СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

КРИСТОФОРО ЛАНДИНО

РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ КРИСТОФАНО ДА ПРАТОВЕККЬО ПЕРЕД НАЧАЛОМ ЧТЕНИЯ СОНЕТОВ МЕССЕРА ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКИ В СТУДИО

Возможно, среди вас, уважаемые сограждане, найдутся такие, кому покажется или кто даже заранее убежден, что мое желание прочесть в этом знаменитом и благородном учебном заведении, среди множества ученых, сочинения Франческо Петрарки скорее предосудительно, чем похвально, – ведь это время можно было бы с пользой употребить на изучение греческих или латинских писателей. Подобные сомнения вытекают из представления, будто тосканское наречие лишено той красоты и богатства, которые позволяют рассуждать о возвышенных и совершенных предметах и излагать тонкие и боговдохновенные мысли. Бесспорно, однако, что, обозревая возможности его развития и умелой разработки, а не судя только по нынешнему положению, легко оправдать природу самого языка, существующие же недостатки приписать небрежности тех, кто им пользуется. И как возрастает моя уверенность в этом, когда я, мысленно отыскивая в толпе тосканских писателей знатоков искусства и предписаний риторики и поэтики, поражаюсь ничтожному их числу! Мне кажется, что если наши нивы плодородны не столько по природе, сколько благодаря попечению и уходу земледельцев, то проблески великолепия и изящества флорентийского наречия, напротив, следует отнести на счет его естественных достоинств, а не ораторского усердия. И неверно было бы приписывать этот изъян только тосканскому диалекту: ни один язык в мире не избежал его. Природа не производит вполне совершенных вещей, так же как и искусство – вещей целиком от нее независимых, в противном случае они исключали бы друг друга – искусство незачем было бы прилагать к готовым и совершенным творениям природы, а в художественных произведениях излишне было бы искать природное начало.

Впрочем, ясности доказательства лучше всего способствуют примеры, поэтому, уважаемые сограждане, взгляните на другие языки, в особенности на достигнувшие пределов совершенства. Возьмите греческий, который, в отличие от многих других, не представляет собой нечто единое и простое, а состоит из четырех или более ярких и сочных диалектов. Что же, по-вашему, так возвысило его, что, не говоря о почете, которым он окружен на родине, бесчисленные восточные, западные и южные народы [191] покорились его очарованию? Разве прирожденные прекрасные качества? Ничего подобного. Что же в таком случае? – Несметное множество писателей, соединивших с природным талантом упорный труд и художественные навыки, придало языку такую утонченность. Сейчас неуместно было бы распространяться, уважаемые сограждане, о том, сколько поэтов, философов, ораторов и историков, желая высказывать новые мысли, изо дня в день обогащали греческий язык новыми словами. Затем изяществом стиля блистали латиняне, до знакомства с ораторами и поэтами довольствовавшиеся первобытной грубостью. Первым в поэтическом жанре был известен спустя четыреста десять лет от основания Рима Ливий ¹. Вскоре за ним последовал Энний ², а за Эннием прославились Плавт ³ и Невий ⁴. Тогда же прозаический стиль начал оттачивать Марк Катон, талант которого достоин зосхищения и в государственном управлении и в других областях ⁵; захваченные гибкостью его слога многие в это время стали отделывать свои речи. Среди них были Гай Фламиний, Гай Варрон, Квинт Максим, Квинт Метелл, Публий Лентул, Публий Красс ⁶ и оба Африканца ⁷; но всех их превзошел Гай Лелий по прозвищу Мудрый ⁸. Однако прежде Сервия Гальбы ⁹ никто не добился существенного успеха. Сервий впервые прибег в речи к использованию отступлений и усилений, благодаря которым она не кажется слишком непритязательной и оголенной. И так, по мере того как росло и крепло государство, развивалось красноречие. Насколько обогнали своих предшественников братья Гракхи ¹⁰, обогащенные, во-первых, познаниями своей матери Корнелии, весьма одаренной женщины, дочери Африканца, а во-вторых, обязанные умением говорить непрестанным занятиям, – настолько же их опередили позднее Красс и Антоний ¹¹. После них первенство много лет принадлежало Гортензию ¹², пока по воле небес искусство речи не показало, на какие достижения оно способно, в лице Марка Туллия, отца изящной словесности и, более того, отца отечества римлян. Он возвел латинское красноречие на такую высокую ступень, что, сравнивая его речи с образчиками риторики Катона, поражаешься и не можешь понять, как латинский язык обрел столь широкий простор взамен узких и стеснительных границ.

Но к чему ведут, скажет кто-нибудь, все эти рассуждения о греках и римлянах? Да к тому, чтобы вы почувствовали святую правду моих слов: наш язык по происхождению ничуть не хуже других, ему недостает только образованных писателей!

Небезызвестен мне тот вклад во флорентийское искусство слова, который сделал в свое время Джованни Боккаччо ¹³, талантливый и знающий писатель, правда, не пожалей он труда, этот вклад был бы больше, ведь Боккаччо полагался на природный дар, а искусством несколько пренебрегал. Впрочем, он заслуживает высочайшей похвалы и бессмертной славы, как всякий первооткрыватель. К нашим современникам принадлежат Леонардо Аретино ¹⁴ и еще несколько писателей, которых я не назову, дабы [192] не навлечь на них зависти. Но никто так не обогатил язык, как Баттиста Альберти ¹⁵. Прочитайте его многочисленные и разнообразные книги, и вы увидите, с какой изобретательностью он сумел привить нам все изящество, соразмерность и благородство слога латинских авторов. Увлекают слушателей и диалоги Маттео Пальмиери; основательность суждений сочетается в них с четким порядком и красотой изложения. Наконец, уважения заслуживает Бонаккорсо да Монтеманьо ¹⁶ за речи в похвалу справедливости, по старинному обычаю произносимые всеми магистратами.

Это относится к прозе. Общепризнанно, что поэзии дал новую жизнь Данте, бессмертный гений, но сейчас не время перечислять его заслуги. За ним следует Петрарка. Всемилостивый боже, как он был остроумен в своих находках, сколь рассудительно его изложение, сколь выразителен стиль! Но о нем я теперь умолчу, чтобы вскоре вернуться особо. Стихи писал упомянутый уже Леонардо ¹⁷, и, если они не совсем грациозны, все же проявленные в них ученость и искусство достойны подражания, не в пример многим другим. Иные напишут три строчки и рады тому, что читателя поначалу привлекают их яркие краски, но потом своей немощью, неуклюжестью и худосочием эти стихи вызывают воспоминание о чахоточных или уродцах с неправильным от природы соотношением частей тела. Баттиста Альберти сочинял эклоги и элегии в пастушеском роде и чудесно изображал в них все любовные волнения и пылкие чувства. Леонардо Дати ¹⁸ складывал не только наши обычные одиннадцатисложники, но и героические и сапфические стихи; его полные тонкого очарования сочинения на тосканском не уступают по своим красотам латинской поэзии, в которой он был очень силен.

Были, да и сейчас наверное есть другие знающие писатели, которые могут довести до совершенства свои природные дарования. Но их мало, их можно пересчитать по пальцам. Масса же прочих, не ориентирующихся по звездам и не владеющих рулем, влекома течением прямо на скалы, так что суши благодаря врожденному благоразумию и глазомеру достигает едва один из ста. Поэтому нужно извлекать урок из этих кораблекрушений и учиться, по пословице, на чужих ошибках и не думать, что мы создадим что-нибудь путное в стихах или прозе, не ведая правил красноречия и доверяя только опыту и таланту, потому что безрассудно браться за дело, не изучив его основ. Я одобряю всякий талант и всякий труд, но таким людям мало одного признания, они хотят похвал. И мы еще удивляемся неухоженности и скудо-родию того поля, на котором сажают так плохо очищенные семена и которое больше истоптано, чем распахано!

Итак, я возвращаюсь к своему предмету и утверждаю, что без настоящего знания латинской литературы ни о каком мало-мальски сносном ораторском мастерстве на нашем языке не может быть и речи. Прошу вас внимательно выслушать мое доказательство, которое не займет много времени.

Все вы согласитесь, что для каждой речи нужны слова и [193] мысли. Искусство придает словам значительность, то есть достоинство, чувство меры и изящество. Мысли, не подкрепленные studia humanitatis, будут всегда пустыми и неглубокими, и неоткуда будет взяться у писателя живому, сочному и выдержанному стилю, если он не знаком хотя бы с азами философии. Я не могу остановиться на этом из-за недостатка времени, сошлюсь только на Горация, который в «Искусстве поэзии» говорит, что «источником и началом прекрасного стиля является учение, изложенное Сократом», то есть философия ¹⁹. И Платон вполне определенно говорит о неразрывной связи всех свободных искусств. Таким образом, коль скоро латинский язык неотъемлем от искусства и науки, так без них нет и хорошего тосканского. К этим двум соображениям добавляется третье. Очевидно, что для нашего обогащения необходимо постоянно вводить в язык, не насилуя его природы, латинские слова. Правда, многие, желая выглядеть искушенными, употребляют столь несуразные выражения, что вызывают у знающих людей смех или даже негодование и отвращение, потому что не задумываясь берутся не за свое дело.

Итак, если в вас, уважаемые сограждане, живет та любовь к родине, которая заставила, по словам Гомера, мудрейшего Улисса предпочесть без колебаний бессмертию свою Итаку, затерянную, подобно гнезду стрижа, среди камней и утесов, – если вы любите родину, говорю я, придите к ней на помощь, чтобы она первенствовала над прочими итальянскими землями и в этом. Ораторское искусство есть источник высшей пользы и украшения для свободной и хорошо управляемой республики, если только ему сопутствуют подлинная доблесть и добродетель. Оно способно обратить ненависть добрых граждан против происков дурных и содействовать их наказанию; оно способно защитить слабых и невинно осуждаемых от ложных подозрений; оно способно побудить народ, сам по себе медлительный и тяжелый на подъем, к совершению общеполезных дел; предостеречь его от ошибок; разжечь его вражду к злоумышленникам и, наоборот, усмирить его гнев против добрых граждан; оно способно повелевать всеми бурными и пламенными движениями души, вызывая и подавляя их по мере необходимости. Красноречие древних донесло до нас известия о выдающихся и удивительных событиях прошедших времен. С его помощью живущие сегодня передадут о себе то, что достойно памяти, потомкам, которые родятся через много столетий. Какое грубое воображение не в состоянии уяснить, что история есть наставница живущих? Ведь если мы хвалим благоразумие стариков, накопивших опыт пятидесяти или шестидесяти лет, то насколько больший опыт представляет внимательному читателю история, проводя перед его глазами все прошлое? Но не думайте, что воздействие истории не зависит от слога, ведь отсутствие упорядоченности и художественной красоты, хотя заметно лишь ученым, ведет к потере доверия и авторитета. Да и невероятно, чтобы небрежность в изложении сочеталась со старательностью при разыскании истины. [194]

Поразительный и сверхчеловеческий, прямо-таки божественны» дар проявляется, когда кто-нибудь превосходит прочих в обыкновенной для всех вещи настолько, что в многочисленном собрании и при стечении народа не только убеждает своих доброжелателей, но часто и противников как бы насильно утверждает в своей правоте! Кого же назвать царем, если не Цицерона, который сумел обескровить и разбить при помощи одних лишь слов Марка Антония ²⁰, вождя воинственных солдат, если не грека Демосфена, заставившего афинян враждовать с Филиппом Македонским, правителем могущественных народов ²¹? Красноречие собрало воедино людей, живших прежде наподобие диких зверей в чащах и пещерах, и подчинило их законам справедливости. Когда поэты говорят, что Орфей укрощал своей кифарой зверей, заставлял двигаться камни и деревья, останавливал реки, это значит, что его сладкие речи побуждали к гражданской жизни людей, бесчувственных к добродетели и подчинявшихся лишь телесным порывам ²². Не думайте, что Амфион своим пением складывал камни и так построил Фиванские стены ²³; это своей искусной речью он сравнялся с Орфеем. В самом деле, какое пение нежнее, какой музыкальный инструмент совершеннее, какая гармония приятнее, чем размеренная речь, сверкающая яркими словами, усыпанная глубокими и тонкими мыслями, полная сокровищ всякого рода? И поскольку наш язык не привычен еще к таким изящным способам выражения, которые сочетают серьезность с непринужденностью, нам следует разумно подражать нашим отцам-римлянам, и как они поступали с греческим, так нам нужно поступать с латынью. А если что-либо покажется недостаточно ясным или непонятным поначалу черни, то образованным людям следует бояться, ее осуждения не более, чем боялись его римляне, в особенности Туллий, который, судя по его книгам, подвергся подобным упрекам, хотя и незаслуженно.

Итак, уважаемые сограждане, приступайте к занятиям искусством, чтобы лелеять и обогащать родной язык, чтобы приобрести уважение и хвалу, чтобы быть полезными республике. Во славу красноречия можно говорить без конца. Заключу тем, что нет для человека большего украшения в счастье и большего утешения; в печали, чем эта наука.

Комментарии

1. Ливий Андроник (ум. ок. 204 г. до н. э.) – один из первых римских поэтов, перевел на латинский «Одиссею» Гомера.

2. Энний Квинт (239–169 гг. до н. э.) – римский поэт и драматург; преподавал грамматику и риторику. Основное сочинение – эпическая поэма «Анналы», в которой излагается история Рима со времен Ромула.

3. Плавт – Тит Макций Плавт.

4. Невий Гней (274–201 гг. до н. э.) – римский поэт, создатель исторического эпоса («Песнь о Пунической войне»),

5. Марк Катон – имеется в виду Марк Порций Катон Старший.

6. Гай Фламиний (ум. в 217 г. до н. э.) – римский политический деятель, провел ряд законов, способствовавших демократизации римского общества; Гай Теренций Варрон – римский политический деятель, будучи консулом в 216 г. до н. э., воевал против Ганнибала при Каннах; Публий Лентул (II в. до н. э.) – римский политический деятель; Публий Лициний Красс (I в. до н. э.) – римский политический деятель, управлял Испанией.

7. ...оба Африканца... – Имеются в виду Публий Корнелий Сципион Африканский Старший и Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Младший (184–129 гг. до н. э.) – римский политический деятель и полководец.

8. Гай Лелий («Мудрый») – римский политический деятель, народный трибун 151 г. до н. э., сподвижник Сципиона Эмилиана; славился красноречием.

9. Сервий Гальба – Сервий Сульпиций Гальба, консул 144 г. до н. э.

10. Тиберий Семпроний (162–133 или 132 гг. до н. э.) и Гай Семпроний (153–121 гг. до н. э.) Гракхи – народные трибуны в Древнем Риме, представители рабовладельческой демократии; боролись против нобилитета за проведение аграрных реформ в интересах земледельцев.

11. Имеются в виду Луций Лициний Красс (консул 95 г. до н. э.) и Марк Антоний – известные римские ораторы.

12. Квинт Гортензий Гортал (114–50 гг. до н. э.) – известный римский оратор, один из главных соперников Цицерона.

13. Джованни Боккаччо (1313–1375 гг.) – итальянский писатель, гуманист, автор «Декамерона», романов «Филоколо», «Фьяметта» и других сочинений.

14. Леонардо Аретино – Леонардо Бруни.

15. Баттиста Альберти – Леон Баттиста Альберти.

16. Бонаккорсо да Монтеманьо (ок. 1389–1429 гг.) – итальянский гуманист, юрист, преподавал в университете Флоренции с 1421 г., автор трактата «О благородстве».

17. Имеется в виду Леонардо Бруни.

18. Леонардо Дати (1408–1472 гг.) – итальянский гуманист, поэт и писатель, автор латинских комментариев к поэме Пальмиери «Град жизни».

19. Гораций. Наука поэзии, 309–310. Ср. перевод М. Гаспарова: «Мудрость – вот настоящих стихов исток и начало! Всякий предмет тебе разъяснят философские книги».

20. Марк Антоний – см. комм. 2 к «Добродетели» Альберти.

21. Филипп Македонский – царь Македонии Филипп II (359–336 гг. до н. э.).

22. Орфей – мифический фракийский певец.

23. Амфион – в греческой мифологии сын Зевса и Антиопы. Вместе с братом-близнецом Зетом правил Фивами. Согласно мифу братья возвели вокруг города стену; причем Зет таскал камни, а Амфион своим пением и игрой на лире заставлял камни укладываться в ряд... В литературной традиции братья-близнецы Зет и Амфион – пример соответственно деятельной и созерцательной жизни.