724. Выписка из депеши барона Строгонова к ген. Ермолову, от 8-го (20-го) апреля 1817 года. — Буюк-дере.

Прибытие курьера в. пр. (кап. Назарова) не могло случиться в удобнейшую минуту: важная и благоприятная для нас перемена, последовавшая в недавнем времени в системе Порты Оттоманской и ознаменованная возобновлением министерства ее, поставляет меня в возможность представить вам самые надежнейшие и успокоительные сведения, могущие утвердить мнение ваше о настоящем положении дел наших с Турциею.

Со времени пребывания моего здесь встретил я немалые и продолжительные затруднения вселить в [404] Порту убеждение об искренности великодушных и миролюбивых расположений всемилостивейшего Государя нашего. Затруднения сии происходили от недоверчивости, свойственной Турецкому правительству, от непросвещенного пристрастия и личных видов некоторых Турецких министров, отчасти может быть и от скрытного, хотя весьма слабого влияния некоторых иностранных держав, которые, не постигая прямых намерений Е. И. В., с беспокойством взирали на исполнение оных.

Медленность и несговорчивость против меня Турецкого министерства обнаруживались при всяком случае; но не могли заставить меня отступить от твердой стези, мне предначертанной и основанной на истинных обоюдных пользах Российской и Оттоманской империи. Успех оправдал постоянство сие, устранив наконец большую часть прежних затруднений.

Верховный визирь был главою партии, нам противной; подчиненность и ограниченность влияния его в мирное время и в присутствии султана были главными пружинами, побуждающими его желать раздора с Россию, коего опасные последствия для Турции вовсе не могли быть от него сокрыты; но сим средством надеялся он приобрести важное влияние и власть почти неограниченную в звании предводителя всех военных сил Турецкой империи. Не имея, впрочем, ни сведений, ни опытности в политических соображениях, верховный визирь опирался на бывшего Реис-эфендия (министра иностранных дел), который по убеждению ли или боясь подпасть под ответственность, подкреплял мнение визиря, что следует отвергнуть прямо и на отрез все предложения Российского Двора. Халид-эфенди, тайный любимец султана и пользующийся неограниченною его доверенностью, хотя и не занимает никакой из первых степеней государства, начальствовал другою партиею и с благоразумием усматривал, что Порта, отказавшись совершенно вступить в миролюбивые объяснения, столь искренно желаемые Е. И. В., могла навлечь на себя пагубные последствия войны, коей выдержать не в состоянии. Заключение его клонилось к тому, что благоразумие и самая выгода Турции требуют в настоящих обстоятельствах дружелюбного и на обоюдных пользах основанного соглашения.

Раздор сих двух партий производил разногласие и бесконечную нерешимость, которые вывели султана из терпения и побудили его написать собственноручный грозный рескрипт к верховному визирю, коего содержание весьма примечательно. Вот перевод оного:

“Беспрестанные советы и рассуждения продолжаются по поводу ноты, поданной Российским посланником; однакоже мы не видели еще ни единого протокола ваших заседаний. Вот уже 40 дней как вы рассуждаете; неужели не могли вы ни на что решиться? Чем же вы занимаетесь в заседаниях ваших? Того ли ожидаете вы, чтобы Российский посланник вышел из терпения и прибегнул к угрозам? Буде вы полагаете, что война предпочтительна, то донесите нам о достаточных причинах к таковой войне и о средствах, которые вы имеете в виду для поддержания оной; если же обстоятельства не позволяют предпринять войну, то поспешите отвратить неудовольствие Российского посланника и приготовьте ему пристойный ответ".

Таковой рескрипт султана, в достоверности коего я не могу сомневаться, не мог не произвести сильного переворота в Диване. Визирь тотчас же отступил от прежнего своего мнения и подал голос к необходимости мирных соглашений с Россиею; все прочие советники единодушно подкрепили сие мнение и представили оное султану, который написал тогда другой собственноручный рескрипт следующего содержания:

“Так как министры наши по основательном размышлении признали нужным отвергнуть всякое упрямство и прибегнуть к благоразумному средству примирения, то неотменно должно, чтобы конференции открылись без замедления, чтобы в скорейший срок доставлена была нота Российскому посланнику чрез Реис-эфендия. Но стараться надобно, чтобы нота сия хорошо и ясно была составлена, не так как первая, в которой вовсе и смысла не было, дабы ясно показать России, что мы желаем кончить дела дружеским образом".

Несколько дней после сего рескрипта последовала перемена в Турецком министерстве: бывший Реис-эфенди Сеид-эфенди лишился места своего, равно как и дефтердар или министр финансов. Визирь весьма опасался подпасть такой же участи, но султан наказал его лишь строгим выговором и увещанием впредь быть благоразумнее в исполнении высокого своего звания. Новый Реис-эфенди Джаниб-эфенди, человек вовсе преданный Халид-эфендию, тому любимцу султана, о коем я упоминал выше, совершенно повинуется его направлению.

По всему сему начертанию в. пр. изволите [405] усмотреть, что теперешние расположения сколько самого султана, столько и министерства насчет сближения с Россиею суть такого рода, что можно надеяться скорого и успешного исполнения большей части благих и миролюбивых намерений Е. И. В. Я ласкаю себя надеждой, что главные затруднения и препятствия, встреченные мною до сих пор, теперь уже побеждены и сие ожидание придаст новую силу ревностному моему усердию достигнуть до цели поручений, коими благоугодно было Е. И. В. удостоить меня.

Что касается до отправления войск Турецких и снарядов в Анатолию, то последствие обнаружило, что сии военные меры определены были единственно на укрощение тамошних бунтовщиков, коих возмущение было гораздо значительнее, нежели как полагали о том сначала. Важнейший из них Тушчи-оглу и до сих пор еще был укрощен и скрывается в горах неподалеко от Трепизонда. Наконец Порта неоднократно имела причину жаловаться на неприязненное поведение сына шахского Мамед-Али-мирзы, начальствующего в пограничных провинциях около Багдада и на некоторых других Персидских пограничных начальников. Новым к тому поводом послужило то происшествие, о коем в. пр. сами меня уведомить изволили, а именно, покушение сердаря Эриванского восстановить военною рукою Баязетского начальника Ибрагим-пашу, коего Порта сменила и хотела казнить и который укрылся под покровительство того сердаря. Сие происшествие было причиною весьма неприятных объяснений с Персидским двором, который наконец доставил удовлетворение Порте, сделав выговор сердарю и приказав вывести Персидские войска из пределов Турецких.

Я не могу не поместить еще некоторых сведений о свидании, которое имел я с новым Реис-эфендием с тем, чтобы представить в. пр. подтверждение всего вышесказанного мною о теперешних расположениях к нам Порты. Сведение сие имело главным предметом рассмотрение и пояснение IV ст. Бухарестского трактата о разграничении на Дунае. Хотя в сие первое свидание не успели мы привести к совершенному концу прение наше, но я с удовольствием заметил сговорчивость и желание, оказываемое при всяком слове Турецкими министрами, окончить дружелюбным образом несогласия с Россиею. Взаимные объяснения наши происходили в самом откровенном виде Реис-эфенди и другие, тут бывшие чиновники, отзывались, что предложения мои отступали от точного смысла слов трактата; но присовокупляли к тому, что они, будучи уверены в искренних и великодушных намерениях Г. И. к Порте, охотно согласятся отступить даже несколько от прав, которые они могут призывать по силе трактата с тем только, чтобы утвердить прочным образом дружбу и согласие с столь могущественным и благонамеренным Монархом на основаниях, полезных обоим государствам и без всякого посредничества других иностранных держав. Таков был смысл всех их объяснений и свидание, продолжавшееся 4 часа, кончилось тем, что они, не отвергнув предложений моих, отозвались только, что без доклада султану не могут утвердительно принять оных. На следующих конференциях, которые без отлагательства будут следовать одна за другою, я приступлю и к важнейшим статьям переговоров и хотя нет сомнения, что прения будут живее по мере важности оных, не менее того я удостоверился, что Порта взирает наконец с истинной точки зрения на способ утвердить сношения ее с Россиею и достигнуть до соглашения полезного обеим, отвергнув всякие неприязненные намерения, коих пагубные последствия она предвидит. По сей-то причине и не придаю я никакой важности некоторым мерам, как-то перемещению пашей на Дунае, отправлению пороха в Дунайские крепости, исправлению канонирских шлюпок на той же реке, которые подали было здесь повод к слухам о весьма неосновательных военных приуготовлениях, ибо не собирают ни войск, ни запасных магазинов около границы и не делают других приуготовлений, необходимых в таком предположении. Быть может даже, что Порта сама рассеявает слухи сии, дабы уверить подданных своих в неусыпном своем попечении и дабы легче ей было потом приступить к тем соглашениям с Россиею, коих необходимость предвидит она.