1061. Рапорт кап. Муравьева 4-го маиору Пономареву, от 17-го декабря 1819 года, № 50.

Вследствие отношения вашего, от 14-го сентября, № 21, писанного, я отправился 18-го числа того же месяца в Хиву и, возвратившись благополучно на корвет "Казань" 13-го числа сего месяца, имею честь донести вам следующее.

Прибыв в Хивинские владения 3-го числа октября, я послал к Мамед-Рахим-хану вестника о моем приезде и 6-го числа того же месяца я уже был на дороге в самый город Хиву, когда меня встретили два чиновника, присланные от хана: один из них был ат-чапар Аллах-Верди, отец Ходжа-Мехрема, директора таможни, а другой юз-баши Хак-Незер. Чиновники сии воротили меня и, объявив мне, что я гость Ходжа-Мехрема, повезли меня в крепостцу Ильгельди, принадлежащую вышеупомянутому директору. В сем месте продержали меня 48 дней под самым строгим надзором, льстя меня надеждой со дня на день, что хан меня призовет. Слухи, доходившие до меня от Трухмен, привезших меня, согласовались с рассказами Русских и Персидских невольников, с которыми я по ночам имел тайные свидания. На случай приезда моего собран был совет и на оном решено меня умертвить; но хан не решился на сие, опасаясь мщения со стороны Российского правительства. Ко мне был прислан чиновник для узнания от меня, по какому предмету я прибыл, полагая, что я прислан был ходатаем за Русских, страждущих в жесточайшей неволе, или для востребования удовлетворения за два купеческие судна, сожженные несколько лет тому назад на Трухменском берегу, или ответа за убиение кн. Бековича, ходившего в Хиву в царствование Императора Петра Великого. По дошедшим тоже до хана слухам, что я дорогой вел записки, меня полагали лазутчиком. Сему присланному ко мне я отвечал, что дела, мне препорученные, никто кроме хана не узнает потому, что я ни к кому другому не послан, как к нему. После сего присмотр за мной стал строже, а обращение со мной самое невежливое. По прошествии 7 недель я упросил юз-баши Хак-Незера съездить в Хиву и представить хану, что если меня будут еще долее задерживать, то лед, плывущий по Балханскому заливу, принудит корвет возвратиться и что в таком случае я просил е. высокост. написать к вам, по какой причине он меня задерживает, дабы случай сей не расстроил приязни, которую главнокомандующий желает с ним иметь. Так как юз-баши на другой день не возвращался, то я решился спасаться бегством. Для исполнения сего предприятия я принужден был ввериться Трухменцу Сеиду, приехавшему со мной. Ночь уже была назначена для побега, но вероломный проводник обманул меня. Мне ничего более не оставалось, как ожидать своей участи; посланный мною юз-баши возвратился с известием, что хан меня требует. 17-го числа ноября выехал я из Ильгельди и прибыл в Хиву, где принят был так хорошо, как необразованный народ Узбекский принять умеет. 20-го числа ввечеру я виделся с ханом; 21-го выехал из Хивы в Ильгельди обратно, а 27-го совсем отправился в путь в Красноводску.

Описав вам вкратце людей, с которыми я имел дело, честь имею донести вам об успехе возложенных на меня препоручений и об ответе, данном мне Хивинским ханом.

Приветливое письмо, писанное [710] главнокомандующим, понравилось е. высокост., но он по-видимому был бы довольнее, если бы оного совсем не было. Подозрение, знаменующееся во всех поступках Мамед-Рахим-хана, тому причиною. Бесчисленные казни и даже убиение 11-ти своих братьев возвели его на престол. Он окружил себя людьми, не смеющими ему противоречить. Он не согласен, чтобы караваны купеческие ходили из Хивы к Красноводску и когда я ему представлял преимущество сего пути перед Мангишлакским, он отвечал мне, что здешний народ служит Персиянам тогда, как Мангишлакский ему повинуется и потому дорога к Красноводску ему кажется опасной и неудобной. “Когда вы будете в союзе с нашим главнокомандующим, отвечал я, то неприятели ваши будут наши, и мы вам дадим всякую помощь". Он ничего не отвечал, но после прислал мне сказать чрез Ходжа-Мехрема, чтобы мы одни справлялись с своими неприятелями.

По предписанию вашему я требовал от Мамед-Рахим-хана отправления послов к главнокомандующему и на сие он скоро согласился. Имена оных вам уже известны из предыдущего рапорта моего. Хан сказал мне, что, препоручая оных сердарю, он предоставляет их воле его; если ему угодно будет послать их к Г. И., то они должны туда ехать. Препоручения, данные им, мне известны.

Хан, приняв меня, старался как можно скорее расстаться со мной. Он немедленно приказал мне ехать из Хивы. Короткое свидание, которое я с ним имел, не позволило мне распространиться в дальнейших переговорах. Я полагаю также за нужное донести вам, что с нынешнего года согласие, существовавшее между ханом и Ямудами или прибрежными Трухменцами Каспийского моря, расстроилось. Хан желает покорить под свое владение все окружающие его народы. Он страшится Бухарии; но привел в свое послушание Киргизского хана, с которым даже вступил в родственную связь; Трухменское поколение Текэ им разграблено и ему послушно; Мангишлакские Трухменцы поколений Абдали и Игдыр ему повинуются. Намерение его состоит теперь в том, чтобы покорить Ямудцев, которые нередко делают воровства в его владениях. Хан начал с того, что нынешнего года он наложил на приходящие за покупкою хлеба караваны их по пол-тилли с каждого верблюда, что выходит по 2 р. с. Он надеется, что налог сей понудит голодных Трухмен поселиться в его ханстве или признать власть его. Налог сей крайне озлобил Ямудцев, которые вооружатся на Хиву, предвидя себе такую же участь, как поколение Текэ и нужда заставит их желать, чтобы Российские суда приходили сюда с хлебом для продажи оного им.

Долгом поставляю себе донести вам о неусыпном старании находящегося при мне Армянина Муратова, который не щадил трудов своих, дабы заслужить благосклонность начальства. Я буду тоже покорнейше просить вас, дабы вы благоволили донести о службе его е. выс-у и исходатайствовать ему награждение, достойное его рвения.