482. Допрос, сделанный Грузину Андрею Курда-швили 29-го июля, 1802 года.

(Подлинника не оказалось.)

Быв послан с князьями Кахетинскими, из числа коих бунтовщиков и возмутителей князь Луарсаб Кузмани-швили, Ниниа Мамучи-швили, Паата Чавчавадзе, в числе коих и я был послан с ними от выше сказанных бунтовщиков и возмутителей с списками внутрь к Кахетинским князьям, с тем, так как я был Кизикский житель, во уверении общего их согласия и бунту — с тем, чтобы уверить их, что Кизикский народ предан бунту и возмущению; когда ж найдено нами было на реке Алазани, на Пашаанской переправе, скопище Кахетинских князей, коими подано было письмо, которое прочитав, объявили нам, что и мы к сему согласны все то произвести в действие и прежде было говорено о возмущении народа, а потом послали за князем ДавидомъДжимшери-швили, которому показали все те письма, привезенные нами; по прочтении же он на сие сказал им, что они делают весьма непохвальное дело и совсем противное Богу и Государю Императору и не выдавая им никакого мнения, чем они были весьма огорчены таковым его предложением, и что в тот же день они поехали в деревню Калаури, чтоб там произвести в действие о сих заговорах, а когда они переночевали, на другой день поутру вышесказанный князь Давид Джимшери-швили от них уехал, с тем намерением, чтоб объявить ген.-м. Гулякову, а потом все те письма, которые нами были привезены от возмутителей к бунту, отданы обратно; князья ж посланные со мною, препоручив мне все оные, с тем, что так как я из Кизикской провинции и более могут мне верить к возмущению бунта; но я поехал в первую деревню Калаури объявить им об оном бунте и письма все те, которые были со мною отправлены; я ж, приезжая в оную деревню, да и там приказано было от вышесказанных бунтовщиков, объявил и письма им отдал, которыми были прочтены в публичном собрании, но всей черни той деревни весьма показалось противно. Отдавая назад мне письма, сказали, не только не покусятся на таковой бунт и возмущение против присяги и верность Российскому Императору нарушить, даже и мыслить об оном не хотят, покуда чернь Кизикской провинции не изменит; но однако ж они были уверены в народе Кизикской провинции и никогда не покусятся против Бога и Г. И. в верности присяги, а без них мы никто не в силах даже и думать. Я ж более нигде не показывая, еще поехал прямо но деревням; по прибытии моем в деревню Колаги въехал к крестьянину князя Аслана Анана-швили, где и сказал, что Российским войском собрание князей бунтующих по частям разбито и что они находятся неизвестно где, а только сказали, что князь Аслан Анана-швили находится в лесу против самой деревни Колаги, а как я поехал к сему князю Аслану Анана-швили, где точно нашел [370] его в оном лесу и еще с ним несколько, которые тайно скрываются, а как они спрашивали от меня порученные мне письма, но я сомневаясь, не показал оные, сказав им, что те письма находятся в деревне Калаури; также они досаждают о неудачном их злодейского намерения бунта и возмущения, откуда я и уехал от них, с тем намерением, чтоб препорученные мне письма отдать Русским, а как я приехал в деревню Карданахи, узнал собрание народа и во оном шт.-кап. Гебуадзе и адъютанта Муратова, решился к ним явиться и отдать имеющиеся при мне письма; но я отдав ему только два письма, третье — самое важное осталось у меня, а как шт.-к. Гебуадзе и адъютант Муратов, выехав из деревни Карданахи, где и остановил меня против деревни Сакобо и приказал имеющимся при нем Джуганским кевхам и тем Грузинам, о которых значится в рапорте, меня обезоружить, и начал обыскивать, где и нашел в сумке потайное вышесказанное секретное письмо и спросили меня вышесказанный шт.-к. Гебуадзе и адъютант Муратов для чего я сие письмо удержал? но я отвечал ему, что сие не с умыслом сделано, а единственно по незнанию моему, которые все три находились вместе и я полагал, что оные все ему отдал.