427. Предписание Александру Сергеевичу Грибоедову, от 29-го сентября 1820 года, № 206.

Депешею от 18 (30)-го сентября, № 150, вы сообщили мне много полезных известий. Мне столько же приятно уважать деятельность вашу по службе, как и благоразумие, которым вы оную сопровождаете. Благодаря вас, я нахожу нужным объясниться по некоторым предметам.

Сурхай-хан, Мустафа-хан и прочая каналья, благосклонно принимаемая наследником, точно должна заставить его стыдиться по крайней мере заблуждения своего, что так долго она была почитаема вредною России. К подобным неприличным поступкам вы, как ближайший оных свидетель, должны были сделать привычку. Во мне производят они негодование, но вскоре и я буду уметь презирать их.

Если вся сия беглецов сволочь будет выставлять опасности, которые она преодолела, чтобы предать себя в великодушное покровительство наследника, уверьте сего последнего, что никто не останавливал их и что, напротив, я надеюсь умножить число взыскующих его благодеяния. Недавно с неудовольствием отозвался я к одному из начальников, что Ших-Али-хану, уже при самой Куре бывшему, воспрепятствовал побег в Персию, что впредь не будет делаемо с намерением. Нигде с большим приличием беглец сей не может быть принят, как при лице наследника, который, называя его слугою Ирана, себя почитает обязанным вспомоществовать ему. Письмо мое к е. выс., чрез Мирза-Масуда посланное и в копии у сего препровождаемое, покажет вам отзыв мой насчет онаго. Наследнику с приличным уважением небесполезно объяснить, что в то самое время, как Мирза-Масуд прислан ко мне расточать уверения в искренней дружбе и добром согласии, Сурхай-хан и Мустафа-хан принимаются с уважением в Тавризе и что е. выс. прямыми поступками легче обладать привязанностью и истинным уважением Русских, нежели одного меня обольстить пустыми уверениями.

Мирза-Масуд представлял мне великодушнейшим делом наследника, что не взял он участия в замешательствах Имеретии и Гурии. Нельзя предполагать, чтобы неизвестно было ему, что Персия с сими местами не граничит; пособие же деньгами столько же было бы действительно, как и в Дагестане.

Старайтесь опровергнуть лживый слух, будто бы чиновник Мамед-Али-мирзы при мне находился, [232] что, впрочем, никогда не может быть, ибо таковой поступок был бы явным нарушением трактата, который мы свято соблюдаем.

Мирза-Абуль-Хасан-хан вел себя здесь весьма благородным образом и показывал себя весьма чувствительным к милостивому вниманию Императора. С согласия моего он передал наследнику мои неудовольствия: это не мало от Персиянина!

Насчет Мехти-хана Карабагского скажу вам, что поведением его правительство довольно и что весьма сомнительно, чтобы он, не имея никаких от него неудовольствий, хотел променять свое состояние на ежедневную прогулку босыми ногами по каменному помосту двора е. выс. В этом доселе не полагал он большого счастия.

Мирза-Масуд отдал мне то оригинальное письмо Имеретинского беглеца Вахтанга, коего копию сообщил вам каймакам и которую вы ко мне доставили.

Сделав на ней надпись, я отдал ее Мирза-Масуду.

Между разговором объясните наследнику, что Вахтанг, называющийся царевичем Имеретинским, есть незаконный сын побочного сына царского и что справедливо удивлен я был, что подлый мошенник, бунтовавший против правительства, может осмелиться писать к наследнику государства и надеяться, что наследник сверх того будет говорить с подателем письма, которому поручил он пересказать о происшествиях в Имеретии. Сие означено в последней строке письма Вахтанга, о чем по незнанию Грузинского языка Мирза-Масуд не имел понятия.

В заключение скажу вам, что во всех действиях наших относительно Персии должны мы быть руководимы прямотою и твердостью и поведение наше должно иметь основанием точное и строгое соблюдение трактата. Вижу из бумаг, что поступки ваши в отсутствие поверенного в делах во всем благоразумно согласованы с сими правилами и мне остается только принести вам справедливую похвалу.