367. Отношение ген. Ермолова к гр. Нессельроде, от 10-го августа 1818 года. — Сунжа.

Персидский чиновник Мамед-Хасан-хан, о котором имел я честь сообщить в. с., прибыл в Тифлис с посылаемыми от шаха к Высочайшему Двору в подарок лошадьми. Предупрежден будучи адъютантом моим кн. Бебутовым, что сему чиновнику поручено просить о признании Аббас-мирзы наследником престола, хотя в письмах ко мне шаха и самого Аббас-мирзы ничего о поручении сем не сказано и даже садри-азам Мирза-Шефи [198] уведомил только, что он отправляется с подарками. Дабы в точности узнать о причине его отправления и предупредить в. с. для принятия нужных мер, предписал я командующему в Грузии ген.-л. Вельяминову объявить хану, что я, как пограничный начальник, должен быть известен о данном ему поручении, а паче если облечен он в какой-нибудь дипломатический характер и что в таком случае должен я испросить Высочайшее соизволение на дальнейший его путь; ежели же не объявит он о поручении, то я Двору нашему не иначе донести могу о нем, как согласно с извещением садри-азама, что он кроме представления лошадей другого поручения не имеет и потому никакое от него принято не будет. Приказал я также без всяких церемоний потребовать на рассмотрение письма шаха и Аббас-мирзы к Е. И. В., ибо так поступлено было с письмом, которое писал я к шаху, что прочли его прежде, нежели представили шаху. Таким образом снятые копии и перевод оных у сего препровождаю. В. с. усмотреть изволите, что шах весьма желает, чтобы Аббас-мирза признан был наследником престола, а глупейшее письмо самого Аббас-мирзы еще более обнаруживает, сколько нетерпеливо он того же домогается; но как Мамед-Хасан-хан никакого дипломатического характера не имеет, то и не почел я нужным его удерживать и просить разрешения о позволении ему ехать далее, ибо весьма удобно принять его как чиновника, присланного собственно для представления лошадей, и не допускать его ни к каким негоцияциям. Если же не позволил бы я до разрешения ехать ему далее, то двор Персидский, не разумеющий никаких приличий, конечно, тем оскорбился бы и бесполезною сею мерою уничтожилась бы и последняя весьма небольшая к нам доверенность, а на письма не менее того надлежало бы ответствовать.

Не смею думать, чтобы нужно было мое в сем случае мнение, но я обязан сказать его, сближен будучи обстоятельствами с возможностью узнать Персиян. Признание Аббас-мирзы наследником не удалит от Персии тех бедствий, которые ей угрожают и не предоставит того благоденствия, которого Г. И. в великодушии Своем желает соседственной и приязненной державе.

Не умолчу я и того, что милость сия падет на сердце неблагодарное, в котором коварство не дает места ни одному из свойств добрых, ручающихся нам за спокойствие. Всегда видел я сии в нем свойства, но теперь смелее утверждать могу после известия, которое дал мне посланник наш в Константинополе, т. е. барон Строгонов, что находившийся при Оттоманской Порте Персидский посланник Мугиб-Али-хан при самой первой конференции начал внушать, что Персия, не будучи удовлетворена возвращением обещанных при Гюлистанском трактате провинций, не вступила в искреннее с Россиею сближение, а, наконец, употреблял все усилия представить, какою опасностью грозит могущество и влияние России всем мухаммеданским державам и предлагал формально наступательный и оборонительный союз, яко единственное средство отклонить гибель. В сем союзе давал он участие всем мухаммеданским землям и льстил султана, что он должен быть признан главою оного и возвратить прежний блеск древних халифов престолу своему.

Бросьте в. с. взгляд на прежние донесения мои и усмотреть изволите, что не укрылись от меня ни коварство, душе Персиянина сродное, ни властолюбие ненасытимое и что я всегда в Аббас-мирзе видел нашего врага непримиримого. Все замыслы склонить Порту принадлежат ему и что более обнаруживает изменнические его свойства, это то, что сей посланник к Оттоманской Порте, в самое то время, как я возвращался из Персии, жил у него в Тавризе за разными наставлениями, тогда как на каждом шагу уверял он в приверженности своей к Г. И., что он предает себя как отцу в покровительство и что все его надежды в Нем утверждены. В сем последнем он, конечно, не солгал, но думать не смею, чтобы он не должен был в том обмануться. Великодушием нельзя покорить сего злодея и признание его наследником дало бы ему новые к злодеяниям средства.

Аббас-мирза ожидает не быть признанным, ибо сказал адъютанту моему, что если не успеет он в своем желании, то уверится тогда, что я враг его. Если по порядку вещей может быть терпимо, чтобы я, как бывший в Персии посол, имел в ответе некоторое участие, то весьма достаточно будет, если не для совершенного удовлетворения Аббас-мирзы, то, всеконечно, для одолжения самого шаха, сказать в ответе на письмо его, что я особенного удостоился благоволения Г. И. за то, что почтил волю шаха в назначении наследника и не осмелился сделать не только какое-либо возражение, ни же не позволил себе на сей счет никакого рассуждения и что тем совершенно исполнил намерение Е. И. В. Таким образом, конечно, не снищу [199] я благорасположения Аббас-мирзы, но, без сомнения, лучше меня сделать предметом его злобы, нежели совсем отказать в признании, или признать и навлечь на себя по трактату обязанности, которые трудно выполнить во всем пространстве, ибо не прилично достоинству выполнить с ограничением.

Предупреждаю в. с., что Мамед-Хасан-хан есть один из умнейших Персиян и что лучше не допустить его до негоцияций как человека, не облеченного в дипломатический характер, нежели, допустя раз, противиться его возражениям. Я не сомневаюсь, что он имеет с собою подлинные признания Английского правительства, короля Французского Людовика XVIII и султана Турецкого и к тому же целые тетради писем предместника моего ген. Ртищева, в коих дает он ему название наследника. Прошу в. с. сие отношение мое представить на Высочайшее благорассмотрение Г. И., ибо я и не боюсь и не стыжусь погрешностей в суждении моем, когда происходят оне от желания пользы моего Государя.

Также желал он, чтобы я для препровождения в С.-Петербург его чиновника отправил своего адъютанта и я тем с большим удовольствием исполняю сие его желание, что адъютант знает хорошо Персиян и сверх того дал я ему приличное наставление, как в пути поступать с ханом и смирять его, буде по наглым свойствам Персиян будет он дерзок или потребует излишнего к себе уважения. По прибытии в С.-Петербург прошу покорнейше в. с. доставить ему счастие быть представленным Г. И., но только не особенно, а когда будут того удостоены другие.

Содержание прошу назначить ему умеренное, ибо всегда оно и приличнее и достаточнее того, которое дается чиновникам нашим в Персии. Пристава при нем употребить из чиновников мало значущих и отнюдь никакого караула для почести, ибо в Персии нет оного в таком смысле, но всегда дается для надзора за всеми действиями. Как весьма трудно быть гордее Персиян в обращении, убедительнейше прошу в. с. приказать во всяком случае обходиться с важностью.

Нет, конечно, народа, в грубейшем заблуждении, как Персияне, насчет могущества земли своей. Не бесполезно будет, если показаны ему будут великолепие и стройность войск наших, арсенал и все воинские заведения. В том же невежестве находятся они в рассуждении всякого рода искусств, почитая себя в оных превосходными, а потому нужно показать ему все, достойное примечания и особливо всякие частные заведения, ибо у них редко частный человек имеет дерзость обнаружить богатство и ничто в понятии сих людей не возвышает столько правительства, как неприкосновенность собственности. Поручите в. с. показать ему все в настоящем виде и такому человеку, который бы знал Персиян и их необузданную надменность.

Прилагаю у сего для сведения в. с. данное мною адъютанту шт.-к. кн. Бебутову наставление и прошу, буде угодно дать от себя какие приказания, предупредить его чрез нарочного.

Не благоугодно ли будет сообщить Московскому военному ген.-губернатору, чтобы также в Москве все было ему показано, ибо в голове Персиян Москву отыскивать надобно по развалинам.