Отрывки из рукописи, под заглавием: Дневные записки о плавании военного транспорта Кроткого в 1825, 1826 и 1827 годах, под командою капитан-лейтенанта (что ныне капитан 2-го ранга) Врангеля 1-го.

Коммандор Американского фрегата сообщил мне свою карту Великого Океана, сочинения Арросмита, с означением всех новейших открытий, о коих доставлены были Коммандору сведения китоловами и купеческими морскими капитанами. В числе сих новых прибавлений, означенных красными чернилами на коммандорской карте, замечены мною два островка: один в широте 26° 30' S, долготе 92° 40' W Гринвича; другой в широте 21° 45' S, долготе 104° 40' W, кои, как лежащие на тракте к Вашингтоновым островам, вознамерился я осмотреть и определя надежными обсервациями, доставить им место на прочих картах. Согласно с сим, направили мы путь к NW, дабы, войдя в муссон, пройти по южной стороне островов Феликс, следовать до широты 26° 30', и по [50] сей параллели продолжать плавание на запад до долготы 95°, откуда подняться для искания другого острова.

Южный муссон получил настоящую свою свежесть не прежде, как отдалясь от берега на 100 миль; но с большим отдалением, он терял силы, и в широте 27° 30', долготе 77° 15', мы имели штили и легкие ветерки от WSW. На сем же месте поймали молодого ястреба, отдыхавшего на рее, и видели весьма много птиц из роду баб. Наше прямое расстояние от островов Феликс, было 150 миль.

SW ветры и штили не позволяли нам следовать по прежде предположенному курсу; а потому, не желая в ожидании перемены ветра терять времени, стали держать севернее. Тихие южные ветры довели нас до широты 24° 00', долготы 85° 00', где опять настало безветрие, зыбь от SW, и пасмурная дождливая погода. Видели много морских ласточек (из роду петрелей) и несколько китов и бонитов. Сия неприятная, непостоянная погода не улучшивалась в продолжение четырех суток; однакож пользуясь переменами ветерков, пересекли мы тропик козерога в долготе 86° 50'. [51] Наконец казалось, что получили настоящий пассад: при малооблачном небе дул ровный ветер от SO, и потому, находясь теперь в широте 21° 28', взяли курс W+S1/2W (склонение компаса 10° 24' O), с намерением прийти на вид другого острова. Множество бонитов и тропических птиц нас окружало, и мы поймали одну молодую чайку, севшую на шлюпочные боканцы. Удаляясь на запад, теряли мнимый пассадный ветр, и я вторично нашелся принужденным отстать от покушения к отыскиванию острова, и стал держать севернее, дабы скорее войти в постоянный пассад, который наконец настал в широте 18° 4', долготе 93° 24', утвердясь на румбе OSO и O и дуя с довольною свежестью, при облачном небе и временных дождевых тучах. Летучие рыбы, бониты и тропические птицы провожали и окружали нас; но промысел рыб был нам весьма неудачен: редко попадалось 2 или 3 бонита. Жары натурально увеличивались; около полудня термометр обыкновенно стоял на 19 1/2°, а в полночь не ниже 17 1/2°; температура воды сохранялась довольно постоянно между 17° и 18J0, и барометр, опускавшийся в Вальпарейзо до 29,90, [52] показывал теперь весьма постоянно между 30,12 и 30,00.

Сначала намерение мое было пройти чрез Архипелаг Низменных островов и зайти и Отаити, дабы запастись водою и дровами; но медленное плавание вокруг мыса Горна и вышеупомянутые штили, отняли у нас столько времени, что я долгом себе почел поспешить в Камчатку кратчайшим и удобнейшим путем, избегая опасных Низменных островов, кои должны бы нам причинить немалые остановки. И так я направил плавание наше к Вашингтоновым островам.

Плавание наше продолжалось без примечания достойных приключении; пассадный ветр дул довольно постоянно от O+S, и мы шли обыкновенно от 6 до 7 узлов. Летучие рыбы весьма малого рода, бониты и морские фаетоны были до самых Вашингтоновых островов нашими постоянными спутниками.

Сего числа в полдень, находясь в широте 12° 30', долготе 123° 46', были мы на меридиане того места, где на шлюпе Камчатке в 1818 году Марта 8-го имели признаки земли: странно, что ветр и у нас несколько раз стихал, небо [53] было покрыто темными облаками и временно накрапывал дождь: не невероятно, что милях в 200 к северу от нас лежали неизвестные острова. Около сего же времени стала вода в нашем трюме прибывать по 4 дюйма в сутки, количество, какое прежде накапливалось в 8 дней. Я приписывал сей случай чрезвычайным и продолжительным жарам, от кох вероятно верх судна рассохся; это было тем неприятнее, что обе помпы весьма худо начали действовать, и казалось, повредились в котлах. Термометр в полдень показывал уже 22 1/2°, а ночью понижался лишь на 12°; температура воды была между 20° и 21 1/2°.

Сего числа удалось Сделать наблюдение нескольких расстояний между луною и солнцем, по коим из двух рядов долгота наша была 8^чс.-42^мн.-50,6^сек. W Гринвича, а в сие же время средняя долгота по хронометрам A и B, была 8^чс.-44^мн.-16,45^сек.; следовательно хронометры показывали на 21', 4 (градусных) западнее обсервованной долготы. Хронометр C забыли сего дня завести.

Ветр часто изменялся; с полуночи дул от O+N, к полудню опять [54] перешел на O+S, а в 2 часа по полудни с сильным порывом сделался ONO и вскоре NNO; тогда небо весьма прояснилось, ветр дул тихо и к вечеру опять утвердился на O+N; но мы шли уже не более 4 узлов; видели каких-то черных птиц, прежде нами не замеченных. По полуденной обсервации, широта наша была 9° 9' 10'', долгота по хронометрам 135° 17'; от Мендозовых островов находились мы тогда в 200 милях. Ветр изменялся и сего числа между N и О. Мы изготовили якоря и верпы для входа в порт, зарядили каронады картечами и ядрами и прочистили мелкое орудие.

В 1/2 7 часа, когда мрачность над горизонтом рассеялась, показался со шханец остров Фатуга на SW 50°, а в 8 часов утра на SW 41°, в 20 милях. В сие время утвердился ровный пассадный ветр от SO+S. Л держал так, что бы засветло подойти к острову Уаугу. В полдень, пересекая обсервованную широту 9° 10' 27'', пеленгом Фатуги, усмотренного на SO 28°, выходила на карте Капитана Крузенштерна долгота наша 138° 34' 30''; по хронометрам же она была 139° 02' 54''; по счислению, веденному они Вальпарейзо, 142° 21' 52''. И так в 37 [55] суток ошибка в счислении произошла по долготе на 3° 47', а по широте обыкновенно показывалось от 5 до 10 миль южнее обсервации, и буде сему причиною течение, то оное направлено против пассада. Таблица суточных счислений покажет, что в склонении компаса не могло быт сделано большой ошибки, поелику оное определяемо было почти каждый день; да и самая неизвестность в склонении путевого компаса не могла бы уменьшить южную широту, не уменьшая в тоже время западных долгот. В самом же деле счисление приближало нас к экватору и удаляло по долготе на запад; лаг-линь был многократно поверяем. Чему приписать сие против пассада направленное течение?

Подошед на 4 мили к острову Уаугу, мы не видели ни малейших признаков населенности; на ночь отошли, держась под малыми парусами посредине между островами Уауга и Нукагива.

Я счел своею обязанностью неотлагательно осмотреть пазы в наружной обшивке, вынуть и исправить помпы, и прибить оторвавшиеся с носовой части медные листы, — дабы, сколько от нас зависело, сохранить отвозной груз в [56] сухости; к тому же мы должны были принять полное количество пресной воды, на 1 месяц дров, и обтянуть стоячий такелаж. Для исправления всех сих надобностей, мне не представлялось удобнейшего места, как порт Чичагова, открытый и описанный на корабле Надежде в 1806 году, — обещавший нам по закрытому своему положению, самую спокойную стоянку, и коего жители, по описанию путешественников, ласковы и услужливы.

С рассветом подошли мы к мысу Мартину, юговосточной оконечности острова Нукагивы. Идя в расстоянии от 1/2 до 4 кабельтовых от южного берега, приближались под малыми парусами при ровном пассадном ветре, ко входу порта Чичагова, который по карте Капитана Крузенштерна легко узнать могли. В 9 часов утра проходили мимо совершенно открытой бухты, лежащей к юговостоку от порта Чичагова, и наполненной подводными камнями, о коих буруны страшным образом разбиваются; по берегу сей бухты стояло множество островитян, знаками приглашавших нас стать здесь на якорь. Ветр нам благоприятствовал без завозов войти благополучно в восточную часть порта [57] Чичагова, и итого же дня мы стали фертоинг, положив плехт на 5 саженях (грунт черной жидкой ил), в 28 саженях от восточного берега, даглист на 6 сажен: тот же грунт, в 80 сажен. от западного берега; уравнив канаты по 45 сажен, имели плехт на ONO, а даглист на WSW, и находились от восточного крутого берега в 72 саженях; от западного косогора в 120 саженях, и от северного песчаного низменного берега, где наливались водою и рубили дрова, в 168 саженях. Чрез короткое время окружили нас более 100 островитян обоего пола: они не привезли с собою ничего на продажу, и одни только женщины с бесстыдством предлагали матрозам свои прелести.

В числе приплывших мужчин был один Нукагивец, лет 25, по имени Гута, который, просясь взойти на судно, показал нам лист с Отаитскою Азбукою и старался объяснить, что за несколько месяцев было здесь 2-х мачтовое судно, на котором Гута жил некоторое время. Я позволил ему остаться на корабле, он работал на ровне с матрозами и бывал нам полезен на берегу; его так полюбили у нас, что [58] одарили полною парою Европейского платья, в которое он охотно наряжался. Равным образом посетил нас сын верховного жреца здешней долины, с своим дядею: я одарил их обоих и они обещали привезти к нам плодов и живности.

После этого поехал я с офицерами на берег, и имел удовольствие найти порядочный ручей со вкусною водою, и довольно кустов для рубки дров; берег песчаный, буруны почти не приметны, и весьма удобно приставать на гребных судах; по приморской стороне сей долины никто не живет, и лишь в лесу в 2 верстах от моря стоят два или три шалаша островитян; настоящее же селение, в котором живут Король и Тауа (Верховный жрец), находится в долине, по коей протекает речка, Капитаном Лисянским Невкою названная, и отделенная от ручья холмами.

С утра мы тотчас приступили к работам. Баркас отправлен на берег с 10-ю вооруженными людьми, при офицере, для рубки дров. Пазы мною осмотрены и найдено, что от необыкновенных жаров, на переходе от Вальпарейзо, почти вся смола вытекла и хотя копать не повредилась, однако ж в [59] плавании до Камчатки пенька непременно выбилась бы из нижних пазов; по осмотре помп, оказались повреждения в котлах. К обеду офицер с людьми нашими возвратился с берегу, будучи весьма доволен скромным поведением и услужливостию островитян, а особенно одного почтенного старика, надсматривавшего над ними. Сей старик, по имени Магедеде, приехал к нам к обеденному времени с сыном жреца, прозывавшим себя Отомого. Магедеде, как мы узнали после, есть Король долины, то есть первый из старшин или Айриков: власть его весьма ограничена, а верховный жрец или Тауа, пользуется неограниченным полномочием над участью народа: особа его и все ему принадлежащее неприкосновенны для самых неприятелей, и повеления его исполняются свято.

Желая отблагодарить Магедеде за оказанную им услугу на берегу, предлагал я ему несколько подарков, но к удивлению моему он их не принимал, твердя беспрестанно о порохе и ружьях; также и Отомого просил о порохе. Я показал им топоры, разные материи и игрушки, и старался вразумить их, что мы готовы щедро платить сими вещами, но [60] ни пороху, ни ружьев, они от нас не получат.

Повеселив гостей наших музыкою, и угостив их как только могли, поехали мы с ними после обеда на двух гребных судах с 5 вооруженными людьми к селению у речки, в намерении познакомиться с сильным Тауа. Как сия часть бухты весьма открыта морским ветрам и зыби, то буруны здесь сильно разбиваются, и затрудняют выход на берег. Самая же долина представляет живописную картину. Тауа, старик лет 60, встретил нас на половине дороги к избе своей, отстоявшей от берега около 1/4 версты в тени тропических дерев. Старуха, жена его, весьма ласково приняла нас, и мужчины, собравшиеся с длинными копьями, не подавали ни малейшего вида неприязненности.

Тауа, по имени Тогояпу, отличался от всех ожерельем из нанизанных моржовых зубов, которое носил на шее. Он дал мне прочесть рекомендательное письмо с Английского купеческого брига, за 7 месяцев здесь бывшего, корабельщик которого выхваляет честность и гостеприимство жителей сей долины. Я похвалил старика, и он пожелал [61] получить от нас таковую же бумагу, что и обещал я исполнить, когда он того заслужит. Совершив небольшую прогулку вверх по долине, возвратились мы к нашим судам, быв весьма довольны, и по желанию жреца, взяли с собою Отомого с его дядею. Тогояпу не упустил просить меня о порохе, в чем натурально было ему отказано. Возвращаясь к Кроткому, увидели мы на мыске двух Европейцев, взяли их к себе и узнали, что это два матроза с Английского купеческого корабля, оставленные в порте Анне Марии откуда пришли сюда пешком. Один из них был в высочайшей степени заражен любострастною болезнию, коей вероятно сделался бы жертвою, если б Доктор Кибер не принялся тотчас лечить его; а другой Англичанин (также зараженный болезнию, но менее первого), остался при нас толмачить в разговорах с островитянами.

Из слышанного мною от этого Джемса Редона (James Readon), всего более удивляли меня рассказы о каком-то Российском двудечном корабле, за 9 месяцев бывшем в порте Анне Марии, и коего команда забрала силою всех свиней из селения. Как сам он сего корабля не [62] видал, то и не мог нас уверить в истине происшествия, тем менее, что все его доказательства, касательно нации, основывались на курительных трубках, коих несколько осталось на берегу, и кои, по мнению Джемса, наверное принадлежали Российским матрозам.

Сего дня, как и вчера, послан отряд с офицерами на берег для рубки дров. Между тем островитяне привозили кокосовых орехов, бананов и хлебных плодов на продажу, требуя обручей с бочек и напилок. Я послал офицера к старику Тогояпу, с предложением променять нам свежей провизии за полезные для них вещи, но чтобы отнюдь не ожидал от нас пороху, которого по закону давать не смеем. Он и жена его приехали сами на нашем яле на корабль, и подарив 5 кур, требовали опять пороху, вместо чего я одарил его и жену полотняными одеждами, топорами, бисерами, зеркалами и другими вещами. Мы отправили их домой, кажется, в веселом расположении духа.

10. Рано утром поехали со мною все офицеры, исключая вахтенного, на берег к старику Тогояпу. Нас приняли ласково, как и прежде; мы прогулялись по [63] долине около 3 верст, но далее Тогояпу нас не пускал, уверяя, что здесь конец его власти, и что далее нас непременно убьют. Как тропинка сделалась весьма трудною, то мы не много противились советам старика и возвратились к его хижине, зайдя к Магедеде, для которого я приготовил плащ из зеленого сукна и шапку из красного сафьяну: этот подарок весьма его обрадовал, и он обещал прислать к нам двух свиней. Тогояпу приготовил для нас поросенка, который нам казался очень вкусным. Наконец повели нас к морскому берегу, где под тению дерев собралось множество народу, созываемого глухими звуками барабанов и хлопаньем в ладоши: начались пение и пляска. Я не останавливаюсь для изображения сих увеселений, многократно уже описанных прежними путешественниками. На прощанье Тогояпу подарил мне свинью и несколько плодов. К вечеру перебрался Тауа с многочисленною свитою в нашу долину, послал к нам за ромом и получил, сколько хотел: их барабаны и пение во всю ночь были слышны.

11. Сего числа начали мы наливаться водою, продолжая в тоже время рубить [64] дрова; почему отделяли для береговых работ человек по 15, вооруженных и всегда при офицере. На судне оставалось весьма немного, и по необходимости едва столько, чтобы можно было действовать орудиями с одного борта; но уверившись в честном поведении Тауа и островитян, я оставался совершенно спокоен. Тогояпу привез нам свинью, но весьма казался обиженным за то, что вчера сделали богатый подарок Королю, который, по мнению его, никогда нас не отдарит. Я велел сказать, что, как надеюсь, он обещание свое выполнит; и буде старик Тогояпу желает иметь плащ и шапку, то за условленную цену он может получить эти вещи.

После обеда привез к нам Магедеде свинью. Он старался оправдать себя в позднем исполнении своего обещания, говорил, что завтра пригонят его свиней из долины, и что ежели дадут еще зеленый плащ, то он непременно привезет две свиньи: я поверил его словам и отпустил Короля в надежде получить от него обещанное.

После обеда отпустил я большую половину команды на берег, при двух офицерах, для прогулки по долине: они [65] возвратились часа чрез три благополучно.

Тогояпу с женою привез нам 1 свинью и 9 кур, желая получить зеленой плащ и красную шапку; я отдарил и старуху одеждою, и наши гости возвратились на берег, в новых нарядах, крайне довольными.

От офицера, находившегося сего дня при нашем береговом отряде, узнал я, что Тогояпу и жена его расположились в шалаше возле самого того места; где наши люди ребят дрова, и где анкерки наливаются водою; что они окружены всегда множеством женщин, которые отвлекают людей от работ, и причиняют беспорядки, и что последствие оных оказалось даже пропажею железного обруча с бочки. Мои представления против сей бесстыдной торговли женщинами, рассердили Тогояпу и особенно жену его, и бесчинства с их стороны нисколько не уменьшились.

Целое утро был я занят описью гавани. По возвращении моем на судно, вахтенный офицер известил меня, что один мальчишка, быв пойман в воровстве, наказан за то 10-ю ударами и отпущен на берег. Я охотнее желал бы видеть [66] вора задержанным на судне, дабы наказание совершить над ним при жреце, Короле и собрании народа. До сего времени мы были совершенно довольны честностью островитян: они помогали нам в работах (натурально за плату), и никогда ничего у нас не пропадало. Наша береговая партия испытала сего дня несколько неприятностей со стороны островитян, которые помогали нашим уже не с прежним усердием, прятали анкерки, с намерением присвоить их себе, и успели похитить два топора. Тауа, которому я показал свое неудовольствие за таковые поступки его подданных, оправдывая себя, старался меня уверить, что воры сии пришли сюда из другой, ему неподвластной долины. Офицеры наши, прогуливавшиеся по берегу, также заметили большую перемену в поведении островитян: они показывали какую то наглость и наводили даже на наших людей некоторое опасение; особенно навлек на себя их неудовольствие один мужчина, коего мы прежде видели у жреца и который без сомнения принадлежал к числу его подданных.

При таковых обстоятельствах, я весьма был рад, что вчера кончили [67] береговые работы и сего дня могли заняться тягою вант. Пазы наружной обшивки были уже прочищены и вновь залиты песком со смолою. Ни жрец, ни Король, к нам не приезжали, и казалось, забыли о обещании касательно свиней, однакож они просили опять рому, и желание их было исполнено.

Доктор Кибер предпринял сего дня ботаническую прогулку по горам, окружающим долину, в сопровождении Нукагивца Гута, Индейца Педро (Уроженец Буенос-Айреса, оставленные здесь с Английского купеческого судна, на котором служил матросом.) и трех людей с Кроткого: они все возвратились около полудня домой, с богатою добычею трав и растений. Г. Киберу на вершине горы встретились два Нукагивца с ружьями, требовавшие от него довольно наглым образом пороху, и когда уверились, что ни ружей, ни пороху при нем не было, то скоро от него отстали.

Поутру послал я за жрецом ял. Он еще вчера под вечер желал приехать, и теперь тотчас к нам прибыл. [68]

При нем было несколько приближенных, между коими некто по имени Кеотете, человек одного звания с Тогояпу, но ниже его в достоинстве, и известный по всему острову своим сверхъестественным искуством умерщвлять людей одним взглядом и вообще творить различные чудеса. Тогояпу обедал вместе с нами, его забавляли музыкою, он сам даже плясал и быв весьма доволен своим положением, остался у нас ночевать. Я напоминал ему об обещанной им живности, и объявил желание, чтобы теперь за нею послать, что Тогояпу и исполнил, однакож с приметным огорчением.

Довольно рано утром, Тогояпу пожелал ехать на берег. Еще вчера приготовлено было несколько для него подарков, которые теперь пред ним разложили; он всем был доволен, твердил, что этого слишком много и что ничего принять не может до тех пор, пока не приготовит и для нас достойный подарок; а теперь просит, чтобы отвезли его с пустыми руками; когда же подарок будет готов, тогда он сам приедет и примет назначенные ему вещи. Натурально, что я сему [69] воспротивился, и велел приготовленные для него подарки положить в четверку, которая отвозила старика на берег, но Тогояпу снова упрашивал меня отправить его без оных, и настоятельно уверял, что он сам за вещами приедет: тогда я потребовал, чтобы для присмотру за целостью оных, оставался на судне упомянутый выше Кеотете, на что жрец тотчас согласился. Тогояпу, надев суконной сертук темного цвета, подаренный ему по его просьбе Доктором Кибером, отправился на нашей четверке на берег. Уряднику на сем яле приказано: не приближаться к берегу менее 30 сажен, и выпустив жреца, оттянуться к дрехту, подождать с полчаса старика, который хотел опять к нам приехать, и потом возвратиться ко борту. Урядник, исполнив сие, возвратился чрез полчаса, но без жреца, который не показывал знаков желания к нам ехать.

Чрез час, или менее, пронесли чрез западные холмы бухты к песчаному берегу, большую свинью, покрытую зелеными листьями; множество островитян, между коими и Отомого, следовали за [70] нею, держа в руках пальмовые и другие ветви; почти в тоже время приплыло к судну до 30 женщин: они пели песни на воде и чрез 4 часа возвратились на берег. Тогояпу прислал сказать нам, что подарок готов, и просил послать за ним гребное судно (Должно заметить, что по неимению у здешних жителей порядочных лодок, мы всегда возили на наших гребных судах, как жреца, так и Короля.). Я велел назначить на четверку четырех надежнейших людей, вооружить их заряжеными ружьями и патронами, а Мичману Дейбнеру, которого я знал, как весьма исправного офицера, поручил ехать на четверке к песчаному отмелому берегу, положить дрехт в 72 кабельтова от оного, сдаваться на дрехтове, не приближаясь к берегу менее 30 сажен, отнюдь никому не выходить из лодки, и переговорив с Тогояпу, принять свинью и его самого провести на Кроткий; если же поведение островитян и жреца покажется ему сколько нибудь подозрительно, то немедленно бы возвратился к борту; касательно ружей, я приказал иметь их в совершенной готовности, но [71] употреблять не иначе как для обороны. Англичанин Джемс Редон дан Г. Дейбнеру для переводу языка.

Г. Дейбнер отвалил от борта в 11 1/2 часов. Штурманский помощник, вахтенный Лейтенант и я, смотрели в трубы, и могли видеть, что дрехт положен, как следовало, свинью притащили, и она погружена островитянами в четверку, а Тогояпу в своем суконном сертуке побрел по воде к нашей лодке: в сие время я отвел глаз от трубы, но не прошло 7 1/2 минуты, как штурманской помощник вскричал: «наших бьют». Тотчас велел я Лейтенанту Лаврову ехать на баркасе с вооруженными людьми в защиту четверке и чрез две минуты баркас с 13 человеками отвалил: по приближении оного к берегу, островитяне стали в него стрелять; тогда Г. Лавров, подошед на 60 сажен к берегу, велел и своим людям палить в диких, надеясь их разогнать, но к величайшему нашему удивлению, дикие, засевшие в кустах и за камнями, открыли жестокую стрельбу по барказу, и убили одного матроза пулею в грудь, Тогда Г. Лавров имел благоразумие возвратиться к борту (переняв однакож [72] с воды матроза Зонова и Англичанина Джемса Редона, приплывших с четверки); тотчас велено людям выйти, подтянули шпрынг и поворотись лагом против песчаного берега, стали палить картечами в толпу людей, число коих в сие время можно было полагать до 400. Хотя картечи наши худо долетали, но островитяне разбежались, чем доставили время матрозу Лысухину броситься в воду и плыть к судну. Лейтенант Матюшкин, видя это, поехал на шестерке, Лысухину на встречу; дикари стреляли беспрерывно в наших, но к счастию, шестерка возвратилась благополучно, переняв Лысухина полумертвого: он имел 16 ран по голове и телу, и в спине у него торчал отломок весьма крепкого деревянного копья, коего кусок с 5 дюймов вырезали из за самого тела. Когда старанием Доктора, Лысухин опамятовался, то рассказал нам, что Г. Дейбнер и матрозы Некрасов и Тимофеев в его глазах убиты и утащены в лес.

Между тем островитяне рассыпались по холмам около бухты, за мысками и выдавшимися камнями, принимая такое положение, которое прикрывало бы [73] их от наших пуль, и откуда им удобно было по нас стрелять. Мушкатонные картечи, винтовочные и ружейные пули ложились около нашего судна, попадали в рангоут, такелаж, паруса и в корпус самого брига, но к счастию нашему, ни одного человека не ранили, чему конечно способствовали весьма высокие борты и коечные сетки Кроткого. Мы старались им вредить ядрами, картечами и пулями, где и как только могли, в намерении постращать и тем удержать их от какого либо решительного нападения, которого опасаться я имел следующие причины. Барказ и шестерка находились на воде; они были необходимы для общего нашего спасения, ибо по узкости выхода, одни лишь завозы могли нас вывести в море; островитянам было не трудно отнять у нас гребные суда и еще того легче перерезать кабельтовы и перлини завозов. Дикари старались еще за несколько дней выведать у наших офицеров и людей, долго ли мы простоим здесь; Тогояпу неоднократно упрашивал меня пробыть здесь еще несколько дней. По множеству собравшегося на берегу народа, должно было думать, что соседние долины соединились с этою, [74] и что вероятно приплывут военные лодки из портов Анны Марии и Контрольного, где, по словам Джемса, народ вооружен огнестрельным оружием еще превосходнее, нежели здесь. Вот главные обстоятельства, возбудившие в нас подозрение, что Тогояпу дни за три уже вознамерился овладеть нашим транспортом; к такому поступку вероятно побуждался он необдуманными и ложными рассказами Англичанина Джемса, будто мы принадлежим к одной нации с тою командою корабля, которая за 9 месяцев ограбила жителей порта Анны Марии. Сие общее наше мнение кажется более, нежели правдоподобно, когда вспомню замешательство Джемса при расспросах моих касательно сего предмета, и когда соображаю время, в которое мы заметили мгновенную перемену в поведении жителей, бывших к нам ласковыми, но сделавшихся за несколько уже дней наглыми, как выше упомянуто. Также слова одного Буенос-Айреского Индейца (По имени Педро, который служил у Адмирала Кокрена застрельщиком, потом бывал на китоловных судах, и наконец остался добровольно на Нукагиве, где он уже 3 года живет, занимаясь исправлением ружей островитян. Педро бывал нам весьма полезен и заслужил от нас благосклонность.), жившего на [75] сем острове несколько уже лет, и находившегося на Кротком, подкрепляли меня в моих опасениях.

В этот критический час, все оные обстоятельства представились моим мыслям. По скорости, с которою должно было действовать, я не мог собирать советов или требование мнения от Гг. офицеров, и потому приказал я Лейтенанту Лаврову, расставив по борту шесть стрелков с ружьями, обратить всех прочих от пушек к канату; поднять сперва плехт и подтянуться к даглисту. Сие исполнено с примерною расторопностью. Гг. Офицеры и нижние чины без изъятия, по собственной охоте, заступили места канониров, и действие, нашей артиллерии не прекращалось; между тем, как служители снимались с фертоинга, Г. Лавров успевал наводить пушки и надсматривать за работою. Я старался наблюдать за движениями островитян, которые непрестанно по нас стреляли. В 1 3/4 часа имели уже даглист под носом, тогда с тремя перлинями [76] положен верп (без томбуя, дабы островитяне не могли заметить его места в воде) на баркас; Штурман Козьмин послан с полным числом гребцов и четырьмя стрелками для завозу верпа к средине пролива. Островитяне тотчас собрались за мысками и под прикрытием больших каменьев, не страшась наших картеч, стреляли в баркас; но к великому нашему счастию, не причинили нам никакого вреда, хотя пули перелетали чрез баркас и ложились возле оного. Исполнив удачно сие важное дело, мы не медлили поднять даглист и тянуться к завозу; а когда вышли из опасности от ружейных пуль, или лучше сказать, когда оба мыска совершенно открылись нашим картечам, скоро разогнавшим островитян, — тогда подул легкой попутный ветерок; мы тотчас поставили паруса; оба гребные судна взяли на буксир, и отрубив перлинь на 31 1/2 саженях, пошли мы из выхода. Островитяне подняли в сие время ужасный крик и в движениях их заметно было большое смятение: иные спускались чрез холмы к морскому берегу, другие взбирались на высокие скалы, откуда надеялись еще повредить нам; а некоторые бежали к [77] стороне порта Анны Марии. К радости сих извергов, переменился попутный нам ветер в противный, зыбью прибивало нас к западным отвесным утесам, в 75 саженях от нас отстоявшим: тотчас отдан якорь в воду, что и спасло нас от неминуемой гибели. Между тем уже стало темнеть; мы нисколько не могли медлить, и не давая отдыха людям, положили стоп-анкер с тремя кабельтовыми на баркас; Штурман Козьмин сделал еще завоз к морю; тогда поднят якорь, и мы оттянувшись от выходивших из под кормы нашей бурунов, подняли стоп-анкер; тихий попутный ветр вывел нас в море.

По морскому берегу зажигались огни, переходившие от порта Чичагова к Анне Марии, как бы условленные сигналы, целию коих вероятно были соединение жителей обеих бухт и общее на нас нападение.

Во весь день сделано с нашей стороны по островитянам 70 выстрелов из коронад ядрами, 46 картечами, 14 древгавлями, 70 из мушкатонов картечью и 764 из ружей пулями. Число убитых на стороне диких определить нам не возможно, потому что ядра и картечи [78] всего более вредили в кустах и вообще в закрытых от нашего зрения местах; наши ружья действовали слабее островитянских. Спасением своим сколько мы обязаны счастию, столько ж усердию и сметливости офицеров и неутомимой расторопности всех чинов и служителей.

Кудесник Кеотете остался таким образом у нас; он советовал нам высадить его на берег, и уверял, что хотя принадлежит к порту Анна Марии, однакож за него нам возвратили бы нашу четверку и дали бы много свежей провизии. На вопрос, возвратят ли нам тела убитых? Он отвечал отрицательно, прибавляя, что и черепа их не отдадут. Также остались у нас оба Англичанина и Индеец Педро.

Прикрепив надежно баркас на бакштове и взяв на ночь по два рифа в марселях, наконец после 10 часовой трудной, безостановочной работы, дали людям обедать. Мы держали к югу, дабы назавтра подойти к подветренной стороне Нукагивы, где на меньшем волнении удобнее бы можно было поднять баркас. [79]

Согласные показания матрозов Зонова и Лысухина, чудесным образом спасшихся от жестокой смерти и из рук Каннибалов, заключались в следующем: когда на четверке дрехт бросили, то наши люди держали ружья в готовности; сдаваясь по дрехтову, заметили они, будто дикари, стоявшие с пиками на берегу, им грозили, и они сказали о том Г. Дейбнеру, который, вопреки мерам осторожности, велел людям положить ружья опять под банки и скорее сдаваться по дрехтову. Англичанин Джемс, не видя ни одной женщины, ни дитяти на берегу, советовал также с своей стороны офицеру возвратиться, твердя, что отсутствие детей и женщин ничего хорошего не предвещает. Г. Дейбнер изъявил свое неудовольствие на Джемса, как бы за неуместные советы, и приказал решительно травить дрехтов. Между тем с обеих сторон четверки подошли несколько дикарей с видом ласковым, и один из них, перерезав дрехтов, дал знак прочим, схватясь за борты четверки, вытащить ее на берег. И тогда дикари напали на наших людей. Г. Дейбнер едва успел сказать: «ребята, я виноват, спасайтесь: пусть меня [80] убьют». И в то ж мгновение подскочили двое диких, вонзили ему копье и штык с ружья в грудь. Зонов и Джемс тотчас бросились в воду и спаслись, Тимофеева оглушили сильным ударом в голову, и после убили, а Некрасов и Лысухин долго защищались, один штыком, другой румпелем, много островитян пало под их сильными ударами; наконец прокололи Некрасова в живот, а потом выстрелили в него, и он пал мертв, а Лысухин бросился без чувств на песок и спасся, как выше рассказано. Между злодеями отличался зверскою деятельностию тот самый Гута, которого мы прежде обласкали и одарили многими вещами. Ни люди наши, ни даже Г. Дейбнер, который имел при себе заряженный пистолет, не сделали ни одного выстрела по дикарям; но вероятно, ежели бы им удалось застрелить Тогояпу, стоявшего на берегу в близком расстоянии, то дикие отстали бы на время от своего замысла и многое бы могло быть выиграно.

Мы потеряли превосходного офицера, любезного товарища и трех отборнейших людей из малой нашей команды. Такая потеря и ужаснейшая смерть сих [81] несчастных, всех нас глубоко тронули: мы находили единственное утешение в мыслях, что Премудрое Провидение чудесными путями избавило нас от подобной им участи.

Джемс и Педро рассказывали нам после несколько приключений, из коих открывается коварство сих дикарей, — сих невинных детей природы, как некоторые их называют. Год тому назад, в порте Чичагов, тот же самый Тогояпу овладел Капитаном небольшого Американского купеческого судна, и по многим угрозам, освободил его за 3 бочонка пороху, 10 ружей и множество разных безделиц.

В Контрольной бухте, за два года, вытащено гребное судно на берег, но люди спаслись вплавь, а в порте Анны Марии в том же году умерщвлены 3 человека с Английского купеческого судна; в тот же несчастный год, на острове Доминике, овладели островитяне гребным судном с 7 человеками с Английского китолова; а годом раньше, те же островитяне дерзнули умертвить 9 матросов с Английского военного шлюпа Хилийской станции, вытащив гребное их судно, как нашу четверку, на [82] берег. Людоеды, разложив костры в виду стоявшего на якоре шлюпа, довершили зверский поступок свой адским пиром.

Англичане и Американцы покупают у сих островитян сандальное дерево, платя за нагруженную оным небольшую лодку одно исправное ружье, за 15 свиней 2 пудовой бочонок хорошего пороху, за 5 свиней одно ружье или винтовку. Джемсу и Педру известно, что в портах Анне Марии и Чичагове находится уже более 700 ружей и хороший запас пороху и свинцу.

Остров Нукагива описан подробно в путешествиях Капитанов Крузенштерна и Лисянского и Г. Лангсдорфа, бывшего на корабле Надежде Естествоиспытателем. Обычаи и нравы народа и произведения земли исчислены в описаниях, составленных сими знаменитыми мужами, со всею желаемою точностью; однако ж время производит перемены. Торговля и политические виды двух первых морских Держав старого и нового света, распространили свое влияние и на острова Южного Океана. Известно, что Американские Соединенные Штаты старались исключительно завладеть [83] Нукагивою, и Капитан Портер, бывший там с военным фрегатом в 1815 году, делал многие к тому покушения; даже крепость была уже воздвигнута, но собственные его люди, соединясь с островитянами, возмутились и овладели оружием всего гарнизона. Чрез некоторое время после сего неудачного опыта, Англичане успели согласить пять поколений (из 6 обитающих остров) к признанию себя подданными Англии; однако ж и этот словесный уговор не имеет никакого основания в умах Нукагивцев, и они поступают равно бесчеловечно с Англичанами, как и с другими народами. Купеческие суда также посещают сии острова довольно часто; они вывозят сандальное дерево и получают свежие провизии, платя ружьями, порохом и свинцом, и прибавляя к сему злу другое, распространением различных болезней: любострастная здесь в высокой степени свирепствует, и болезнь называемая жителями Иканиа, род проказы, перевезена сюда, по словам Тогояпу, одним Американским судном, четыре года тому назад. После таковых происшествий, озлобивших их против Европейцев, которые сами снабдили их средствами [84] к отмщению, и теперь более не заботятся о прекращении начатого зла; после всего этого, можно ли ожидать, чтобы Нукагивцы оставались такими же, каковыми они были, когда Европейцы могли еще действовать на них страхом!

В порте Чичагове, как нам казалось, жители весьма бедны собственными изделиями. Военные снаряды: булавы, копья и проч. едва где видны, ибо ружья заступили их место; тканей из дерева шелковицы здесь весьма мало: исключая желтого и белого цветов, других мы не заметили; лодки в самом худом состоянии; но мы имеем причину думать, что настоящие военные их лодки где нибудь скрыты были от глаз наших. В съестных припасах жители не нуждались. В 8 дневное наше здесь пребывание, мы выменяли у них: 12 свиней, 19 кур, 1175 кокосов, 54 банановых веток, и 220 хлебных плодов. Цены непомерно велики: топоры весьма мало уважаются и вообще железо упало в цене. Напилки, большие и малые, брали они однако ж довольно охотно. Они требуют различных материи, полотняных рубах и простынь, а более всего ружей и пороху. Бесполезные игрушки, стеклярус, [85] зеркала и тому подобные вещи у них ничего не значат. Мы нашли здесь великое множество диких огурцов мелкого роду, но они, как горькие вкусом, нам не нравились, и не употреблялись; по ровному месту около ручья, где наливались водою, ростут дикие бобы, довольно вкусные, и годятся в суп. Но ничто не может быть лучше в супе, как лист известного растления таро; должно лишь, иметь предосторожность, выварить листья прежде в кипящей воде, дабы уменьшить чрезмерную их горечь. Мы весьма жалели, что сего полезного растения так мало здесь находится.

Об удобствах порта Чичагова для судов, нуждающихся в починках, в принятии воды и дров, упомянуто в путешествиях Капитана И. Ф. Крузенштерна, и замечания сего знаменитого мореплавателя, совершенно нами оправданы на опыте.