-

ДУБРОВИН Н. Ф.

КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА

В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРОВ НИКОЛАЯ I И АЛЕКСАНДРА II

Положение дел в Дагестане во второй половине 1830 года. — Разделение Кавказской линии на части. — Появление Кази-муллы, в апреле 1831 года, во владениях шамхала Тарковского. — Неудачные попытки выбить имама из занятой им позиции. — Отъезд Паскевича в Петербург и инструкция, им оставленная. — Неудачные действия барона Таубе у Атлы-Боюна. — План Кази-муллы. — Нападение его на креп. Бурную и Внезапную. — Развитие восстания. — Блокада Кази-муллою г. Дербента. — Действия в Табасарани. — Назначение генерал-адъютанта барона Розена 1-го главнокомандующим на Кавказе. — Штурм Эрпели. — Разорение Чир-юрта и занятие Черкея. — Набег Кази-муллы на Кизляр. — Состояние обороны Кавказской линии к концу 1831 года. — Штурм укрепления Чумкескента.

Погром, нанесенный джаро-белаканцам, и добровольная покорность двух сподвижников, Гамзат-бека и шиха Шабана, не остановили энергической деятельности Кази-муллы. По его внушению унцукульцы и гимринцы постановили препятствовать силою оружия всякому движению русских в горы; акушенцы также обсуждали вопрос, какое положение им принять в случае нашего [26] наступательного движения? Хотя вопрос этот и не был решен окончательно, но достаточно того, что он был возбужден населением, прежде вполне преданным России, а теперь начинавшим колебаться. Кази-мулла продолжал исподволь рассылать свои воззвания, и к началу августа гимринцы и унцукульцы добродушно верили в бессилие русских и в необходимость пользоваться благоприятною минутою.

Со своей точки зрения горцы были правы: за отъездом главнокомандующего в Петербург, начальники обоих флангов Кавказской линии оставались в совершенном бездействии и, не смея ничего предпринять, по собственному почину, были праздными зрителями совершавшихся событий.

Возвратившись в Пятигорск, фельдмаршал 2 августа 1830 года вступил в командование войсками ². Обстановка, в которой он нашел край, была далеко неудовлетворительна. Предприимчивый неприятель, видя нашу бездеятельность, воспользовался всяким случаем, чтобы нанести нам, по возможности, наибольший вред. Хищничество чеченцев значительно усилилось, и не проходило дня, чтобы спокойствие на линии не было нарушено.

Тем временем, появившаяся на Кавказской линии сильная холера приостановила наши действия и Кази-мулла не упустил случая воспользоваться временем и употребить его в свою пользу. Он предпринял путешествие в Чечню и в Беное был встречен с таким сочувствием, которое дало ему возможность лично убедиться, насколько преданы ему чеченцы.

Из Беноя, Кази-мулла, в сопровождении громадной толпы, с торжественными возгласами, ружейными [27] выстрелами и с пением стиха «ля-илляхи», проехал в Кишень-Аух, а потом в дер. Зандак. Повсюду он проповедывал шариат, творил суд и расправу и восхищал горцев своим правосудием и справедливостью. Несмотря на то, что жители Зандака считались нам покорными, они приняли имама с распростертыми объятиями, и он объявил, что избирает их селение местом своего пребывания.

Предприимчивый имам старался внушить народу, что бывшее землетрясение и холера ниспосланы Богом для наказания народа за отступление от веры и неисполнение наставлений корана; что для спасения себя необходимо быть единодушными, обратиться к исполнению истинной магометанской религии и надеть вокруг шапки повязку, «которая послужит к спасению столько же, как и путешествие в Мекку для поклонения гробу Магомета».

Число чалмоносцев увеличивалось ежедневно, и генерал Эммануэль доносил графу Паскевичу, что внушение единодушия, как средство для достижения блаженства в будущей жизни, всегда для нас опасно и ведет к поголовному вооружению; что если Кази-мулле удастся утвердить эту идею среди населения, то «повязка на шапке, без сомнения, будет знаком соединения мусульман».

Предположения и заключения Эммануэля были близки к оправданию, и в набегах на нашу линию чеченцев руководило уже не одно хищничество, а чисто военные цели. Набеги эти повторялись часто на разные пункты нашей линии, и притом значительными партиями. В них ясно высказывалась политическая цель, и главнокомандующий признал необходимым усилить надзор за линией и разделить ее на четыре части: 1) правый фланг, 2) центр, 3) левый фланг и 4) управление владикавказского коменданта.

Все пространство от Анапы до Фанагории, вверх по Кубани до границы Черномории с Кавказскою областью, составляло правый фланг, порученный командиру 3-й бригады 20-й пехотной дивизии, генерал-маиору Берхману. Ему [28] подчинялись в военном отношении все войска, на этом пространстве расположенные, посты и укрепления по обеим сторонам реки Кубани, комендант крепости Анапы и полки Черноморского войска, на постах находившиеся. Местопребыванием начальника фланга назначен город Екатеринодар.

В состав центра вошла территория от границы Черномории вверх по Кубани, сухим путем до Малки и поста Ардонского, с одной стороны, и с другой — по реке Малке и Тереку до Моздока включительно. Начальнику центра подчинялась и Кабарда. Несколько позже, центр по своей обширности был разделен на три дистанции: первая — от Черномории до устья р. Джегуты, вторая — от Джегуты до Каменного моста на Малке (в пяти верстах от станицы Прохладной) и третья — от Каменного моста до Моздока, включая сюда и Кабарду. Начальником центра был командир 22-й пехотной дивизии, генерал-маиор Фролов; первой дистанции — генерал-маиор Раль, второй — генерал-маиор Энгельгардт и третьей — подполковник Ушаков.

Линия от р. Ардона и Назрановского укрепления до поста Коби, на военно-грузинской дороге, находилась в ведении владикавказского коменданта, генерал-маиора Оранского, и наконец левый фланг тянулся от Моздока до Каспийского моря, по р. Сулаку, и находился в ведении начальника 14-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанта Вельяминова 3-го (Алексея Александровича).

Новое разделение линии несомненно лучше обеспечивало наши границы от набегов и вторжений закубанцев, но относительно Чечни и Дагестана, где представлялась наибольшая опасность, мы оставались все еще в необеспеченном положении.

Сознав все значение единодушия в действиях, чеченцы и Дагестанцы вели переговоры о совокупной защите против русских. Несмотря на экспедицию генерала Вельяминова в Чечню, продолжавшуюся с 18-го декабря 1830 г. по [29] 21-е января 1831 г., экспедицию, последствиями которой было уничтожение множества аулов, ни чеченцы, ни Кази-мулла не прекращали своих действий. 5-го апреля 1831 года имам с толпою в 500 человек двинулся в шамхальство Тарковское, расположился на урочище Чумкескент-Кель (Джум-Гескен) и стал приводить его в оборонительное положение.

Хотя деятельность Кази-муллы и была известна нашему начальству на линии, но ей не придавали особого значения. Командовавший отрядом в сел. Казанище маиор Ивченко уверял, «что имам никакого действия произвести не в состоянии и что намерение Кази-муллы, между умными людьми, есть самое ничтожное и, просто сказать, шуточное дело». Один граф Паскевич смотрел на это дело так, как следует, и предписал князю Бековичу-Черкасскому выбить неприятеля из занятой им позиции.

Прибыв в Казанище, князь Бекович 7-го апреля выступил с мехтулинскою и шамхальскою милициями против Кази-муллы, приказав маиору Ивченко следовать туда же с баталионом Куринского полка, двумя орудиями и несколькими казаками.

Подойдя к позиции неприятеля, Бекович увидел, что она со всех сторон окружена глубокими и крутыми оврагами, а за ними с трех сторон — горами, покрытыми лесом. Самая поляна среди этих оврагов, где расположен был неприятельский стан, кроме того, была кругом опоясана окопами и положительно заткана заповедными деревьями. Штурм такой позиции был впору только регулярным и стойким войскам, а между тем Бекович, не дождавшись прибытия Ивченко, атаковал неприятеля одною милициею и, конечно, потерпел неудачу. Кази-мулла имел полное основание праздновать победу и тотчас же разослал бывших при нем чеченцев в шамхальские деревни приглашать население в его скопище.

Генерал-маиор Коханов приказал маиору Ивченко собрать вторично шамхальцев и мехтулинцев и, [30] присоединив их к своему отряду, разогнать скопище Кази-муллы. Ахмет-хан мехтулинский явился с 1,000 человек своей милиции, а шамхал Тарковский не являлся и о распоряжениях его ничего не было известно.

Прошло более недели прежде, чем Ивченко мог двинуться вперед, а Кази-мулла все усиливался. Наконец, 18-го апреля, Ивченко подошел к Чумкескенту и повторил ту же ошибку, которая была сделана князем Бековичем, т. е. атаковал неприятеля туземною милициею и, конечно, не имел успеха.

Вторая неудачная попытка рассеять скопище Кази-муллы имела дурные для нас последствия, тем более, что маиор Ивченко, не считая возможным оставаться в Казанищах, 24-го апреля, отошел на восемь верст и расположился ниже Кафыр-Кумыка, в полутора верстах от Темир-Хан-Шуры.

Население Казанищ хотело следовать за отрядом, но явившийся к ним Кази-мулла арестовал имущество, казнил четырех человек, ему не сочувствовавших, и приказал остальным оставаться дома. Весть о победе имама разнеслась по всему Дагестану и в короткое время его ополчение достигло до 3,000 человек.

Под влиянием успеха магометанского дела, жители Темир-Хан-Шуры собрали свое имущество и, 28-го апреля, передались на сторону неприятеля. Вслед за тем Эрпели, Параул, Карабудахкент, Гели и Губден покорились Кази-мулле.

В таком положении были дела, когда, 21-го апреля. 1831 года, граф Паскевич получил приглашение прибыть в Петербург, а несколько ранее — приказание отправить 2-ю и 3-ю бригады 14-й пехотной дивизии в Россию.

28-го апреля последовал приказ, по которому командующим войсками в Закавказье и в Дагестане был назначен генерал-лейтенант Панкратьев, а на Кавказской линии, в Черномории и Астрахани — генерал-от-кавалерии Эммануэль. Временное командование левым флангом линии [31] было поручено командиру 1-й бригады 14-й пехотной дивизии, генерал-маиору Таубе. Оставляя за собою решение важнейших вопросов, граф Паскевич поручал обоим генералам «быть, сколь возможно чаще, в обоюдных сношениях, давая знать взаимно обо всех важнейших переменах и местных распоряжениях».

От генерала Эммануэля главнокомандующий требовал, чтобы никакая новая экспедиция в Чечню, без крайней нужды, не предпринималась. Ограничиваясь строго оборонительными мерами на левом фланге, Эммануэль должен был держаться того же и в центре. Что касается до правого фланга, то, по предположению на 1831 год, назначалось провести военную линию от левого берега реки Кубани против Ольгинского редута, через земли шапсугов, по Абинскому ущелью, до Геленджикского залива. Линия эта должна была обеспечиваться построением крепости в Геленджике и заложением четырех или пяти промежуточных укреплений. Сознавая, что с уходом двух бригад с линии будет трудно привести эту программу в исполнение, граф Паскевич считал необходимым ограничиться возведением тет-де-пона на противном берегу р. Кубани и построением крепости в Геленджикском заливе. Впрочем, на приведение этого в исполнение Эммануэль должен был ожидать распоряжения главнокомандующего из С.-Петербурга.

«Наконец, я должен здесь присовокупить, прибавлял граф Паскевич, что воля Государя Императора заключается именно в желании, дабы все действия па Кавказе в нынешнем году были ограничены только вышеупомянутыми предприятиями на правом фланге линии, от коих Его Величество соизволяет ожидать существенной пользы. С другими же народами должно употребить покуда, без явной необходимости, одни меры кроткого, дружелюбного обращения, на пути мирных и торговых сношений».

Инструкция, данная генерал-лейтенанту Панкратьеву, разделялась на несколько отделов и имела целью [32] представить в общей картине то положение края, в котором оставлял его граф Паскевич.

Вполне оценивая важность и значение религиозно-политического движения, возбужденного Кази-муллою, и имея в виду ограниченность боевых средств, граф Паскевич советовал генералу Панкратьеву сосредоточить наиболее сильный отряд в крепости Бурной и, «держась оной, действовать оборонительно».

На этом основании первым распоряжением Панкратьева было усилить войска, окружающие северный Дагестан, и затем уже совокупными силами действовать против Кази-муллы. Между тем Таубе, не дождавшись общих распоряжений, но получив известие об усилении имама, быстра выступил с Бутырским пехотным полком (808 штыков), 209-ю человеками казаков и с четырьмя конными орудиями. 6-го мая Таубе прибыл в сел. Костек, где узнал, что Кази-мулла с 500 человек находится в сильно укрепленной позиции, в сел. Атлы-Боюн, и намерен наброситься на Тарки. Усилив себя шамхальской милицией, Таубе двинулся к Атлы-Боюну и атаковал его. Атака эта окончилась полною неудачею, и Таубе с весьма значительною потерею принужден был отступить сначала в Тарки, а потом в крепость Внезапную, положение которой внушало серьезные опасения. Кази-мулла намерен был «поднять к вооруженному сбору чеченцев, возмутить мирных и послушных нам дотоле кумыков и ногайцев, подготовить этим путем среди них себе твердую почву, пройти горами к сел. Кази-юрту, присоединить к себе его жителей, овладеть укреплением и, обеспечив таким образом свой тыл, захватить деревню Андрееву и крепость Внезапную».

В случае удачи своих предприятий, этот, по-видимому, простой разбойник, как оказалось впоследствии, мечтал о грандиозном плане. Он намерен был не только утвердить власть над всем Дагестаном, но овладеть Дербентом, соединиться вслед затем с Аслан-ханом [33] казикумухским, изгнать нас из мусульманских провинций, захватить бывшие ханства Ширванское, Кубинское, Талышинское и, создав одно обширное царство ислама, возвратить ханов или их наследников, в особенности Ших-Алихана (Дербентского), к прежнему владычеству.

Для выполнения первой половины этих предначертаний Кази-мулла лично и всецело отдался своим дагестанским операциям, а в Чечне оставил действовать за себя шиха Абдуллу, которого снабдил воззванием и требованием, чтобы чеченцы не смирялись и действовали энергично против русских.

Прежде других откликнулись на призыв мичиковцы и жители Большой Чечни; за ними стали склоняться на сторону противников андреевцы, и к концу мая было уже известно, что не только чеченцы, но и кумыки перешли на сторону Кази-муллы и не предпринимают против нас никаких действий только потому, что ожидают, какой исход возьмут в Северном Дагестане дела имама, подошедшего тогда к Таркам и к креп. Бурной.

В конце мая Кази-мулла с толпою из 6,000 пехоты и 2,000 конницы, оставив Казанищи, направился к Таркам и заставил шамхала бежать в крепость Бурную со всем семейством и 50-ю нукерами. На вооружении Бурной находилось 25 орудий разного калибра и 516 человек гарнизона, считая в том числе офицеров и торговцев. Обложение Тарков Кази-муллою заставило маиора Федосеева принять меры к обороне Бурной, и так как при наличных силах гарнизона нельзя было занять людьми всех бойниц, которых насчитывалось более 800 в полигоне, имевшем протяжение до 400 сажен, то все нижние чины, оставшиеся свободными от караульного распределения, были сведены в один общий резерв, для оказания пособия наиболее угрожаемым пунктам. Жители города Тарки, слабо перестреливались со скопищем Кази-муллы, а к вечеру 26-го мая население исчезло, имам занял Тарки и уничтожил ватагу, лежавшую у моря по дороге к [34] Дербенту. На рассвете 26-го числа обоз с жителями стал приближаться к Бурной, и гарнизон был уверен, что обоз и толпа, его окружающая, состоят из тарковцев, ищущих нашей защиты. Вдруг часть этой толпы вскочила на плеча остальных, перепрыгнула через стену и уничтожила стоявший за нею караул. Одновременно с этим другая часть бросилась извне к бойницам и открыла но гарнизону сильный огонь.

Внутри крепости закипел ожесточенный рукопашный бой, среди которого раздался потрясающий гул, и над пороховым погребом взлетело черное облако дыма. Здание крепости зашаталось, и когда миновало первое впечатление взрыва, то маиор Федосеев увидел, что в главных воротах образовалась удобопроходимая брешь. Горцы пришли в замешательство от взрыва и оставались некоторое время неподвижными. Пользуясь этим, Федосеев, усилив кем мог гарнизон, двинул его в штыки, поддержав картечью из орудий. Атака наша, была столь стремительна, что неприятель был отброшен и оставил в укреплении шесть значков. Ворота были тотчас же заперты и завалены каменьями; в них прорезана амбразура и поставлено орудие, готовое встретить неприятеля картечью; на крышах строений, прилегавших к воротам, набросаны завалы, которыми прикрылась часть резерва. Горцы произвели несколько новых атак, но все их попытки были отражены ружейным огнем и картечью. Неприятель потерял в этот день до 900 человек убитыми и ранеными; у нас выбыло из строя 103 человека, в том числе четыре обер-офицера.

Не в силах будучи овладеть крепостью, горцы начали обкладывать ее дровами, чтобы поджечь, но ружейная и картечная стрельба не допустила их привести свое намерение в исполнение. В ночь с 27-го на 28-е число находившийся в Мусселим-ауле с небольшим отрядом генерал-маиор Коханов получил известие об опасности, угрожающей Бурной. Не смотря на то, что имел лишь [35] седьмую часть против сил неприятеля, но уверенный в могуществе русского штыка, Коханов, не задумываясь, смело двинулся на выручку осажденных. Ему предстоял путь в 45 верст, среди беспрерывной перестрелки и атак горцев. Пройдя 25 верст и видя, что атаки неприятеля не прекращаются, Коханов решился на смелый подвиг: предоставив большей части своего отряда, под начальством подполковника Дистерло, следовать обыкновенным походным порядком, он, с двумя взводами пехоты, двумя орудиями и 400 конных мусульман, двинулся вперед форсированным маршем, чтобы поскорее прибыть в Бурную, ободрить гарнизон и отвлечь неприятеля, положившего в предстоящую ночь предпринять решительный штурм. Приближаясь к городу, Коханов открыл артиллерийский огонь по домам, занятым неприятелем, отвлек последнего от крепости и в 10 часов вечера расположился на биваке против Тарки; вслед затем явился и Дистерло со своим отрядом. Гарнизон Бурной находился в бедственном положении, двое суток не имел воды и израсходовал почти все артиллерийские снаряды. Кази-мулла сидел с своим скопищем, за укреплениями, на утесистой горе, стлавшейся уступами на протяжении полторы версты. Зная, что толпа его обрекла себя на смерть и что она весьма значительна, Коханов все-таки решил атаковать противника и овладеть городом Тарки, во что бы то ни стало.

С рассветом он двинул вперед куринцев на завалы, устроенные перед городом. Бросившись в штыки, куринцы выбили неприятеля и погнали к селению Теркале. Одновременно с этим подполковник Дистерло и маиор Ивченко с небольшими отрядами были направлены по флангам, а маиор Циклауров — против центра ³. — Наши войска выбили горцев из домов и завалов, поджигали [36] строения, занятые сподвижниками Кази-муллы, «зверство и остервенение» которых превосходили всякое описание: они гибли в пламени, но не сдавались русскому солдату. Сражение продолжалось девять часов; улицы города были буквально устланы трупами, и солдаты видимо теряли силы. Коханов употребил последние усилия и приказал зажигать ту часть города, где находился сам Кази-мулла. Последний принужден был отступить, и войска в седьмом часу вечера также стали выходить из города, после 12-ти часового боя. Они отбили два знамени Кази-муллы и 14 значков, при сравнительно незначительной потере. Поражение, нанесенное имаму, было полное: он потерял убитыми лучших своих сотрудников и лишился до 1,500 своих сообщников. Отступив от крепости Бурной, Кази-мулла двинулся на помощь шиху Абдулле, обложившему крепость Внезапную.

26-го мая Абдулла, с партией в 1,000 человек, появился в урочище Чумлы, неподалеку от деревни Андреевой, и стал угрожать крепости Внезапной, главный недостаток которой состоял в том, что неприятель всегда имел возможность отвести у нее воду. Самая крепость была в полуразрушенном виде после землетрясения прошлого года, а между тем на ней лежала охрана всех кумыкских владений.

Расположившись на Чумле, ших Абдулла выслал партию в 800 человек для пресечения сообщения между Внезапною и Таш-Кичу и ограничил этим свои действия в ожидании, как говорили, прибытия Кази-муллы со своим ополчением. Остававшийся, за уходом Таубе с своею бригадою в Россию, начальником левого фланга линии, полковник Сорочан признал необходимым усилить гарнизон Внезапной и с этою целью отправил туда 3-й баталион 40-го егерского полка с двумя орудиями, под начальством капитана Неверовского. Последний встретил на пути весьма сильное сопротивление со стороны горцев и мог пройти в крепость только благодаря высланным ему на [37] встречу из Внезапной трем ротам того же полка. Упорное сопротивление неприятеля и ожесточенный бой с отрядом Неверовского указывали на серьезность обстановки и полковник Сорочан просил генерала Эммануэля прислать подкреплений.

В ожидании прибытия помощи и желая несколько отвлечь внимание неприятеля от Внезапной, Сорочан произвел диверсию за Сунжу, но она убедила его только в полном нерасположении к нам народа, который повсюду встречал наши войска выстрелами. Возвратившись в Грозную, Сорочан узнал, что Абдулла успел отправить в Аух всех жителей Хасав-Юрта; что андреевцы отказались повиноваться своему приставу, что сообщение между Андреевом и Кази-Юртом прервано, что все без исключения народы против левого фланга линии восстали, с намерением теснить нас на всех пунктах, и что, наконец, жители Герменчука вооружают своих детей, начиная с 15-ти летнего возраста. При таких условиях Сорочан вновь просил о присылке ему подкреплений и отправил во Внезапную полковника Шумского с баталионом и четырьмя орудиями, с приказанием принять там начальство над гарнизоном и действовать по обстоятельствам. По всему видно было, что Внезапная становится главным пунктом, на который устремлены все действия неприятеля, что здесь должна разыграться кровавая драма, а генерал Эммануэль все еще оставался на правом фланге и довольствовался заочными распоряжениями. Результатом нашей бездеятельности было то, что андреевцы послали сказать Абдулле, что если он будет блокировать крепость и отведет у нее воду, то они постараются отворить ворота; прочие кумыки и частью ногайцы также начали постепенно примыкать к скопищу. К тому же для большинства населения было весьма заманчиво, что Кази-мулла обещал уничтожить все сословные преимущества, установить равенство и наделить бедных на счет богатых.

К половине июня ополчение Абдуллы возросло до 8,000 [38] человек, с которыми он, 14-го июня, обложил крепость Внезапную, в которой было 1,365 человек гарнизона, и отвел воду. Блокада эта была настолько тесною, что когда подходивший на другой день полковник Шумский хотел дать знать о том в крепость, то пробраться туда не было возможности. Горцы окружили баталион Шумского толпою в 5,000 человек и производили столь частые нападения, что заряжать ружей было некогда и пришлось отбиваться картечью и штыками. До какой степени тяжело было баталиону продвигаться вперед, видно из того, что семь верст он едва прошел только в течение восьми часов. С прибытием Шумского, гарнизон состоял из 14-ти рот пехоты и восьми орудий, но положение его за недостатком воды было крайне тяжелое; вырытые колодцы давали так мало воды, что людям приходилось по полкрышки, а животным не доставалось ни одной капли.

К довершению затруднения гарнизона в ночь с 16-го на 17-е июня явился Кази-мулла и силы неприятеля достигли до 12,000 человек. Имам объявил твердое желание уничтожить Внезапную, Кази-Юрт, Таш-Кичу и Кизляр. С зарею 17-го числа неприятель стал укрепляться; гарнизон пытался воспрепятствовать этому, но, томимый жаждою, совершенно обессилел. 20-го июня Шумский пытался возвратить воду, но, потеряв 10 офицеров и 367 человек нижних чинов, т. е. почти половину вылазочного отряда, возвратился без успеха. Гарнизон упал духом, больных и раненых набралось свыше 400 человек, боевых средств было немного, да и те истощились. К счастью, двухдневный дождь доставил гарнизону запас воды на четыре дня. Солдаты ожили и не обращали уже внимания на то, что к неприятелю прибыли новые толпы и что к 23-му числу крепость была обведена траншеями и засеками. Кази-мулла деятельно приготовлял все необходимое для штурма, который должен был последовать немедленно.

Узнав о блокаде Внезапной, князь Бекович-Черкасский, назначенный начальником левого фланга линии, взял [39] из гарнизона крепости Грозной 400 человек пехоты, 500 казаков, восемь орудий и выступил с ними к Таш-Кичу. С его выступлением для обороны Грозной, которая находилась в дурном состоянии, осталось всего 600 человек пехоты; Кизляр не имел никакой защиты и вообще на левом фланге не оставалось никаких резервов. 24-го июня Бекович пришел в Таш-Кичу, но далее двинуться не решился, имея в виду малочисленность своего отряда, которому приходилось пробиваться 27 верст и форсировать четыре глубоких перекопа, сделанных Кази-муллою, расположившим часть своих сил в Хасав-Юрте, как раз на половине дороги из Таш-Кичу во Внезапную. Бекович просил Эммануэля поспешить на левый фланг и прислать подкрепления. Направив форсированным маршем часть войск центра и правого фланга, Эммануэль выехал сам на левый фланг. Князь Бекович тотчас же приискал способ дать знать гарнизону Внезапной, что скоро прибудет сильный отряд с генералом Эммануэлем. Известие это ободрило гарнизон на столько, что он выдержал трехдневные упорные атаки горцев. Посланные Эммануэлем подкрепления шли днем и ночью, делая переходы в 100 верст: пехота на подводах с шестичасовым привалом, а казаки и артиллерия — с восьмичасовым привалом раз в сутки. К 10-ти часам пополудни 27-го июня они прибыли в Таш-Кичу и состояли всего из двух баталионов пехоты, 700 казаков и семи орудий. Соединившись с отрядом Бековича, генерал Эммануэль в полночь двинулся к Внезапной и, желая зайти в тыл Кази-мулле, принял несколько кружное движение на аулы: Сала, Бата-юрт, Байрам и Моцал. Как только Кази-мулла узнал о движении ему в тыл, он немедленно отступил и занял крепкую позицию на урочище Чумлы. Гарнизон Внезапной вздохнул свободнее.

Генерал Эммануэль, не желая оставить Кази-муллу без наказания, 1-го июля, в два часа ночи, выступил к урочищу Чумлы. В четырех верстах от Внезапной [40] авангард был уже остановлен засевшим в лесу неприятелем. Завязалась горячая перестрелка и наступление наше встречало крайние затруднения. Выехавший вперед генерал Эммануэль был ранен пулею в грудь на вылет и князь Бекович вступил в командование отрядом. Он шел на штыках, овладел урочищем Чумлы, а потом и укрепленным Акташ-Аухом. Пока войска опустошали селение и поджигали его, Кази-мулла отвел свои толпы назад, занял ими лес, перегородил дорогу засеками, перекопал рвами и отрезал отступление. Отступая под сильным огнем неприятеля, войска принуждены были отбивать атаки со всех сторон: с фронта, флангов и тыла. Почти все офицеры были переранены или убиты; войска смешались и, заботясь о собственной защите, оставили в руках неприятеля одно орудие с зарядным ящиком и двумя натронными. Прибывшие из Байрам-аула 1 1/2 баталиона и два орудия вывели отряд Бековича из крайне опасного положения, и в пять часов вечера войска возвратились в лагерь, лишившись 360-ти человек нижних чинов и 15-ти офицеров убитыми или ранеными.

Кази-мулла, остановившись у деревни Болтугай, стал укрепляться и, по известиям, намерен был прервать наши сообщения с Тереком. Но пока это будет приведено в исполнение, он решил уничтожать кумыкские аулы, чтобы тем заставить жителей поселиться в горах, и 24-го июля поджег деревню Андрееву. Кумыки оказались в беспомощном положении и, не видя защиты с нашей стороны, подчинились имаму. В то же время, посланный имамом к кабардинцам, его пособник Аджи-Енджи успел настолько повлиять на население, что оно образовало партию свыше 500 человек, которая и стала производить хищнические набеги по военно-грузинской дороге от Екатеринограда до Дарьяла. Сам Кази-мулла проявил свою деятельность сожжением близ Грозной наших нефтяных колодцев и всех бывших при них строений. Он отправил эмиссаров к закубанцам, и абадзехи с восторгом [41] ответили на его призыв и стали вооружаться; к ним присоединялись и прочие племена за Кубанью.

Между тем, под предлогом необходимости лечения от полученной раны, генерал-от-кавалерии Емануель был уволен, а вместо него командующим линиею был назначен генерал-лейтенант Вельяминов. Но до приезда последнего и пользуясь отъездом Кази-муллы в Дагестан, генерал Емануель признал необходимым привести к покорности костековских ногайцев, которые подали сигнал другим народам к возмущению и первые, изменив нам, присоединились к Кази-мулле. Экспедиция под начальством князя Бековича увенчалась полным успехом, ногайцы были переселены к Лащурину посту и сообщение с северным Дагестаном было открыто; находившиеся в разных местах сборища горцев стали расходиться, только партии чеченцев, бродя возле наших станиц, производили хищничества; их поддерживали герменчуковцы и маюртупцы. Последние, скрываясь в лесах за Сунжею, предпринимали против нас набеги. Посылаемые войска разгоняли толпы вооруженных в одном месте, а они собирались потом в другом; при этом каждая экспедиция обходилась нам дорого, ибо горцы дрались отчаянно, будучи побуждаемы к тому религиею, сулившею им бесчисленные блага в будущей жизни.

Восстание разгоралось все шире и в особенности в Дагестане. 13-го августа Кази-мулла двинулся к Дербенту и остановился в 12-ти верстах от города. Немногочисленный гарнизон и даже жители стали готовиться к посильной обороне. Скопище Кази-муллы росло, достигло до 8,000 человек и его решительные действия поколебали дух жителей всех провинций, приготовившихся к измене.

Табасаранцы, кайтагцы, сюргинцы и часть акушенцев стали под знамена наших противников, и 16-го августа Кази-мулла произвел рекогносцировку окрестностей Дербента. На другой день он сжег Карчаг, а 19-го августа [42] отправил два письма: одно коменданту маиору Васильеву, а другое дербентскому обществу. Первому он советовал принять магометанство, а мусульманское население Дербента имам спрашивал: «есть ли в правилах их религии иметь своими друзьями врагов Божиих и повиноваться поклонникам идола»? Позволено ли мусульманам служить неверным, и если не позволено, то он советовал точно следовать учению пророка, соблюдать все его постановления и сбросить с себя иго неверных.

Получив письмо, маиор Васильев собрал военный совет из всех штаб и обер-офицеров, на котором было положено снять посты, бывшие вне крепости, и заняться исключительно обороною последней. Все наличные войска и даже жители были распределены по фасам и назначены командующие ими. Со снятием передовых постов сообщения между Кубою, Дербентом и Тарки совершенно прекратилось и гарнизону не представлялось никакой возможности дать знать генералу Коханову о своем затруднительном положении.

20-го августа Кази-мулла занял Кифарские высоты и две башни, затем направился к водяным и главным воротам, с намерением овладеть городом. Эту часть крепости обороняли всего 100 человек жителей и несколько человек таможенной команды. Огонь защитников и из крепостных орудий заставил неприятеля прекратить свои атаки, продолжавшиеся до двух часов пополудни. Отступившие горцы заняли окружающие высоты и сады, опоясали город цепью завалов и отвели воду от крепости и города. Со своей стороны, защитники успели насыпать в открытых местах бруствер и возвести три батареи, каждую на одно легкое орудие: две с кифарской стороны и одну с мусульманской.

В шесть часов утра неприятель со всех сторон атаковал крепость, но был отбит; попытки горцев овладеть городом на других пунктах также не увенчались успехом. В течение последующих дней неприятель [43] уничтожал в окрестностях все, что было можно, и с целью утомить гарнизон весьма часто подходил к крепости, показывая вид, что желает штурмовать ее. Защитники исправляли и усиливали укрепления, устраивали волчьи ямы и производили частые и всегда успешные вылазки. Так продолжалось до 27-го августа, до дня прибытия на помощь генерал-маиора Коханова с отрядом.

Находясь в селении Губдень, Коханов 24-го августа получил частные известия (посланные маиором Васильевым были захвачены в плен) о тяжелом положении Дербента и его гарнизона. 25-го августа он двинулся форсированным маршем через Каякент, по береговой дороге через Истису и реку Бугами и 27-го числа, в шесть часов пополудни, был восторженно встречен гарнизоном и жителями. Кази-мулла бежал со своим ополчением настолько поспешно, что оставил весь свой лагерь с оседланными лошадьми, рогатым скотом и с 200 штурмовых лестниц. По собранным сведениям в последние три дня блокады в распоряжении имама было до 15,000 человек ополчения. Он остановился в табасаранском селении Илоди и стал устраивать лагерь в нескольких пунктах, при чем ближайший находился в 12-ти верстах от Дербента. Устроив здесь оборону и выставив во многих пунктах передовые посты для наблюдения за движением наших войск, Кази-мулла пробрался в Тарки и успел угнать у шамхала 2,500 баранов. Они были необходимы ему для продовольствия многочисленной толпы и для запаса, в виду предстоявших действий с отрядом генерал-адъютанта Панкратьева ⁴, о сборе которого в Кубе Кази-мулла получил достоверные известия. Оставив Умалата для наблюдения за шамхальством, имам немедленно отправился в свой любимый Черкей, где и занялся вербовкою новых партий необходимых для отражения готовящегося ему сильного удара. [44]

Тревожные известия, получаемые из Дагестана, заставили генерал-адъютанта Панкратьева принять скорейшие меры к его успокоению.

30-го сентября он прибыл в Дербент, где был сосредоточен отряд из 3,500 человек пехоты, 3,000 конницы, 20 орудий и трехсотенного волонтерного полка ⁵. Все эти войска были разделены на два отряда: шесть рот пехоты, два конно-мусульманских полка и четыре орудия, под командою флигель-адъютанта полковника князя Дадиани, должны были следовать в деревню Хушни (в сев. Табасарани); другой отряд, под начальством полковника Миклашевского, из трех баталионов, двух конно-мусульманских полков и шести орудий и саперной команды, направлен в сел. Дювек (также в север. Табасарани.)

Двинувшись через селение Марагу, князь Дадиани с своим отрядом 4-го октября подошел к Хушни. Он шел налегке, без обоза, только с зарядными и патронными ящиками, потому что путь, по которому следовал отряд, был крайне затруднителен, пролегал через пять высоких лесистых хребтов, и притом узкою тропинкой, по которой едва три человека могли следовать рядом. В четырех с половиною верстах от селения неприятель, в числе 700 человек, расположившись и укрепившись на горе, встретил наступающих, но был прогнан штыками и Хушни занято нашими войсками. На следующий день Дадиани пошел назад по той же дороге и был атакован значительным скопищем табасаранцев. Бой длился с 6-ти часов утра до 11-ти вечера, артиллерия поддерживала беспрерывный огонь, а пехота отбивала атаку за атакой и только наступление ночи прекратило бой. 6-го октября отряд Дадиани возвратился в Марагу и на другой день двинулся к Имейде, (Химеди) — резиденции [45] табасаранского Авдурзах-бек-кадия. Узнав, что на прямом пути следования горцы собрались в значительных силах и укрепились, Дадиани двинулся сначала к Дербенту и потом круто повернул к Химеди. Горцы были обойдены и селение оказалось оставленным жителями и лишь небольшая часть фанатиков заперлась в саклях и решилась сопротивляться. Все они были истреблены, селение сожжено, скот отбит, и 8-го октября князь Дадиани прибыл в селение Хан-Мамед-Кала.

Не менее успешны были действия полковника Миклашевского против селения Дювек, считавшегося неприступною твердынею Табасарани, в безопасности и неодолимости которого было уверено все население еще со времен шаха Надира. Селение было расположено в развале ущелья, на скате большой горы, и служило складом всего имущества возмутившихся деревень.

В ночь со 2-го на 3-е октября Миклашевский выступил из лагеря и хотя ему предстояло пройти всего 35 верст, но дорога была крайне трудная, войска шли по невылазной топи и грязи, цепляясь за терновники крутого берега р. Дарбаха. Артиллерийские лошади выбивались из сил и орудия во многих местах приходилось вывозить при помощи солдат.

Около часа пополудни когда отряд стал подходить к селению, то верстах в семи от него раздался выстрел, служивший сигналом нашего приближения. Миклашевский тотчас же послал вперед мусульманскую конницу, а за нею стрелков и сомкнутые роты; неприятель бросался на стрелков в шашки, но был опрокидываем штыками. С прибытием на позицию «утопавшей в грязи» артиллерии был тотчас же открыт огонь из четырех орудий по садам и селению, а затем пехота двинулась на штурм, обходя селение с обоих флангов. Горцы были выбиты с большою потерею, имущество их захвачено, селение сожжено, а огромные запасы хлеба уничтожены.

4-го октября, в пятом часу пополудни, [46] Миклашевский пришел со своим отрядом в прежний лагерь при селении Хан-Мамед-Кала.

Успех двух экспедиций навел генерал-адъютанта Панкратьева на мысль обратиться к лезгинам с воззванием, в котором он требовал от них покорности русской власти.

По-видимому, прокламация эта оказала некоторое действие, и жители селения Башлы, другого большого гнезда разбойников, прислали своих парламентеров. Панкратьев обещал им прощение с условием, что, если когда-нибудь явится к ним Кази-мулла, то они схватят его, представят к русскому начальству или же убьют его. Башлинцы согласились на предложенные условия и принесли присягу. Примеру их последовали табасаранцы и большая часть их беков.

Несмотря однако же на покорность нескольких обществ, у Кази-муллы все-таки оставалось еще много приверженцев, чтобы производить набеги в наши пределы и причинять беспокойство. Мятежники несколько раз подходили к креп. Бурной, пытались отогнать скот, показывались между Кубою и Дербентом, но повсюду были отражаемы нашими войсками. Волнения продолжались, и положение дел в Северном Дагестане становилось с каждым днем тревожнее. В виду этого генерал Панкратьев с главными силами двинулся на Каякент, Отамыш и Мюрагу. Большая часть населения просила прощения за «необдуманный поступок», а некоторые с оружием в руках вели с нами перестрелку и бежали по дороге в Казанище. Это последнее селение было занято казаками и мусульманами полковника Басова и сожжено дотла. Главный притон непокорных нам был уничтожен, и войска расположились у разоренной тогда деревни Темир-Хан-Шуры, где получен был приказ о назначении, 13-го сентября, генерала-от-инфантерии, генерал-адъютанта барона Розена 1-го командиром отдельного кавказского корпуса и главноуправляющим на Кавказе. [47]

8-го октября барон Розен был уже в Тифлисе и разослал во все горские общества воззвание, в котором требовал покорности, удаления от Кази-муллы и его учения и грозил непослушным строгим наказанием. В это время силы Кази-муллы, простиравшиеся до 10,000 человек, были сосредоточены в сел. Эрпели, как месте наиболее неприступном, окруженном глубокими оврагами, горами, густым лесом, укрепленном завалами и засеками. Общее начальство над собравшеюся толпою было вверено Умалат-беку, возведенному Кази-муллою в звание шамхала Тарковского. Уничтожение этого скопища являлось главнейшею целью действий, и так как оно должно было иметь влияние на успокоение Дагестана, то Панкратьев и решил взять Эрпели штурмом.

Войска двинулись в обход селения по Каранайской дороге: впереди шла колонна полковника Миклашевского (3 3/4 баталиона, 1 полк казаков, 8 орудий и милиция), а за нею — генерал-маиора Коханова (3 баталиона, 7 орудий, 4 конно-мусульманских полка); вагенбург был оставлен в Темир-Хан-Шуре.

Необыкновенно густой туман задерживал движение, но войска не сбились с дороги, и селение Эрпели было атаковано одновременно с разных сторон. Неожиданность атаки и стремительность, с которою она производилась, заставили горцев покинуть свою позицию и спасаться в густоте тумана. Все дело продолжалось не более двух часов и стоило нам четырех нижних чинов убитыми и ранеными: 2 офицеров и 31 человек нижних чинов. Неприятель оставил на месте боя до 150-ти тел, несколько пленных, почетное знамя Умалат-бека, до 10,000 рогатого скота и много имущества.

Предполагая двинуться отсюда к Черкею, Панкратьев сообщил о том Вельяминову и просил его содействия. 6-го октября генерал-лейтенант Вельяминов прибыл в Таш-Кичу, где собраны были: Московский, Бутырский и 40-й егерский полки, казаки Горского, Моздокского, Семейного и [48] Гребенского полков и 18 орудий. Занятый разными распоряжениями, Вельяминов мог выступить только 15-го октября к Темир-аулу.

Узнав об этом движении и желая отвлечь Вельяминова, Кази-мулла с несколькими сотнями милиции переправился на левую сторону Сулака и потянулся к крепости Внезапной. Не имея причин опасаться подобной демонстрации, Вельяминов продолжал движение к Темир-аулу, и в 10 часов утра, 18-го числа, переправился через Сулак. На другой день отряд подошел к Чир-Юрту, окруженному глубокими крутоберегими оврагами и укрепленному. Вход в селение был прегражден невысокою каменною стеною, усиленною в некоторых местах палисадом. На стене были сложены бревна для защиты от выстрелов и сбрасывания на атакующих. В полуверсте от стены были два завала, которые были предварительно обстреляны артиллериею, а потом взяты штурмом. Для атаки селения войска были направлены с двух сторон и, не теряя времени на выстрелы, бросились в штыки. Неприятель был сбит с позиции, потерял более 200 человек убитыми и 480 человек пленными, преимущественно женщин и детей. Надеясь на неприступность Чир-Юрта, горцы не вывезли имущества, и нам досталось много ценных вещей, даже денег, 1,500 штук рогатого скота и 4,000 овец и коз. Мы лишились пяти рядовых убитыми, трех офицеров и 17 нижних чинов ранеными.

Разрушив аул, Вельяминов 26-го числа возвратился в Таш-Кичу.

Спустя несколько дней после уничтожения Чир-Юрта горцы испытали еще более сильное поражение у Черкея от дагестанского отряда, выступившего 25-го октября из Темир-Хан-Шуры, в составе 2,500 человек пехоты, 12-ти орудий и 1,500 человек конницы.

Находившийся в Черкее тесть Кази-муллы, Магомед ярагский принял все меры к защите селения, и без того укрепленного самою природою. С одной стороны Черкея, [49] в глубоком и почти отвесном русле, протекала р. Койсу, а с другой — возвышались почти перпендикулярные горы, усиленные искусственными преградами. Защитники, числом до 4,000 человек, заняли наивыгоднейшие места на левом берегу р. Койсу, у разрушенного моста, обстреливаемого со всех завалов. По распоряжению генерала Панкратьева над самою рекою против неприятельских укреплений был устроен ночью эполемент на два орудия, из которых утром и открыт огонь ядрами и картечью. Одновременно с этим был открыт огонь из 10-ти орудий против самого селения, и под прикрытием орудийных выстрелов войска отыскивали брод в разных местах. Таковой был найден полковником Басовым выше Черкея, и как только горцы заметили приготовления наши к устройству моста, тотчас же выслали почетных старшин просить пощады и помилования. Панкратьев согласился прекратить действия на следующих условиях: 1) Черкей покоряется и обязуется исполнять все приказания начальства Кавказской линии и 2) население обязуется не принимать к себе Кази-муллы и его сообщников. Условия эти были приняты беспрекословно, и у Кази-муллы было отнято весьма важное селение, служившее притоном для его сообщников и рассадником всяких смут и волнений. Семейство имама бежало в Андию. Страх, наведенный на черкеевцев, и безусловная их покорность не замедлили отразиться во всем Дагестане. Аварская ханша Паху-бике уверяла в личном своем расположении к русским и в полном спокойствии ее народа; старшины селений Шамхальства, Койсубу, Салатавии, Гумбета и других обществ являлись в лагерь с выражением покорности. Несмотря на все это, трудно было допустить, чтобы Кази-мулла сложил оружие и отказался от своей деятельности. Так оно и было в действительности.

24-го октября генерал Вельяминов узнал, что, стесненный в Дагестане, Кази-мулла направился в Чечню и, явившись в Гудермесе, призывал жителей к всеобщему восстанию. Переезжая из аула в аул и проповедуя газават, имам [50] имел громадный успех и даже среди полуидолопоклонников ингуш, не имевших ничего общего с мусульманством, а тем более с шариатом. Собрав значительное скопище, Кази-мулла переправился через реку Сунжу и стал пропагандировать в чеченских селениях между рр. Сунжею и Тереком. Погоня за ним наших войск не приводила ни к чему, так как имам избегал встречи и затем решился обмануть генерала Вельяминова. Переправившись через Сунжу на левый берег, Кази-мулла остановил свою пехоту в селении Ачехи, а конницу отправил к Брагунам. Уверенный, что горцы намерены напасть или на это селение, или на станицу Щедринскую, генерал Вельяминов отправил полковника Волжинского с 160 казаками и 3 орудиями к станице Щедринской, а сам двинулся против селения Ачехи. Хотя скопище было разогнано и селение уничтожено, но Кази-мулла, обманув Вельяминова, достиг своих желаний. С тысячью доброконных и отважных мюридов он направился к совершенно беззащитному Кизляру, удобному для грабежа и наживы всякого рода. 1-го ноября 1831 года, переправившись через Терек, Кази-мулла совершенно неожиданно явился у города. Оторопелое население, не зная что делать, металось из стороны в сторону; раздававшийся на колокольнях трезвон еще более усиливал переполох и суматоху. Нижние чины линейного № 8-го баталиона, не зная, где назначен сборный пункт, ожидали прибытия офицеров. Ворвавшиеся в город, горцы рубили всех кого попало, врывались в дома, в храмы, в магазины и лавки. Некоторые хищники, пресыщенные уже добычею, бежали к берегу реки Терека, уводя или угоняя пред собою по несколько пленных и в редких случаях набрасывая на вьюки одних только молодых женщин.

После трехчасового грабежа горцы, никем не преследуемые, отягченные добычею и пленными, оставили Кизляр и, переправившись через Терек, ушли восвояси. В городе оказалось: убитых 126, раненых — 38; взятыми в [51] плен — 168, преимущественно женщин; разграблено было до 30-ти домов и три церкви. Впечатление, произведенное внезапным набегом Кази-муллы, было так велико, что большая часть жителей переселилась в крепость, разместилась кое-как в казенных зданиях, в церкви, в кибитках, палатках и провела так всю зиму. Неприятельские партии неоднократно подъезжали к городу, отгоняли скот и, будучи конными, успевали уходить от преследования.

Таким образом, погром, нанесенный горцам в разных пунктах, не поколебал их приверженности к имаму. Народ охотно жертвовал своим спокойствием и имуществом, чтобы исполнить волю Кази-муллы, глубоко запустившего корни своим учением. По его повелению организовались шайки, производившие набеги на слабо защищенную линию, и почти всегда безнаказанные.

Для успокоения края Вельяминов находил необходимым вести одновременно наступательные и оборонительные действия и просил о присылке ему от 12 тыс. до 15 тыс. пехоты, 10 казачьих полков и 6 орудий, а в противном случае не ручался за спокойствие линии. В то время во всем Кавказском крае было около 60 тыс. пехоты, разбросанной от Абас-Абади и Эривани до Анапы и Геленджика, и генерал барон Розен 1-й находил возможным только отчасти удовлетворить желанию Вельяминова. Усиливая его на счет войск в Дагестане и расположенных в Закавказья, командир корпуса представлял на Высочайшее воззрение тяжелое положение обороны и просил возвратить на Кавказ из действующей армии сборный линейный, два конных черноморских и один пеший казачий полки. Отказываясь от наступательной войны, барон Розен считал необходимым прежде всего привести линию в надежное оборонительное положение, а затем успокаивать горцев не разорением их селений, а путем мирных сношений и торговли. На подобные идиллические мысли, быть может, наводило Розена то обстоятельство, что после [52] заявленной покорности дагестанцами жители Черкея, Караная и Эрпели не только не приняли Кази-муллу, но и встречали его с оружием в руках. Имам принадлежал однако же к таким людям, которые спокойно относятся к своим успехам и мало огорчаются неудачами. Он удалился в Гимры, где Гамзат-бек, отпущенный на родину по ходатайству Аслан-хана казикумухского, с партиею аварцев склонял гимрынцев и прочих койсубулинцев к содействию своему старому приятелю. Благодаря этому, Кази-мулла стал опять понемногу усиливаться.

Генерал-адъютант Панкратьев, не считая возможным выгнать Кази-муллу из Гимров силою оружия, отправил койсубулинцам письмо и подарки, чтобы наиболее влиятельные лица отклонили население от имама и выгнали его из Гимры. По внушению ли этого письма, или по политическим видам самого Кази-муллы, — он оставил Гимры и уехал в Ирганай, где ожидал его Гамзат-бек с аварцами и койсубулинцами. Панкратьев видел в этом свою победу и доносил корпусному командиру: «Кази-мулла совершенно потерял свое прежнее влияние на умы дагестанцев, и он теперь ничто иное, как начальник разбойнической шайки, скитающейся по ущельям Кавказа».

Против такой шайки нечего было держать войска в сборе, и часть их была распущена по своим штаб-квартирам. Пользуясь этим, Кази-мулла стал сосредоточивать свои силы в Чумкескенте, и атака его отрядом (2 батал., 4 орудия и несколько сотен милиции) генерал-маиора Коханова не увенчалась успехом. Ободренный имам напал на Эрпели и имел горячее дело с жителями. Недовольный такими событиями, генерал Панкратьев сделал выговор Коханову и предписал ему во что бы то ни стало и под личною ответственностью овладеть Чумкескентом. Обиженный резким тоном предписания, Коханов сказался больным и 29-го ноября сдал войска, расположенные в Дженгутае, Парауле и Гелли, полковнику Миклашевскому. Последний выступил немедленно; 30-го ноября переночевал в [53] Казанищах и с рассветом двинулся далее. Доступ к Чумкескенту преграждался двумя громадными бревенчатыми завалами. Зимний день короток, и потому Миклашевский, не желая терять напрасно время, решился атаковать одною пехотою. Обстреляв завалы огнем из восьми орудий, Миклашевский двинул в атаку три баталиона. Апшеронцы и егеря быстро отбили оба завала, но за ними неожиданно наткнулись на укрепление Агач-кала. Оно находилось на краю утеса и состояло из высокого трехстенного бревенчатого сруба, обстреливаемого по углам из сакль, и обнесенного палисадом, а с южной стороны — оврагом в 50 сажен глубины.

Дорого стоило нам взятие этого укрепления: горцы защищались отчаянно, вылезали из укрепления и с шашками и кинжалами кидались на атакующих. Потери обеих сторон были весьма значительны, а успеха никакого. Тогда полковник Миклашевский подскакал к атакующим и крикнул: «вперед молодцами». Егеря, апшеронцы и куринцы рванулись вперед, окружили со всех сторон укрепление и стали разбирать его по бревнам. Миклашевский сам рубил палисад, разбрасывал руками бревна и дорого поплатился за свою запальчивость. Сраженный вражескою пулею, он успел произнести только «возьмите», — и укрепление было взято, с потерею любимого начальника, подполковника Михайлова, маиора Кандаурова, пяти офицеров и 385 человек нижних чинов. Фанатики, предпочитая смерть позорному плену, легли поголовно, но Кази-мулла и Гамзат-бек успели скрыться.

2-го декабря отряд возвратился в Казанище и 4-го числа выступил в места прежнего своего расположения. Генерал-адъютант Панкратьев предписал генерал-маиору Коханову вступить по прежнему в командование войсками и заведывание делами в Дагестане, а командующим действующим отрядом в северном Дагестане был назначен маиор Цыклауров. Разослав повсюду прокламации о поражении «богопротивного мошенника», Панкратьев был [54] убежден, что Кази-мулла потерял на всегда свою власть и значение и что спокойствие в Дагестане водворено на долгое время. К сожалению, заключение это было ошибочным. В чумкескентском бое горцы видели необыкновенную храбрость сподвижников имама и прониклись глубоким уважением как к Кази-мулле, так и к его сподвижникам. Кази-мулла собирал новые силы, а его племянник Гамзат-бек отправился за тем же в Аварию, и в половине декабря стало известно, что в переговоры с Кази-муллою вступили акушенцы; что тавлинцы и койсубулинцы взбунтовались и готовы поставить ему партию в 3,000 человек, что Гамзат-бек собрал 1,000 человек аварцев и расположился между Чумкескентом и Эрпели; что салатавцы не исполняют данных обещаний, имеют беспрерывные сношения с Кази-муллою и участвуют во всех его совещаниях и действиях. При таких условиях наступил 1832 год.

Комментарии

3. У Дистерло было: 2 роты, 2 орудия и 300 мусульман: у Ивченко — 2 роты, 1 орудие и 200 мусульман; у Циклаурова — 1 рота, 1 орудие и 100 мусульман.

4. Назначен генерал-адъютантом 25-го августа 1831 года.

5. Полк этот сформирован из охотников, явившихся из мусульманских провинций, и вверен был адъютанту генерала Панкратьева, лейб-гвардии гренадерского полка штабс-капитану Юферову. Полк состоял из трех сотен.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказская война в царствование императоров Николая I и Александра II (1825-1824). СПб. 1896