147. Отношение ген. Ермолова к д. т. с. Козодавлеву, от 23-го марта 1818 года, № 61.

В дополнение отношения моего к в. выс-у, от 15-го января, № 4, честь имею сообщить, что по предварительному требованию моему были ко мне доставлены от губернского предводителя здешнего дворянства ген.-м. кн. Константина Багратиона 3 списка Грузинским князьям и дворянам, за бунт в 1812 году сосланным в Сибирь, с пояснением в оных поведения и причин вовлекших каждого в соединение с беглым царевичем Александром. Желая с моей стороны еще более удостовериться в истине сих сведений, я не преминул воспользоваться съездом в Тифлис Грузинского дворянства для выборов и поверял оные в разговорах с такими особами из уездных князей и дворян, кои по испытанной их преданности к Российскому правительству заслуживали полного доверия. Показания их в сем случае явились во всем почти согласными с показаниями дворянского маршала. А потому долгом моим считаю как два письма его ко мне, так и следующие при них три списка представить у сего подлинником на усмотрение в. пр.

Касательно же мнения моего насчет освобождения сосланных в Сибирь Грузинских князей и дворян честь имею уведомить вас, что Кахетинский бунт в 1812 году послужил кажется просвещением для самих Грузин; они познали теперь довольно основательно силу России, ничтожность своих замыслов и то, что из всех соседних держав и народов, окружающих Грузию, никакое правление не может быть для них прочнее и благодетельнее Российского. Самый образ мыслей наипаче в Грузинском дворянстве приметно принимает благоприятнейший оборот, сходственный с видами правительства, ибо праздная жизнь, почитавшаяся доселе отличительным преимуществом здешнего [100] дворянства, постепенно начинает истребляться. Сие доказывается тем, что молодые люди из самых первых дворянских фамилий беспрестанно теперь поступают здесь в действительную военную службу или в училище для приуготовления себя к оной, а другие избирают гражданскую службу. Прежде примеры сии были весьма редки, между тем и самые семейные, оставляя столь любимую ими беспечность, гораздо более начинают заботиться об улучшении своих хозяйственных заведений. Перемены же сего рода обыкновенно ведут к гражданскому спокойствию, следовательно могут ручаться как за раскаяние Грузин в прежнем их поведении против правительства, так равно служить надеждою и самому правительству, что теперь в Грузинском народе даже самые помышления о бунтах изглаживаются.

Итак, при сем расположении умов не только не может почитаться вредным или опасным для дел здешнего края возвращение из Сибири Грузинских князей и дворян, впадших в преступление; но еще, по мнению моему, таковое беспредельное милосердие Е. И. В., ободрив все сословие здешнего дворянства, может благородные их чувствования обратить к усугублению их усердия и произвести полезные для правительства следствия. При том в. пр. сами изволите усмотреть из списков, что в числе сосланных в Сибирь несколько есть таких, кои совершенно невинно пострадали, другие насилием буйной черни были невольно увлечены к царевичу Александру, а некоторые по молодым летам и неопытности, впав в ослепление, хотя потом раскаялись и сами добровольно явились к Российскому правительству, но не удостоены никакого снисхождения. Сверх сего, можно с достоверностью сказать, что во время бунта 1812 года самая ограниченная разве часть из Грузинского дворянства осталась благонамеренною и истинно преданною Российскому правительству, прочие же посредственно или непосредственно имели участие во всеобщем волнении, хотя остались здесь без наказания и хотя многие из сосланных в Сибирь не более их сделали преступления. После чего самая справедливость требует явить милосердие к сим несчастным, кои разлукою с семействами, удалением из отечества и 5-ти-летним заточением в Сибирь довольно уже омыли свои преступления. Одни только священники, участвовавшие в бунте, кои презрев важность звания своего и обязанности как духовные, так и гражданские, служили главнейшим развращением для народа, — по мнению моему, недостойны милосердого прощения и должны окончить дни свои в ссылке. Таковой пример строгого правосудия тем более нужен, что духовенство здешнее, имея весьма великое влияние на умы и совесть народа, нередко употребляет оное во зло.

Впрочем, если мнение мое о возвращении из Сибири Грузинских князей и дворян удостоится одобрения Комитета министров, то я полагаю, что в сем случае также справедливо было бы и в самом милосердии Е. И. В. явить различие между умышленными преступниками и теми, кои учинились таковыми по стечению обстоятельств; именно же тех, кои безвинно пострадали, равным образом потерпевших от бунтовщиков разорение и насильно к царевичу увлеченных и наконец тех, кои, раскаясь, сами добровольно явились к Российскому правительству, немедленно по объявлении всемилостивейшего прощения возвратить на свободное жительство в Грузию; а тех, кои означены в представленных при сем списках, что находились в двух и трех бунтах по собственному их расположению, чем явно доказывается одна их неблагонамеренность, оставить еще на 2 года в Сибири, — только уже на свободе, и объявить срок их заточения, дабы не ввергнуть в отчаяние, когда прочие сотоварищи их несчастия будут возвращены в отечество.

Конфискованные их имения в казну также возвратить в то время в их собственность. Благодетельная щедрота сия, дав им восчувствовать всю великость милосердия Г. И., еще более приведет их в раскаяние о прошедшем; а при том сие необходимо нужно как для самого существования их с семействами, так и для приличного воспитания своих детей.

При сем случае долг справедливости обязывает меня возобновить ходатайство предместника моего ген. Ртищева за Грузинского кн. Луарсаба Мачабели, который по мнению Государственного Совета, Высочайше утвержденному, сослан на жительство в г. Кострому в 1811 году. Преступление его, как видно из дел, ясно не доказано и он как был судим, так и наказан по одному только подозрению в соучастии с бунтовавшим в Карталинии царевичем Леваном. Почему ген. Ртищев, убежденный самым расстроенным положением несчастного семейства его, которое несколько уже раз обращалось и ко мне с своими просьбами, относился к в. выс-у, 30-го августа 1813 года, № 71, прося вас употребить предстательство ваше пред Е. И. В. [101] о всемилостивейшем прощении его и о возвращении в отечество к своему семейству.