СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АНДЖЕЛО ПОЛИЦИАНО

АНДЖЕЛО ПОЛИЦИАНО ПРИВЕТСТВУЕТ ЯКОПО АНТИКВАРИО ¹

Вполне обычно, что те, кто немного запаздывает с ответами на письма друзей, приводят в оправдание свою чрезмерную занятость. Ну, а я вику за то, что не написал тебе вовремя, перекладываю не столько на занятия, хотя и они не отсутствовали, сколько, скорее, на глубочайшую скорбь – в нее повергла меня кончина того мужа, благодаря покровительству которого я недавно находился в самом выгодном положении и чувствовал себя самым счастливым из всех, кто наставляет в знании. И теперь, когда уж угас тот, кто был, несомненно, выдающимся вдохновителем ученого труда, угасло даже наше рвение к писанию и пропало почти что всякое живое влечение к старым занятиям.

Но, если так ты стремишься наши узнать приключенья²

и услышать, как держал себя этот человек в последние дни своей жизни, то, хотя мне мешают слезы и душа, содрогаясь, [236] отвращается от воспоминаний, словно от воскрешения этой печали, я пойду навстречу твоему столь сильному и столь достойному желанию, которое ради нашей дружбы я не хочу и не могу оставить без ответа. Ведь я, конечно, сам себе показался бы слишком грубым и неучтивым (inhumanus), если бы осмелился совсем отказать в этом тебе – такому выдающемуся и расположенному ко мне человеку. Впрочем, поскольку ты проеишь написать тебе о вещах, которые легче молчаливо прочувствовать и понять душой, чем выразить словами или изложить в письме, то, соглашаясь пойти тебе навстречу, мы оговорим уже заранее, что не станем обещать того, чего не смогли бы исполнить.

Так вот, примерно два месяца Лоренцо Медичи страдал от тех болезней, которые поражают хрящи тела и потому именуются ипохондрическими. Хотя они и не столь сильны, чтобы привести к смертельному исходу, тем не менее, – поскольку протекают весьма остро, – справедливо считаются очень тяжелыми. Но во время их лечения у Лоренцо – не знаю, то ли по воле рока, то ли по невежеству и небрежности лекарей – случилась опаснейшая лихорадка, которая, незаметно распространившись, захватила не только артерии и вены, как это бывает при прочих видах лихорадки, но и суставы, внутренние органы, нервы, а также кости и костный мозг. Лихорадка эта была такого рода, что, будучи поначалу недостаточно заметна, проникла вкрадчиво и скрытно, словно на цыпочках; потом, когда вполне проявились ее несомненные признаки, она, поскольку до этого ее не лечили с должной тщательностью, до такой степени ослабила и истощила больного, что он лишился не только сил, но даже и тела, почти совершенно истаявшего и изнуренного болезнью.

Поэтому – еще задолго до назначенного ему природой срока – он, лежа больной на вилле Кареджи ³, внезапно весь так ослабел, что уже не видел никакой надежды на спасение. А будучи всегда человеком предусмотрительнейшим и благоразумнейшим, он прежде всего озаботился вызвать целителя души, чтобы по христианскому обычаю покаяться ему в дурных поступках, совершенных в течение жизни. Впоследствии я слышал, как этот человек с необычайным изумлением рассказывал, что никогда не видел ничего более великого и необыкновенного, чем то, как Лоренцо, с твердостью духа и бестрепетно подготовившись к смерти, вспомнил о прошлом, распорядился о текущих делах и чрезвычайно благочестиво и предусмотрительно позаботился о будущем.

В середине ночи Лоренцо, который отдыхал и предавался размышлениям, сообщили, что пришел священник с причастием; тогда, будучи потревожен, он воскликнул: «Не могу я потерпеть, чтобы Иисус мой, сотворивший и спасший меня, сошел сюда, прямо в мою спальню. Умоляю, вынесите меня отсюда как можно скорее, поднимите меня, дабы я предстал перед господом!» И с этими словами, поднявшись сам, насколько было в его силах, и превозмогая духом немощь тела, он при поддержке близких прошел до самого зала навстречу старому священнику и припал к его коленям, моля [237] и рыдая: «Ты ли, Иисусе милостивейший, ты ли удостаиваешь посещением твоего недостойного раба? Да что я говорю – раба? Скорее врага и притом самого неблагодарного, который, получив от тебя столько благодеяний, ни разу не прислушался к твоему слову и беспрестанно оскорблял твое величие. Поэтому ради той любви, которой ты обнимаешь весь род людской, которая с небес свела тебя к нам на землю, облекла тебя нашей несовершенной человеческой природой, побудила тебя претерпеть голод и жажду, холод и жару, тяжкие труды, насмешки, поношения, бичевание и побои, а в конце концов – смерть на кресте, ради нее, Иисусе спаситель, прошу тебя и заклинаю, отврати свой лик от грехов моих, дабы, когда я предстану перед твоим судом, к которому, как я это ясно чувствую, я теперь уже близок, не были наказаны мои заблуждения и моя вина, но простились ради заслуг твоей крестной муки. Да спасет меня твоя драгоценнейшая кровь, Иисусе, которую пролил ты на величественном алтаре нашего искупления, чтобы вернуть людям свободу».

Когда Лоренцо, плача сам и повергнув в слезы всех присутствовавших, произнес это и многое другое, священник приказал, наконец, поднять его и перенести на ложе, где удобнее было дать ему причастие. И хотя Лоренцо некоторое время противился этому, все же, дабы не выказать неповиновения святому отцу, позволил, когда то же приказание было повторено, поднять себя, а затем, исполненный благочестия и внушая благоговение своим почти что божественным величием, причастился плоти и крови господней. После этого он принялся утешать своего сына Пьетро ⁴, ибо другие сыновья в то время отсутствовали, убеждая его твердо принимать веления необходимости; и да не будет он лишен покровительства небес, которое всегда сопутствовало ему, Лоренцо, в стольких превратностях судьбы и свершений. Особенно же советовал воспитывать в себе мужество и благоразумие, которое, если хорошо прислушиваться к нему, принесет удачу. Потом он на некоторое время погрузился в созерцательное размышление; затем, отослав прочих, вновь призвал к себе сына и сообщил ему немало предостережений, указаний и наставлений, до сих пор нам не известных, но исполненных, как мы слышали, исключительной мудрости и благочестия. Впрочем, я приведу из них одно, которое нам дозволено было узнать.

«Граждане, – сказал Лоренцо, – несомненно признают тебя, дорогой Пьетро, моим преемником. Я не боюсь, что в этом государстве у тебя не будет такой же власти, какой обладали мы сами вплоть до сего дня. Но поскольку, как говорят, государство – это единое тело о многих головах и нельзя потворствовать каждому его члену, то не забудь в превратностях такого рода всегда следовать тому решению, которое ты считаешь самым честным, и пусть тебя гораздо более заботят интересы всех вместе, чем каждого в отдельности». Распорядился он и о похоронах, чтобы были устроены такие же церемонии, как и для его деда Козимо, то есть в пределах того, что подобает частному лицу ⁵. [238]

Затем из Павии прибыл ваш Лаццаро, врач, насколько можно судить, опытнейший; будучи приглашен слишком поздно, он приготовил, однако, дабы испробовать все средства, ценнейшие лекарства, растерев всевозможные драгоценные камни и жемчужины. Тут Лоренцо спросил у ближних (некоторые из нас были уже допущены), что там делает этот врач и что он готовит. Когда я ответил ему, что врач готовит припарки, чтобы согревать грудь, он весьма внятным голосом и весело глядя на меня, как он имел обыкновение, промолвил: «Увы, увы, Анджело». Тотчас же, с трудом подняв истощенные руки, он крепо схватил меня за обе руки. Когда меня охватили рыдания и я отвернувшись пытался скрыть слезы, он, оставаясь столь же безмятежен, начал все сильнее и сильнее сжимать мне руки. Но когда он заметил, что я настолько охвачен рыданиями, что не обращаю на это внимания, он мало-помалу, как бы незаметно, отпустил их. Я же, рыдая, бросился в соседний покой и там, если можно так выразиться, дал волю скорби и слезам. Вскоре, впрочем, я вернулся назад с сухими, насколько было возможно, глазами.

Увидев меня – а увидел он тотчас же, – Лоренцо подозвал меня обратно к себе и очень ласково спросил, что делает любезный ему Пико ⁶. Я отвечал, что он остался в городе из опасения, как бы его приезд не оказался в тягость Лоренцо. «А я, – в свою очередь, сказал Лоренцо, – если бы не опасался, что его затруднит этот путь, очень хотел бы видеть его и говорить с ним, прежде чем окончательно расстанусь с вами». «Не хочешь ли, – говорю,– чтобы его вызвали?» «Конечно, – отвечает он, – и как можно скорее». Я в точности все исполнил; Пико немедленно явился, сел подле, а я присел у самых колен Лоренцо, чтобы легче слышать речь патрона – ибо она была слабой и тихой. Боже правый, с какой приветливостью, с какой учтивостью и даже, я бы сказал, ласковостью принял он этого человека! Прежде всего Лоренцо попросил, чтобы Пико извинил его за причиненное неудобство и отнес за счет любви и благосклонности, которые он к нему питает, то что он легче встретит смерть, если перед этим вдосталь усладит свой угасающий взор видом дорогого друга. Затем он повел, по обыкновению, изящную и дружескую беседу. Он даже несколько-пошутил с нами, сказав, обращаясь к нам обоим: «Хотел бы я, чтобы смерть дала мне отсрочку по крайней мере до того дня, когда я совершенно закончил бы вашу библиотеку» ⁷.

Коротко говоря, едва лишь удалился Пико, как в опочивальню вошел Джироламо из Феррары ⁸, муж замечательной учености и благочестия, блистательный проповедник божественного учения, и стал убеждать Лоренцо не терять веры; тот отвечал, что он тверд в ней. Убеждал он Лоренцо, чтобы в дальнейшем тот старался вести самую безукоризненную жизнь; Лоренцо отвечал, что, разумеется, будет стремиться к этому всеми силами; убеждал, чтобы даже смерть, если уж она неизбежна, встретил с твердостью духа: «Поистине, – сказал он, – нет ничего приятнее, если это так, установлено богом». И уж он уходил, как Лоренцо воскликнул: [239] «Ах, отче, дай мне благословение, прежде чем покинешь меня». Тотчас же, склонив голову, потупив взор и совершенно приняв вид благоговейный и набожный, Лоренцо стал отвечать на слова и молитвы священника, согласно обычаю и по памяти, нимало не будучи угнетен печалью близких, которая была уже явной и которую никто не скрывал. Можно было бы, пожалуй, сказать, что смерть взволновала всех, но не Лоренцо, ибо он единственный из всех не проявил никакого признака печали, смятения или грусти, сохраняя до последнего вздоха обычную твердость духа, спокойствие, выдержку и величие.

В это время приблизились врачи и, дабы не казалось, что они ничего не делают, стали усерднейшим образом его мучить. Лоренцо ничему не препятствовал и позволял им делать все, что только они предлагали; не потому, впрочем, что льстил себя надеждой сохранить жизнь, но чтобы случайно хоть слегка не огорчить никого, будучи на смертном ложе. И настолько твердым он подошел к своему концу, что даже несколько подшучивал над самой своей смертью. Так, когда кто-то предложил ему пищу и тут же спросил, как она ему понравилась, Лоренцо ответил: «Как нравится умирающему». После этого он нежно обнял каждого, смиренно прося простить его, если он под влиянием недуга случайно кому-нибудь оказался в тягость или причинил неудобство, а затем полностью предался соборованию и приуготовлению к переходу души в иной мир. Потом стали читать евангельскую историю, а именно где повествуется о назначенных Христу мучениях, и Лоренцо показал,– то молча шевеля губами, то поднимая померкшие глаза, а иногда даже движением пальцев, – что знает из нее почти все слова и выражения. Наконец, пристально глядя на серебряное распятие, богато украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и несколько раз поцеловав его, он испустил дух.

Человек, рожденный для великих деяний, он умелым лавированием так хорошо держал в руках то попутный, то противный ветер судьбы, что не знаешь, где он был более постоянен, спокоен и сдержан – в счастье или в несчастье. Умом он обладал поистине столь гибким и острым, что имел равно выдающиеся успехи во всех тех вещах, превосходство в одной из которых иные, почитают великим достижением. О его честности, справедливости и верности знает, как я полагаю, каждый, настолько эти качества избрали себе сердце и ум Лоренцо Медичи словно некое любезное им обиталище и храм. Что его ласковость, учтивость и приветливость были весьма велики, показывает необычайное расположение к нему всего народа и всех сословий граждан. Но и среди всех этих качеств выделялись щедрость и великодушие, которые принесли ему бессмертную славу и возвысили почти до богов. При всем этом, впрочем, он ничего не совершал только ради славы или известности, но делал все исключительно из любви к добродетели. Каким расположением окружил он ученых людей, сколько выказывал всем почета и даже уважения, сколько приложил труда и заботы, чтобы искать по всему свету и скупать латинские и [240] греческие книги, на какие почти что невероятные расходы пошел ради того, чтобы не только наше поколение или наш век, но и само будущее понесли в его смерти величайшую утрату!

Впрочем, утешением в этой безмерной скорби нам служат его дети, достойные великого отца. Самый старший из них по рождению, Пьетро, едва достигнув двадцати одного года, принял на себя бремя всех государственных дел с таким достоинством, с такой рассудительностью и властностью, что можно подумать, будто в нем возродился его родитель, Лоренцо. Другой сын, восемнадцатилетний Джованни, – достойнейший кардинал ⁹, чего никому не удавалость достичь в таком возрасте, и, будучи к тому же легатом папы римского, ведает не только церковным имуществом, но и церковной юрисдикцией на своей родине; он так проявил себя и обнаружил такие способности в труднейших делах, что обратил к себе взоры всех смертных и возбудил необычайные ожидания, которые, несомненно, оправдает. Третий сын, Джулиано, хотя еще отрок, покорил, однако, души всех граждан своей скромностью и красотой и в неменьшей степени – замечательными и привлекательнейшими качествами, честностью и умом ¹⁰. И пусть я умолчу сейчас об остальных, я все же не могу удержаться, чтобы тут же не пересказать в этой связи одно отцовское замечание о Пьетро.

Примерно за два месяца до кончины, когда Лоренцо, сидя в своем покое и, по обыкновению, беседуя с нами о философии и литературе, сказал, что оставшиеся ему годы он намерен посвятить этим занятии совместно со мной и Фичино ¹¹, а также с Пико делла Мирандола, подальше от городской суеты, я искренне усомнился, что ему позволят это его сограждане, которые, по-видимому, с каждым днем все больше и больше будут нуждаться в его решениях и в его власти. Тогда он, улыбнувшись, прибавил: «Но ведь мы передадим наше место твоему воспитаннику и на него возложим все эти обременительные и тягостные обязанности». А когда я спросил, подмечал ли он в юноше до сих пор столь большие способности, чтобы мы уже теперь могли положиться на них со спокойной душой, Лоренцо ответил: «Ну, я-то не сомневаюсь, что он выдержит все, что я ни воздвиг – столь велика и прочна у него основа. Будь уверен, Анджело, что никто из нашего рода до сего дня не обладал такими способностями, какие уже проявил Пьетро; так что я надеюсь и даже предсказываю, что он, если, конечно, меня не обманули доказательства его ума, не уступит никому из своих предков».

И Пьетро совсем недавно, без сомнения, веско и ясно подтвердил это родительское суждение и предсказание тем, что постоянно помогал больному отцу, сам оказывал ему почти все, даже самые неприятные услуги, терпеливо бодрствуя, перенося голод и позволяя оторвать себя от постели отца только в том случае, если этого настоятельно требовали государственные дела. И хотя лицо его выражало удивительную нежность, на самом деле он необычайным мужеством словно поглотил все стенания и слезы, дабы не усугубить болезни и тревоги отца своей печалью. А затем мы были [241] свидетелями, пожалуй, самой прекрасной картины в этих печальнейших обстоятельствах – сам отец поминутно придавал своему лицу другое выражение и лишь ради сына удерживался от слез, ни разу не проявив печали или смятения в его присутствии, чтобы своей грустью не повергнуть сына в еще большую печаль. Так оба они, соперничая друг с другом, всеми силами старались подчинить себе свои чувства и по велению любви не выражать эту любовь открыто.

После же того как Лоренцо ушел из жизни, и выразить невозможно, с какой учтивостью и с каким достоинством встретил Пьетро своих сограждан, стекшихся в его дом, сколь подобающим образом, любезно и разнообразно отвечал он скорбевшим, утешавшим его и поминутно предлагавшим свою помощь людям. Далее, сколь обстоятельно и умело позаботился он об устройстве семейных дел, так что поправил порожденное тяжелейшим несчастьем положение, и даже самого незначительного человека из своих близких, впавшего в уныние и сомнение, в беде привлек к себе, ободрил и воодушевил; а управляя государством, он находил место и время для всякого дела, каждому человеку был доступен, не терялся в любой ситуации, так что, по-видимому, он уже ясно выбрал себе такую дорогу и столь решительно вступил на свой путь, что, надо полагать, в скором времени последует по стопам отца.

Собственно о похоронах сказать почти нечего. Их справили совершенно по образцу похорон деда Лоренцо – сам Лоренцо, как я сказал, завещал так на смертном ложе. Стечение самого разнообразного народа было столь велико, что ничего подобного и не припомнить когда-либо раньше. Смерти Лоренцо предшествовали следующие чудеса (о некоторых из них, впрочем, говорят повсюду). В апрельские ноны ¹², около трех часов дня, за три дня до его кончины, некая женщина, внимая проповеди с кафедры храма Санта Мария Новелла, среди множества народа вдруг поднялась и, обратившись в безумный бег, разразилась ужасными криками: «Смотрите, смотрите, сограждане, разве вы не видите свирепого быка, который пылающими рогами повергает на землю этот великий храм?» К вечеру, когда небо внезапно покрылось облаками, тотчас же кровля упомянутой базилики, покоившаяся на исключительном своде прекраснейшей в мире работы, была поражена молнией, так что обрушилась значительная часть ее, и как раз в том направлении, где находится дворец Медичи, с ужасающей силой и стремительностью покатились громадные глыбы мрамора ¹³. Из предсказания явствовало также, что это знамение предвещало несчастье дому Медичи, поскольку один из позолоченных столбов, украшавших кровлю базилики, был выбит молнией. Однако достойно упоминания и то, что, лишь только прогремел гром, небо сразу же прояснилось.

А в ту ночь, когда умер Лоренцо, над загородной виллой, где он лежал при смерти, появилась звезда больше и ярче обычного, и видно было, что она упала и погасла в то самое мгновение [242] (это стало известно впоследствии), как Лоренцо покинул этот мир. Говорят также, что с Фьезоланских холмов в течение трех ночей постоянно видны были факелы наверху того храма, где покоятся члены рода Медичи ¹⁴; они мерцали некоторое время, а затем внезапно гасли. А то, что два благороднейших льва, которых содержали в клетке для всеобщего обозрения, бросились в столь яростную схватку между собой, что один из них получил тяжелые раны, а другой и вовсе погиб? Передают еще, что над самой крепостью Ареццо довольно долго пылали два языка пламени, словно Кастор и Поллукс ¹⁵, а у городских стен волчица многократно испускала ужасный вой. Некоторые, в меру своего разумения, видят знамение даже в том, что врач (medicus), который стяжал известность наилучшего по нашим временам, обманувшись в своем искусстве и предсказаниях, в отчании бросился в колодец, принеся своей смертью искупительную жертву старшему в роде Медичи (Medicae) (обрати внимание на это имя!) ¹⁶.

Однако, хотя я и умолчал о многом, чтобы не показаться льстивым, я замечаю, что и так уже слишком увлекся против намеченного сначала. Причиной этому отчасти само стремление угодить и доставить удовольствие тебе – прекраснейшему, ученейшему, тончайшему человеку и моему другу, любознательность которого нельзя удовлетворить поверхностным рассказом, отчасти же то обстоятельство, что я испытываю какое-то горькое наслаждение и меня так и тянет вновь воскресить и утвердить память об этом человеке. И если только наш век породил хотя бы одного или двух равных и подобных ему, то уже можно смело соперничать в блеске и славе с самой древностью.

Прощай. 18 мая 1492. На фьезоланской вилле ¹⁷.

Комментарии

1. Якопо Антикварно (1444–1512 гг.) – уроженец Перуджи, жил в Милане, служил в канцелярии герцога. Один из близких друзей Полициано.

2. Вергилий. Энеида, II, 10. (Пер. В. Брюсова).

3. Вилла в Кареджи – загородное поместье Медичи. В 1433 г. реконструирована архитектором Микелоццо.

4. Пьетро Медичи (Пьеро Медичи) – старший сын Лоренцо, правивший Флоренцией в 1492–1494 гг. Широкое недовольство его внутренней и внешней политикой (капитуляция в 1494 г. перед войском французского короля Карла VIII) привело к изгнанию Пьеро из Флоренции.

5. Козимо Медичи, фактический правитель Флоренции в 1434–1469 гг., держал в своих руках все нити государственной власти, но всегда стремился подчеркнуть, что является лишь «частным гражданином».

6. Имеется в виду Джованни Пико делла Мирандола.

7. Очевидно, речь идет о библиотеке Медичи, начало которой положил Козимо. Лоренцо значительно пополнил ее рукописями древних авторов и гуманистов. Формированию библиотеки помогали Полициано, Пико делла Мирандола и другие гуманисты, тесно связанные с домом Медичи.

8. Джироламо Савонарола (1452–1498 гг.) – монах-проповедник из Феррары. В 80–90-е годы развернул во Флоренции широкую проповедническую и политическую деятельность, направленную против тирании Лоренцо Медичи.

9. Джованни Медичи – сын Лоренцо, ставший в 1513 г. римским папой под именем Льва X (понтификат – до 1521 г.).

10. Джулиано Медичи – сын Лоренцо (1479–1516 гг.), правитель Флоренции после реставрации власти Медичи в 1512 г.

11. Речь идет о Марсилио Фичино.

12. Апрельские ноны – 5 апреля.

13. Церковь Санта Мария Новелла – одна из наиболее известных во Флоренции. Построена в готическом стиле монахами-доминиканцами в 1278–1360 гг. Сведений о ее разрушении в 1492 г. нет.

14. Имеется в виду церковь Сан Лоренцо. Построена на месте древнего храма выдающимся архитектором итальянского Возрождения Ф. Брунеллески по заказу Джованни ди Бичи деи Медичи, отца Козимо, в 1420–1446 гг.; завершена к 1460 г. Антонио Манетти. Место захоронения семьи Медичи (в Старой ризнице, построенной Брунеллески в 1428 г., похоронены родители Козимо и его сыновья – Пьеро и Джованни, сам он – в крипте под церковью; в стене Новой ризницы похоронены Лоренцо и Джулиано – внуки Козимо).

15. Кастор и Поллукс – в античной мифологии неразлучные братья, сыновья Леды.

16. В действительности личный врач Лоренцо Пьетро ди Леонардо Леони (профессор медицины в Пизанском университете) бросился в колодец, вынужденный к этому угрозами со стороны членов семьи Медичи.

17. Вилла во Фьезоле – одно из крупных загородных поместий Лоренцо Медичи.