисе крепости, заряженные картечью и наведенные на то место, на котором приказано было отряду казаков остановиться со взятым ими орудием. Никто из нас не знал причины и цели распоряжения Алексея Петровича. На рассвете неприятель, завидя с гор малый отряд казаков, удаленных от крепости, с гиком бросился на него. В это мгновение взвилась ракета и казаки, обрубив постромки, поскакали с орудийными лошадьми к стоящему за крепостью батальону Кабардинского пехотного полка, а орудие оставили на месте. Чеченцы, в числе 500 человек, не видя никакого преследования, спешились и начали тащить пушку. В это время 6 батарейных орудий произвели залп картечью, от которой неприятель потерял убитыми 40 человек, оставил тяжелую пушку на месте и, не успев убрать убитых, еле-еле ускакал в горы, преследуемый батальоном пехоты и отрядом казаков. Пехота на себе привезла орудие в крепость и тем дело кончилось. Хитрость эту, увенчавшуюся блистательным успехом, [4] Алексей Петрович употребил в дело для наказания чеченцев, которые беспрестанно беспокоили нас своими наездами и выстрелами при построении крепости. Проученные чеченцы, долго не покушались более нападать на крепость, сделавшуюся действительно для них грозною.

Чрез несколько времени, именно 25-го октября 1818 года, Л. П., оставя в Грозной приличный гарнизон, повел отряд, в числе 5000 человек пехоты, казаков и артиллерии, под личным своим предводительством в Дагестан, для усмирения лезгин, взбунтовавшихся там против своего владетеля шамхала Тарковского, всегда мирного и верного слуги Государю Императору и России. Шамхал имел чин нашего генерал-лейтенанта и проживал в своей резиденции, в городе Тарках, стоящем на горе, в пяти верстах от берега Каспийского моря. По прибытии нашего отряда в Тарки, наступил проливной дождь, который не переставал лить целую неделю, так что решительно препятствовал дальнейшему походу, и отряд испытал на деле пословицу: “сиди у моря да жди погоды." По грязной, гористой и незнакомой дороге тянулся транспорт с снарядами и провиантом и, терпя много бедствий от ненастной погоды, не мог прибыть к отряду вовремя, и наконец, 9-го ноября, в 25-ти верстах от г. Тарки решительно остановился, заметенный снегом, который в тот день буквально па аршин покрыл землю. В ночь на 10-е число об этом дано было знать главнокомандующему чрез одного туземца. Очищением дорог в Дагестане для удобного проезда по горам артиллерии занимался я, и потому Алексей Петрович, потребовав меня к себе, приказал, с 400-ми /кителей города, прочищать всю дорогу от снега навстречу транспорту, начиная от Тарков. Я взял с собой в проводники того самого туземца, который привез неприятное известие об остановке транспорта, и с толпою туземцев, [5] снабженных набранными в городе кое-какими лопатами, около полудня принялся за исполнение приказания главнокомандующего. Рыхлый и мягкий снег, а еще более русская водка много мне помогли в успехе работы. В два часа пополудни на другой день явился я к А. ИГ. донести о благополучном прибытии транспорта. Алексей Петрович, не дав мне кончить словесного донесения, обнял меня и, поцеловав, сказал: “ты, брат, директор путей сообщения! ” Так с этой поры постоянно называл меня наш доблестный вождь!

12-го ноября, когда слегка подморозило, отряд выступил из Тарков вглубь Дагестана верст за 50. На рассвете 14-го числа мы подошли к городу Большому Дженгутаю, где собралось огромное скопище взбунтовавшихся лезгин. Отчаянная их храбрость доходила до исступления; каждый шаг земли был обагрен кровью; усиленная пальба картечью, на отвозах вперед, продолжалась почти два часа; наконец неприятель, громимый артиллериею и поражаемый штыками, должен был оставить город и бегством искать спасения в горах. Алексей Петрович, по окончании сражения, лежа на разостланном ковре, спросил лист бумаги и, положа его на камень, собственноручно написал следующий приказ по отдельному кавказскому корпусу:

“Труды ваши, храбрые товарищи, усердие к службе проложила нам путь в средину владений акушинских, народа воинственного и сильнейшего в Дагестане! Страшными явились вы пред лицом неприятеля, и многие тысячи не противостали вам, бегством снискали спасение и благодарны за великодушную пощаду!

Вижу, храбрые товарищи, что не вам могут предлежать горы неприступные, пути непроходимые! Скажу волю Императора — и препятствия исчезают пред вами! Заслуги ваши смело свидетельствую пред Государем Императором, — и кто достойный из вас не одарен Его милостью! Генерал Ермолов, 14-го ноября 1818 г.» [6]

Так кончилась экспедиция 1818 года, и отряд возвратился на зимние квартиры, частью в крепость Грозную, а частью в станицы гребенских казаков, легкая артиллерия в г. Моздок, а батарейная в г. Георгиевск.

В июне месяце 1819 года главнокомандующий, желая окончательно восстановить покорность в Дагестане, под личным своим предводительством вторично собрал прошлогодний отряд, усиленный Куринским и 8-м Егерским полками. Но трудному пути, преодолевая все преграды, отряд добрался до деревни Андреевской, в которую русская нога до тех пор не вступала повелительницей. 18-го июня 1819 года на горе близ этой деревни заложена крепость, с блокгаузами, которую Алексей Петрович назвал “Внезапная.” Стены крепости были возведены из сырого кирпича, руками солдат; они же приготовляли и самый кирпич из глины, смешанной с соломенною трухою или, как туземцы называют, с саманом. Вторично я был бессменным ординарцем при Алексее Петровиче и мне же было поручено построение этой новой крепости, под главным распоряжением обер-квартирмейстера подполковника Верховского. Крепость Внезапная строилась также при беспрерывных набегах акушинцев, упорно тревоживших работы. Алексей Петрович мало на кого надеялся; где только можно, он лично и зорко следил за точным исполнением его приказаний не только офицерами, но и рядовыми; в походах и в сражениях постоянно был хладнокровен и шутлив; в своих распоряжениях весьма осторожен. Эти его свойства, а также опытность, внушали такое к нему доверие всех его подчиненных, что каждый уверен был, что не встретит неприятеля, который бы мог воспользоваться оплошностью отряда, идущего на бой. Он весьма часто напоминал всем его окружающим поговорку: “Осторожность есть мать премудрости" — и прибавлял, что эту прекрасную [7] поговорку он запомнил еще из прописи, по которой учился писать.

Во время постройки крепости Внезапной наш отряд окружала цепь рядовых, а ночью выставлялась и другая цепь, называемая секретною, в которой часовые стояли друг от друга в 20-ти саженях и потом ложились на землю по два в ряд. Это правило осторожности соблюдалось во все время похода и при каждой дневке. В отряде, как выше сказано, находился 8-й Егерский полк, состоявший большею частью из молодых солдат. Этим полком командовал бывший адъютант графа Ланжерона в 1812 году полковник Шульц, молодой, образованный и красивый воин, всеми любимый и уважаемый. Он следовал с полком. Не доходя Андреевской деревни за 40 или 50 верст, Алексей Петрович, изыскивая местность, удобную для постройки на ней крепости, остановил отряд на дневку и, зная молодость солдат 8-го Егерского полка, поехал ночью осмотреть, исправно ли размещена цепь. Заметив, что некоторые солдаты в секретной цепи спят, он пригласил к себе утром рано командира полка Шульца и сделал ему замечание насчет сонливости его солдат. Это замечание сильно подействовало на самолюбие Шульца, и он на другую ночь, пред выступлением отряда после дневки, лично поехал осматривать секретную цепь, взяв с собою батальонного командира майора Ганемана. Едучи верхом перед цепью, они разговаривали между собою по-немецки. Лежащий в секрете рядовой его полка, малороссиянин Яценко, предполагая в темноте, что едут неприятели, сделал из ружья выстрел, которым ранил в пах своего полкового командира. По сделанному выстрелу отряд встрепенулся и закричали “к ружью!" В мгновение ока отряд двинулся к цепи по направлению к выстрелу. Майор Ганеман тут же донес Алексею Петровичу о случившемся, и раненого Шульца, по [8] приказанию Алексея Петровича, принесли к нему в кибитку. По сделании Шульцу перевязки, он приказал позвать к себе рядового Яценко и дал ему два целковых. С рассветом предположено было продолжать поход, но за болезнью Шульца выступление отряда было отложено. К вечеру Шульц был уже в бреду, а утром скончался. Из обозных досок кое-как сколотили гроб, обили его старым шинельным солдатским сукном и через день, в виду неприятелей, похоронили его на кургане с подобающей почестью, с музыкой и со стрельбою из пушек и ружей. После погребения барабаны ударили генерал-марш — и отряд двинулся в поход к предназначенной цели.

Так погиб прекрасный, во цвете лет полковник, которому предстояло много радостного впереди, но:

Жизнь наша — пир с приветной лаской:
Фортуна отворяет зал,
Амур располагает пляской,
Приходит смерть — и кончен бал!

Во время построения крепости Внезапной, именно 18-го августа 1819 года, неприятель, в числе десяти тысяч человек, сделал нападение на крепость и на отряд наш, но мужеством наших храбрых кавказских воинов был отбит с большим для себя уроном. Самую упорную непокорность оказывали жители качкалыковских аулов. Главнокомандующий с отрядом выступил против них из крепости Внезапной и настиг горцев при селении Горячеводском. Истребив их жилища, он вторгнулся во владения коварного врага нашего Сурхая-хана, а далее, направя отряд к с. Лаваши, шел путем почти непроходимым; приходилось употреблять неимоверные усилия для прорубки дремучих лесов. Силою воли и благоразумия Алексей Петрович достиг до Лаваши, где горцы, [9] сосредоточенные в больших силах и возбужденные одним из их предводителей, Амалат-беком, решились защищаться до последней капли крови, под прикрытием возведенных ими огромных завалов. 18-го декабря отряд, под личным предводительством Алексея Петровича, без всякого действия должен был стоять на одном месте до самого полудня, так как в это время был столь сильный в горах туман, что в двух или в трех шагах нельзя было различать предметов. Авангард наш набрел неожиданно на один неприятельский завал и завладел им без выстрела, потому что испуганный неприятель, приняв авангард за штурмующие колонны и убоясь превосходства сил, ретировался. К двум часам прояснилось; горцы, увидя русских, близко подошедших, открыли такой жестокий огонь, что Алексеи Петрович, не откладывая ни минуты, повелел штурмовать завалы. Пук знаков отличия военного ордена, сжатых в руке его, был самою блистательною речью. Войско наше быстро двинулось вперед, штыки склонились грозно стальным гребнем — и толпы горцев обратились вспять, как вихрем гонимое стадо. В с. Лаваши нашли много убитых; все живые выбрались в горы. На третий день после сражения жители с. Лаваши и других аулов явились к Алексею Петровичу с покорною головою, имея на своих шеях повешенные шашки. Алексеи Петрович приказал им непременно поймать и привести к себе возмутителя их Амалат-бека, угрожая в противном случае сжечь все их аулы.

Засим описываю случай, характеризующий и Алексея Петровича, и Амалат-бека, случай, возбуждающий сильное и невольное сочувствие к обеим личностям. Когда Амалат-бек был пойман и, обезоруженный, приведен к ставке Ермолова, Алексей Петрович чрез переводчика приказал спросить его, как он смел возмутить народ против [10] тарковского шамхала, после данной им присяги быть верным России п своему владетелю, шамхалу, и, подняв оружие, предводительствовать изменниками? Амалат отвечал: “Мы виноваты все!” Измена его и предводительство над изменниками были доказаны всеми его одноверцами, сыном Тарковского шамхала, находившимся постоянно в нашем отряде, и уверением лазутчиков, которые постоянно давали знать тарковскому шамхалу о том, что Амалат-бек постоянно возмущал акушинских жителей; то же показывали даже родственники Амалат-бека. Алексей Петрович, не сомневаясь в измене Амалат-бека, приказал его повесить. Когда, чрез переводчика, сентенция была тут же, в присутствии Алексея Петровича, объявлена Амалйт-беку, то осужденный выслушал, невидимому, совершенно равнодушно свой приговор и в предсмертную, страшную для всякого минуту наклонился и стал рукою гладить любимую собаку Алексея Петровича, около него, Амалата, вертевшуюся, восхищался ею и потом, отойдя смиренно от ставки Ермолова, пошел под конвоем насмерть как на пир, без малейшего признака беспокойства или волнения, возводя только черные прекрасные свои глаза к небу. Это обстоятельство так поразило Алексея Петровича, что он тут же сказал: “Да сохранить меня Бог лишить жизни человека с таким возвышенным духом." Казнь заменена была арестом. Впоследствии любимец Алексея Петровича обер-квартирмейстер Евстафий Иванович Верховский, делавший съемку в Дагестане и часто бравший с собою Амалата для указания местности и дорог, упросил Алексея Петровича дозволить ему взять Амалата на свое попечение. Алексей Петрович разрешил, и Верховский, поселив его в своей кибитке, жил с ним как бы с приятелем. Но минута неумолимого мщения приближалась, хотя медленно, но грозно. Верховскому впоследствии был поручен в командование особый [11] отдельный отряд, во время движения которого Амалат-бек постоянно сопровождал Верховского. Однажды, во время движения отряда, Амалат отстал от Верховского и, нагоняя его, сделал выстрел, которым убил своего благодетеля наповал, а сам ускакал в горы, но знакомому ему пути. Такова азиатская кровь! Это случилось после двухлетнего нахождения Амалат-бека при Верховском, когда Алексей Петрович находился уже в Тифлисе.

Возвращаюсь ко времени сражения при селении Лаваши, после которого А. II. отдал следующий приказ:

“Еще наказуя противных, надлежало, воины, вознести знамена наши па вершины Кавказа и войти с победою в ханство Казикумыцкое! Сильный мужеством вашим, дал я вам сие приказание! И вы неприятеля, в числе превосходного, в местах и окопах твердых упорно защищавшегося, ужасным поражением наказали!

Бежит коварный Сурхай-хан — и владения его вступили в подданство Великого нашего Государя! Нет противящихся нам пародов в Дагестане! О делах ваших, храбрые воины, донесу Императору; знает Он и труды воинов и опасности разделял с ними! Генерал Ермолов. 18-го ноября 1819 года.”

Так кончилась знаменитая экспедиция 1819 года. В награду я получил чин подпоручика. Обь этой награде я потому только пишу, что Алексей Петрович не позволял нить водку прапорщикам.

Когда отряд был распущен на зимние квартиры, мы следовали тем же путем, по которому шли и к деревне Андреевской. Проходя мимо кургана, в котором было погребено тело полковника Шульца, отряд остановился, чтобы отслужить панихиду по покойном. Взойдя на высоту кургана, мы были поражены: могила была разрыта и гроб с прахом его украден. У горцев было обыкновение выдавать наших пленных тогда только, когда их выкупают, и в этом случае они предполагали, что и за тело Шульца [12] будет им предложен выкуп. Но мы, отслужив панихиду по покойном, тотчас же отправились в путь, не делая никаких разысканий, во-первых потому, что не было в тощ никакой надобности, а во-вторых, горцы после покорения Дагестана обратились в мирных жителей и на обратном нашем пути оказывали нам усердные свои услуги.

По возвращении А. П. в Тифлис, в конце апреля месяца 1820 года, он получил донесение, что командир 41-го Егерского полка, расположенного в Гурии, полковник Пузыревский изменническим образом убит в горах некиим горцем Коихаре-Гуриалом. Убийство это было сигналом к возмущению имеретинской, мингрельской и гурийской провинций. По этому злодейскому случаю А. П. послал в 44-й Егерский полк следующий приказ:

“Вы лишились, храбрые товарищи, начальника, усердием и службе Великому Государю отличного, попечением о вас примерна го! Жалею вместе с вами, что погиб он от руки подлого изменника! Вместе с вами не забуду, как надлежит отмщевать за гнусное убийство начальника! Я покажу вам место, где жил подлейший разбойник Коихаре-Гуриал; не оставьте камни на камне в сем убежище злодеев, ни одного живого не оставьте из гнусных его сообщников! Требую, храбрые товарищи, дружеского поведения с жителями мирными, кроткими, верными подданными Императора. Приказываю наказывать без сожаления злобных изменников. 28-го апреля 1820 года. Генерал Ермолов.»

В то же время 44-й Егерский полк, с присоединенным к нему одним батальоном Херсонского гренадерского полка и одним батальоном 7-го Карабинерного, под начальством начальника штаба кавказского корпуса генерал-майора Алексея Александровича Вельяминова, был послан в аул, где жил убийца (Враг храбрый, прямодушный во сто раз лучше друга ложного, коварного и не благородного). Мщение совершено: пойманный [13] Коихаре-Гуриал и его сообщники истреблены, а аул за непокорность жителей сожжен дотла.

Полковник Пузыревский изменнически убит в 1820 году, а полковник Верховский, тоже изменническим образом убит тремя годами после Пузыревского. Оба были женихами одной и той же прелестной девушки, Изабеллы. Первый из них изменнически убит пред свадьбой. По прошествии двух лет, Изабелла была невестой Верховского, который, тоже изменнически, за месяц до свадьбы, убит Амалат-беком!

В 1818 году Алексей Петрович, проездом, полюбопытствовал посмотреть ничтожную земляную крепостцу Темнолесскую. Эта крепостца получила такое название потому, что находилась близ непроходимого казенного леса, оберегаемого лесничим N., который проживал в этой крепостце. По приезде А. П., разумеется, все власти представились к нему, в том числе и лесничий N. Поговорив с каждым, он, между прочим, спросил лесничего:

— Ну, как ваш лес процветает?

— Все благополучно, ваше высокопревосходительство, ответил лесничий.

— Опасности ехать нет?

— Никакой, ваше высокопревосходительство.

Напившись чаю и закусив, А. П. поехал по дороге далее, через лес, приказав лесничему себя проводить. Проехав не более версты, он заметил в лесу домик и спросил лесничего:

— Это что за дворец?

— Здесь строят у меня повозочки, ваше высокопревосходительство, ответил лесничий.

У домика стояли две арбы, одна из них уже готовая.

— Хорошо, хозяйственно — сказал Алексей Петрович -- лес хорош. [14]

Далее, проехав еще с полверсты, А. П. опять спросил его:

— А это что за замок? — и указал на избушку.

— Здесь живет угольная команда, ваше высокопревосходительство.

— Прекрасно, любезный. Да ты великий хозяин, сказала Алексей Петрович.

Приехав на станцию, пока перепрягали лошадей, он обратился к лесничему и сказал ему: “Ты, брат, хотя и прекрасный хозяин, но вместе с тем и великий преступник. Как ты осмелился исказить древнюю русскую пословицу: “Чем дальше в лес, тем больше дров.” А во вверенном охранению твоему лесе, наоборот выходит — чем дальше в лес, тем меньше дров.” Отпустив лесничего, он уехал далее. Обстоятельство это дошло и до лесного начальства, которое чрез несколько времени за разные злоупотребления лесничего N. отдало под суд, и он был уволен от службы с тем, чтобы никуда его не определять. Прошло около 20-ти лет. Именованный лесничий, в 1838 году, когда Алексей Петрович был в Петербурге, как-то пронюхал, что я один из приближенных кт нему лиц, отыскал меня и явился ко мне с просьбою, чтоб я, во спасение его и огромного его семейства, упросил Алексея Петровича о помиловании, так как он находится в бедственном положении, не имея права никуда определиться, и что если Алексей Петрович слово скажет графу Закревскому, то его определят на службу. По добродушию, я взял от него докладную записку и сказал ему: “хорошо, я покажу Алексею Петровичу эту записку; но вряд ли он возьмется исполнить вашу просьбу; что можно — сделаю; прощайте." Лесничий ушел вместе с прелестною своею 17-ти-летнею дочкой, которую он привел с собою, вероятно, для большого убеждения меня к склонению принять [15] участие в его просьбе. На другой день Алексей Петрович, как бы легок на помине, в 8 часов утра приехал к нам и, находясь в хорошем расположении духа, шутил и на балконе пил с нами чай. Воспользовавшись его веселостью, рассказал ему о просителе, который вчера меня атаковал. Алексей Петрович спросил: “какой такой лесничий?" Я с балкона побежал в кабинет, отыскал докладную записку, принес и подал ее. Алексей Петрович начал читать записку лесничего. Во время чтения он улыбался и часто говорил: “помню, помню;" по прочтении же записки, отдавая ее мне, сказал: “Ну брат, Николай, утешь его и скажи, что я сам отставлен от службы с тем, чтобы впредь никуда не принимать. Здесь, брат, ходатайства исполняются только тех, которые в свою очередь могут исполнить ходатайства других."

Н. Цылов.

Текст воспроизведен по изданию: Эпизоды из боевой жизни Алексея Петровича Ермолова на Кавказе в 1818, 1819 и 1820 годах // Кавказский сборник, Том 19. 1898