ДУБРОВИН Н. Ф.

КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА

В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРОВ НИКОЛАЯ I И АЛЕКСАНДРА II

V

Состояние края в начале 1838 года. — Боевые средства главнокомандующего. — Водворение поселений на линии. — Усиление укреплений. — Утверждение наше на Черноморском берегу. — Заложение укреплений: Навагинского, Вельяминовского, Тенгинского и Новороссийска. — Набеги генерала Засса за Кубанью и их результаты. — Положение Дагестана. — План действий на 1839 год. — Лезгинская кордонная линия и ее назначение. — Устройство Черноморской береговой линии. — Заложение фортов: Головинского, Лазарева и Раевского. — Действия в Чечне и Дагестане. — Взятие штурмом укрепления Ахмет-тола и аула Саясани. — Рассеяние полчищ Шамиля при сел. Аргуана. — Блокада Ахульго. — Действия Самурского отряда. — Занятие с боя Аджиахурских высот. — Постройка Ахтинского и Тифлисского укреплений. — Осада и штурм Ахульго. — Бегство Шамиля. — Результаты экспедиции. — Действия за Кубанью. — Устройство укрепления Зассовского, послужившего основанием Лабинской линии.

Высочайшим приказом 30 ноября 1837 года командиром отдельного кавказского корпуса был назначен генерал-лейтенант Головин 1-й. Прибыв в Тифлис в половине марта 1838 г., он нашел край в следующем виде: так называемая Черноморская береговая линия была еще только в зародыше и пространство между укреплениями Ново-Троицким и Св. Духа, оставаясь открытым, представляло горцам много пристаней, для свободного сообщения с Турцией и тайными врагами России. — Англичане, турки, польские выходцы свободно высаживались на Черноморском берегу и доставляли горцам порох, железо, свинец, серу и проч. Снабжаемые боевыми припасами и обнадеживаемые помощью извне, горцы употребляли все усилия, чтобы воспрепятствовать нам утвердиться на берегу Черного моря и с этою целью постоянно угрожали вторжениями в Черноморию и на Кубанскую линию, составлявшую часть Кавказской линии. — Возведенная в 1837 году Ольгинско-Геленджикская укрепленная линия и поселение, водворенное возле Анапы, для покорения горцев, живших по берегу моря от Анапы до Геленджика, не оправдали ожиданий. Гарнизоны Абина и Николаевского укреплений оказались постоянно блокированными, а поселяне у Анапы принуждены были день и ночь стоять под ружьем и почти отказаться [104] от сельских работ. Лучше других пунктов линии было обеспечено Черноморское казачье войско, как по прямому направлению нижней Кубани, так и по значительной глубине и ширине этой реки. Собственно же Кубанская линия, по своему вогнутому положению, затрудняла защиту и давала горцам возможность, собравшись на р. Лабе или на р. Белой, одновременно угрожать всем пунктам и станицам от Усть-Лабы до Кисловодской линии. Даже и Военно-грузинская дорога, между Екатериноградом и Владикавказом не была достаточно обеспечена и сообщение производилось не иначе как под прикрытием пехоты с артиллерией.

На р. Сунже было тогда два укрепления: Назран и Грозное, не связанные, однако же, между собою промежуточными пунктами и не препятствовавшие чеченцам, жившим по берегу р. Терека, иметь постоянные сношения с враждебным нам населением и быть проводниками хищников.

Укрепления, построенные на р. Аргуне — Умахан-юрт и на земле кумыков — Внезапная и Тиш-Кичу, не защищали кумыков и не упрочивали сообщения Грозной с вновь устроенною тогда, на р. Сулаке, Миятлинскою переправою.

Возведение укрепления у Темир-Хан-Шуры с штаб-квартирою Апшеронского полка, не обеспечивало вполне шамхальские владения от набегов из-за Сулака и не упрочивало сообщения вдоль берега Каспийского моря, через Дербент.

Занятие нами Хунзаха и устройство там укрепления поставило нас в Дагестане в совершенно новое положение. Доставляя нам важную и единственную центральную позицию в горах, с которой мы могли действовать по радиусам, укрепленный Хунзах делал войну с горцами сложнее и упорнее. Утвердившись почти в самом центре враждебного населения, мы с большими затруднениями содержали войска в Кайсубу и Аварии, за высокие цены и с еще большими затруднениями должны были снабжать их [105] продовольственными и боевыми припасами, поддерживать и охранять трудные сообщения в горах и иметь сильные резервы на случай значительного сбора неприятеля, узнать о котором заранее было не легко. После кубинского возмущения в южном Дагестане было также не покойно, а верхняя Табасарань и Каракайтаг были в открытом неповиновении. Пользуясь этим, Шамиль указывал всем мусульманам на занятие Аварии нашими войсками, как на начало безвозвратного порабощения горцев и уничтожение ислама. Это указание казалось настолько правдоподобным и опасным для туземного населения, что племена, разделенные между собою природою, языком и обычаями, но связанные единством религии, соединялись вместе и добровольно признавали над собою власть имама.

По южную сторону главного Кавказского хребта также было неспокойно. Мусульманские провинции, образованные из прежних ханств, были наполнены шайками разбойников и проезд по дорогам был небезопасен даже в окрестностях Тифлиса. Население этих провинций было ненадежно и требовало постоянного напряженного внимания со стороны русской власти. Джарские лезгины были враждебны нам и нередко вторгались в долину р. Алазани; осетины волновались и оказывали неповиновение поставленным над ними властям, а в Абхазии происходила междоусобная война и борьба партий. Словом, весь Кавказский край, за исключением христианского населения, требовал вооруженного надзора и самых энергических действий для его успокоения.

Боевые средства главнокомандующего были весьма ограничены и состояли: из отдельного Кавказского корпуса, в состав которого входили: Кавказская гренадерская резервная бригада, 19-я и 20-я пехотные дивизии с их полевой артиллерию, Нижегородский драгунский полк и несколько сотен линейных казаков. Для местного обеспечения края имелось 10 кавказских, 16 грузинских и 10 черноморских линейных баталионов, линейное и черноморское [106] казачьи войска. Входившие в состав корпуса донские казачьи полки все без исключения находились на пограничных кордонах и на внутренних постах, по дорогам. Все иррегулярные войска были в большом некомплекте, а горная артиллерия только в зародыше.

Ограниченность сил заставила принять побочные меры для обеспечения Военно-грузинской дороги водворением на ней военного поселения, а на правом берегу реки Терека учредить кордонную линию по направлению от Владикавказа до Моздока. По Военно-грузинской дороге были устроены два военных поселения Александровское и Николаевское, по 100 дворов каждое, из женатых нижних чинов регулярных войск и четыре станицы: Пришибская, Урухская, Ардонская и Архонская, в которых поселены женатые казаки двух малороссийских казачьих полков. На кордонной линии между Владикавказом и Моздоком возобновлены редуты Елизаветинский и Константиновский, на речке Курпи водворен аул в 90 дворов из осетинских переселенцев и на р. Тереке — аул узденя Анзорова дворов до ста.

Главное внимание и усилия в 1838 году были обращены на утверждение наше на восточном берегу Черного моря и устройство на важнейших пунктах оного укреплений. Собранный с этою целью у укрепленного Сухум-Кале отряд генерал-маиора Симборского 12 13-го апреля высадился у устья реки Сочи, в земле убыхов, самого воинственного племени, и после трех часового ожесточенного боя овладел местом, избранным для будущего укрепления.

21-го апреля, в день рождения Императрицы, было заложено укрепление, названное Навагинским. Постройка этого форта сопровождалась упорным сопротивлением горцев и постоянными их нападениями.

Несмотря на то, работы в форте были окончены 28-го [107] июля и в гарнизоне Навагинского укрепления было оставлено 357 челов., а на вооружении его поставлено 14 орудий и 2 мортиры. Укрепление было обеспечено годовою пропорциею продовольствия и значительным количеством боевых припасов.

В то время, когда работы по возведению форта Навагинского были в полном ходу, в Тамани сосредоточился другой отряд 13 под начальством генерал-маиора Раевского, временно командовавшего войсками на Кавказской линии, за смертью генерал-лейтенанта Александра Александровича Вельяминова 2-го.

7-го мая войска были посажены на суда и в полдень 12-го числа высадились в устье р. Туапсе. Каждый шаг вперед оспаривался абадзехами, нападавшими на наши колонны с большою стремительностью и беспокоившими нас днем и ночью. В обеспечение от неприятельских нападений пришлось место высадки и расположения войск обнести со всех сторон высокою засекою. После расчистки леса на пушечный выстрел, 22 мая, в день Св. Троицы, было освящено место, а затем заложено укрепление названное Вельяминовским, в память заслуг бывшего начальника Кавказской линии. К 1-му июля, укрепление было совершенно окончено и в этот день произведен был с его верков 101 салютационный выстрел. 3-го июля прибыл в укрепление генерал-лейтенант Головин, а за ним генерал-лейтенант Граббе, назначенный на место Вельяминова начальником войск на Кавказской линии и в Черномории.

Оставив в Вельяминовском укреплении гарнизон 14 под командою маиора Середина, генерал Головин, 10-го июля, с остальными войсками сел на суда и в тот же [108] день прибыл к устью р. Шапсуго, где и высадился. Окружив лагерное место засекою, войска приступили к работам по расчистке леса, и к 20 августа укрепление, названное Тенгинским, было окончено и освящено. Оно состояло из земляного бруствера с бойницами и амбразурами.

Одновременно с этими работами корпусный командир осмотрел береговую линию и нашел, что Суджукская бухта при устье р. Цемеса представляет весьма удобный и со всех сторон закрытый рейд. По его ходатайству Высочайше повелено было устроить там крепость, военный порт и адмиралтейство для крейсирующей эскадры у восточного берега Черного моря. Основание этой крепости, названной Новороссийском, положено в том же году построением одного форта и блокгауза.

Все эти действия сильно озабочивали горское население. Видя в постройке береговой линии укреплений прекращение сношений с единоверною им Турциею и возможность получения оттуда боевых и других припасов, горцы решились противиться тому всеми силами. Нападая отчаянно на наши десантные отряды и желая отвлечь наше внимание и силы, они в то же время производили набеги и на нашу линию. В апреле партия абадзехов намерена была возмутить и увлечь в горы мирные три Лабинские аулы, прорваться через Кубанскую кордонную линию и хищничать в наших пределах. Осенью они задумали овладеть Усть-Лабинскою или Воронежскою станицами, но обе попытки их были предупреждены смелыми набегами генерала барона Засса, появлявшегося в их пределах прежде, чем они успевали собраться. С небольшими летучими отрядами барон Засс смело врывался в неприятельскую землю и тем обеспечил Кубанскую линию от набегов племен, живших между Кубанью и Лабою. Он привел к покорности многие мелкие племена 15, выселил их на плоскость и перенес свои набеги за р. Белую, на р. Пшеху и в Курджипское [109] ущелье. Создав себе легендарное имя среди горцев, барон Засс отодвинул непокорные аулы на такое расстояние от кордона, что внезапные вторжения горцев в наши пределы стали трудно исполнимы. Вслед затем он предложил перенести наш кордон с Кубани на Лабу, вместе с заселением казачьими станицами всего пространства от Тамовского аула до впадения Лабы в Кубань. Такое предложение вело к действительному покорению горцев: мы отодвигали их на сотню верст, овладевали их территорией и теснили их к бесплодным горам. Император Николай Павлович совершенно разделял такой взгляд и на предположение о способах действий в будущем году между прочим написал: Вести дело так, «чтобы, сделав шаг вперед, отнюдь назад не идти». К сожалению, предложение Засса, в виду безотлагательной необходимости действий против Шамиля, было отложено на неопределенное время, а между тем без подобной меры все предпринимаемые нами экспедиции не приводили ни к каким результатам: мы разбивали партии неприятеля, уничтожали их аулы, брали аманатов, вызывали со стороны войск нечеловеческие труды, тратили массу денег и с возвращением на линию лишались плодов одержанных побед. Горцы быстро восстановляли разоренные жилища, вновь собирались на хищничество и, не стесняясь выданными аманатами, не исполняли данных обещаний.

Так было всюду, так было и в Дагестане. И здесь действия 1838 года имели частный характер и ограничивались: 1) окончательным усмирением возмутившихся в прошлом году Кубинских жителей; 2) прекращением возникших волнений в Шекинской провинции; 3) уничтожением селения Миатлы, служившего притоном скопищ Шамиля, затруднявшего сообщение наше с линией, через Внезапную; 4) возведением мостового укрепления Зыряны на Аварском койсу, на пушечный выстрел выше укрепленной переправы, устроенной в 1837 году, [110] и, наконец, 5) разработкой дорог в Аварии, от Шуры до Зырян, от Хунзаха до сел. Гоцатль и проч.

Левый фланг линии и северный Дагестан в продолжение всего лета оставались почти совершенно обнаженными, и Шамиль беспрепятственно возмущал население и упрочивал свою власть в горах. Чтобы положить предел распространению его власти необходимо было уничтожить разрушенное в 1837 году, но вновь занятое и сильно укрепленное жилище имама Ахульго, из которого, по центральности его положения 16, Шамиль настолько угрожал сообщениям Шуры с Хунзахом и Внезапною, что для прикрытия наших транспортов приходилось назначать сильные колонны из трех родов оружия. Независимо от уничтожения Ахульго, признавалось необходимым утвердиться хотя в одном пункте на Андийском койсу, чтобы, владея обоими берегами этой реки, иметь возможность открыть сообщение Аварии с землею салатавцев и удерживать в страхе Гумбет и Андию.

Одновременно с этим для упрочения спокойствия в южном Дагестане, решено было утвердиться на Самуре, учредить по его течению укрепленную линию и открыть сообщение между верховьями этой реки и Элисуйскими владениями. Подчинив вольные самурские общества и положив преграду распространению беспорядков из Дагестана в мусульманские наши провинции, мы получали возможность действовать во всякое время в Дагестане, опираясь на укрепления самурской линии.

Таким образом военно-политическое положение края требовало усиленных действий в северном и частью в южном Дагестане, и упрочения нашей власти на восточном берегу Черного моря. С этою целью весной 1839 года были сформированы два отряда: 1) для операций на юге, в вольных обществах собирался у сел. Хазры: [111] самурский отряд 17, под личным начальством генерал-лейтенанта Головина, и для действий на севере, против Шамиля, сосредоточивался у креп. Внезапной — чеченский отряд 18, под начальством генерал-лейтенанта Граббе.

Еще в 1830 году для прекращения прорыва хищников в Кахетию, у главных выходов из гор было учреждено 12 постов 19, составивших лезгинскую кордонную линию. Впоследствии линия эта была разделена на три дистанции: бежаньянскую, белаканскую и закатальскую, но мало удовлетворяла своему назначению, главным образом, потому, что наши посты были расположены у подошвы главного Кавказского хребта, оставляя впереди себя главные ущелья и другие проходы открытыми для вторжения хищников.

В 1839 году для лучшего обеспечения Кахетии и Джарской области от набегов хищников решено было занять два пункта, через которые проходили главные пути: гору Акимал, против Закатал, и другой пункт против Бежаньян или Лагодехского ущелья. В каждом из этих пунктов предполагалось поставить роту или две и по 300 человек милиции. Наконец, возведение укреплений на берегу Черного моря было возложено на особый десантный отряд 20, собиравшийся у Тамани, под начальством генерал-лейтенанта Раевского.

23-го апреля прибыла к Керченскому проливу эскадра Черноморского флота и 28 числа войска были посажены на суда. Задерживаемая то штилем, то противными ветрами, эскадра только с рассветом 3-го мая подошла к берегу устья р. Субаши и спустила гребные суда. [112] Следившие за движением эскадры, горцы собрались в значительных силах и на равнине под вековыми деревьями, несколько сот человек стояли на коленях и молились. Все предвещало упорное сопротивление со стороны неприятеля, тем не менее под прикрытием огня с флота гребные суда с десантом двинулись к берегу. Удачное действие морских орудий заставило горцев очистить устроенные ими завалы, и к вечеру высадка была окончена.

На следующий день, под огнем неприятеля, приступлено было к рубке леса, и 12-го мая началась постройка укрепления, названного фортом Головинским.

Несмотря на упорное сопротивление неприятеля, на частые и проливные дожди и неудобный грунт, работы продолжались, и к 30-му июня укрепление было окончено и вооружено. 3-го июля подошла эскадра и началась посадка на суда; сильный прибой мешал нагрузке тяжестей и артиллерии; но, наконец, в ночь на 7-е июля эскадра снялась с якоря и в 8 часов утра была против р. Псезуапе. В тот же день была произведена высадка и приступлено к расчистке лагерного места. 12-го июля был заложен здесь форт Лазарев.

Необыкновенная жара, доходившая на солнце до 47°, а в тени до 32° по Реомюру, отразилась гибельно на гарнизонах всех укреплений береговой линии. В отряде считалось до тысячи больных, а к концу августа число это дошло до 2 тысяч человек. В войсках появилась цинга, развивавшаяся во время пребывания их в болотах Черномории. Все эти обстоятельства замедлили работы, и лишь к концу августа укрепление было готово. 30-го августа началась посадка войск на суда и 31-го числа эскадра снялась с якоря.

Высадившись у крепости Анапы, отряд перешел на р. Мескагу, где и было заложено укрепление, названное фортом Раевского. К 18-му октября укрепление было окончено и вооружено и служило промежуточным пунктом между Анапою и Новороссийском.

Таким образом, к осени 1839 года береговая линия [113] была довершена окончательно и разделена на два отделения: первое от устья Кубани до форта Навагинского, и второе от этого укрепления до границ Мингрелии. Сюда же были присоединены Абхазия и Цебельда, с расположенными там войсками. Начальником всей Черноморской береговой линии был назначен генерал-лейтенант Раевский.

Горцы не могли свыкнуться с появлением наших укреплений на их территории и, подстрекаемые англичанином Бэлем, произвели ряд нападений на укрепление Навагинское. Хотя нападения эти каждый раз были отбиваемы храбрым гарнизоном, но они указывали на то, что береговой линии придется в будущем выдерживать упорную борьбу с многочисленным и воинственным населением.

Между тем, по недостатку времени и ошибочному расчету, укрепления не получили достаточно сильных и прочных профилей и не имели сильных гарнизонов, к тому же ослабляемых болезненностью.

В общем итоге оказалось, что действия наши на Черноморском берегу, как не обеспеченные надлежащим образом, были для нас также скоро потеряны, как безрезультатны были последствия похода чеченского отряда в северном Дагестане.

Пока мы готовились к экспедиции, Шамиль в феврале 1839 года собрал в Чиркате пятитысячное скопище, успел сжечь несколько аварских селений, произвести нападение на Унцукуль, многолюднейшее из койсубулинских селений, и, возвратившись в Ахульго, отправил в Чечню несколько сотен своих мюридов, для поддержания преданного ему Ташав-хаджи. Вместе с тем, желая преградить доступ к своей резиденции, имам, сильно укреплял гумбетовское селение Аргуани, на пути из Салатау в Ахульго, разрушил спуск с крутой горы Соук-Булах и, для отвлечения нашего внимания, 4-го мая напал на покорное нам сел. Ирганай и увел жителей в [114] горы. Одновременно с этим сподвижник имама, Ташав-хаджи, заняв с. Мискит (на р. Аксае), начал строить укрепление в урочище Ахмет-Тала, среди дремучего леса. Опираясь на это укрепление и пользуясь удобным моментом он мог броситься на любой пункт Сунженской линии или Кумыкской плоскости. Получив известие о сборе войск у креп. Внезапной, Ташав стал собирать ополчение из Ичкерии, Аргунского ущелья и просил помощи у Шамиля. Последний, поняв всю выгоду иметь .сильную партию на нашем левом фланге, составил удачный план действий, задерживая нас с фронта при движении к Ахульго, отстаивая каждый клочок земли, он намерен был завлечь нас в горы, а затем предоставить Ташав-хаджи выйти в тыл, на наши сообщения. Углубившись слишком в горы, мы не имели бы никаких средств отразить Ташав-хаджи, и он мог безнаказанно хозяйничать и на Кумыкской плоскости, и на линии. Такое положение неприятеля изменяло всю программу наших действий.

По составленным первоначально предположениям, чеченский отряд должен был двинуться сначала против Шамиля и лишь осенью в Ичкерию. Соображение это было основано на том, что летом действия в лесистой Чечне сопряжены с большими потерями и, наоборот, в Дагестане трудно оперировать осенью. Теперь же обстоятельства заставляли генерал-лейтенанта Граббе двинуться сначала в Чечню, уничтожить скопище Ташав-хаджи и затем уже, обеспечив свою операционную линию, двигаться через Салатау и Гумбет против Шамиля.

Успех предприятия основывался на внезапности нападения, и потому войска двигались ночью налегке, с одними вьюками, а для раненых было взято по одной повозке на баталион.

Выступив в ночь с 9-го на 10-е мая, отряд 21 разделился на две части: колонна полковника Лабынцова, из [115] двух баталионов, сотни казаков и 2-х горных орудий, переправилась через р. Яман-су и двинулась прямо через лес, а остальные войска направились через старый Аксай. Полковник Лабынцов скрытно подошел почти к самому укреплению, а главная колонна остановилась у старого Аксая и обе ждали рассвета. Не ожидая нападения с нашей стороны, неприятель не принял никаких мер осторожности и тем дал нам возможность с малыми потерями овладеть весьма сильным укреплением. Последнее было построено на возвышенном холме, между глубокими и лесистыми оврагами и состояло из квадратного редута с бревенчатою башнею — редюитом — посредине. Наружную ограду составляли две стены, промежуток между которыми был засыпан землею. Лес вокруг укрепления был вырублен на ружейный выстрел, а из огромных деревьев и пней устроено несколько рядов завалов, запиравших все доступы и дороги. При малейшем сопротивлении неприятеля, овладение таким укреплением могло стоить нам очень дорого, но нападение произведено было так внезапно, что Ташав-хаджи был застигнут среди глубокого сна. После нескольких картечных выстрелов, наши егеря бросились на укрепление, а одна рота со спешенными казаками пошла в обход густым лесом. Этот маневр навел панику, и горцы искали спасения в лесу. Занятый редут был тотчас же зажжен. Густой дым, клубившийся над лесом, был сигналом для движения, как наших главных сил, так и сбора чеченцев с разных окрестных деревень. Засевши в завалах и лесу, они открыли огонь по колонне Лабынцова, стоявшей на открытой поляне, на ружейный выстрел от опушки леса. Разделив войска на три колонны, генерал Граббе двинул их в атаку с фронта и обоих флангов, а всю горскую милицию в обход леса справа. Заметив обходное движение конницы, чеченцы не выдержали и искали спасения в бегстве.

Преследуя неприятеля, Граббе направился через сел. Балан-су к Саясану, — главному опорному пункту [116] Ташав-хаджи. Выдерживая постоянный и упорный бой, войска наши жгли все встречающиеся на пути аулы, взяли штурмом Саясаны, разрушили его укрепления, сожгли самое селение и, долиною Яман-су, 15-го мая возвратились в свой лагерь у креп. Внезапной.

Ташав-хаджи бежал в Беной, сильно поколебав свою популярность, и многие аулы изъявили желание покориться. Покорность эта была, конечно, вынужденною, но можно было надеяться, что покорившиеся хотя на некоторое время останутся спокойными, не станут хищничать на линии, и, не опасаясь за свой тыл, нам можно будет перенести свои действия в северный Дагестан и уничтожить резиденцию Шамиля.

К Ахульго вели два пути: из Темир-Хан-Шуры через Аварию и Койсубу и из Внезапной, — через Салатау и Гумбет. Первый был вполне обеспеченный, самый короткий и легкий; второй более дальний, трудный и по землям непокорных племен 22. Генерал Граббе избрал последний путь, на том основании, что признавал необходимым прежде взятия Ахульго, разбить горцев везде, где удастся их встретить, уничтожить их самоуверенность, поколебать веру их в силу Шамиля и лишить его содействия обществ всей левой стороны Андийского койсу.

Сверх того поражение неприятеля в Салатау и Гумбете должно было обеспечить спокойствие на линии, у кумыков и в шамхальстве.

21-го мая чеченский отряд выступил из Внезапной и, перевалив через хребет, отделяющий Салатау от земли кумыков, расположился лагерем в долине реки Тала-су, между селен. Инчхе и Костала. В распоряжении генерала [117] Граббе было 6,616 челов. 23 при 16 орудиях; сведений о неприятеле почти не имелось и до Теренгульского оврага горцы оказывали весьма малое сопротивление.

Заняв фланговую позицию с 4 т. человек, Шамиль имел в виду, при движении нашем на Соук-Булах, ударить нам в тыл. Сознавая, что победа над Шамилем должна произвести громадное впечатление на горское население и на дальнейшие наши действия, Граббе, несмотря на неприступность позиции неприятеля, решился штурмовать ее. Обходное движение наших колонн с обоих флангов заставило неприятеля, после незначительного сопротивления, оставить позицию. Горцы разбежались в разные стороны, а Шамиль отправился в Чиркат. Присоединив к себе 3-й баталион Апшеронского полка, доведший численность отряда до 8 т. человек, генерал Граббе направился через сожженный Буртунай на перевал Соук-Булаха. «17 верст подъема по голым каменистым утесам едва проходимою тропинкою, которую с огромными усилиями приходилось разрабатывать чуть не на каждом шагу, не перестававший дождь, недостаток в воде и топливе, по мере подъема усиливавшийся холод, гололедица в мае месяце и, наконец, снег на вершине Соук-Булаха, — вот те невзгоды, с которыми пришлось бороться нашим войскам» во время двухдневного перехода 25-го и 26-го мая. Мало того, взобравшись на вершину горы, отряд в течение двух суток принужден был оставаться в снегу, пока разрабатывался спуск порохом и киркою.

Спустившись с высоты, чеченский отряд вступил в Гумбет и в дальнейшем движении встретил большие затруднения. Местность известна была нам только по расспросам и чрезвычайно гориста: крутые и глубокие балки, почти отвесные хребты требовали разработки спусков и подъемов. Часто и разработанная дорога была так узка, что [118] походила на тропинку для одиночных пешеходов. Трудности пути замедляли движение и лишь 30-го мая отряд подошел к сильно укрепленному селению Аргуани. Здесь Шамиль сосредоточил до 16 т. человек и решился остановить дальнейшее движение отряда. Положение последнего было довольно затруднительно, так как в случае неудачи мы имели в тылу дефиле, отступление по которому под натиском многочисленного врага было почти невозможно. Оставалось во что бы то ни стало овладеть селением. Решаясь штурмовать Аргуани, Граббе направил главные колонны на оба неприятельских фланга, причем начальникам колонн, полковникам Лабынцову и Пулло приходилось самим отыскивать по горам и оврагам тропинки, ведущие к селению.

В пять часов вечера 30-го мая был открыт огонь из наших орудий и вслед за тем войска двинуты на штурм, окончившийся только к рассвету 1-го июня. Бой сопровождался теми явлениями, которые обыкновенно бывают при штурмах селений, т. е. солдаты разбрелись по домам, дрались и кучками, и в одиночку. В одном месте поджигали дома, в другом пробивали крышу и бросали внутрь горючие вещества и гранаты, или работали штыками в кривых и узких улицах. Следить за ходом боя или руководить им не представлялось никакой возможности и об успехе его можно было судить только по бегству горцев.

Двухдневный блистательный бой вывел из строя 30 офицеров и 611 нижних чинов; потеря неприятеля доходила до 2 тыс. человек. Селение Аргуани, состоявшее более чем из 500 сакль, было разрушено и частью сожжено. Взятие Аргуани открыло нам свободный путь к Ахульго, где заперся Шамиль с самыми преданными ему мюридами. 5-го июня отряд занял Чиркат почти без выстрела; жители поспешно перебрались на правый берег Андийского койсу и зажгли за собою мост. Вечером 6-го числа Граббе узнал о появлении на Арактау милиции хана мехтулинского, которому приказано было овладеть мостом у Ихали и [119] действовать по направлению к Ашильте. Сюда же должен был прибыть и шамхал Тарковский со своим ополчением, для обеспечения транспорта, шедшего из Шуры, с конвоем из 2 баталионов и двух орудий под начальством полковника Попова. Прибытие этого транспорта было важно потому во-первых, что отряд нуждался в продовольствии, а во-вторых, необходимо было открыть сообщение с Шурою через Зыряны, так как путь, по которому следовал Граббе, был отрезан горцами. Желая скорее войти в связь с вспомогательными отрядами и транспортом, генерал Граббе сформировал летучий отряд флигель-адъютанта полковника Катенина и поручил ему следовать к Ашильте на соединение с Мехтулинским ханом. Восстановив Сагрытлоский мост и переправившись на правый берег Койсу, Катенин 9-го июня занял Ашильту и соединился с ханом. На следующий день доставлено к отряду Граббе несколько вьюков провианта, причем, за отсутствием моста, кули были перетянуты через реку на веревках.

К вечеру 11-го июня мост у Чирката был готов и устроен по образцу «кавказских мостов», т. е. без промежуточных устоев. У Чирката река имеет до 20 сажен ширины, значительную глубину и необыкновенную быстроту течения; грунт дна настолько каменист, что вбивать сваи было невозможно, и таким образом, опираясь лишь на оба берега, мост не мог быть прочен. Переправлять артиллерию по мосту было опасно и орудия перетягивали на канатах людьми. Мост был прикрыт двойным тет-де-поном из наскоро устроенных завалов и для охранения его оставлены две роты Апшеронского полка. 12-го июня отряд перешел на правый берег р. Койсу и с этого дня началась блокада и осада Ахульго.

Два утеса, разделенные глубоким ущельем р. Ашильты и с трех сторон омываемые Андийским койсу с отвесными и каменистыми берегами — составляли Старое и Новое Ахульго. К югу от нового Ахульго возвышалась отдельная остроконечная вершина с башнею, названною Сурхаевой. [120] Для сообщения между утесами, где они сближались друг с другом, над пропастью в 20 саж. глубины было перекинуто несколько бревен; такой же мост был устроен и через Койсу у Старого Ахульго.

События 1837 года заставляли Шамиля не очень полагаться на суровую природу и не пренебрегать искусственными средствами для защиты. Два узких гребня, которыми оба Ахульго примыкали с юга к окрестным горам, были защищены каменными постройками с глубоким рвом впереди. В Новом Ахульго за передовою башнею были две каменные сакли с бойницами, соединенные траншеею и обстреливавшие перекрестным огнем то небольшое пространство, по которому возможно было движение к замку, в случае падения Сурхаевой башни. Передовые постройки были соединены крытыми углубленными ходами с задними утесами, где находились жилища, все сакли были углублены в земле и скрыты за изгибами местности, а края и скат утесов усеяны множеством завалов и подземных сакль. К выгодам обороняющегося надо отнести еще и то, что местность не дозволяла нам выгодного расположения сильных батарей для бомбардирования.

В Ахульго находилось до 4 тыс. душ обоего пола, из них около тысячи под ружьем. Считая и этих сил недостаточными для защиты, Шамиль отправил наиболее преданных ему наибов для сбора ополчения в Богуляле, Ихали и Анди.

Ограниченность наших сил заставила генерала Граббе отказаться от полной блокады и ограничиться обложением замка с юга. Произведенная рекогносцировка показала, что о штурме без предварительной подготовки нечего было и думать, а при полной блокаде, вследствие пересеченной местности нельзя было установить между частями взаимной поддержки в случае неприятельских вылазок.

Тем не менее блокада с одной стороны являлась совершенно бесполезною, потому что Шамиль тотчас же восстановил переправу через Койсу и вошел в сношение с [121] преданными ему обществами, от которых получал подкрепления и продовольствие. Мало того, он занял опять Чиркат, стал на нашем сообщении и каждую ночь беспокоил наше мостовое прикрытие. Между тем расположившийся на правом берегу блокирующий отряд уперся своими флангами в Койсу и 13-го числа приступил к осадным работам. Для бомбардирования замка было устроено пять батарей из туров, наполненных каменьями. Недостаток земли и скалистость грунта крайне затрудняли устройство ходов сообщений и ведение осады. Чтобы стеснить гарнизон, приказано было выставленные по всей линии посты подвигать постепенно вперед и располагать их за изгибами местности. Крайняя разнообразность последней была причиною того, что войска долго не могли с нею ознакомиться и действовали наугад, тогда как горцы пользовались каждою складкою и были для нас невидимы. Особенно вредила нам Сурхаева башня, командовавшая местностью. Для ослабления ее действия мы не имели орудий соответственных калибров, и горцы легко исправляли все повреждения, производимые нашими полевыми орудиями, а между тем бомбардирование поглощало массу зарядов, доставляемых с большим затруднением. Все запасы подвозились на вьюках и в весьма ограниченном числе через Зыряны и Цатаных. Конвоирование их значительно ослабляло отряд и генерал Граббе принужден был просить корпусного командира прислать ему подкрепления из Самурского отряда.

Выступив в конце мая из укрепления Хазры, Самурский отряд двинулся вверх по р. Самуру. Встречая во многих местах завалы и засады, отряд хотя и встречал сопротивление со стороны неприятеля, но беспрепятственно дошел до Аджиахурских высот, на которых собрались значительные скопища горцев, не без основания полагавшихся на неприступность высот. По всему гребню гор были устроены неприятелем большие завалы из камней с тем, чтобы скатывать их при наступлении атакующих по единственной пешеходной тропе, могущей только с [122] большим затруднением служить для движения вьюков. За завалами засело до 6000 человек лезгин, готовых к упорному сопротивлению.

Овладение такою позициею представляло не малые затруднения и не могло совершиться без значительной потери. Тем не менее 31-го мая был назначен штурм и войска разделены на три колонны. Между тем генерал Головин, осматривая накануне лично позицию неприятеля, убедился, что ключом ее служат верхние завалы, примыкающие к утесу горы Шах-дага. Он приказал Тифлисского егерского полка полковнику Берзулю, с наступлением ночи, подвести сколь возможно ближе к завалам стрелковую цепь, и если заметит оплошность горцев в охранении их, то овладеть этими преградами до наступления утра.

Вскоре после пробития вечерней зари все три верхние завала были взяты, и, захваченные врасплох, горцы едва успели сделать несколько выстрелов. Они бежали с одним только оружием, оставив на месте свои пожитки, бурки и не окончив начатого ужина. С рассветом оказалось, что аджиахурская позиция была оставлена защитниками и в зрительные трубы можно было видеть, как все народонаселение долины спасалось по горным тропам в наиболее удаленные горы.

С преодолением такой преграды, служащей ключом для всей местности, лежащей по долине верхнего Самура и его притоков, наши войска уже не встречали препятствий, и 5-го июня самурский отряд занял без выстрела Ахты — главное селение края. Старшины окрестных селений явились с покорностью и просили о пощаде. Даровав им последнее, корпусный командир приступил к возведению сильных укреплений: одного у селения Ахты, названного Ахтынским, а другого в Аджиахурском ущелье, названного Тифлисским.

Действия самурского отряда были в высшей степени важны. Первым плодом их было учреждение Самурского округа, устройство укрепленной линии по Самуру; открытие сообщения, посредством этой линии, через Рутул, с [123] Элисуйскими владениями; и, таким образом, совершенное разобщение мусульманских наших провинций с лезгинскими племенами Дагестана. Затем, последовало прочное водворение спокойствия не только в Шекинском ханстве и Кубинской провинции, но и во всем соседнем крае. С другой же стороны, приобретение непосредственного влияния на Казикумухское и Кюринское ханства, открытие возможности во всякое время свободно действовать в самых недрах Кавказа, опираясь на укрепления Самурской линии, и, наконец, сокращение на 300 верст летнего пути между Грузиею и Дагестаном, — все эти крайне важные результаты можно, по всей справедливости, приписать единственно занятию стратегического пункта на верховьях Самура прочным укреплением, устроенным при селении Ахты.

В то самое время, когда возводилось это укрепление, была получена просьба генерал-адъютанта Граббе о присылке к нему подкреплений. Понимая всю важность овладения замком Ахульго, корпусный командир генерал-лейтенант Головин тотчас же отправил в отряд Граббе три баталиона князя Варшавского полка с четырьмя орудиями, с боевыми и продовольственными припасами под начальством полковника барона Врангеля.

Между тем в половине июня были получены сведения, что значительные скопища собираются на выручку Ахульго и что неприятель намерен был действовать по двум направлениям: со стороны Чирката, для уничтожения нашего моста, и со стороны Ашильты для выручки гарнизона. Не считая возможным действовать на два фронта, генерал Граббе приказал 18 числа двум ротам Апшеронского полка, охранявшим переправу, сжечь мост и присоединиться к отряду, а для удержания скопищ, собравшихся у Ихали, под начальством Ахверды-Магома, выслал к Сагрытлоскому мосту мехтулинскую милицию. Последняя прозевала неприятеля и Ахверды-Магома быстро перешел к сел. Ашильте, занял окружающие высоты и стал укрепляться. По получении известий о появлении неприятеля в этом [124] пункте, в числе до 3 т. человек, генерал Граббе приказал генерал-маиору Лабынцову, с 8 ротами пехоты и 3 орудиями атаковать Ахверды-Магому и в помощь Лабынцову послал генерал-маиора Пулло с баталионом пехоты, горскою милициею и 2 горными орудиями. Неприятель был отброшен к Сагрытлоскому мосту, но близость этого пункта заставила генерала Граббе самого выступить против Ахверды-Магомы, скопище которого и было разогнано окончательно.

Осадные работы шли своим чередом: на правом фланге войска приближались к Сурхаевой башне, а на левом была заложена брешь-батарея № 6 на два горных орудия, на которую в ночь на 23 июня Шамиль произвел вылазку, но безуспешно. К 27 числу было построено шесть батарей и прикрытое сообщение с ними, начато устройство спуска ко рву перед Старым Ахульго, поведена двойная крытая сапа и заняты сады у Сурхаевой башни. Эта башня по своему положению заставляла нас растянуть блокадную линию более чем на 4 версты и командовала местами удобными для возведения батарей. Так как вести против башни осадные работы не было никакой возможности, то и решено было взять ее открытою силою. 29-го июня баталион Апшеронского, два баталиона Куринского и один — Кабардинского полков были двинуты на штурм башни, но встретили такие затруднения в преодолении местности, что принуждены были отступить после горячего боя, продолжавшегося с 9 часов утра и до ночи. Штурм этот, стоивший нам 20 офицеров и 295 челов. нижних чинов убитыми, ранеными и контуженными, — убедил Граббе, что Сурхаева башня может пасть только от разрушительного действия артиллерии. К 4 июля были построены новые батареи и в 2 часа пополудни началось бомбардирование башни. К вечеру башня представляла груду развалин и охотники разных полков бросились на штурм и заняли ее с потерею 4 офицеров и 102 нижних чинов. [125]

С падением Сурхаевой башни представлялась возможность сократить длину нашей блокадной линии на правом берегу Койсу, обратить действия против Нового Ахульго и, выдвинув вперед батареи, воспользоваться и горными орудиями. — Возведение новых батарей, перемещение войск, проложение новых путей и доставка орудий на батареи заняли время с 5-го по 12-е июля. — Чтобы судить о затруднениях, встречаемых войсками, достаточно сказать, что орудия, назначенные для действия с правой стороны осады, пришлось спускать в ящиках, на блоках, с отвесной скалы в 13 сажен вышиною.

12-го июля прибыли к отряду высланные генералом Головиным три баталиона кн. Варшавского полка с 4 орудиями. — На следующий день 12 легких орудий, 8 горных единорогов и 6 кегорновых мортир были выдвинуты в боевую линию и охватили неприятельскую позицию полукругом . — Огонь их был на столько действителен, что после двух дней бомбардирования все, что было над землею, было разрушено или повреждено; уцелела только часть углубленных построек. — Этот успех артиллерии, а также прибытие подкреплений вызвали у Граббе преждевременное решение штурмовать оба замка.

В 5 часов пополудни три баталиона князя Варшавского полка двинулись на штурм Нового Ахульго, но испытали неодолимые препятствия в движении и отчаянное сопротивление со стороны горцев. — Встреченные убийственным огнем на узком перешейке, наступавшие ложились рядами, но уцелевшие продолжали двигаться вперед и попадали под пули, направленные в них из множества бойниц и завалов. — Положение штурмующих становилось отчаянным: узкий путь сзади был завален убитыми и ранеными, а прикрыться спереди было нечем; почти все офицеры были перебиты, а солдаты безответно, не трогаясь с места, стояли и гибли, не имея возможности наказать скрытого врага. — Только наступившая ночь дала им возможность выйти из сферы губительного огня. — Урон наш был очень велик [126] и состоял из 36 штаб и обер-офицеров и 830 нижних чинов; по сведениям, потеря неприятеля не превышала 150 человек.

Такая потеря заставила генерала Граббе быть осторожнее в последующих действиях, и он приказал устроить крытый спуск от нижнего гребня до вынесенных вперед построек Нового Ахульго. — Шамиль однако же не был отрезан от преданного ему населения: приказав перекинуть несколько бревен через Койсу и, пользуясь таким импровизированным мостом, имам получал подкрепления и освобождал замок от больных и раненых. Перед нашими глазами по левому берегу реки ежедневно тянулись к Ахульго неприятельские вьючные транспорты. — При таком положении осажденных, только полная блокада могла дать нам надежду на успех и потому Граббе приказал восстановить им же разрушенный мост. — Восстановление его под огнем неприятеля и при быстроте течения реки представляло не малые затруднения и лишь к полудню 4 августа мост был готов. — В этот же день генерал-маиор Лабынцов с двумя баталионами кабардинцев, аварскою и мехтулинскою конницею, при двух горных орудиях перешел через мост и, оставив у Чирката мехтулинскую милицию, для наблюдения за дорогами в Аргуани, Ихали и Черкей, расположился на высотах левого берега, против Ахульго. — Позиция Шамиля была охвачена теперь кольцом и не было на ней места укрытого от наших гранат, даже негде было спрятать женщин и детей; добывание воды осажденными сделалось затруднительным, так как единственный спуск к реке был под верными выстрелами наших передовых постов. — Возведение новых батарей и усиление старых, устройство крытого спуска к контр-эскарпу Нового Ахульго — все это ухудшало положение защитников: наши снаряды бороздили землю по всем направлениям и затрудняли сообщение одной сакли с другой; подвозов и подкреплений горцы не получали; больных и раненых накопилось много и осажденным девать их было некуда; между горцами появилась оспа. [127]

Сознавая всю трудность своего положения, Шамиль старался войти с нами в переговоры и требовал свободного пропуска из Ахульго; но ему отвечено, что переговоры могут быть допущены только в случае полной его покорности. — Ни та, ни другая сторона не соглашалась на уступки и на 17-е августа был назначен штурм замка тремя колоннами: правая — три баталиона куринцев и рота сапер под начальством генерала Пулло, предназначалась для овладения передовыми постройками Нового Ахульго; средняя — маиора Тарасевича, с баталионом апшеронцев, направлена по руслу р. Ашильты между обоими замками и левая — полковника Попова, из баталиона апшеронцев, должна была сначала демонстрировать против Старого Ахульго, а затем, в случае успеха первых двух колонн, содействовать им в штурме Нового Ахульго.

С рассветом 17-го августа охотники куринцы спустились крытою галереею, быстро поднялись на скалу и, несмотря на отчаянное сопротивление мюридов, овладели передовым укреплением. На узком пространстве, ограниченном с обеих сторон обрывами и на котором даже нельзя было выстроить взводную колонну, завязался горячий рукопашный бой. — С диким отчаянием мюриды бросались в шашки, прорывали наш строй и погибали или на штыках, или в саклях, постепенно разламываемых. — Кровопролитный бой продолжался до полудня: до 150 убитых и раненых покрывали площадку; Сурхай-кадий, руководивший боем и правая рука Шамиля, был убит и горцы стали скрываться в нижние пещеры и ущелье между замками, но и там были преследуемы. Видя невозможность удержаться, Шамиль в час пополудни поднял белый флаг и, лишь только прекратилась стрельба, выслал в аманаты своего любимого старшего сына Джемал-Эддина. — Граббе потребовал от имама полной покорности и дал на размышление три дня срока. — Эти дни были употреблены на уборку убитых и раненых. Штурм 17-го августа стоил нам 8 офицеров и 196 нижних чинов убитыми и ранеными, и 5 офицеров и 293 нижних чинов контуженными. [128]

Между тем переговоры с Шамилем и даже свидание с ним генерал-маиора Пулло не приводили ни к каким результатам. Имам обещал быть верным подданным русского Императора, но требовал позволения жить в Гимрах и переселиться туда из Ахульго не прежде как через месяц. — На этом переговоры остановились и генерал Граббе, в виду скорого наступления дождливой и холодной осени, решил покончить с Ахульго.

Сменившие в ложементах куринцев кабардинцы с рассветом 21-го августа бросились на две передовые сакли, соединенные траншеею, и лишь к вечеру овладели ими. — Наступившая ночь остановила кровопролитие, а с наступлением утра видно было, как женщины и дети поспешно уходили в Старый замок и уносили туда все имущество. Наши войска двинулись вперед, проникли в самое селение и штыками выбили неприятеля, бежавшего в ущелье р. Ашильты и Старый замок. — В Новом Ахульго были поставлены два орудия против Старого и двинуты войска правой колонны; туда же ворвался и баталион апшеронцев с маиором Тарасевичем. — Часть гарнизона положила оружие, но до 600 мюридов защищались с ожесточением. — Фанатики были истреблены до последнего, и в 2 часа дня 22-го августа на обоих Ахульго были выкинуты русские знамена.

Скрывшись в одной из пещер, Шамиль решился прорваться с семейством сквозь линию нашей блокады. В полночь с 22-го на 23-е августа он пустил по Койсу плот, обративший на себя огонь наших постов, а сам направился по горам в Гимры. — На пути он наткнулся на небольшой пост, в жаркой перестрелке был ранен, но успел ускользнуть. Малолетний сын имама, которого несла мать, и один из его родственников были также ранены, но к рассвету беглецы достигли слияния Андийского койсу с Аварским и через Салатау пробрались в Чечню. Горцы потеряли более тысячи убитыми и до 900 человек было взято в плен. — В двухдневном бою мы лишились 6 офицеров и 150 нижних чинов убитыми, 16 офицеров и 494 нижних чина ранеными. [129]

С 23-го по 29-е августа войска очищали сакли и разрушали укреплении. Оставшиеся в них горцы не сдавались и защищались отчаянно; женщины и дети с кинжалами и камнями лезли на штыки или в отчаянии бросались в пропасть; матери собственными руками убивали детей, чтобы не достались русским, целые семьи гибли под развалинами своих жилищ, и в узком ущелье между обоими Ахульго было так много разлагающихся трупов, что люди могли оставаться там без смены лишь несколько часов.

Восьмидесятидневная осада Ахульго стоила нам 150 офицеров и 2919 нижних чинов убитыми, ранеными и контуженными. Войска были крайне утомлены и баталионы ослабели до того, что считали в своих рядах не более 200 штыков. Обувь и одежда были изношены, лошади дошли до полного истощения и их не хватало под орудия и повозки.

30-го августа отряд выступил из-под Ахульго через Унцукуль и Гимры и 3-го сентября расположился лагерем в полуверсте от Темир-Хан-Шуры.

Доблесть войск, выказавших необыкновенную храбрость и перенесших труды свыше человеческих сил, составляет одну из блестящих страниц в истории Кавказской войны; но самый ход осады Ахульго представляет поучительный пример тому, что, предпринимая блокаду и осаду, необходимо сообразить собственные средства со средствами обороняющегося. Прежде всего для такого предприятия, как взятие неприступной резиденции Шамиля и нанесения удара главе восстания, было назначено мало войск — это ошибка главнокомандующего, недостаточно оценившего важность удара в этом направлении, сравнительно с действиями на других менее важных пунктах театра войны. Эта неправильная оценка была причиною того, что в распоряжение Граббе было назначено 6616 человек с 16 орудиями, а в распоряжение Головина — 8600 человек с 22 орудиями. Точно такое же неумение оценить свои средства с поставленными целями было и со стороны Граббе, избравшего [130] кружный и более трудный путь и желавшего нанести несколько поражений горцам, прежде чем он подойдет к Ахульго. Затем, уничтожение моста у Чирката и потом восстановление его под огнем неприятеля, обложение сначала позиции Шамиля только с одной стороны 24, преждевременные штурмы и возможность бегства Шамиля — ошибки генерала Граббе. Таким образом, подводя общие итоги, мы должны сказать, что блестящее действие войск и громадная потеря в людях не привели нас ни к каким результатам и не возбудили в горцах сознания нашей силы. Мы не утвердились ни на одном пункте по Андийскому койсу и Шамиль ускользнул из наших рук. Правда, большая часть непокорных племен присылала депутатов для изъявления покорности, но она была вынужденною и на горские клятвы полагаться было нечего. Изменническое нападение черкеевцев на наш отряд в то время, когда представители селения были у Граббе и искали покорности, было лучшим тому доказательством. Все это однако же не мешало генералу Граббе быть уверенным, что после погрома Ахульго и гибели цвета мюридов горцы должны оставить Шамиля; что влияние его совершенно уничтожено и имам теперь не более как бесприютный и бессильный бродяга. Так смотрел первое время на него и генерал Головин, но Император Николай, получив донесение о бегстве Шамиля, написал пророческие слова. «Жаль что Шамиль ушел и признаюсь, что опасаюсь новых его козней, хотя неоспоримо, что он лишился большей части своих способов и своего влияния. Посмотрим, что далее будет».

Опасения Императора вполне оправдались и в следующем 1840 г. все успехи генерала Граббе были сведены к нулю.

Что касается до действий на Кубанской линии, то после [131] нескольких набегов за Кубань генерал-маиор барон Засс, 3-го июня, расположился на высотах у Арджина, в 4 верстах от Лабы, и приступил к возведению укрепления, названного по Высочайшему повелению Засовским и послужившего основанием будущей Лабинской линии. К половине ноября укрепление это было окончено и для связи его с Кубанскою линией, на пути от р. Арджина к Чамлыку, на ручье Коксу, был устроен пост на полусотню казаков, а на Кубани у Прочного окопа был перекинут мост. На черноморской, на Сунженской и на лезгинской кордонных линиях не произошло ничего выдающегося и заслуживающего внимания.


Комментарии

12. Три баталиона Эриванского полка, два баталионам мингрельских егерей, рота Кавказского саперного баталиона, Черноморский линейный № 5-го баталион, 6 сотен милиции, 30 казаков, 16 орудий и три мортирки.

13. Четыре баталиона Навагинского и Тенгинского пех. полков, Черноморский линейный № 4-го баталион, две роты Кавказского саперного баталиона, четыре Черноморских казачьих (№№ 1-4) полка, военно-рабочая № 28 рота и 10 казаков, 16 полевых орудий и 10 ручных мортир, 10 крепостн. орудий, 4 мортиры.

14. Сводный Черноморский казачий пеший полк, 3 роты Черноморского линейного № 4-го баталиона и военно-рабочая № 28-го рота.

15. Беглых кабардинцев, бесленеевцев, мохошевцев, казылбековцев, тамовцев, шегиреевцев, барокаевцев, егерукаевцев и темиргойцев.

16. В 30 верстах от Зырян, 40 – от Хунзаха и 30 – от Миятлинской переправы.

17. Одиннадцать баталионов, две роты сапер, 5 сотен казаков, тысяча человек милиции и 22 орудия.

18. Девять баталионов, одна рота сапер, пять сотен казаков, семь сотен конной и 27 сотен пешей милиции, при 22 орудиях и мортирах.

19. У селений: Мухах, Джары, Катехи, Белоканы, на урочищах: Лагодехи, Каратубань, Бежаньяны, и у селений: Кварели, Шильды, Напареул, Пшавели и Матаны.

20. Восемь баталионов, два пеших Черноморских казачьих полка, 12 орудий и шесть мортирок.

21. Восемь баталионов, 1 1/2 сотни конных, 3 сотни пеших казаков, 2 1/2 сотни милиции и 14 орудий.

22. До селен. Инчхе шли две дороги: через хребет Гебек-кала и берегом Сулака, через Миатлинскую переправу. Далее были лесистые Хубарские высоты и гора Соук-Булах. Затем приходилось идти по каменистым, безлесным и обрывистым горам и, добравшись до переправы через Андийское койсу у Чирката, подняться на отвесные скалы левого берега к Ашильте.

23. В состав отряда входили 2 бат. Кабардинского, 4 бат. Куринского, 2 бат. Апшеронского полков, рота сапер, 2 сотни конных, 3 сот. пеших казаков, 2 сотни горской милиции и конвойная команда.

24. Вначале Граббе считал полную блокаду невозможною за недостатком войск и приступил к ней с прибытием баталионов кн. Варшавского полка. Но в промежуток этого времени мы понесли такие потери, что с прибытием этих баталионов численность отряда почти не увеличилась.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказская война в царствование императоров Николая I и Александра II (1825-1824). СПб. 1896

© текст - Дубровин Н. Ф. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
©
OCR - Валерий. 2020
©
Корректура - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001