357. Письмо барона Строгонова к ген. Ермолову, от 15-го мая 1818 года. — Буюк-дере.

.....Я уведомлял уже в свое время в. выс-о о прибытии сюда Персидского посланника Мугиб-Али-хана, о приеме ему сделанном и о дружеском смысле, в коем отзывался он относительно меня в первое время насчет совершенного согласия, восстановленного между его правительством с Высочайшим Двором нашим. Скоро осведомился я, что объяснение его с Турецким министерством клонилось к совершенно противной цели. При первой конференции своей начал он внушать Порте, что ожидания Персии об искреннем сближении с Россиею нимало не исполнились, ибо посольство в. выс-а не имело в предмете тех уступок владений, которые якобы обещаны были Россиею во время Гюлистанских переговоров. После сих внушений, сделанных самым ясным образом, Персидский посланник остановился на изображении неминуемой опасности, коею нынешнее могущество и влияние России угрожает единоверным мухаммеданским империям и наконец формально приступил к предложению Порте наступательного и оборонительного союза, яко единственного средства отклонить угрожающие напасти. Лаская беспредельное самолюбие султана, посланник дал почувствовать, что, распространив сей союз на все мухаммеданские владения и признав Оттоманского императора главою оного, возвратится престолу его весь блеск древних халифов, коих султан именует себя преемником.

Сколь ни хитры были сии внушения, надобно признаться, что Порта поступила в сем случае с крайнею осторожностью. Исчисляя все щекотливые последствия столь огромного плана, в состав коего должны бы вступить и Варварийские владения, вооружившие всю Европу своими разбоями, Порта обратила также внимание на собственное положение ее против России в нынешнее время и могла опасаться, что возбудит справедливое наше негодование, склоняясь на неприязненные предложения Персии. Врожденная недоверчивость против Персиян и народная ненависть Турок, кои почитают своих соседей беззаконными раскольниками мухаммеданской веры, утвердили сии политические расчеты и Порта решилась отклонить на отрез предложения Мугиб-Али-хана. При всем том Турецкие министры осыпали его дружескими уверениями, отзываясь на предложения его о союзе, что "сношения Порты с Персиею без того уже опираются на священном основании единоверства и что излишне было бы прибегать к каким-либо новым связям, кои не в состоянии придать новой силы тесному и дружескому согласию, существующему ныне между обеими державами". Персидский посланник, не теряя надежды, покусился возобновить настояния свои, но тщетно. Вторая конференция его с Турецким министерством не имела лучшего успеха и была последнею. Порта устояла в прежнем отзыве и не оставила ему никакой надежды превозмочь решительное свое намерение, возобновив однакоже и при конце уверения о дружеских расположениях своих к Персии. Мугиб-Али-хан в продолжении краткой своей негоцияции принимал посещения от иностранных министров и был сам у них с визитами; но мне точно известно, что он никому не открывался об истинном предмете своих поручений, скрывая оный под предлогом некоторых неоконченных переговоров об устроении границ с Оттоманскими владениями в Азии. По отдаленности моей от Константинополя, где отведен ему был дом от Турецкого правительства, я только в последнее время успел с ним познакомиться. Свидания наши были совершенно этикетные. Мугиб-Али-хан приметным образом избегал всяких политических со мною объяснений. Я же с моей стороны приличным счел намекнуть, сколь мне приятно познакомиться с посланником двора, соединенного с нами самыми дружескими связями и удостовериться из уст его, что счастливое сие положение утверждено успешным и рачительным попечением, с коим в. выс-о привели к концу предмет посольства вашего. При свидании нашем присутствовал и Турецкий его пристав; сие обстоятельство еще более побудило меня к сему изъявлению, не выходя однакоже из границ простого приветствия и не в виде какого-либо скрытного внушения. Уверившись, что дальнейшее пребывание его здесь без цели, Мугиб-Али-хан объявил намерение возвратиться в Персию. Порта не только не старалась удерживать его, но отменила даже некоторые пиршества, назначенные сперва ему в честь по обряду Азиятских дворов. Подарки, кои получил он при [190] отъезде, самые бездельные и по обычаям нашим, показались бы непристойными. Посланнику выдано 10 т. пиастров, а свите его 5 т. и ничего более.

Я старательно наблюдал за сношениями Мугиб-Али-хана с Английским посольством, но, по намерению ли или по оплошности, кажется, что он не мог достигнуть до содействия Англичан в свою пользу. Сам Английский посол кавалер Лесток с истинною или наружною откровенностью говорил мне с удивлением о поведении против него Мугиб-Али-хана. Он уверял меня, что, не смотря на рекомендательные письма, коими снабжен был Персидский посланник от правительства его и от принца Аббас-мирзы, он никак не хотел прибегнуть к советам и наставлениям Английского посла и только в последнем свидании и по долгом сопротивлении признался в возложенных на него коммисиях и особенно в предложении союза с Персиею. Лесток имел, конечно, в виду уверить меня, что Англия не имела никакого участия в столь неприязненном для России предложении, но с другой стороны дал мне почувствовать, что Порта хотя и отклонила ныне внушение Персии, но не совсем удалена показаться сговорчивее на будущее время. Цель сего замечания довольно ясная, но основательность оного опровергается всеми дошедшими до меня сведениями.

Пред самым отъездом Мугиб-Али-хана, который последовал тому назад 10 дней, случилось с ним неприятное приключение. Предместник его при Порте, поверенный в делах Мирза-Фередж впал в подозрение Мугиб-Али-хана за употребление во зло имевшихся у него бумаг и утрату порученных ему казенных сумм. Ссора дошла до того, что посланник посадил поверенного в делах под арест и только во уважение ходатайства Реис-эфендия освободил его с тем условием, чтобы он отправился с ним вместе в Персию. В самый день отъезда Мирза-Фередж, опасаясь худого последствия, скрылся, переодевшись в Европейское платье. Все изыскания, сделанные Портою по просьбе его, остались без успеха и Мугиб-Али-хан отправился один в дорогу.

О желании принца Аббас-мирзы вступить в сношение со мною первое известие почерпнул я из депеши в. выс-а; Мугиб-Али-хан нимало не касался сего предмета, разве возложено сие поручение на ожидаемого вскоре сюда нового поверенного в делах от шаха. В таком случае я много обязан в. выс-у за подтверждение прежних сведений о благоразумной осторожности, с коею вы уклонялись от признания сего властолюбивого и предприимчивого принца наследником Персидского престола. Я не теряю из виду сего замечания. Хотя и не полагаю, чтобы обстоятельства довели меня до случая употребить оное в пользу, не премину однакоже, ежели дойдет случай, последовать таковой же предосторожности.

Вместе с назначенным новым поверенным в делах ожидают сюда из Персии и бывшего в С.-Петербурге послом Мирза-Абуль-Хасан-хана. Он отправится отсюда в Вену и в Париж с поручениями своего двора, предмет коих мне еще не известен, но по крайней мере можно предполагать, судя по свежей неудаче, что ежели сии Персидские дипломаты покусятся и здесь возобновить свои происки, то, вероятно, ожидает их такая же неуспешная участь, каковая постигла и Мугиб-Али-хана. Я распространился в сей депеше, желая изложить подробно пред вами лукавые и неудачные поступки Персидского правительства и настоящую степень связей его с Портою, не сомневаясь, что сии уведомления удостоятся внимания вашего и могут пополнить соображения ваши, клонящиеся к пользе важных и обширных обязанностей, возложенных на вас Высочайшею доверенностью.