531. Тоже, № 81.

С неизъяснимым усердием желая в. в. многолетнего здравия, всегда постоянного счастия и беспрерывных радостей, прошу о следующих обстоятельствах:

Со времени благополучного восстановления дружественного союза между Россиею и Персиею стечение разных обстоятельств не позволяло прежде на основании Гюлистанского трактата приступить чрез коммисаров к точному определению границ между обеими высокими державами. Прошедший же год для совершения сего общеполезного дела равно благоприятствовал обоим правительствам, почему с взаимного согласия моего с драгоценным перлом Иранского престола, е. выс. вселюбезнейшим сыном вашим Аббас-мирзою, назначены были коммисары с обеих сторон и разграничение начато.

Руководимый известными мне чувствованиями искреннейшей дружбы, отличного уважения и приязненных расположений, кои Г. И. изволит питать к высочайшей особе в. в., я дал строгое наставление назначенным от меня коммисарам ни о чем столько не стараться при сем разграничении, как о сохранении во всех случаях святости Гюлистанского трактата и об изыскании всевозможных средств, дабы главные пункты, долженствующие составлять основание границ и утвержденные уже силою самого трактата, соединить между собою прочною чертою, проведенною по живым местам и в направлении сколько можно более правильном, ибо по гористому положению границы, пересекаемой сверх того многими ущелиями и бесчисленными балками, средство сие есть не только ближайшее, но даже единственное, коим можно преградить многие открытые пути к пограничным беспокойствам, доселе продолжающимся, не взирая на мир и вместе с тем, восстановя между пограничными жителями надежное спокойствие и безопасность, утвердить навсегда между Россиею и Персиею постановленное дружество таким неразрывным узлом, который существенною пользою своею и крепостью превосходил бы самые диамантовые узы.

Честью моею смею ручаться пред в. в., что Российские коммисары со всем усердием стремились достигнуть сей благодетельной цеди. Наблюдая в равной степени выгоды обеих держав, они на всем пространстве пограничной линии от Арпачая до Аракса предложили одни такие пункты, кои быв совершенно согласны с силою Гюлистанского трактата, пролегают всюду по одним пустопорозжим местам и самым естественным положением своим образуют твердую государственную границу, равно полезную как для России, так и для Персии. При том нигде ими не отрезываются от Персии земли, заселенные или могущие в других отношениях составлять какие-либо значительные выгоды, ни даже такие, на кои правительство Персидское имело бы действительные права, ничем неопровергаемые; между тем как чрез определение сими пунктами пограничной черты благосостояние и спокойствие пограничных жителей были бы навсегда прочно ограждены.

За всем тем правила, коими при сем случае руководствовались Персидские коммисары, не соответствуя нимало столь искренним расположениям Российского правительства, не могли сблизить обе стороны к взаимному согласию и на сей раз удалили успехи в разграничении.

Вопреки общих для всех государств правил, наблюдаемых при определении границ, вопреки законов, самою природою представляемых для прочной границы и, могу сказать, вопреки самого здравого понятия о вещах, Персидские коммисары предъявили с своей стороны такую черту границы, которая даже в межах, разделяющих земли частных владельцев, легко могла бы всегда порождать споры и взаимные неудовольствия, кольми же паче не приличествовала бы для государственной границы и которая, никаким естественным положением не преграждая удобства производить пограничные шалости и беспокойства, оставляла бы сей главный корень зла в прежнем его положении. Таковая граница была бы более способна питать неприязненные расположения, нежели утвердить дружественный союз.

Не говоря о том, что пункты, ими избранные чрез косвенные направления свои и многие кривизны, проходя не везде по хребтам гор, лежащих в неразрывном соединении между собою, а по различным их отраслям, образуют повсюду углы, в иных местах далеко вдающиеся во внутрь земель, России принадлежащих, в других же пересекают и самые средины нескольких сряду ущелий, занимаемых всегда жителями разных пограничных российских провинций во время летней их кочевки, а инде врезываются даже в самые их селения, отъемля таким несправедливым образом у подданных моего Г. И. лучшие по границе пастбищные земли и сенокосные луга, я не могу не довести до [289] высочайшего сведения в. в. о явном нарушении самого трактата, столь далеко простертом, что не только Даралагез исключен Персидскими коммисарами вовсе из пограничной линии, но самому наследнику престола вашего угодно было решительно не допустить Российских коммисаров даже к личному обозрению Аракса вверх до впадения в оный Капанак-чая, равно самой речки Капанак-чая и Мигринских высот, не смотря на то, что все сии пункты, помещенные в Гюлистанском трактате, торжественно от Всероссийского Г. И. и в. в. признаны уже за главное основание границы со стороны Карабага.

Уверен я, что при искренних чувствованиях взаимного благорасположения и дружбы, сохраняемых в. в. к всеавгустейшему моему Монарху и при высоких добродетелях ваших, обращаемых единственно к устроению счастия многих миллионов ваших подданных, больно будет для сердца вашего удостоверение во всех сих несправедливостях, без сомнения, сокрытых пред вами или, может быть, представленных совсем в превратном виде. А потому желал бы я пройти здесь молчанием о таких поступках, кои между державами, уважающими законы чести и справедливости, даже в неприязненных расположениях были бы непозволительны и к коим однакоже Персидские коммисары дозволяли себе прибегать с намерением всячески препятствовать успехам в сем общеполезном деле и напрасно только длили время в одних непристойных изворотах, пока выпавшие в горах глубокие снега сами положили в прошедшем году непреодолимую преграду к продолжению разграничения. Равным образом желал бы я не упоминать ничего о чрезвычайных беспорядках, происшедших от своевольного расположения ими своего лагеря при устье речки Баргушета и о неблагонамеренных внушениях, распространенных между пограничными Карабагскими жителями и бывших поводом ко многим случившимся неустройствам, также о разных обольщениях, подкупах и самом насильственном увлечении за границу спокойных жителей, допущенных ими при сем случае, и наконец о несоблюдении Персидскими коммисарами должных приличий вежливости и о грубом их обращении; но с другой стороны, будучи преисполнен чувствованиями живейшей благодарности за высокое благоволение и милостивое внимание, коими в. в. благоугодно было осчастливить меня при личном свидании с высочайшею вашею особою и поселить в сердце моем глубочайшее уважение к преизящным качествам великой души вашей, кои подобно теплотворным лучам солнца во всю жизнь мою будут оживлять приятнейшие воспоминания о сем счастливом для меня происшествии, я остался бы неблагодарным и не заслуживающим такового благоволения, если бы предварительно не довел до сведения в. в., что продолжение подобного поведения со стороны Тавризского кабинета может поколебать добрые расположения обеих держав и впоследствии довести их до открытой неприязни.

Когда же все соединенные несправедливости, не смотря на искреннейшее желание моего великого Государя сохранять с Персиею неразрывный мир и дружбу, подвигнут паче чаяния Е. И. В. на защиту подданных Своих и на ограждение их блага и спокойствия, вверенных Ему от Бога, тогда в моей ли власти будет остановить гибельные последствия, какие взаимная неприязнь может навлечь народам обеих держав?

По крайней мере я с своей стороны, не скрывая пред лицом в. в. прямой истины, исполняю тем долг усерднейшей моей признательности за милостивое ко мне благорасположение и счастливым себя сочту, если в. в. сами тогда благоволите отдать мне справедливость, признав меня непричастным к вине сего зла.

Прошу Бога да умножит дни драгоценной жизни вашей для блага ваших подданных и да украсит оные новым блеском величия и славы!