СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЗАКОНЫ ЛАНГОБАРДОВ

ВВЕДЕНИЕ

Законы лангобардов – обычное право древнегерманского племенного союза, поселившегося в VI в. н.э. в северной и средней части Италии. Независимое королевство, созданное этим племенным союзом, просуществовало на территории Италии два столетия. В течение этого времени оно отстаивало свое функционирование в борьбе против Византии, против натиска славян, против политики римских пап и в конце концов пало под ударами франков.

Лангобардские историки каролингского времени, которые описывали историю своих предков так, как она еще звучала в их устах, все как один утверждали, что прародиной лангобардов была Скандинавия (Scathanavia). Лангобарды назывались тогда виннилами и проживали недалеко от вандалов. Земельная нужда принудила лангобардов покинуть свою родину. После победы над вандалами, которые слились с лангобардами, лангобарды пришли в земли, именовавшиеся Golaida. Полагают, что под этим наименованием нужно понимать Люнебургскую равнину ¹.

Этот рассказ долгое время не принимался за истину. Ряд исследователей указывали, что землю Scathanavia нужно искать на нижней Эльбе ², и пытались найти подтверждение северному происхождению лангобардов ³. В основном эти попытки строились на родственности лангобардского и древнескандинавского права ⁴. В первое столетие до новой эры происходит, указывали они, новый приток северных германских племен в область нижней Эльбы ⁵. Часть этого населения ученые рассматривали как носителя лангобардского имени. Этот процесс совпадает по времени с исходом вандалов, и поэтому можно полагать, что древние сказания имеют какую-то долю истины. Борьба лангобардов-виннилов с вандалами должна была происходить в области где-то между Датским полуостровом и нижней Эльбой. Взгляды о готландском происхождении лангобардов ⁶ вряд ли могут быть приняты, поскольку лангобардский хронист Павел Диакон так описал Скандинавию, иначе южную Швецию: "Итак это остров, как рассказывали нам те, которые его посещали, не столько в море расположен, сколько соединенными течениями из-за ровного края земель окружен" ⁷. К этому следует добавить о связи художественного стиля на изделиях эпохи викингов IX в. с манерой орнаментации фибул, обкладок, бляшек и привесок лангобардов VII в. ⁸

Нет никакого основания сомневаться в странствовании лангобардов от южной Швеции к Мекленбургу и в сторону нижней Эльбы, где они жили временно. Впрочем, лангобарды до того, как они прибыли [4] на нижнюю Эльбу, предприняли кратковременный поход на восток ⁹.

Лишь на нижней Эльбе лангобарды вступили в контакт с античным миром. Античные авторы все как один указывают на их поселение между хавками и семнонами по обе стороны Эльбы ¹⁰. В начале I в. лангобарды проживали по левому берегу нижнего течения Эльбы ¹¹ и входили в свевский военный союз Маробода. Во время столкновения Маробода с вождем херусков Арминием в 17 г. они перешли на сторону херусков. Участвовали в Маркоманской войне (ок. 167-180 гг.). С левого берега нижней Эльбы малочисленные отделения племенного союза проникали уже в среднюю Европу. Но основная их масса осела в Bardengau ¹². Впоследствии их находят в Шлезвии, где они боролись с гуннами ¹³. Далее лангобарды проследовали в Rugiland ¹⁴, затем в нижнюю Австрию и верхнюю Венгрию ¹⁵, оттуда они отправились в верхнюю Италию ¹⁶. В 555 г., после падения королевства остготов они заключили с аварами мир ¹⁷и вместе с присоединившимися к ним группами других германских, а также славянских племен начали в 568 г. вторжение в Италию ¹⁸.

В Италии лангобарды нашли совершенно отличные от их собственных обычаи других этнических групп. Необходимо учесть, что эти группы населения успели достигнуть к приходу лангобардов значительных успехов в развитии экономики и общественных отношений. Проблемы влияния этих групп населения на лангобардскую среду в области экономического, общественного и политического устройства сложны и трудны для исследования, и актуальность их не требует доказательств. Без их решения нельзя получить правильного представления о генезисе итальянского народа. История лангобардского королевства – это не история лангобардов. Это история всех этнических общностей, проживавших в данном королевстве. Но общая тенденция развития лангобардского королевства сводится ко взаимовлиянию у этнических общностей черт, присущих еще родовой эпохе, и черт общественного устройства, более отвечавших рабовладельческому укладу.

В лангобардском королевстве в первоначальный период его существования род, если он даже и исчез к середине VI в., являлся исходной формой развития отдельных важнейших общественных институтов данного королевства. На этом этапе родовая организация или ее отголоски были орудием в борьбе за власть.

Эпоха превращения родового общества в классовое уже не может быть отнесена к обществу родовому, ибо для нее характерно существование эксплуатации человека человеком. Но в то же время она еще не может быть отнесена и к обществу классовому, антагонистическому, ибо классы еще не оформились, еще не вызрел классовый антагонизм, не возникло государство. Общество этой эпохи уже не бесклассовое, но еще и не классовое, оно соединяет в себе черты и того и другого, является формирующимся классовым обществом.

Период существования общества становящегося, но еще не ставшего классовым, не относится ни к родовой первобытной формации, ни к антагонистической. Он одновременно разделяет и связывает [5] их, является периодом перехода от первой ко второй. В процессе развития доклассового общества происходит изменение не только формы родовой организации, но и самой сущности рода и родовых отношений.

При дальнейшем развитии производственные отношения и вместе с ними социально-политические постепенно перестают совпадать с родовыми, и родовые отношения в конце концов превращаются в явление надстроечное. Проблема опознания данного момента как в политической, социально-экономической, так и этнической сферах не менее важна, нежели проблема генезиса государства у лангобардов. Все эти проблемы взаимосвязаны. В социально-экономической сфере большую роль в деле раскрытия характера превращения черт, присущих родовой эпохе, в надстроечное явление играет детальное исследование форм ведения хозяйства различными объединениями лиц, которые сами в данный период представляют переходные – от родовых до феодальных – формы ведения хозяйства. Новые производительные силы властно выдвигают новые производственные отношения, которые и вступают в конфликт со старыми отношениями. Эти две основные тенденции в развитии общества затрудняют решение вопроса об отнесении тех или иных представителей зависимых производителей к лицам, юридически признававшимся свободными или рабами. Сближение тех и других между собой заходило настолько далеко, что, по-видимому, и современники не всегда четко разграничивали эти социальные категории. Это было тем более затруднительно, что такие зависимые заняли промежуточное положение между рабами и свободными. Вместе с тем следует иметь в виду, что терминология законодательств не была строго определена раз навсегда. Поэтому бывает очень трудно определить, как далеко зашел процесс феодализации в лангобардском королевстве и какие, собственно, институты оказали в большей или меньшей степени влияние на развитие социальных отношений в лангобардском обществе. Насколько это сложно, можно судить, например, по длительному сохранению института рабства в данном королевстве.

Сложная и многогранная жизнь лангобардского общества может быть понята только тогда, когда все источники, имеющие отношение к лангобардскому периоду в истории Италии, будут учтены и детально проработаны.

Среди нарративных источников первое место несомненно должна занять "История лангобардов" лангобарда по происхождению Павла Диакона (самоназвание – Павел Варнефрид), написанная в ту эпоху, когда лангобардское королевство уже прекратило свое существование ¹⁹. В шести книгах своего труда Павел Диакон изложил историю лангобардов от их происхождения до смерти короля Лиутпранда (744 год). Это сочинение представлено как продолжение его же "Римской истории" (Historia Romana) и относится к числу самых любопытных памятников средневековой литературы не только потому, что оно содержит богатый запас эпических преданий, заимствованных летописцем непосредственно из уст народа. Оно существенно отличается от "Церковной истории франков" франкского летописца Григория [6] Турского. В труде Григория Турского церковь выдвинута на передний план, что видно уже из заглавия самого сочинения. В "Церковной истории франков" господствует религиозное воззрение, все события служат как бы "подножием" одному великому явлению – распространению христианства среди франков. В личном благочестии Павла Диакона нельзя сомневаться, однако его труд не без причины носит название просто "Historia Langobardorum". Ценность этого источника состоит ре только в обилии и богатстве приведенных в нем фактов, в тщательном описании подвигов предков, но и в критическом для того времени подходе к использованию более ранних авторов и скупости на описание чудес.

Наиболее ранним источником, имевшим отношение к истории лангобардов, является анонимная хроника "Происхождение рода лангобардов" ("Origo gentis Langobardorum" – вторая половина VII в.). В ней (исключая детальное освещение происхождения лангобардов) достаточно подробно и красочно приведен период истории лангобардов вплоть до правления короля Альбоина.

Документом типа лангобардской саги является "Codex Gothanus", названный так в связи с обнаружением его в герцогской книге "Gotha". Данный документ продолжил историю лангобардов до времени Карла Великого и сам был, очевидно, написан при его сыне Пипине (807-810 гг.). Автор, яростный приверженец христианской веры, опираясь на хронику Исидора и некий труд, который он называл трудом Иеронима, дал необыкновенные, исполненные чудес повествования странствований и жизни лангобардов, написанные речью грубой и с трудом понимаемой.

Другим автором был Секундий – епископ Тридентский (Secundus), написавший книгу "О роде лангобардов" (De Langobardorum gentis), которая не сохранилась и о которой известно из сочинения Павла Диакона ²⁰.

Труды папы римского Григория Великого (525-604 гг.) имеют фундаментальное значение для оценки его политическо-религиозной позиции. Но не нужно забывать, что в своих трудах Григорий стремился, изображая различные действительные исторические моменты, отразить свои цели и интересы. В диалогах (593-594 гг.), в которых он вел в основном речь о чудесах, лангобарды показаны малоразвитым, пристрастным к язычеству народом ²¹. Однако в них нередко можно встретить интересные факты, несомненным свидетелем которых являлся сам Григорий. Но все же более выделяется как свидетельство исторических событий тех времен переписка Григория Великого с высшими представителями различных германских королевств. Письма реалистически представляют политическое положение, сложившееся в Италии VI в.

Относительные замечания по истории лангобардов приведены в хронике Мария из Авентика. Некоторые сведения можно почерпнуть из ряда сочинений других авторов IX-X вв.: в "Истории Андрея Бергамского" (Andrae Bergomatis Historia), написанной грубой латынью на основе искаженной истории Павла Диакона; в выдержках из истории Павла Диакона двух авторов IX в., заполненных описанием [7] чудес, но приводящих некоторые подлинные данные по истории лангобардов; в "Хронике святого Бенедикта Казиненского" (Chronicae sancti Benedecti Casinensis), состоящей из двух частей – обширной древнейшей, написанной в беспорядочном духе многими авторами, и рассказов об истории Италии, относящихся в основном к 839-867 гг. Эта хроника может служить превосходным источником по истории возникновения и основания монастырей на территории Италии VII-IX вв.

При использовании указанных источников нужно всегда помнить, что изображаемая авторами картина часто не была адекватна описываемым ими реальным событиям, а являлась вольным или невольным отражением их взглядов, вкусов, кругозора и степени осведомленности, их симпатий и антипатий. Более объективным источником исследуемого периода являются королевские дипломы и грамоты, изданные К. Тройя и Л. Скиапарелли. Собрание "Codice Diplomatico longobarda" К. Тройя подобрано некритично, многие документы признаны в настоящее время фальшивыми или выглядят весьма подозрительными. Но достоинством этого старого издания является широкий охват источников различного характера, которые отсутствуют в других подобных изданиях. Это, пожалуй, наиболее полное собрание грамот. Более критично, с пространными объяснениями, соответствующими современным научным взглядам, двухтомное издание грамот Л. Скиапарелли. Оно задумано как замена устаревшего в известной степени издания К. Тройя. Можно только сожалеть, что это издание со смертью Л. Скиапарелли было прервано; грамоты датируются в основном VIII в. Насчитывается около 300 грамот, собранных этими исследователями. Из них лишь около 70 относится к северной Италии, большая часть – к Тоскане и герцогству Беневент.

Ряд данных справочного характера можно почерпнуть из каталогов IX-XI вв., приводящих в хронологическом порядке времена правления королей и герцогов лангобардского королевства. Хронологические вехи определяются, с одной стороны, глубиной проникновения в прошлое, с другой – временем, в которое они, собственно, и составлялись.

Дополнением к упомянутым источникам служат археологические данные и сообщения некоторых античных авторов.

Чтобы заполнить пробелы по истории развития лангобардского общества, приходится обращаться к источникам, имеющим более важное значение для изучения поставленных выше проблем – законодательству лангобардских королей, видоизмененной кодификации обычного права лангобардов.

Нормы обычного права тесно связаны с процессуальными процедурами. Они срослись с этими процедурами и как в варварских Правдах, так и в лангобардском законодательстве сохраняют особенность, выражающуюся в том, что в записях излагаются, собственно, не они, а те поступки и ритуалы, в которых эти нормы реализуются. Неотдифференцированность правового обычая от ритуала связана со спецификой "примитивного" мышления, заключающейся в [8] нерасчлененности в сознании разных сфер социальной деятельности. Производство, семейные отношения, религия, различные формы духовной культуры выступают в варварском законодательстве в первоначальном синтезе. Индивидуальный, субъективный момент в нем выражен минимально. Варварское законодательство фиксирует обычаи, складывавшиеся поколениями и малоизменявшиеся. Именно поэтому их можно рассматривать как обычаи: в силу традиции эти нормы считались нерушимыми, если не священными. В записях правовых обычаев сконденсирован социальный опыт варварских племен.

Сознание племени, народа, закрепленное в таких обычаях, глубоко отлично как от римского, так и от современного правосознания. Все подробности имели глубоко символическое значение и были необходимы для осуществления права. Такой особый тип мышления можно, очевидно, сравнить с отмеченным этнографами чувственно-эмоциональным типом мышления современных так называемых "примитивных" народов. При раскрытии знаковых систем "дофеодального" общества необходимо поэтому уделять пристальное внимание всем содержащимся в них сведениям о процедурах, в которых отражалась социальная жизнь варваров.

Ведя речь об источниках права, необходимо различать две наиважнейшие стороны этого вопроса. Одна из них теоретической природы: "Происхождение юридических правил"; вторая – более практическая: "Как выражено данное юридическое правило, как оно осознается человеком".

С социологической точки зрения следует отметить, что право является добровольным выражением действий социальной группы, юридическими нормами, изданными этой группой. Это правило более соответствует действиям населения, находящегося на низком уровне социально-экономического развития, чем для населения высокоразвитых стран. Выражения права могут быть, без сомнения, различными. В обществах первого типа все предписания следуют как бы от влиятельного лица или от бога. Почти всегда эти правила представлены как обычай, редко как закон. Основное отличие одного правила от другого выражено ясно: закон составляется письменно, в то время как обычай – устное явление. Закон выработан особыми органами и осуществляется при помощи силы или давления в определенный момент времени; обычай же, напротив, возникает скрытно, и его появление не сопровождается никаким публичным актом. Закон связан с политической властью, одной из основных функций которой является законодательная деятельность; обычай же вообще не связан ни с государством, ни с политической властью, и если связан, то узы эти очень слабы.

Однако это классическое противопоставление может дать не совсем точное изображение действительной картины жизни, так как оно кладет начало вере, что речь идет будто бы о двух параллельных и эквивалентных источниках права, соответственно обществам более низкого и более высокого развития. На деле это неверно. Обычное право встречается не только у первобытных народов. Бок о бок с правилами, установленными законом, существуют и действуют [9] правила по обычаю, которые, будучи не вписанными в кодексы и не подтвержденные законодательной санкцией, являются тем не менее своеобразными юридическими нормами, так как здесь речь идет не о простых моральных предписаниях, но о строго обязательных правилах. Эти правила нередко влияют на отмену, изменение или замену самого установленного законодательным путем права.

Эта первостепенная важность обычая, его универсальный характер является логическим следствием того принципа, по которому социальная группа устанавливает свой правопорядок (ubi societas, ibi jus). Все более мелкие группы людей управляются правилами, которые по своей природе являются "обычными". Особенно это присуще слаборазвитым обществам, чья социальная организация еще не достигла государственного развития. Они живут главным образом обычаем, и именно у них легче раскрыть и наблюдать истинные источники права. Таким образом, наиболее трудным и наиболее важным является вопрос о происхождении права. Во всех обществах обязательства или запреты, кажущиеся нам ныне странными или абсурдными, оказываются в итоге в своем начале "установленными" мифическими героями, тем самым закрепляется их традиционный характер. Однако среди обычаев можно и даже необходимо выделять обычаи более общие, присущие обширным округам, и тесно связанные либо с первобытной психологией, либо с социальной организацией населения. Наряду с такими обычаями встречаются и случаи очень спорные, почти необъяснимые. Их, по-видимому, нужно принимать как обряды. Но и те и другие выполняют одну и ту же функцию – устанавливать связь между членами одной социальной группы. Эта группа объединяет тех членов, которые проповедуют одни и те же культы, следуют одним и тем же правилам, подчинены одной и той же дисциплине. Эти же обряды и обычаи служат для отличия одного племени, рода или колена от другого. Если такова роль обычая – неудивительно несовпадение его распространения с областью, охватываемой политической организацией.

Параллельно становлению судопроизводства происходило формирование права. "На известной, весьма ранней ступени развития общества возникает потребность охватить общим правилом повторяющиеся изо дня в день акты производства, распределения и обмена продуктов и позаботиться о том, чтобы отдельный человек подчинялся общим условиям производства и обмена. Это правило, вначале выражающееся в обычае, становится затем законом” ²². Характер обычая менялся, приспосабливаясь постепенно к новым требованиям общества и более сложным общественным отношениям. Использование одних обычаев ограничивается, другие, наоборот, получают наиболее широкое применение, появляются новые обычаи. Создается обычное право, которое выражает интересы господствующего слоя общества.

Свое право лангобарды как ведущая племенная группа создавали на протяжении VII-VIII вв. Это одно из самых богатых материалами прав германского мира раннего средневековья. В праве фиксируется прежде всего и по преимуществу народный обычай ²³, закрепленный [10] в письменном виде королевской властью. Особенностью обычая, зафиксированного в лангобардском законодательстве, была его чрезвычайная устойчивость ²⁴. Нормы обычая пользовались тем большим авторитетом, чем древнее они казались. Старина обычая придавала им силу. Разумеется, обычай не оставался неизменным. С течением времени он изменялся, отражая перемены в жизни этнической группы. Но эти перемены происходили большей частью помимо сознания людей, и в их памяти обычай оставался все тем же.

Законы представлены единовременным изданием эдикта короля Ротари, а также последующими добавлениями к нему постановлений королей Гримоальда, Лиутпранда, Ратхиса и Айстульфа.

Эдикт короля Ротари был принят и утвержден после обсуждения его знатью, 22 ноября 643 г. в Павии – столице лангобардского королевства (Ro. 388; Paul. Diac. IV, 44). В отличие от вестготского и бургундского права авторами его являлись сами лангобарды (Ro. 388, 386: quod de antiquis legis Langobardorum tarn per nosmetipsos quam per antiquos homines memorare potuerimus). Он был написан варварской латынью, представлявшей собой смешение позднелатинского и лангобардских диалектов. Фразы эдикта коротки и четко сформулированы. Эдикт короля Ротари состоит из 388 статей, пролога, в котором приведена вся родословная предшествующих лангобардских королей, вплоть до прихода этого германского племени в Италию, и эпилога.

Весь материал разбит по определенному плану. Наиболее четко просматриваются 7 основных разделов: преступления против короля и отдельных лиц (Ro. 1-152); порядок и условия наследования (Ro. 153-167), завещаний и дарений (Ro. 168-177), заключения браков, а также преступления, направленные к разрушению брака (Ro. 178-222 – семейное право); порядок отпуска на свободу (Ro. 223-226); порядок восстановления и оплаты нанесенного собственности ущерба (Ro. 227-358); порядок ведения судебного процесса (Ro. 359-368); смешанные случаи (Ro. 369-385, 387) и эпилог (Ro. 386, 388). К главам, на которые разбит эдикт, имеются общие замечания.

В эдикте со всей ясностью не только отражена жизнь лангобардского общества VII в., но и показано сложнейшее влияние того этнического окружения, через которое лангобарды прошли на своем пути с нижней Эльбы в Италию: германского – вестготы и остготы, саксы и англы, бавары и др., и негерманского – авары, гепиды, булгары, славяне и др. Кроме того, по эдикту можно восстановить ту картину этнических взаимоотношений, которая складывалась между германцами и итало-римлянами на территории Италии в VI-VII вв. В эдикте четко прослеживаются наиболее интересные черты этнических процессов, протекавших при столкновении не просто иноэтничных групп, но и обществ, находившихся на различных уровнях социально-экономического и духовного развития. Лангобардская Италия представляла собой "этнический" котел, в котором на протяжении около четырехсот лет "варилась" из конгломерата этнических групп, различных духовных и материальных ценностей новая этническая общность со своей, присущей Фолько ей культурой. Недаром в [11] современном научном мире Италии изучение этого периода вылилось в особую область "лангобардистики", нашедшей своих последователей и в других европейских странах.

Прочие законодательства лангобардских королей можно рассматривать как добавления к эдикту короля Ротари.

В 668 г. король Гримоальд по желанию судей добавил 9 глав с прологом, служившие, в соответствии с изменившимися социально-экономическими условиями жизни лангобардов, для уточнения некоторых глав эдикта короля Ротари.

Более обширна и разнообразна законодательная деятельность короля Лиутпранда, протекавшая с 713 по 735 г. Не следуя определенному плану, Лиутпранд разместил за 15 различных лет соответственно в 15 томах (voluminae) 153 главы, написанные более подробным языком, чем эдикт короля Ротари.

Каждое новое постановление открывается прологом с приведением мотивировки нововведения и завершается эпилогом. Предложения той или иной главы подкрепляются доказательством правовых случаев и общими соображениями; приводится более четкая форма решения отдельных случаев (Li. 125 – sicut et modo factum esse cognovimus). Bee voluminae состоят из глав (capitulis). В законодательстве короля Лиутпранда более четко выступает форма решения отдельных случаев, которая, как и добавления и изменения, мотивируется условиями управления судопроизводством.

Законы королей Ратхиса (745 и 746 гг.), 14 статей с прологами и эпилогами, и Айстульфа (750 и 755 гг.), 22 статьи с прологами и эпилогами, очень схожи с постановлениями короля Лиутпранда как по своей структуре, так и по методу их издания. Они как бы дополняют и уточняют последние в соответствии с изменившимися условиями жизни.

Таким образом, все обычное право лангобардов из 586 постановлений распадается на два ядра – эдикт короля Ротари и постановления короля Лиутпранда, вокруг которых группируются прочие законы. Это позволяет проследить непрерывную линию развития жизни этого древнегерманского племенного союза в социально-экономической сфере начиная с середины VII и кончая серединой VIII в., т. е. практически на протяжении 100 лет. Помимо этой особенности лангобардского обычного права, по всему в целом законодательству можно проследить в развитии на протяжении столетия и другие стороны жизни народа: трансформацию системы родства, поэтапно – общины, судопроизводства от кровной мести до соционормативного права, этнополитического устройства, хозяйства, быта, религиозных представлений от язычества до четкой религиозной регламентации, а также многие другие стороны духовной и материальной культуры.

Лангобардскому праву присущи ясность и определенность. В круге гражданского права можно проследить три комплекса интересов: охрана личности, установление личной опеки, или мундиум, охрана Добра и имущества. Нарушение одного из этих компонентов приводило к возникновению "вражды". [12]

Правовая защита лица гарантирует по лангобардскому законодательству неранимость тела, свободу и брак. Наиболее часто обвинение в убийстве исходит при совершении мести. Но законодательство уже отличает простое убийство от убийства из кровной мести. Если в статье 119 законодательства короля Лиутпранда речь идет именно о inimicitia humicidii, то в статье 14 эдикта короля Ротари убийство рассмотрено просто как случай. За совершение убийства король Лиутпранд устанавливает уплату особого штрафа – compositio (Li. 13, 17). Homicidium при защите влекло за собой лишь уплату вергельда, злостное убийство – не только уплату вергельда, но и потерю убийцей всего имущества (Li. 118). Правовая защита личности исключалась, если речь шла об интересе короля (Ro.2). Разрешалось также убийство в случае сопротивления бежавшего за пределы области при его задержании (Ro. 264; cp. Ro. 32, 33, 264). Помимо рассмотренных трех случаев, убийство брата рассматривалось как исключительное событие. Полагали, что оно может быть совершено "во грехе" (Li. 17). Подчеркивая роль короля как последней высшей судебной инстанции, законодательство определяло, что "душа убийцы" находится во власти короля. Лангобардское право подвергало наказанию не только за уже совершенное действие, но и за намерение совершить его. Осуждались как убийство, так и подстрекательство к нему. Вводится термин, определяющий такие действия, – consilium (как совет в убийстве – Li. l38; cp.: Cod. Goth. 5). Штрафом каралось также покушение на свободное достоинство лица (Li. 48). Потеря свободы в лангобардском обществе в VIII в. рассматривалась как потеря жизни, потеря собственного я.

Как уголовному, гражданскому, так и процессуальному правам, соответственно с мышлением варваров, присуще отсутствие абстрагированных размышлений. В них отсутствуют всеобщие запреты (nulli liceat – Ro. 153, 155, 168-170, 174, 185, 204, 224-226, 233, 247, 367, 368, 376), общие понятия подменяются частными и наглядными, часть идентифицируется с целым. Законодатели стремились рассмотреть как можно больше отдельных случаев. В эдикте, например, рассмотрены 28 различных штрафов за нанесение увечья. Нередко такое стремление создавало условия для возникновения казуистики (Ro. 45-74; cp.: Ro. 284-302 и т. д.). Однако ряд технических выражений, используемых в законодательстве, свидетельствует о начавшемся под влиянием римских правовых норм процессе абстрагирования в судопроизводстве лангобардов. Эдикту короля Ротари известны уже понятия злого умысла (animo asto, quod est volontarie – Ro. 30) и случайности (causam facientem nolendo occiderit Ro. 387; cp.: Ro. 85, 43, 229, 264, 268; quod consciens non sit fraudi nec nullo conludio fecisset – Ro. 231). В эдикте четко прослеживаются положения о попытках и намерениях к совершению проступков, без выполнения таковых (Ro. 139, 140). Эдикт признает в этих случаях полную ответственность за поступки (Ro. 202-203). Законодательство лангобардских королей строго карало за подлоги и обманы. Их в основном делили на три группы: порча монеты (Ro. 242); порча документов (Ro. 227, 228, 243; Grim. 4; Li. 18, 22, 29, 54, 91, 115); фальшивые грамоты и свидетельства (fraus – Li. 63, 75; cp. Ro. 9, Grim. 7; calumnia – Li. 111; [13] conludium – Li. 15; injuria – Li. 61, 75, 98, 105, 111). Отдельно можно выделить остальные случаи подлогов (Ro. 232; Li. 111, 132). В VII в. можно наблюдать также ряд успехов в разработке процессуального права (Ro. 360).

Несмотря на прямой отказ лангобардов признать действие римского права, следы его влияния прослеживаются уже в эдикте короля Ротари. Можно только сожалеть, что явления юридической.аккультурации до сих пор не выделены как предмет методического исследования в этнографической, исторической и юридической науках. Эдикт короля Ротари написан главным образом вульгарной латынью с прямым использованием технических выражений римского права. Так, например, в нем весьма тонко различаются понятия justitia, judicium и jus naturale (Ro. 319). Некоторые исследователи утверждают, что в прологе и эпилоге эдикта заметно сильное влияние языка новелл Юстиниана ²⁵. Авторам эдикта были, очевидно, известны источники, выдвигающие почву для лишения наследства (Ro. 169; cp.: Nov. 115, с. З, § 1, 5, 6), источники о двухгодичном сроке помолвки (Ro. l78; cp.: God. Just. V, l, 2), а также применения понятия давности (Ro. 227, 228). На законодательство короля Лиутпранда сильное влияние оказало выраженное католицизмом римское право. Прологи говорят языком Библии и дышат набожностью. Не собственная мудрость, а божественное вдохновение побудило короля издать законы. Также вводится отпуск на свободу в церкви (Li. 30-34), преследуется язычество (Li. 83, 85), поощряются действия по обеспечению спасения души. Римское влияние выразилось и в признании королем Лиутпрандом действия на территории лангобардского королевства римского права (Li. 91; ср.: Li. 127). Очевидно, под влиянием этого права королем Лиутпрандом впервые было введено как мера наказания тюремное заключение (Li. 80; ср: Paul. Diac. VI, 13).

Но, несмотря на влияние римских норм жизни, все лангобардское законодательство представляет собой чисто германское право, хорошо знакомое с правом саксов ²⁶, англосаксов ²⁷, баваров ²⁸ и скандинавов ²⁹; можно проследить также некоторое влияние вестготского права ³⁰. Пластичность лангобардского законодательства, испытавшего влияние римского и варварских прав, но не утратившего при этом специфического духа, способствовала сохранению его вплоть до XI в. ³¹

Нумерация глав и перевод законодательства лангобардских королей выполнены на основе изданий подлинника: Leges Langobardorum // MGH. Legum Sectio I, in folio / Ed. F. Bluhme. Hannoverae, 1868. Т. IV; Die Gesetze der Langobarden / Hrsg. von F. Beyerle. Weimar, 1947.

Комментарии

1. Origo. P. 641; Paul. Diac. 1,1-3,78.

2. См., например: Blasel.

3. См., например: Baltzer. S. 39; Bluhme. Die Gens. Hf. 1. S. 7; Index. P. IX; Westberg. S. 24.

4. См., например: Schmidt. Geschichte. S. 567; Schmidt. Die germanischen Reiche. S. 92.

5. См., например: Wegewitz.

6. См., например: Schmidt. Geschichte. S. 576; ср.: Ibid. S. 77.

7. Paul. Diac. 1.2: "Haec igitur insula, sicut retulerunt nobis qui earn lustraverunt, non tam in mare est posita, quam maritus fluctibus propter planitem marginum terras... circumfusa"; Erchemperti; Florentina; Cod. Goth. 3; Ariprandi; также см.: Altheim. Bd. I. S. 78-92; Bd. IV. S. 132-133.

8. См., например: Felt. S. 225.

9. Wegewitz. S. 150.

10. Тас. Ann. II, 44-46; Velleius Paterculus. II, 106; ср.: Origo. P. 642; Paul. Diac. 1,13.

11. Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т.19. С.486; Haller.S. 62; Westberg. S. 25.

12. Hofmann. S. 193-194.

13. Schmidt. Geschichte. S.575. Известным отражением данного эпизода странствования лангобардов является проведение в некоторых поздних источниках взгляда, что лангобарды составляли одну из групп гуннского племени (Erchemperti; Florentina).

14. Cod. Goth. 3.

15. Cod. Goth. 5; Paul. Diac. 1, 16, 17.

16. См., например: Baltzer. S. 39.

17. Cod. Goth. 5.

18. Florentine; Ariprandi; Isidori Junioris. P. 402, 404.

19. Исследование биографических данных этого летописца см.: Dahn. Langobardische Studien; о самоназвании см.: Paul. Diac. IV, 40.

20. Paul. Diac. IV, 40.

21. Детальное исследование данного источника см.: Wattenbach. S. 19-21.

22. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 272.

23. Гуревич. С. 86-87.

24. См., например: Tagliaferri. Le diverse fasi. P. 228.

25. См., например: Mitteis. S. 28; В runner. Bd. I. S. 368.

26. См, например: Hofmann. S. 206; Bluhme. Die gens. Hf. 1. S. 33; ср.: S.31; также см.: Index. P. 665, 666, 669, 677; Paul. Diac. IV, 23.

27. См., например: Schmidt. Zur alteste Geschichte. S. 34.

28. См., например: Schmidt. Geschichte. S. 582; Osenbruggen. S. 138-139; Martens. S. 16; и др.

29. См., например: Bluhme. Die gens. Hf. 2; ср.: Mitteis. S. 28; Riche. P. 120; Вrunner. Bd. I. S. 536; Lot. Les invasions. P. 282; Gaupp. S. 496-497.

30. См., например: Brunner. Bd. I. S. 300, 339, 369.

31. Liber Papiensis; ср.: Акты Кремоны. N 75. C. 194; N 82. C. 205; N 86. C. 208; N 100. C. 228; N 106 C. 236; N 114. C. 245; N 118. C. 249; и др.; также см.: Виноградов. Происхождение. С. 302.