1068. Рапорт ген.-л. Вельяминова ген. Ермолову, от 10-го марта 1820 года, № 57.— Секретно.

На секретное повеление в. выс-а честь имею донести, что я поручал правителю канцелярии вашей совместно с маиором Пономаревым и гвардии кап. Муравьевым выведать ловким образом у Трухменского старшины Кияс-аги насчет посольства, прибывшего в Астрахань с просьбою на Высочайшее имя Е. И. В. о принятии Трухменского народа в подданство России. Вследствие чего поданную мне с. с. Могилевским записку при сем долгом поставляю представить на благоусмотрение в. выс-а, почтеннейше докладывая при том, что по откровенности, с каковою в сем случае объяснялся Кияс-ага и по соображении обстоятельств, весьма сходствующих с содержанием просьбы и пояснением его насчет происков Даниара, брата известного Ходжи, выходца из г. Чина, бывшего несколько лет тому назад временным у Трухменцев военачальником и в сражении против Персиян убитого, который во время власти своей употреблял 7 разных печатей, в том числе и одну с именем Мустафа-Юсуфа, нельзя сомневаться, что сие посольство и просьбы Г. И. фальшиво составлены тем бродягою, домогающимся власти над Трухменским народом чрез посредство могущества России. Сей Даниар, по уверению Кияс-аги, будучи совершенно пустой человек, не имеет никакого уважения в их обществе, которое мало даже его помнит и как иноземный пришлец совершенно для общества бесполезен и даже вреден.

Записка с. с. Могилевского, поданная ген.-л. Вельяминову.

Во исполнение воли в. пр. приглашал я в свой дом Трухменского посланца Киас-бека под предлогом угощения его, как старинного своего знакомца. Маиор Пономарев и кап. Муравьев также при сем находились. По предварительному между нами совещанию нечувствительно заведен был разговор о том: известны ли Кияс-беку почетные Трухменцы Сеид-Аби, Сеид-Абдулла и Хан-Сеид-Мамед, живущие на р. Гургене. Ответ его по некотором размышлении был тот, что из почетных людей в 3-х главных коленах Трухменского народа, именующихся Ямуд, Гоклан и Текэ, кои все ему известны, он не знает ни одного под вышеозначенными именами, а полагает, что, может быть, они принадлежат к Мангишлакским Трухменам, с которыми живущие на р. Гургене почти вовсе не имеют связей. Затем, продолжая разговор, в виде любопытства с моей стороны о главнейших Трухменских старшинах, я неприметно повел речь до имен, помещенных в просьбе, присланной к Астраханскому губернатору, якобы от всего Трухменского народа, на р. Гургене живущего. Кияс-бек на вопросы мои о каждом из них отвечал, что все они, исключая двух или трех, о коих отозвался неизвестностью, точно принадлежат к их обществу и как людей, совершенно ему знакомых, описывал каждого по их семействам. После сего разговор был склонен на то, частые ли Трухменцы имеют сношения с Астраханью; много ли в прошедшее лето приходило к их берегам судов; с каким грузом и при обратном отплывании оных не отправились ли в Астрахань какие Трухменцы? На сие Кияс-бек сказал, что, сколько ему известно, во все лето приезжали к ним не более двух или трех купеческих судов и что на одном из таковых отправился из Астрабада в Астрахань, как полагает он, в августе месяце, один только простой Трухменец, коего имени не упомнит, для всегдашнего там пребывания потому, что он женат в Астрахани на одной Ногайке и имеет там семейство. Более же никто из Трухменцев известных ему поколений в Астрахань не ездил. По сведениям маиора Пономарева и гвардии кап. Муравьева оказалось, что во все время пребывания их у берегов Трухменских действительно не имелось там других Российских купеческих судов, кроме упомянутого Кияс-беком, отплывшего из Астрабада,— следовательно, посланцы, явившиеся в Астрахань от Трухменского народа, не могли отправиться туда морем без того, чтобы отъезд их не был им известен.

Если же бы предположить, что после торжественного объявления в 30-й день августа Трухменскими старшинами, съехавшимися в аул Хасан-Кули, о согласии их на все предположения Российского правительства с тем, что они предают себя со всем Трухменским пародом в покровительство Г. И. и также после отплытия маиора Пономарева в Красноводскую пристань, куда он прибыл 10-го сентября, составилось посольство в Астрахань по проискам некоторых честолюбивых лиц, домогающихся власти посредством Российского могущества, то по расчислению времени никоим образом невозможно им было сухим путем чрез Хиву и Мангишлак прибыть в Астрахань в ноябре месяце. Итак, по сим соображениям заключая, что посольство сие или вовсе не имеет связи с препоручением от Трухменского народа, возложенным на Кияс-бека и он о нем не имеет никакого сведения, или же в сем деле вроется какой-либо обман, мы почли за лучшее с откровенностью объявить ему о прибывших в Астрахань вышеупомянутых Трухменских посланцах, стараясь между тем замечать, какое произведет сие на него впечатление. Открытие таковое крайне его изумило. Он, подумав однакоже несколько, тотчас сказал, что тут скрывается какое-либо бездельничество, ибо общество Трухменских старшин, избрав его поверенным от всего народа и отправив к самому главнокомандующему здешним краем А. П. Ермолову, не имело никакой надобности мимо сведения его посылать еще другое посольство к Астраханскому губернатору, который, как известно им, подчинен главнокомандующему. Когда же мы объявили ему и самое содержание просьбы на Высочайшее имя, представленной посланцами Сеид-Аби, Сеид-Абдуллою и Хан-Сеид-Мамедом, то он в то же время и обрадовался сему открытию и изъявил свое негодование на плутовство, которому объявил нам следующую несомненную, по его заключениям, причину.

Известно, сказал он вам, что Трухменцы были всегда народ вольный и не имели у себя государей или владельцев. Только назад тому несколько лет, будучи крайне притесняемы Персиянами и желая им противостать, соединили вместе 3 главные свои племена Ямудцев, Гокланов и Текэ и по общему согласию избрали начальником своим некоего пришельца из г. Чина по имени Ходжа, который при возвращении своем из Мекки был чрезвычайно оскорблен нынешним Фетх-Али-шахом и потому питал к нему сильную злобу, будучи, впрочем, человек предприимчивый, умный и храбрый. Сей Ходжа по званию Трухменского военачальника жестоким образом разбил на р. Гургене корпус Персидских войск, выступивших для наказания Трухменцев, но как он имел слабую власть, то Трухменские войска по одержании столь важной победы и полученной весьма знатной добычи в оружии и пленных разбрелись в Хиву и в другие места для продажи пленных; между тем Персияне вторично послали свои войска на Трухменцев, кои, находясь в рассеянии, не могли соединиться, а Ходжа с малым числом, наскоро при нем собравшимся, принужденный вступить в сражение, был совершенно разбит Персиянами и сам лишился жизни. После сего несчастия товарищ его и одноземец Султан-хан, всегда неотлучно при нем бывший, принял по смерти его начальство над Трухменцами, которые по общему согласию предоставили и ему над собою такую же власть, какую имел его предшественник. Сей-то Султан-хан присылал к ген. Ртищеву посланцов в Гюлистан и искал покровительства России Трухменскому народу; но когда в том было ему отказано по случаю заключения мира с Персиею, то поколение Гоклан, страшась силы Персиян, отложилось от Султан-хана и сделалось некоторым образом зависимым от Персиян, а он, видя власть свою поколебавшеюся, удалился под покровительство Хивинского хана, где и ныне находится. Поколение [713] Текэ впоследствии оружием покорено Хивинским ханом. Таким образом одно только Ямудское племя остается теперь ни от кого независимым и ищет покровительства и подданства России, уполномочив от себя его (Кияс-агу) на всякое постановление, какое Г. И. благоугодно будет дать Трухменскому народу.

Вышеупомянутый Ходжа имел у себя брата, который по смерти его действительно из г. Чина прибыл к Трухменцам и от Султан-хана, принявшего тогда власть, требовал оружия брата своего, почитающегося весьма редким, также лошадей и прочего имущества; но Султан-хан принял его с презрением и ничего ему не возвратил; тогда он обратился к Трухменским старшинам с просьбою; но и сии, не желая оскорбить Султан-хана, бывшего тогда их начальником, не приняли в нем, как в пришлеце, вовсе для них бесполезном, никакого участия. Сие так его озлобило, что он, отъезжая от них, поклялся возвратиться к ним когда-нибудь, если только будет жив, и произвести между ними смятение, которое будет для них чувствительно. После между Трухменцами было известно только то, что он по отъезде от них отправился в Астрахань, а оттуда поехал в Мекку и впоследствии прибыл в Миср. Дальнейших же о нем сведений никаких не было.

Переводчик Муратов (известный Петрович) при сем случае объявил нам, что в 1814 году действительно видел в Астрахани брата вышесказанного Ходжи, что он склонял его отправиться в С.-Петербург с просьбою от него, как от Трухменского владельца, на Высочайшее имя Е. И. В. о принятии его со всем народом в подданство России; также что когда он, Муратов, отказался от сего предложения и когда все домогательства сего претендента на власть своего брата никем в Астрахани не были уважены, то он отправился оттуда в Мекку.

Наконец, Кияс-ага присовокупил, что просьба на Высочайшее имя Г. И. и посольство, к Астрахань прибывшее, ничто другое как новые плутовские происки сего самозванца, домогающегося в Трухменском народе с помощью России той же власти, какую временно имел и брат его Ходжа, также бывший пришлецом; при чем прибавил, что он, знав имена почетнейших Трухменских старшин, мог в просьбе, на Высочайшее имя представленной, написать кого он хотел и приложить фальшивые печати; посланцы же, от него в Астрахань прибывшие, должны быть или Мангишлакские Трухменцы, или другие какие-либо бродяги, к видам его приставшие. Он убедительно просил при сем случае позволения или ему самому отправиться в Астрахань, или их выслать в Тифлис для личного изобличения их в обмане, употребленном ими против Российского правительства; но когда таковое требование было отклонено уверением, что в сем случае достаточно одного свидетельства его о ничтожности такового посольства, которое вышлется из пределов Российских без всякого к нему внимания, то Кияс-ага вызвался сам дать слепки своей печати, так как и его имя помещено в просьбе на Высочайшее имя, теми посланцами представленной, дабы отослать оные к главнокомандующему в Грузии для сличения с приложенною ими печатью на подлинной бумаге, представленной ген. Ермолову от всего общества Трухменских старшин. Особливо же, прибавил он, печать первенствующего их эфендия Мамед-Таган-казия, по власти своей весьма от народа почитаемого, есть по искусству вырезки очень редкой. Почему необходимо нужно и ее также поверить в точности между тою, которая приложена им на подлинной доверенности от всего Трухменского общества старшин и на сей, по уверению его, фальшивой просьбе, представленной теми посланцами на Высочайшее имя Е. И. В.,— тогда обман тотчас обнаружится. Обстоятельство сие, соображенное нами с примечанием, означенным на переводе сей просьбы, присланной от главнокомандующего, где сказано, “что в приложенных на оной печатях нельзя разобрать настоящих имен", а равно и непритворное негодование Кияс-аги на такое мошенничество, учиненное именем Трухменских старшин Ямудского поколения, еще более убедило нас в искренности его слов.