-

ДЕ-ВОЛЛАН Г.

ПО БЕЛУ СВЕТУ

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ.

После нескольких остановок, по случаю мелководий, мы наконец получили уверенность, что не зазимуем на Великой Реке. Как ни интересна китайская жизнь в ее обыденной обстановке, но в конце концов вы начинаете тяготиться слишком близким соседством китайских простолюдинов, грязью, всякими неприятными запахами, а в особенности опиумом, проникающим во все щели. Многие из курильщиков после курения становились болтливыми, и громкий их разговор или брань не давали спать другим пассажирам.

Пассажиры начинают укладываться; вместе с тюфяками и грязными ватными одеялами прибираются длинные связки чохов или китайских медных монет, нанизанных на длинной бичевке. Вот и Вусун, — и нам приходится пересесть на маленький пароходик, который доставит нас в Шанхай. Река довольно широкая, берега низменные, покрытые мелкою зарослью. Издали показывается целый лес мачт, громадная флотилия парусных судов, джонок, пароходов, трубы фабрик, кумирни и громадные здания. Столица востока во всей своей красе. Прекрасная набережная с целым рядом дворцов, бульвары, многоэтажные дома, европейские магазины, банки, клубы, широкие, правильные и хорошо шоссированные улицы, красивые скверы и парки, элегантные экипажи, многолюдство и толкотня на улице — все напоминает большой европейский город, но стоит только пройтись по улицам, и вы увидите, что довольно многочисленное европейское население только [588] капля в Китайском море. (В 1876 году Англичан было 1662, Португальцев 584, Американцев 350, Испанцев 221, Немцев 275, Французов 263 и т д. Китайцев же 260 тыс. Китайцы, начиная от чернорабочих и кончая богачами, которые ездят в колясках и ведут миллионные дела, настоящие хозяева города. Европейское поселение разделено здесь на три квартала или концессии. Первая концессия принадлежит Франции, вторая Англии, а последняя Америке. Каждая из этих концессий, — точно маленькое независимое государство, имеющее свои законы и свою полицию. Во главе французской концессии находится генеральный консул и муниципальный совет. Высшая судебная власть в английском посёлке находится в руках верховного судьи, который после решения присяжных может постановить смертный приговор; административная власть в руках консула. В том же духе управляется и американская концессия, но с тою только разницею, что административные власти подчинены посланнику в Пекине.

Еще одна особенность Шанхая. Дженрикши, которых вы возьмете в английском квартале, не могут без особого дозволения везти вас в французский квартал.

Самые красивые здания, дворцы промышленных тузов, банки, пароходные компании, клубы и магазины находятся в английском квартале. Среди этого великолепия не последнее место занимает обширный парк и дворец английского генерального консула. У Французов тоже есть хорошие дома, гостиницы, но уже нет той роскоши, как у Англичан. В американском квартале сосредоточены большею частью кабаки, и там постоянное сборище пьяных матросов. Кругом этих кварталов расположен многолюдный китайский город, вонючий и грязный. Не думайте однако, что в европейских кварталах мало Китайцев. Их там очень много, но они подчинены европейской полиции, следящей очень зорко за чистотой и порядком. Присутствие Китайцев даже очень выгодно, и многие Шанхайцы нажили сотни тысяч, отдавая Китайцам для поселения пустопорожние участки.

Лучшие времена Шанхая, впрочем, миновали; теперь Китаец захватил в свои руки всю торговлю, и европейцы ограничиваются коммиссионерством или посредничеством между Европой и Китаем. Торговые обороты Шанхая в 1889 году были в 210 м. долларов. Главный предмет вывоза — шелк и [589] чай. Львиная доля в торговле принадлежит Англии, на которую приходится около 75 процентов.

Если не считать китайских кварталов, то в Шанхае мало интересного. Европейская колония живет шумно, весело, на широкую, барскую ногу, задает пиры, устраивает роскошные балы, между которыми бал в день Св. Андрея, или национальный праздник Шотландцев, считается одним из лучших. Я попал в Шанхай накануне этого дня и имел случай полюбоваться на живописный шотландский костюм. Фраки в этот вечер были в меньшинстве; Шотландцы показывали свои богатые костюмы, дорогие застежки с драгоценными каменьями и голые икры. Участвующие в пожарных обществах щеголяли в красивых мундирах собственного изобретения. Выходило очень красиво, пестро и живописно... Лучше всего удались национальные танцы с лихим притопыванием, криком и гиком. Кроме танцев европейцы развлекаются еще спортом, охотой, скачками, устраивают ристалища и верхом гоняются за кусочками бумаги (paper hunt). Китайцы смотрят на эту забаву европейцев с нескрываемым презрением.

Но не все — развлечение, в Шанхае занимаются и серьезным делом, наживают деньгу и спекулируют как и в Европе. Наукой в Шанхае занимаются очень мало, если не считать образцовых учреждений в Цикавеи, которая находится в восьми верстах от города. Мы поехали туда по многолюдным улицам китайского квартала. Надо правду сказать, китайская толпа не обладает живописностью и колоритностью, которыми вы восхищаетесь в Египте или Индии. Неопрятные нищие, которые охотятся за насекомыми или паразитами и даже завтракают ими, раскрашенные куклы с утиною походкой, грязь, вонь, скользкие улицы, или, вернее сказать, крытые корридоры — вот отличительные черты китайского квартала. На улицах так много народу, что кучер-Китаец все время пощелкивает бичом, разгоняет зевающих Китайцев и награждает их ловкими ударами. Но в одном месте он должен был остановиться. Нам попалась на дороге большая похоронная процессия с гонгами и с огромным катафалком из бамбука. За катафалком шли люди, несущие бумажные фонари с именем покойника, музыканты и мальчики с флагами и фонарями на красных шестах; далее носильщики с громадными красными вывесками, на которых изображены титулы и звание [590] покойника. Другие несут оружие и разные предметы, принадлежавшие покойнику. За ними, попарно, в белых одеяниях, шли буддийские монахи, восемь всадников в богатых костюмах; потом, также попарно, даосы. За ними несут столы, нагруженные всякими яствами: поросятами, утками, дичью, фруктами и цветами... На одном столе были принадлежности туалета покойника: его мундир, шапочка и башмаки. За этим громадный шелковый зонтик. Также попарно шествовали знакомые покойника в длинных шелковых платьях; родственники были одеты в белый холст. За солдатами следовали изображения богов, бумажные изображения слуг и, облаченные во вретище, ближайшие родственники покойника, завывавшие на все лады. После главных плакальщиков и плакальщиц еще всадники, потом около пятидесяти человек в белых одеяниях. Они держали в руках белые тесемки, прицепленные к гробу, покрытому богатым красным покровом с вышитым на нем драконом.

Так же богато украшен был шест над гробом. За ним несли кресло и на нем портрет покойника, а по бокам фонари. Для того, чтоб умилостивить души голодных бедняков, родственники бросали вместо бумажных денег кусочки бумаги.

В доме, до выноса, гроб стоит на возвышении, и знакомые подходят к нему для поклонения. Посетителям предлагают чай, рис, мелкую монету, завернутую в бумажку. Рис не едят, так как он специально готовится для покойника. Над домашним алтарем возвышается портрет покойного, дощечка с его именем и жертвоприношения, состоящие из риса, фруктов, цветов и чашки чаю. Комнаты убраны флагами и цветами. Буддийские монахи становятся около алтаря, по четыре с каждой стороны, и гнусливым голосом тянут молитву. Они просят покойника не беспокоить живущих в доме и последовать за ними. После этого начинается вытье женщин и плакальщиков. Все это делается для умиротворения духа покойного, которого в сущности очень боятся. Вдруг он закапризничает и не захочет пойти туда, куда ему указано. Появление носильщиков, которые считаются париями общества, производит настоящую панику, и все разбегаются.

Когда мы выбрались из лабиринта узких улиц со специфическим запахом тухлой рыбы и чеснока, мы очутились в открытой местности, пересеченной многими канавками. [591] Попадались нам деревушки с жалкими домами из глины и потом, куда не взглянешь, какие-то холмики.

Это китайские гробницы, объяснил мне мой спутник. Весь Китай покрыт такими холмиками. Смотрите дальше, там сотнями лежат гробы, еще не покрытые землей. Всякая страна имеет своих покойников, но только в одном Китае покойники захватили так много места, что уже живым невмоготу. Попробуйте построить железную дорогу и, конечно, вам помешают старые могилы. Тронуть их, Боже вас сохрани. На это решился богдыхан из монгольской династии, Кублай-Хан, кажется; он велел перекопать все старые могилы, и этим принес большую пользу стране. Вот что теперь нужно. Подумайте только, сколько в такой многолюдной стране, как Китай, наберется покойников? Конечно, il y a des accommodements avec le ciel, и Китайцы продают европейцу свои дорогие могилы, но выговаривают себе право посещать могилу и молиться там. Памятника при этом тронуть нельзя.

* * *

Близ Цикавеи находится гостиница довольно сомнительного свойства и значительное китайское поселение. Отцы иезуиты, одетые в китайский костюм, с длинною косой, очень радушно принимают посетителей и показывают им, что можно сделать из Китайцев. Получают они этот сырой материал уже в очень непривлекательном виде. Это большею частию сироты, голодные младенцы, иногда пораженные проказой и другими болезнями. Посредством тщательного ухода их ставят на ноги, учат читать по-китайски, конечно, обучают всяким ремеслам: сапожному, плотничному, столярному, ткацкому и типографскому делу. Из этой массы выбираются самые способные, и их учат китайской литературе. Это в полном смысле образованные люди, могущие, по своим знаниям и по утонченным манерам, занять самые видные места в государстве. Но этого мало, гордость Цикавеи составляет лучшая в мире физическая обсерватория. Во главе этого учреждения стояли до сих пор иезуиты, но Китайцы не уступают им в знаниях, ведут все вычисления и проверяют инструменты. Когда мы были там, то молодой Китаец очень толково объяснял нам все работы. При монастыре имеется очень интересный зоологический музей, [592] составленный специалистом, потом минералогический, геологический кабинет, питомник с редкими растениями. Одним словом, Цикавеи представляет собою особый мир, живущий для науки и для развития.

Здесь уместно сказать, что иезуиты играли большую роль в Китае при императоре Канси (1665-1725). Терпимость императора и самих Китайцев способствовала распространению христианства, сделавшего большие успехи в Китае.

Проповедники христианства застали в Китае три религии, которые мирно уживались друг с другом. Лучшим доказательством такого эклектизма и терпимости может служить то, что богдыхан поклоняется всем трем религиям: конфуцианству, таоизму и буддизму. Религиозные верования сложились таким образом, что Китайцы обожали сначала предметы видимой природы, полагая, что природа населена таинственными существами. Небесный мир, в виде купола, тоже наполнен благодетельными и злыми гениями. У Китайцев нет понятия о Боге. Сначала у них нет жрецов и нет богослужения. Глава семьи приносит жертвы гениям, стараясь задобрить их. Богдыхан приносит жертвы небу, земле, девяти большим горам и рекам Китая. Есть известия, что в прежнее время существовали кровавые жертвы, но с господством рационализма они исчезают. Конфуций, сохранивший культ предков и давший Китаю высокое нравственное учение, воздерживался от всяких гипотез относительно законов мироздания. «Как могу я утверждать, что знаю что-либо о Небе, когда нам так трудно составить себе ясное понятие о том, что происходит на земле. Ты еще не научился жить, говорит Конфуций одному из своих учеников, а уже думаешь о том, что случится с тобою после смерти». Несмотря на практические советы Конфуция, Китайцы придерживаются учению фэн-шуй (буквально ветер и вода) и считают нужным умилостивить духов воздуха и воды, заклинают их всеми способами и прибегают к заговорам. Тени или души предков тоже в числе духов, а в особенности надо бояться детей. При выборе места для постройки дома, надо сообразоваться с фэн-шуй. Потому, если дух рассердится, то несчастиям не будет конца. Север — страна злых гениев, юг — добрых. Прямая линия излюбленная дорога злых гениев, и потому надо всячески избегать ее. По этой причине устраиваются крыши с приподнятыми концами: дурные [593] влияния отвращаются таким образом от дома и теряются в пространстве.

Лао-цзе хотел узнать причину всех вещей. Материя и видимый мир, по его мнению, ничто иное, как проявление высочайшего, вечного, непостижимого начала, которое он называет тао или дао. Последователи его ударились в чародейство, стали заниматься заклинанием духов, верчением столов и от учения Лао-цзе осталось только одно имя.

Буддизм, распространяясь в Китае, не сохранился в своей первоначальной чистоте и принял в свой пантеон домашних богов.

В том же духе думали действовать и первые проповедники христианства, зная очень хорошо, что культ предков и жертвоприношение Конфуцию обязательны для каждого мандарина. Иезуиты очень ловко обошли этот вопрос, говоря, что христианин-неофит, совершая эти церемонии, в сущности не молится своим предкам, а только вспоминает их. Более строгие в религиозном вопросе, доминиканцы протестовали против такого толкования, и спор был передан на разрешение папы, который высказался против иезуитов. Не помогло тут и личное вмешательство императора Канси. Это было началом гибели нового учения. Когда Китайцы убедились в том, что христианство должно повлечь за собой гибель вековечных устоев Китая, они из друзей нового учения стали самыми ярыми его врагами, и с того времени началось преследование христиан.

Наученный опытом, папа разделил весь Китай на несколько отделов и каждому отделу предоставил полную свободу действий. Так иезуитам предоставлен Нанкин, Шанхай, Печели; лазаристам — Пекин, Киянси; доминиканцам — Формоза, Фокиэн и т. д. Нельзя судить, насколько эта система лучше прежней, но успехи католицизма в Китае не подлежат сомнению. Даже протестанты-миссионеры насчитывают несколько адептов. Что делают наши православные миссионеры? Мы знаем их ученые заслуги, но и только. Призванные, чтобы напутствовать в делах веры потомков Албазинцев, как они справились с своею задачей? Албазинцев, если верить пессимистам, можно назвать православными только по имени. О дальнейшем распространении Православия наши миссионеры не заботились. Результаты миссионерской деятельности в течение ста шестидесяти лет уже очень малы, если сравнить их с тем, что сделал [594] епископ Николай в Японии. Не забудем, что Китай в сравнении с Япониею представляет более благоприятную почву для распространения христианства. Многие, впрочем, бездействие наших миссионеров ставят им в особую заслугу. Все беспорядки, говорят они, происходят от миссионеров, и не будь этой язвы, в Китае жилось бы гораздо легче и приятнее. Китай ведь существует для добывания долларов, а чему он верует, не все ли равно?

Нет никакого сомнения, что христианство вносит известную рознь в китайское общество, и Китайцы-католики имеют известные преимущества пред своими согражданами. Благодаря тому, что они не курят опиума и придерживаются единоженства, они пользуются некоторою зажиточностью. Споры между ними разрешаются духовным пастырем и не влекут за собой расходов и разорения, которым кончаются обыкновенно судебные дела в Китае. Китаец-католик, если его обидит местный держиморда, обращается к патеру, который идет к консулу, и местные власти, при таком контроле, отказываются от вымогательства и произвола. У Китайцев-католиков существует кроме того известная солидарность, очень благодетельная для беспомощных, сирых и убогих.

* * *

3 декабря я сел на пароход Венчоу и оказался на нем единственным первоклассным пассажиром. Когда я справился о грузе, то мне сказали, что его нет и, вероятно, не будет. Вот тебе на — так зачем же вы идете, когда у вас нет ни грузов, ни пассажиров? — Ради конкурренции, — был ответ.

Оказывается, что между тремя компаниями, действующими на Великой Реке, началась война не на жизнь, а на смерть, и все оттого, что компания Butterfield & Surre захватила все русские грузы в Ханькоу. Прежде, когда между компаниями существовало известное соглашение, то между пароходами соблюдалась известная очередь, а теперь в один и тот же день уходят пароходы двух враждебных компаний. Результаты ясны. Каждый из них уходит с очень незначительным грузом или совершенно пустой. Можете себе представить, как это приятно попасть на такой пароход, не имеющий никакой устойчивости и кидаемый из стороны в сторону капризною волной. [595] Благодаря попутному ветру мы летели с неимоверною быстротой (если верить капитану 18 узлов в час), но на палубу нельзя было показаться. Ветер так и сбивал с ног, и накренившееся судно обдавалось волной. Пароходы на этих рейсах принадлежат к разряду бракованных и годных на слом. Такая быстрота оказалась не под силу старому ветерану, случилась поломка в машине, и мы сутки проболтались в море. Как только волнение стихло, я вышел на палубу. Недалеко был берег, состоящий из массива гор. На нашем пути целый архипелаг скалистых островов.

Мы простояли всю ночь на якоре в Мацу. С рассветом приехал к нам лоцман, и мы вошли в реку Мин, очень широкую при впадении в море. В узком месте реки Китайцы устроили баттареи и поставили туда пушки в 50 тонн, стоимостью в 500.000 долларов. В прошлую войну с Французами Китайцы покинули баттареи без боя и бежали во внутрь страны. Гористые и живописные берега реки принимают иногда фантастические очертания. Между прочим, мне показали скалу, имеющую форму мандаринского сапога. Растительность далеко не такая роскошная, как в Японии. Город Фучжоу построен не на берегу моря, а в 56 верстах от устья реки Мин. Пароход останавливается в Пагоде (Pagoda Anchorage), и чтобы добраться до Фучжоу, надо пересесть в китайскую джонку. К моему счастью, компрадор парохода отправлялся в город за провизией на паровом катере, и я воспользовался этим случаем. Паровой катер шел по-черепашьи, а на середине пути с ним случилось какое-то несчастье. Какая-то гайка в паровике заржавела, но Китаец этим не смутился, плевал, чистил, отвинчивал принадлежности машины, заглядывал в стержень и бросался точно угорелый от одной вещи к другой. Гребные джонки в это время обгоняли нас, и я думал, что, при таком специалисте, нам придется ночевать на реке. От нечего делать я разглядывал своих спутников. Вот, говорят же, что Китайцы все на одно лицо. Если присматриваться внимательно к Китайцам, то можно убедиться в том, что так называемый китайский тип (выдающиеся скулы и раскосые глаза) далеко не общее правило. И точно, в Европе мы мало встречаем людей с выдающимися скулами и с раскосыми глазами? Мильн Эдвардс и другие ученые скажут вам, что это потомки первобытных [596] обитателей Европы. Было ли это племя монгольское или финское, мы не знаем, но мы также не знаем, из каких племен создалось громадное Срединное государство. Не были ли тут Арийцы? По крайней мере, я встречал много таких арийских лиц среди чистокровных Китайцев. Вот, например, мои спутники. У одного плоское лицо, похожее на Японца; у другого, пожалуй, то, что называется монгольским типом; третий же с правильным профилем и с красивым разрезом глаз походит на Испанца, так же как и товарищ его, красивый и статный, не похож на то, что мы считаем обыкновенно Китайцем.

Наша остановка возбудила всеобщее любопытство. Увидит нас издали Китаец-лодочник и начинает работать веслом только для того, чтобы посмотреть, что мы делаем, и узнать, отчего мы кружимся на одном месте.

Плывущие мимо нас джонки, лодки с плетеною крышей, большие «house boat» (лодки с домами) считают своим долгом приостановиться и посмотреть, что мы делаем, — уж очень любопытны туземцы. Не останавливаются только громадные барки с лесом, идущие с верховьев реки. Среди публики преобладают черные тюрбаны жителей провинции Фокиэн. Наречие их, как мне говорили специалисты, отличается значительно от пекинского говора. Я забыл сказать, что в громоздких и комфортабельных house boat делают прогулку дня на два, на три по реке Мин, очень живописной и напоминающей берега Рейна. В лодке имеются несколько комнат, устроенных с большим комфортом. Для такого пикника берут с собой провизию, вина, прислугу, хорошего повара, и время проходит незаметно. Особенно хороша, говорят, прогулка в буддийский монастырь Юн-фу. К сожалению, я не мог воспользоваться любезным предложением Д. Д. П. и должен был ограничиться ближайшими окрестностями Фучжоу.

Наконец машина была в исправности, и мы тронулись в путь. Река в некоторых местах расширяется и имеет вид озера. Вода в реке серая и мутная. С грехом пополам мы достигли до города, который Китайцами называется «счастливым уголком». Он еще называется «городом трех холмов» и действительно со всех сторон окружен холмами. Европейское поселение находится в предместья Нантай, и большинство европейских домов построено среди китайских [597] гробниц. Для того, чтобы добраться до места назначения, надо было пройти по вонючим китайским улицам. Китайские запахи преследуют вас даже и тогда, когда вы находитесь в европейской обстановке и окружены полным комфортом. Что делать, китайские поля с пахучими компостами и с человеческим удобрением в двух шагах от европейских домов. Главный предмет торговли Фучжоу (635 т. ж.) — чай, и торговых оборотов около 25 милл.

Говоря об европейском квартале, я выразился не совсем точно, потому что в Фучжое собственно нет европейского поселения или settlement’а, а европейские постройки разбросаны в разных местах города. Построек много, но многие из них не заняты и перешли, как и в Чин-Киянге, в руки Китайцев, а те уже позаботились о том, чтобы загрязнить их до последней возможности. В прежнее время, когда Фучжоу был богатым торговым городом, когда здесь наживали большие капиталы, в европейском квартале был и театр. Теперь, вследствие конкурренции индийского чая. торговля в упадке, и только Русские делают еще крупные дела с кирпичным чаем (одна фирма обработывает около 9 миллионов фунтов кирпичного чая). У европейцев есть, конечно, клуб, обставленный довольно хорошо. Как я говорил раньше, большинство европейских домов построено на китайских гробницах, и это не всегда бывает удобно для владельца. Вот у французского консула своя гробница, и Китаец запротестовал, когда консул вздумал посадить цветы, говоря, что на покойника будет капать вода.

Отношения европейцев с Китайцами здесь такие же, как и в других местах Китая. Если европеец недоволен слугой Китайцем, то его посылают в Ямынь, и там его исправно отдерут.

Из ближайших окрестностей Фучжоу самая интересная Гушань, или Барабанная гора. Надо сначала переправиться в маленькой лодочке на противоположный берег. Наши лодочники на пути стянули чье-то ведро, но это не прошло незамеченным, и скоро за ними началась погоня. Д. Д. велел им возвратить ведро по принадлежности, и инцидент был исчерпан. На берегу нас ожидали носилки, но мы предпочли идти пешком. Сначала мы шли вдоль берега, мимо китайских деревушек и гробниц с каменными изваяниями лошадей и других [598] животных. Между изваяниями попадаются и статуи людей. Замечательно, что китайские фамильные усыпальницы имеют форму подковы. Не воспоминание ли это их прежней кочевой жизни?

Дорога, идущая в Гушань, выложена каменными плитами и все идет в гору. От нечего делать мы насчитали до 1840 ступеней. На пути четыре павильона для отдыха или для того, чтобы укрыться от дождя. К сожалению, эти павильоны очень загрязнены богомольцами. Природа дикая, напоминающая Финляндию. Куда ни посмотришь, все громадные скалы и очень бедная растительность, но вид широкий и красивый. В монастыре «Журчащего Фонтана» колоссальная статуя Будды, много редких предметов из фарфора, портрет какого-то побочного сына императора, известного своим многочисленным потомством, и много других рисунков. В каждом из храмов нам предлагали чай и выпрашивали маленькую подачку. С этим еще можно помириться. Недавно монахи подали одному из посетителей аптекарский счет, и когда он не согласился платить, заарестовали его вещи. Иностранец обратился к консулу, и дело дошло до генерал-губернатора, который оштрафовал монахов на сто долларов и, конечно, не забыл себя. Эти вымогательства противны принципам Буддизма, проповедывающего полное бескорыстие. Каждый посетитель может ночевать в храме и безвозмездно пользоваться общею трапезой. Нам хотели показать еще какую-то священную свинью, но мы отказались от этого удовольствия и поспешили домой.

Улицы Фучжоу не отличаются от улиц других городов Китая. В толпе преобладает голубой и серый цвет. Только изредка покажется какой-нибудь мандарин со своею свитой. Ведь мандарины шагу не могут сделать без свиты и без многочисленной челяди, столь необходимой для престижа. И европейцы поневоле должны подчиняться этим обычаям. Даже цвет носилок, как я говорил раньше, подвержен регламентации. Красный цвет принадлежит принцессам императорского дома, зеленый самым знатным господам, а выше всех цветов желтый, принадлежащий императору. Во время нашего странствия по китайским улицам с нами случился довольно забавный эпизод. Обитатели одной лавки обратились в бегство, как только увидели издали наше шествие. Столы были опрокинуты, скамейки полетели в угол, и люди спаслись, [599] кто куда мог. Оказалось, что в этом помещении шла недозволенная игра, и нас издали приняли за мандаринов. Сами участники потом долго смеялись над своею ошибкой.

На следующий день мы отправились в ближайшую деревню. В одной из деревень мне показали утку, покрытую точно шерстью (об этом упоминает Марко Поло). Здешние поля засажены жасмином, который кладут в чай. Кусты жасмина зимою закрывают от холода. Обработка полей самая тщательная, удобрения вдоволь; то и дело проносят мимо вас ведра с пахучею жидкостью.

Грустное впечатление производят могилы, которые попадаются на каждом шагу. Китай представляется мне громадным Campo Santo.

Вечером местные торговцы нанесли целый ворох вещей из мыльного камня, деревянные фигуры из наростов чайного дерева, инкрустации и т. д.

* * *

Простившись с гостеприимным и радушным Д. Д., я отправился на пароход Гайфон — тоже жертву конкурренции и тоже вышедший без груза. Хотя капитан и уверял, что качки нет и что в море только свежая погода, но поесть супу и ему редко удавалось. Донесет ложку до половины, и вдруг его так качнет в сторону, что он забудет о всяком обеде. Китайцы-слуги меня приводили в восторг своим умением приносить кушанья.

Волнение утихло, когда мы вошли в архипелаг скалистых и диких островов. На одном из таких островов находится г. Амой, который считается одним из лучших портов Китая. Он славится еще своим населением, состоящим из отъявленных воров и мошенников, и тем, что это самый грязный город в Китае, — а это уже не мало.

Первыми сюда явились Португальцы (1554 г.), но Китайцы сожгли их корабли и не допускали иностранцев в Амой до 1842 года, когда этот город был открыт европейцам. Ввоз опиума и вывоз чая и сахара составляют главные предметы торговых оборотов, оцениваемых в восемнадцать миллионов долларов. Из Амоя кроме того вывозится кирпич, идущий в Гонконг и на остров Яву. На главном острове около 300 тысяч жителей, а в самом городе считается 75 тысяч. В городе очень хорошая набережная, доки и там же [600] помещаются конторы и банки европейцев, которые живут на соседнем острове «Кулан-су» (остров барабанного звука, производимого прибоем волн). На «Кулан-су» хорошенькие дачи, виллы, сады, парки и там же находятся все консульства.

Мы решились сначала посетить китайский город, прогулка по которому не очень привлекательна. Я говорю в множественном числе, потому что моим спутником был на этот раз один Француз, пожилой, но очень бодрый и путешествующий для своего удовольствия. Когда-то, лет тридцать назад, он занимался делами в Шанхае, скопил значительный капитал и вернулся во Францию на отдых. Устроившись очень хорошо в своем родном городе на юге Франции, он скоро заскучал, и опять его потянуло в даль. Вот он все путешествует: бывал в Австралии, в Америке, в Сибири и теперь, кажется, в десятый раз совершает кругосветное путешествие. Теперь он из Канады отправился в дорогой ему по воспоминаниям Шанхай и хотел на обратном пути познакомиться с портами Китая и еще раз взглянуть на Тонкин. В своем родном»городишке, где у него живет престарелая мать, он остается месяца два, три и затем едет в Париж, а потом по инерции все дальше и дальше.

Съезд на берег во время волнения очень неудобный; лодки тут маленькие, без верха и с одним гребцом, который, как и все Китайцы, гребет стоя. Нас предупреждали, что в городе очень грязно и что там нечего смотреть, но мы все-таки решились пройтись по улицам китайского города. — Улицы узкие и завешаны цыновками, так что свет едва проникает в эти клоаки грязи, в которые выбрасываются все нечистоты. На каждом шагу попадаются свиньи, играющие в здешних местах роль санитаров. Трудолюбие Китайцев изумительное. Не покладая рук, работают они до поздней ночи, тут же, не теряя времени, они варят себе всякую снедь, чистят рис, кричат и торгуются. В толпе преобладают черные тюрбаны Фокиэнцев. Толкотня и движение на улице невообразимые. Все знакомые картины: уличные рестораны, рыбы всяких видов, нищие, к которым страшно подойти; мастерские, в которых выделывают китайские шапочки, старьевщики с разным хламом, но также и с редкостями; свиньи, собаки, которые, завидев европейца, поджимают хвост и с воем улепетывают в подворотню; лотки с фруктами, с [601] крупными пампельмусами и с сахарным тростником в палочках. Все это нам уже надоело, и мы спешили к кладбищу. По дороге мы заметили, что на оградах и даже на крышах щедрою рукой разбросано битое стекло — испытанное средство против воров. Нам сказали, что в Амое много притонов для азартной игры. Отсюда же отправляются в Австралию и в Южную Америку эмигранты, и здешнее население в полном смысле бесшабашное. Как только мы миновали город, мы очутились — если можно так выразиться — среди окаменелых волн. Скалы и скалы на необозримое пространство. Надо сказать, что берег Китая в этих местах везде такой бесприютный, суровый и скалистый. Только гигантский труд Китайцев обратил эти скалы в плодородные плантации...

Но зачем это мы пошли на кладбище, точно в Китае это такая редкость. В Амое, видите ли, существует качающийся камень. Он лежит на другом камне, и одному человеку ничего не стоит раскачать его.

Ну стоит ли, право, из-за такого камня подвергаться палящим лучам солнца и утомляться без всякого толку? Что же делать? Китай, несмотря на свою многолетнюю жизнь, на тысячи и тысячи лет истории, замечательно беден историческими памятниками. Этот народ-практик строил почти всегда из дерева, а если строил из мрамора, то это были общеполезные мосты. Храмов, как в Индии, и грандиозных памятников зодчества здесь не ищите. Великую стену можно считать грандиозным сооружением; но разве можно сравнивать ее с памятниками Индии? Храмы в Китае, к сожалению, на один образец, и если вы видели один, то знаете их все. Даже гробницы у них на один манер. У богатых встречаются изваяния людей и зверей, а для бедных и этого не нужно. Вытесал в скале место для гроба и залил все белым цементом. Вот отчего гора вся покрыта точно белыми волнами.

Мы поднялись еще выше по лестнице, вытесанной в скале. Каким-то чудом здесь очутились алоэ и банианы. И тут все гробницы, а около них много битой посуды и черепицы. Все это жертвоприношения родственников, в известные дни обязательно посещающих покойников и устраивающих для последних маленькие банкеты. На самой вершине находится маленькая кумирня с красивым видом на город и на рейд, усеянный кораблями. [602]

* * *

Остров, на котором живут европейцы, тоже состоит из нагроможденных друг на друга скал; но среди этих камней причудливой формы европейцы посадили пальмы, алоэ, банианы, шелковичные деревья, устроили красивые дорожки, клумбы и цветники, зеленые лужайки — и место вышло очаровательное. Около домов видно много цветов вьющихся роз и convolvulus (вьюнов). Особенно широко устроилось американское консульство. Место громадное, да и домина огромный. Когда то это была гостиница, закрытая за ненадобностью. Не далеко от английского консульства находится отвесная скала, и на ней владелец построил красивый домик. В Кулан-Су имеется клуб, общественный сад с лаун-теннисом и т. д. В известном расстоянии от европейских жилищ поместилась китайская деревушка в 2.000 душ. Миссионеры стараются сделать что-нибудь для детей, и мы встретили маленьких Китаянок, гуляющих под присмотром сестер. Поднялись мы и на самую высокую точку острова, но там не нашли ничего кроме громадных скал, которые торчат точно гигантский гребень. На возвратном пути мы разговорились о торговле, и мой собеседник сообщил мне, что дела в полном застое. Торговля в китайских портах падает с каждым годом. При дешевизне рабочих рук (десять центов в день), сахар их Сватоу и Амой не может все-таки выдержать конкурренции с Явой, а все оттого, что акциз на сахар и разные поборы китайских властей парализуют вывоз сахара.

* * *

На пароходе мы застали торговцев, которые предлагали нам веера и сделанные из косточек маслины вещицы: ложки, четки и т. д. Вечером, когда мы вышли из порта, в кают-кампании шли оживленные разговоры о пиратах, которые в прошлом году так варварски расправились с капитаном и с пассажирами «Намоа». Пароход вышел из Гон-Конга в Сватоу с большим количеством пассажиров, между которыми были и пираты. В числе последних был и машинист, служивший на одном из пароходов компании. Известно было, что в числе пассажиров было много Китайцев, которые возвращались из Австралии со своими сбережениями. Пираты выбрали для нападения обеденное время, когда капитан, его [603] помощники и пассажиры сидели за столом. Не решаясь пройти в дверь кают-компании, они открыли верхний люк и оттуда стреляли в капитана; они убили наповал его и еще нескольких пассажиров. Другие пассажиры бежали в свои каюты и там баррикадировались. Тогда пираты-Китайцы сделали в потолке отверстие и стреляли в каюту. Старшего офицера ранили, а его помощника скрутили и, направив на него два револьвера, велели ему открыть кассу. Перед ним, обращенный к нему лицом, шел мальчик и тоже держал в обеих руках по револьверу. С китайскими пассажирами пираты распорядились очень скоро и ограбили их дочиста.

Взяв около 40.000 долларов, пираты пересели в открытом море на свои парусные джонки и оставили пароход на произвол судьбы.

— Это еще очень хорошо, — сказал капитан, — они могли бы сжечь пароход. Были и такие случаи.

— Довольно странно, — заметил Француз, — что против этого не принимают никаких мер и никаких предосторожностей.

— Какие же предосторожности? спросил капитан, — теперь у меня и у моих помощников целый арсенал оружия. Под моим прибором у стола находится винчестер, над кроватью тоже. У нас наняты Китайцы, следящие за пассажирами, и сейчас же должны донести, если заметят что-нибудь подозрительное. Но это все-таки не гарантия, ведь пассажиры могут сговориться с пиратами. Подойдет джонка, другая, и в один миг европейцев перережут, а пароход окажется в руках морских разбойников. А вы сами видели, сколько в море этих джонок; кто их знает, чьи они, многие и живут только разбоем. Но самый главный притон — Гон-Конг, Иногда, конечно, посчастливится напасть на след. Было раз, что контора выдала много билетов палубным пассажирам; стали следить — и на половину билетов, оплаченных в конторе, не оказалось пассажиров. И у них есть своя тайная полиция. Узнали, вероятно, что за ними следят, и отложили до другого раза. Предосторожность? — да разве я могу отвечать за своих слуг. Кто его знает, откуда он: может быть он беглый преступник и готов продать меня. А потом нас европейцев не много; умаешься за целый день, а когда заснешь, то бери живьем; они тоже ловкие. Был случай ограбления парохода «Greyhound». Наши приняли меры, ну и ничего, [604] тихо. Прошел год, забыли об этом случае, стали смотреть, на дело спустя рукава, и явился инцидент «Намоа». А ведь этих джонок в море многое множество, и доложу вам, что эти Китайцы замечательные матросы. Вы сами видите, что на этих скалах может расти? ну вот они и промышляют рыболовством и при случае пиратством.

* * *

В Сватоу (32 тысячи жителей) мы остались целый день. Рейд открытый и не так удобный, как в Амое. Город находится у выхода реки Хан и служит вывозным портом провинции Чао-чау-Фу, находящейся в пятидесяти верстах расстояния от моря. Низина, на которой выстроен китайский город, окружена со всех сторон водой и может считаться островом. Там находятся конторы и банки. Около таможни идет нагрузка с пристани прямо на корабли. Главные предметы вывоза: горох, апельсины (15 тыс. корзин или 240 тыс. фунтов), сахар, фисташковые орехи, лаковый товар и веера. Привозят в Сватоу из Манжурии бобовые лепешки, употребляемые для удобрения сахарных плантаций, и этих лепешек целые горы на берегу. В Сватоу имеется очень хороший известковый камень, продаваемый в виде правильных квадратов. В городе есть рафинадный завод, но он теперь не работает. Лучше идет дело с бобовыми лепешками. Торговых оборотов в городе около 32 миллионов долларов.

* * *

Когда мы подошли к городу, то мне хотелось предпринять экскурсию в ближайший китайский город по реке Хану, но мне отсоветовали. Туда ходят, правда, маленькие пароходики, но время их отбытия и прибытия зависит от каприза Китайцев, которые и без того не дорожат временем. С другой стороны население города Чао-чау-фу не очень дружелюбно относится к европейцам, которые когда-то играли очень нехорошую роль в этих местах. Завладев островом «Double Island» (двойной остров), европейцы-авантюристы хватали Китайцев и продавали их в Южную Америку. Я бы еще поехал, несмотря ни на что, но мой спутник Француз отказался от поездки самым решительным образом. Старший офицер и механик и еще кое-кто наняли лодку и поехали на охоту. Море было бурное, и нам осталось одно — осмотреть [605] город Сватоу, который к тому же не велик. С набережной, на которой несколько красивых построек, мы повернули направо и скоро очутились за городом; тут уже начались дачи европейцев и сады, в которых растут гранаты, алоэ, бамбуки, ibiscus. Затем пошли пустыри, в которых устроены солеварни, а в одном месте был разложен окрашенный холст. В конце косы маленький док для джонок и паровых катеров. Дальше идти уже было некуда, и мы вернулись в город другою дорогой и видели там укрепленный дом или нечто в роде дворца, из которого на носилках вынесли китайского сановника. Свита у китайского сановника была многочисленная, и шествие сопровождалось звуками гонга. Вернувшись на набережную, мы взяли маленькую лодку и переправились на соседний остров, на котором живут богатые европейцы. Этот островок такой же скалистый, как и в Амое. Европейская колония тут гораздо меньше, но и тут имеется клуб и несколько хорошеньких дач. Если верить местным жителям, то местность по реке имеет такой же характер. Везде скалы и очень бедная растительность, только в низинах рисовые поля и сахарные плантации. Обойдя маленький европейский поселок, мы поднялись на высоты и наслаждались красивым видом.

Вечером, когда капитан собирался на званый обед к комиссару, море было бурно и неприветливо. Маленькую лодку капитана подбрасывало, и его самого обдавало брызгами.

— Не хотел бы я быть на его месте, сказал Француз, — и что за охота из-за обеда подвергаться таким неприятностям. Неужели здешние жители каждый день совершают такое путешествие?

Вскоре затем вернулись совсем мокрые, но веселые и бодрые, охотники, настрелявши 160 штук. Охота здесь действительно богатейшая. В Амое, как мне говорили, водятся и тигры.

О моем путешествии в Гон-Конг я ничего не скажу, потому что об этом городе я говорил уже раньше.

(Продолжение следует.)

Григорий де-Воллан.

Текст воспроизведен по изданию: По белу свету. Путевые заметки // Русское обозрение, № 6. 1893