184. Письмо ген.-м. Лазарева к ген.-л. Кноррингу, от декабря 1801 года.

На почтейнейшее письмо в. пр. от 22 декабря, с приложением доноса на меня ее в., вдовствующей царицы Марии, сим (не для оправдания себя, ибо весь донос ее в. совсем не сходен с образом правил моих, но единственно выполнить повеление в. пр.) объяснить честь имею.

На 1-е, касательно моего знакомства с домом [219] князя Чавчавадзе, то я, не видя в сем князе иного человека, как единственно усердного к службе Е. И. В. и любящего свое отечество, коего желая блага, вознамерился оное ввести к подданство России, не изменническим образом, но склоняя царя с нескольких лет, и тем утвердить блаженство всей своей нации, за что ее в. царица Мария и весь царский род, конечно, из любоначалия, имеют на сию фамилию злобу; и имея повеление в. пр., с прописанием блаженные памяти Г. И. Павла Петровича воли, чтобы дом князя Чавчавадзе и всю его фамилию не допускать ни до каких огорчений, — был с ним дружен, а притом и потому, что как супруга его своим ласковым приемом привлекла к себе почтение и любовь всех Русских, в Тифлисе квартирующих, то и я не мог быть с ней не знаком и даже на дружеской ноге, не усматривая из сего по долгу моего служения никакого вреда, но только пользу, как некоторые мои донесения, в. пр. в свое время делаемые, то доказать могут. Из сего не можно заключить, как ее в. изволит к. пр. доносить, что я из дружбы присовокупил Памбакскую провинцию к Казахам, ибо я знаю долг службы, что такой власти, кроме Государя или кому от Е. И. В. оная поручена, никто иметь не может, а всего более то, что еще и доднесь мать ее в. управляет моуравством и имеет там своего человека, что ясно доказывают письма к в. пр. от тамошних агаларов на имя царицы и матери ее, прошлого декабря при донесении моем от 10-го числа с № 500 отправленные.

На 2-е, что две особы желали иметь два аула, то я не знаю, какие сии аулы и кто те две особы, почему ясного донесения сделать не могу, а полагаю, что принадлежащие царевичу Мириану два аула еще при жизни царской и по записке о его имении, при повелении вашем при отъезде сего царевича в Петербург ко мне присланной, находящиеся теперь в его владении, кои ее в. полагает своими, — по-видимому об них изволит упоминать, а под именем двух особ разумеет царицу Дарию и царевича Мириана. Если я справедливо мыслю, то сие сделано по предписанию в. пр.; те два аула всегда находились во владении у царевича Мириана. А что я вам никогда ложно не доносил и не доношу, то сие, как я полагаю, должно быть и довольно известно в. пр. и потому оправдания никакого не описываю, а буде оное потребуется, то пред всеми дать могу и о всем, что до меня доходит, сделав исследование, в самой точности в. пр. делаю донесения. Касательно же Памбакской провинции донести честь имею, что агалары Памбакские еще в мае месяце начали делать свои покушения к уходу по подговору и угрозам Эриванского и Нахичеванского ханов и в тоже время приходил ко мне Аслан Орбелиани о сем донести, но я сего не поставлял важным, зная уже давно, что, агалары имеют на помянутого Орбелиани неудовольствие, и полагал, что его донесение ни что иное есть, как единственное желание, чтоб сии агалары были каким-нибудь образом по прежним их обыкновениям притеснены; всегда ему давал резолюцию, чтоб он старался их привести в повиновение; наконец он, не быв доволен, уговорил сердаря князя Орбелиани мне о нем донести, зная что к сердарю я более доверенности иметь буду, который также, пришед ко мне с меликом князь Дарчи Бебутовым, объявил при многих тут бывших штаб- и обер-офицерах, что агалары намереваются бежать, на что получил таковой же ответ, с добавкою, что ежели правда, старались их удержать, а что я ожидаю вас, то и решения сделать не могу; но если крайность потребует, то я их подкреплять буду. Когда я выехал к в. пр. на встречу в Душет, тогда Аслан Орбелиани был со мною; приказал я всем моуравам Татарским, чтоб они приказали старшинам прибыть в Тифлис и что я их намерен вам представить, на что он Аслан отвечал, что сомневается, чтоб Памбакские прибыли, ибо они намерены бежать в Эривань. Я ему приказала, непременно послать за ними, а вам не доложил, опасаясь сим вас обеспокоить. По приезде вашем в Тифлис, чрез несколько дней пришел ко мне Аслан и объявил, что агалары намерены бежать, на что был мой ответ, что в. пр. теперь здесь, то он может сам вам о сем доложить, почему и был мною представлен и о всем донес в пр., и вы, по докладу моему (что мне кажется, все сие замешательство происходит от него) приказать изволили сие дело исследовать и буде он найдется виноват, то его отрешить, на что я вам тогда же донес, что он не настоящий моурав, но наместник моурава. Когда вы изволили отбыть, он остался в Тифлисе и по возвращении моем донес мне, что действительно агалары уже бежали, что подтвердил и посланный мои конфидент, как из рапорта моего усмотреть изволите от 20-го июня под № 338 тогда я дал ему Аслану повеление, чтоб он следовал и старался их удержать, но он, не поехал. Наконец решился я выступить с числом войск, в рапорте означенным, и между тем в пути [220] писал о сем к Эриванскому хану; подходя к той провинции, с трудом едва мог его склонить ехать вперед, чтоб приготовить провиант, и с ним отправил провиантмейстера Кистова, но успеху (если б не усердие Армян Памбакских, а особливо мелика Шакарова) весьма б было мало. Прибыв после весьма трудной дороги к деревне Армянской, Дарбаз именуемой, узнал, что все Татарские деревни уже ушли, а некоторые кочуют еще на наших границах, а главные агалары, как то Сеид-бек и Рахим-бек находятся в Эривани, Наги-бек же и прочие — в своих аулах, то я и послал Аслана, чтоб он мне привез сих в аулах находящихся, снабдив его казаками и Борчалинскими Татарами; он вместо агаларов чрез два дня привез мне двух деревенских старост не из кочующих аулов, но из двух деревень, кои еще не успели уйти, — чему свидетели сердарь князь Орбелиани, ген.-м. Леонтьев, подп. Мауринов и прочие господа штаб и обер-офицеры Тифлисского 17-го егерского полка и артиллерийской команды, бывшие в походе, и многие князья. Видя его по сему делу нерасторопность, более ему ничего не препоручал. Чрез два дня прибыл ко мне агалар Наги-бек и был мне представлен чрез князя Чавчавадзе (брат же его меньший встретил, не доходя деревни Дарбаза) и объявил мне, что агалары Сеид-бек и Рахим-бек находятся в Эриване и их оттуда не выпускают, но если я им объявлю прощение, то они прибудут ко мне и объявят причину своего побега. Я видя, что их могу возвратить способом сходным с мыслями Всемилостивейшего Государя, написав к ним письмо, отправил с братом Наги-бека, оставил его аманатом, а к Эриванскому хану послал с письмом князя Тарханова и чрез несколько дней имел удовольствие видеть их возвратившихся к границам и выпущенных из Эривани, но ко мне все боялись прибыть, видя что Наги-бек задержан; то я, его отпустя, отправил к ним 17-го Егерского полка протопопа с четырьмя казаками, который их на другой день привез, кон по долгом им увещевании о их преступлении и доводя их до раскаивания, учинили присягу и по оной при всех князьях, штаб и обер-офицерах принесли мне в оправдание, что причиной их побегу было то, что за отсутствием князя Гогия Цицианова оставался их наместником Аслан; хотя они его никогда и не знали, но страшась, чтоб он с ними не сделал также, как и с Шамшадильскими Татарами, коих был муравь, их разорил и довел до такого состояния, что они и доднесь не знают, как исправиться, быв всегда обижаемы Ганджинским ханом, но что под старым моуравом князем Цициановым они всегда быть желают, — я им объявил, что теперь им сего опасаться не можно, ибо милосердие Г. И. для всех равно простирается и что никто не смеет их притеснить или обидеть; но они мне отвечали, что лучше согласятся быть у последнего слуги князя Цицианова под командой, чем у Аслана. Видя их таковое упорство, принужден был его отрешить, но что княгиня Цицианова управляет ими, сему ясное доказательство — письмо агаларов к ней, при рапорте моем под № 500 представленное, и что княгиня и ныне все свои моуравские доходы с сей провинции взяла. Не ставя себе в большую заслугу выполнение моей должности, но единственно для обличения, что не Аслан был виной возвращения агаларов, как в. пр. из приложенных бумаг и вышеописанного пункта усмотреть изволите, а страх победоносных войск, да сему же свидетели, во-первых, сердарь князь Орбелиани и все князья бывшие в походе, ген.-м. Леонтьев, штаб и обер-офицеры Тифлисского 17-го егерского полка и артиллерийской команды, бывшей в походе.

На 4-е, относительно деревни Уджарма, то 20-го июня княгиня Чолакаева подала в Правительство просьбу, объясняя, что на ее земле поселено восемьдесят дворов государевых крестьян и над оными сделан моурав князь Макаев и за сие определено царем обрабатывать для нее двести сорок дней, но они сего не выполняют, — представила множество грамот и моурав князь Макаев подтвердил, что земля точно ей принадлежит и никогда не была отнята и обрабатывать оную должны. Правительство сверх того, видя решение царевича Иоанна с диван-беками, сему же делу утверждающее право княгине Чолакаевой и при жизни царской за месяц до кончины приведенное в известность, определило на сем основаться и утвердить за княгиней Чолакаевой, а князю Макаеву остаться моуравом государственных крестьян; а буде сим судом не доволен, то предоставило просить вышнее начальство. Когда же дошла до меня просьба, что княгиня Чолакаева делает притеснение тем жителями, то я предписал Тифлисского мушкетерского полка майору Первушину, по близости того селения квартирующему, сие дело разобрать и меня рапортовать. Я в сие время находился в Памбаках, [221] следственно не мог дать такого пагубного и бесчеловечного приказания.

На 5-е, что в Шилде будто по моему приказанию сожгли было ее сына, то я совсем не знал, как он изволил туда ездить, а узнал уже тогда, когда Шилдские пришли с жалобой в Правительство в чинимых им царевичем притеснениях; тогда Правительство ей сообщило и просило возвратить сына ее Честь имею донести, что там квартирует Кабардинского полка кап. Гарцевич с ротой, который может быть моим свидетелем, да и вообще жители все, что даже не только приказания от меня, но и покушения от них на такое бесчеловечие не было. — Касательно ее жалованья, то правда, что она не получала своей пенсии, но из представленных при рапорте ведомостей от Грузинского салтхуцеса вы усмотреть изволите, сколько в казне осталось суммы при отъезде вашем и что куда употреблено, а бараты всем давались равные, но она не хотела их иметь, а прочие принимали и по них получали им положенное; но нынче как чинится сбор, то по 1-е января все будут удовольствованы. С деревни Шилды кодис-пури также ее в. ассигновано, но она желает иметь ее у себя во владении; но так как там патриарх и многие дворяне имеют свои собственности, то без обиды оных Правительство без особливого вашего предписания сделать не может.

В рассуждении дружбы моей с Имеретинской царицей донесу вам, что я, быв много обласкан ее в., по сану ее имел к ней почтение, но требования ее в. исполнял одни основанные на правде, а кои также были неосновательны, то я оные опровергал.

Каким образом князь Тамаз Орбелиани был царю изменник — сие уже давно в. пр. известно и я имею об нем ваши повеления, чтоб его ввести у царя в милость и о защищении его; он был мною царю представлен по повелению вашему и царь его простил, возвратя ему все, кроме эшик-ага-башества, коего он и доднесь не имеет, а прочее все до отъезда его с царевичем Юлоном имел. Сей отъезд его был единственно из одного только нежелания иметь царевича Давида царем; но узнав, что уже точно Грузия в подданстве России, он возвратился и с ним также Вахтанг Орбелиани — зять царицы Дарии, и получил, как и многие пришедшие, свои имения, по определению Правительства. О произведении дела над имением князя Захария Цицианова из выписки из журнала Правительства усмотреть изволите, что не по просьбе княгини Чавчавадзе, но по определению Правительства имение, по всей справедливости ему принадлежащее, за ним утверждено.

Из всего ж здесь описанного ясно увидите, что весь ее в. донос ни что иное ость, как злоба ее на меня и на препорученную мне в.пр. должность, ибо если б выполнять все ее требования по представленным грамотам, кои не только в известность не приведены при жизни царской, но некоторые по кончине его и сочинены, то бы ни государевых, ни княжеских деревень не осталось, а все бы принадлежали ей с детьми. — Родитель ее в. не только в бедном положении не находится, но из первых богачей здешних, и генерально за произведенные им притеснения и неистовые дела всеми нетерпим. Правителю Грузии Коваленскому, я чаю, памятно, когда в бытность его здесь он из любостяжания остановил караван Ганджинский и из оного присвоил себе некоторые вещи, за что хан посланного чиновника в Шемаху за какими-то пушками долго держал в крепости, а потом уступил Эриванскому хану Шурагельскую провинцию, коя и доднесь у него находится.

Впрочем имею честь в. пр. донести, что по прибытии вашем сюда вы усмотреть изволите, что во всех моих деяниях одна справедливость и правосудие мною действовали, а отнюдь не пристрастие и лихоимство, ни другие какие подлые чувства. И во всем вам сим донесенном не только пред в. пр., но и пред судом по всей справедливости ответ дать могу; зная справедливость Всемилостивейшего Монарха нашего, твердо уверен, что злоба вымышляющая несправедливо, конечно, ненаказанною не останется.