398. Рапорт ген.-л. Вельяминова ген. Ермолову, от 11-го августа 1819 года, № 128.

По повелению в. выс-а от 6-го июля я объяснялся с Персидским Мамед-Хасан-ханом и, согласно отношению к вам гр. Нессельроде, старался освежить в его памяти все поступки Персидского правительства, столь мало соответствующие дружескому союзу, существующему между Россиею и Персиею.

Не имея ничего возразить против принятия беглого царевича Александра, а еще менее против данных ему деревень на границе нашего Карабагского ханства для удобнейшего возмущения против нас Грузии, он не только не старался чем-либо оправдать таковой поступок, но сам совершенно находил его нарушающим существующий между нами союз и всю вину возлагает на Ериванского сердаря, по совету коего будто бы ничтожный сей царевич принят в Персии. Когда я ему стал говорить о трехдневном в прошлом году торжестве в Тавризе мнимой победы Дагестанцев над ген.-м. Пестелем, о пребывании посланцов в Тавризе от Ших-Али-хана и всех бунтующих против нас ханов в Дагестане и о вспомоществовании им со стороны Персии деньгами, тогда он прежде стал отвергать, уверяя, что будто бы мы имеем совершенно несправедливые известия; но коль скоро я ему представил ясные тому доказательства и сказал, что месяца 1 1/2 тому назад Персиянин Багир-бек провез чрез Ширванское ханство 7 т. черв. Дагестанским бунтовщикам, то он только тем вывернулся, что, конечно, шах о сем ничего не знает и что он по приезде своем за долг сочтет обо всем открыть глава шаху.

Доведя разговор до подосланных убийц от Ибрагим-бека, чтобы убить Мурад-Хан-бека, я ему дал почувствовать, что весьма неприлично Аббас-мирзе иметь в милости убийцу нашего кн. Цицианова, а тем менее оказывать сию милость во время вашего пребывания в Тавризе. Он в сем совершенно согласился, но вздумал уверять, что несправедливо, что подослано было убить Мурад-Хан-бека и что признавшийся в том убийца хотел только у нас тем выслужиться, уверяя, что Мурад-Хан-бек слишком ничтожен, чтобы Персии нужна была смерть его, удаляя сколько возможно мысль подлого мщения, столь свойственного Персиянам и на которое я всячески старался обращать его внимание.

Обратясь потом к частым вторжениям Шахсевенцев, Карадагцев, Челабианцев и Эриванских разбойников в Российские пределы для похищения обывателей и скота, за каковые хищничества от Персидского правительства не получается должного удовлетворения, не взирая на неоднократные жалобы наши, я тем доказывал, что таковые разбои, не удовлетворяемые Персидским правительством, показывают явное невнимание их к дружественной [217] сильной державе, что нам легко было бы за оные отплатить вторжением в их пределы, но сохраняя свято дружеский союз, мы воспрещаем делать таковые вторжения тем из наших пограничных народов, которые горят желанием отмстить за разбои Персиян. Мамед-Хасан-хан мне отвечал на то, что Челабианцы самого правительства Персидского не слушают, а разбои от Эриванцев происходят будто бы от несогласия сердаря с пограничным нашим начальником кн. Саварсамидзе. Впрочем, он согласился со мною о дурных поступках Персидского правительства и обещался все оные довести до шаха, который, по уверению его, будто бы ничего об оных не ведает.

Пред окончанием разговора он спросил меня, согласимся ли мы выпустить Ших-Али-хана, если бы он захотел отправиться из Дагестана в Персию. Я ему отвечал на то, что после всех его злодейских против России поступков, не думаю, чтобы правительство наше согласилось пропустить его в Персию без должного за злодейства его наказания.

Наконец я заключил сей дипломатический разговор наш тем, что он был в России, видел ее могущество и должен удостовериться, что в неприязненных поступках Персия против России всегда проиграет и что более собственное счастие и спокойствие Персии требуют того, чтобы она была с Россиею в мире. Персиянин во всем со мною согласился и уверял меня, что он с своей стороны, будучи от Г. И. нашего облагодетельствован, будет всячески стараться о восстановлении совершенной дружбы между обеими державами.