Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

АНДЖЕЛО ПОЛИЦИАНО

ПАОЛО КОРТЕЗЕ ПРИВЕТСТВУЕТ СВОЕГО ДРУГА АНДЖЕЛО ПОЛИЦИАНО

Никогда не случалось со мной ничего более неожиданного, чем возвращение тобою книги наших писем. Я думал, что она попала к тебе в разгар твоих занятий. Но теперь, прочитав твое письмо, я вижу, что ты не только получил о ней представление, но прямо-таки проглотил ее, хотя ты и написал, что тебе совестно было тратить на ее чтение дорогое время, а сами письма показались тебе совершенно не стоящими ни того, чтобы их читал человек ученый, ни того, чтобы я считался их составителем, за исключением некоторых (не знаю, каких), принадлежащих весьма немногим людям. Что до меня, то это заключение я целиком оставляю на твое усмотрение, не присовокупляя своего собственного суждения по [251] этому поводу, потому что грешно мне как-нибудь расходиться с тобой, и я такой человек, что высказаться по поводу другого, как говорит Марк Туллий, не захотел бы, если бы мог, и не смог бы, если бы захотел. Но обращусь к тому, в чем, по твоему утверждению, ты решительнее всего со мной не согласен.

Как ты пишешь, ты пришел к выводу, что я никого не одобряю за исключением тех, кто, по видимости, следует стилю Цицерона. Я же, сколько ни напрягаю память, не припоминаю, чтобы я когда-нибудь утверждал подобное, да и теперь не намерен утверждать. Ведь какой глупостью надо обладать, чтобы при всем разнообразии человеческих дарований, при таком многообразии их природы и столь несхожих стремлениях пожелать ограничить и словно заранее связать их узкими рамками одного единственного таланта! Но уж коли ты побуждаешь меня к такому рассуждению, то, пожалуй, это будет подходящий случай пояснить и защитить мое мнение, хотя я прекрасно знаю, что своими словами ты меня не порицаешь, а хочешь убедить. Прежде всего я охотно признаюсь, что, видя, как изучение красноречия столь долго пребывало в небрежении, как общественное употребление его исчезло и люди у нас словно лишены родной речи, я всегда открыто утверждал, что в наше время изящно и красочно могут говорить лишь те, кто избрал себе кого-нибудь в качестве образца для подражания. Ведь и чужестранцы, не знающие языка, вряд ли могут посещать другие страны без проводника, и годовалые дети могут ходить не иначе как в манеже или под присмотром кормилицы. И хотя многие блистали во всех видах красноречия, я помню, что из всех них выбрал одного Марка Туллия, которого, по моему мнению, должны изучать все одаренные люди. Не то чтобы я отрицал, что многие, прославившиеся своим красноречием, способны были возбуждать усердие и развивать способности с помощью своих многочисленных ораторских дарований; но при всем том я нашел, что он один по единодушному суждению всех времен признан первым. А поскольку меня с детства приучили, что из многого, всегда нужно выбирать наилучшее, я считал, что предпочитать менее здоровую пищу, отвергая лучшую и более здоровую, – это свойство испорченного желудка или болезненной невоздержанности. Да и теперь я позволил бы себе утверждать то же, что я утверждал не раз: никто после Марка Туллия (за небольшим исключением) не стяжал себе славы на литературном поприще, если не был воспитан на его сочинениях и, так сказать, с детства не был вскормлен молоком его красноречия. Однако то был особый род подражания, который, возбуждая презрение к простому копированию, сохранял блестящий стиль [Цицерона. –А. С.] и весь был проникнут какой-то внутренней жизнерадостностью. Я хочу, любезный Полициано, не такого сходства, как у обезьяны с человеком, но как у отца с сыном. Ведь обезьяна, забавно и верно передавая уродливости и пороки тела, представляет нам лишь искаженное подобие, а сын, являя лицо, поступь, осанку и манеры, даже голос и внешний облик отца, сохраняет тем не менее в этом [252] сходстве нечто свое, нечто естественное, нечто другое настолько, что при сравнении они покажутся разными людьми.

Итак, повторю еще раз: блестящему богатству стиля этого божественного человека присуще нечто такое, что на первый взгляд оно кажется доступным для подражания, но у человека искушенного отнимает всякую надежду добиться сходства. И вот отовсюду к нему стекаются толпы, и каждый полагает, что он способен говорить подобным же образом. Ведь люди, по природе испытывающие влечение к приятному слогу, судят об этой труднейшей задаче на основании своего желания, но не способности; так вот, подражая богатству и, как они говорят, легкости его речи, сами они растрачивают мощь и остроту, отдаляясь тем самым от Цицерона необычайно далеко. Да и бесполезно наполнять наши сочинения заимствованными у других прикрасами и чужим блеском вплоть до придания им чужих отличительных черт, если мы не в состоянии сделать этого ясно и как следует. И получается нечто совершенно чудовищное, когда плохо связанные между собой части приходят в беспорядок.

Поэтому если говорить обо мне, любезный Полициано, то у тебя нет оснований удерживать меня от подражания Цицерону; скорее ты вправе порицать мою неискусность, так как я не в состоянии хорошо подражать ему, хотя я предпочитаю слепо следовать и обезьяннически подражать Цицерону, нежели быть воспитанником и сыном других. К тому же большая разница, выказывает ли человек желание подражать кому-то или же не подражать никому. Я, со своей стороны, утверждаю, что не только в красноречии, но и во всех прочих искусствах подражание необходимо. Ведь и вся ученость складывается из предшествующих познаний, и в разуме не существует ничего, что не было бы прежде воспринято чувствами. Отсюда понятно, что все искусство есть подражание природе, однако согласно природе из одного и того же рода происходят различные вещи.

В самом деле, хотя люди отличаются друг от друга, их объединяет сходство, и хотя у одних цвет лица ярче, у других бледнее, одни привлекательнее, другие выше ростом, тем не менее у всех одна и та же наружность, один и тот же облик. Мне кажется, что и тех, у кого недостает рук или ног, нельзя совершенно исключить из рода человеческого, а нужно именовать увечными или хромыми. Так и в красноречии – одно искусство, один облик, один вид. Те же, кто отклоняется от него, часто оказываются в роли калек и хромых.

Взгляни теперь на людей, избравших себе для подражания Марка Туллия, – как они отличаются от него, как непохожи друг на друга. Изобильное богатство речи в полной мере усвоил Ливий 1, тонкость – Квинтилиан, звучность – Лактанций 2, плавность – Курций 3, изящество – Колумелла 4, и, хотя они следовали почти исключительно одному образцу, ничто так не разнится, как они между собой, и, если сравнить, ничто так не отличается от Цицерона, как они. Отсюда ясно, что подражание достойно самого [253] тщательного и вдумчивого отношения, а сам Цицерон был человеком удивительным, от которого, словно из какого-то неиссякаемого источника, брали начало столь разнообразные дарования.

Вообще, Полициано, необходимо следовать тем авторам, которые развивают и словно бы взращивают дарования, ибо в наших душах есть семена, впоследствии сами собой пускающие корни. Те же, кто выказывает намерение добиться славы, никому не подражая и стараясь ни с кем не иметь сходства, поверь мне, не обнаруживают в своих сочинениях ни мощи, ни энергии; и как раз они-то, уверяя, что основываются на силах и возможностях своего собственного дарования, не в состоянии обойтись без того, чтобы не наполнять свои книги мыслями и чувствами, заимствованными из чужих сочинений. Отсюда проистекает порочнейший род сочинительства, в котором проглядывают то неопрятность и неотделанность, то блеск и великолепие, а все в целом напоминает многочисленные семена враждебных друг другу растений, посеянные на одном поле. Совершенно неизбежно, что как разнородная пища плохо переваривается, так и в подобном беспорядочном смешении слова, принадлежащие различным стилям, сталкиваются между собой. Неблагозвучное столкновение слов в этой искаженной речи не меньше режет слух, чем грохот и гул падающих камней или шум проезжающих колесниц. Да и какое удовольствие способны доставить слова, лишенные ясного значения, переиначенные выражения, бессвязные фразы, корявое построение речи, чрезмерно решительные и неудачные метафоры и с умыслом нарушенный ритм? Однако это неизбежно присуще всем тем, кто заимствует мысли и слова у различных авторов, не следуя никакому единственному образцу. Вся их речь совершенно подобна жилищу евреев, которым на известное время отдано в заклад имущество различных людей, – ведь там всегда увидишь развешанную верхнюю одежду, и накидки, и плащи, и всевозможные покрывала.

На мой взгляд, между тем, кто не подражает никому, и тем, кто следует за испытанным проводником, существует такая же разница, как между путником, бредущим наудачу, и шагающим по прямой дороге. Первый блуждает, натыкаясь на колючки, а второй верным путем, без падений и неприятностей, стремится к назначенному месту. Кроме того, Полициано, учти, что никто не стяжал себе славы в красноречии, не занимаясь каким-нибудь подражанием. У греков не только ораторы Демосфен, Гиперид, Ликург, Эсхин и Динарх 5, но даже философы, наставники добродетели, стремились кому-нибудь подражать. О наших я здесь умолчу, дабы не показалось, что я поучаю тебя, самого ученого из всех нас человека. Думаю, нет необходимости говорить еще что-то и о Марке Туллии – всем уже ясно, что если даже избравший себе в качестве образца Марка Туллия и не приобретет особой славы, занимаясь подражанием, он все же достоин похвалы по одному тому, что избрал себе для подражания именно его; так что в первом можно видеть недостаток природного дарования, а во втором – признак рассудительности. Прощай. [254]


Комментарии

1. Ливий – Тит Ливий.

2. Лактанций – Луций Целий Лактанцпй Фирмиан.

3. Курций Руф – римский историк эпохи императора Клавдия или Веспасиана, автор сочинения «О деяниях Александра Великого» (De rebus gestis Alexandri Magni).

4. Луций Юний Модерат Колумелла – римский писатель I в. н. э., автор трактата о сельском хозяйстве «De re rustica».

5. Гиперид (389–322 гг. до н. э.) – афинский оратор; Эсхин (389–314 гг. до н. э.) – оратор, вождь македонской партии в Афинах; Динарх из Коринфа (конец IV в. до н. э.) – афинский оратор, последователь Демосфена.

(пер. А. А. Столярова)
Текст воспроизведен по изданию: Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). М. МГУ. 1985

© текст - Столяров А. А. 1985
© сетевая версия - Strori. 2015
© OCR - Андреев-Попович И. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© МГУ. 1985