340. Тоже, к муэтемид-уд-доулэ Мирза-Абдул-Вехабу.

Известны будучи один другому со стороны чувств, обещались мы не говорить пустых приветствий и уверений, а дружбу доказывать поступками. Итак, без лишних слов приступим к делу. Вы хотели, чтобы описал я пребывание мое в Тавризе и чистосердечие мое докажет вам, сколько велика моя к вам доверенность. Аббас-мирза принял меня самым благосклонным образом, оказал мне самое лестное внимание и, познав короче свойства его, оценил я, какое должно принадлежать ему уважение. Я и вся свита посольства расположены были в доме Мирза-Безюрга и прием нам был оказан такой, что и самые ближние наши не умели бы сделать лучше и я особенно дружественным его расположением совершенно доволен и всегда буду ему признательным.

Сия справедливость со стороны моей отдается ему, [177] как приятелю. Из порядка, каковым окончил я дела мои, вы увидите, что принадлежит ему, как государственному человеку; я предложил о назначении по трактату границ и, согласно воле шаха, мы условились во времени и способах к приведению сего в исполнение.

В рассуждении поверенного в делах мне не сделано затруднения, потому что я объяснил, что то зависеть должно от собственной воли е. в. шаха, к коему посылается он от Г. И.

Об учреждении консулов для покровительства торговли и купеческих контор в Гиляне и Мазандеране, как и прежде сего всегда было, Мирза-Безюрг отозвался, что е. выс. шах-задэ не изволил принять на себя управление Гилянскою областью и потому разрешения дать не может. Извольте заметить, почтеннейший друг мой, что из Султаниэ приехал я в Тавриз на десятый день и что в Султаниэ уверяли меня, что Гилян в управлении е. выс. В сем случае, думаю я, позволительно мне негодование и я признаюсь, что его чувствую.

Относительно до возвращения по трактату пленных и беглых солдат, которые пожелают возвратиться в свое отечество, мне не только не оказано удовлетворения в законном и справедливом моем требовании, но противупоставлены поступки, всем правилам дружелюбия противные. Если бы думал я, что то происходит от одного Мирза-Безюрга, то я мог бы приискать приличнейшее подобным поступкам наименование. Менее нежели за сутки до приезда моего в Тавриз, когда я был в 2-х часах пути от оного, Русские солдаты высланы были из города против бунтующих Курдов, а в Тавризе оставлены другие войска и гораздо более. Небольшое число оставшихся Русских заперты были под строжайшим присмотром после того, как один из сих несчастных сбросился с крыши караван-сарая к солдатам посольства. Вы, почтенный друг мой, конечно, спросите, почему он прежде, когда не было присмотра, не мог придти свободно. Причина сему самая простая, ибо не только кругом дома, где я жил, но и по крышам стоял караул и я содержался как невольник. Мирза-Безюрг все это знал, ибо без воли его ничто не делается. В сем случае я в праве, надеюсь, сказать, что посол Российского Императора подобных гнусных поступков забыть не должен.

Более всего огорчает меня, что е. в. шах, государь милостивый и великодушный, не будет знать, до какой степени дерзают противиться священной воле его, но рано или поздно доведу я о том до сведения его и сомневаться не хочу, чтобы в. высокост., как подданный, ему приверженный и верный, его о том не предварили.

Если нужно вам будет видеть, как в рассуждении пленных и беглых солдат свободный человек умеет говорить правду, то потребуйте бумаги мои к Аббас-мирзе и Мирза-Безюргу.

Все сие однакоже не может охладить усердия моего всеми силами стараться удержать и, буде возможно, утвердить дружбу и согласие между обоими великими государями и е. в. шаху, как ко мне особенно милостивому, доказать, что приверженность моя посвящена ему на всю мою жизнь.