-

ДЕ-ВОЛЛАН Г.

ПО БЕЛУ СВЕТУ

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ.

7 апреля. С утра экскурсия по китайскому кварталу вместе с доктором Эйтель (Eitel), хорошим синологом и знатоком китайской жизни. Как доктор, он повез нас сначала в китайскую лечебницу. О происхождении лечебницы рассказывают следующее. Прежнее колониальное правительство, зная любовь Китайцев к азартным играм, разрешило открытие игорных домов с уплатой известного налога в казну. Мера эта, одобренная советом, встретила оппозицию со стороны трех миссионеров, которые подняли большой шум в газетах. Когда парламент не утвердил решения совета, сумма, собранная с игорных домов, возрасла до трехсот тысяч. Тогда колониальное правительство употребило эту сумму на разные благотворительные учреждения и, между прочим, дало сто тысяч на китайскую лечебницу, выговорив себе известный контроль, то есть наблюдение за благоустройством и чистотой, о которой Китайцы не очень заботятся. Первое впечатление очень приятное. Вы входите в сад, устроенный в китайском вкусе. Как-то невольно вспоминаешь помпейские сады. Тут все в миниатюрном виде: маленькие деревья, пруды в аршин величиной, скалы, гроты, храмы, фонтаны. В прудах плавают золотые рыбки, очень любимые Китайцами. У самого входа доска, на которой написано, какие пациенты находятся в лечебнице, какие вылечились. Из сада вход в залу, которая составляет точную копию с залы в Пекине, в которой [843] принимают иностранных посланников. В глубине залы находится капище, посвященное богу больных. Пред ним маленькие палочки из ладона, которые зажигаются каждое первое и пятнадцатое число. Оттуда мы отправились в приемную комнату; в стене имеется отверстие, в которое пациент сует свою руку, и врач по биению пульса определяет его болезнь, пол и возраст. Затем врач на особом бланке записывает свой рецепт. Самая подробная ведомость ведется о ходе болезни каждого пациента (У каждого больного есть красная книга. Надписи в ней радостные, обещающие благополучие, счастье, здоровье.).

В палатах уже нет той чистоты, которая поражает в приемной зале. Доктор даже предупредил нас, что мы, если пойдем дальше, то можем набраться паразитов. Палата устроена так: громадная зала, разделенная на множество маленьких клетушек. У входа какие-то грязные женщины с детьми. Из женской половины мы прошли в отделение для умалишенных и просто ужаснулись. Вообразите себе клетки в зверинце и в каждой из таких клеток по человеку. Помещение грязное, совсем темное, слабый свет проникает из крошечного окошка на верху. В каждой клетке дыра, или отхожее место, заражающее воздух своим зловонием. В стене продеты кольца для цепей. Несчастные умалишенные никогда не видят солнечного света, дышат зараженным воздухом. Пищу им бросают в клетку, точно это звери в зоологическом саду. Посади здорового человека в такую клетку, и он скоро перестанет быть человеком. Когда сторож открыл ставни, то нам представилось ужасное зрелище. На полу ползало какое-то ужасное существо, грязное, нечесаное, и рычало по звериному. Открыли еще клетку, и опять что-то ужасное, потерявшее всякое сходство с человеком. Наши нервы были слишком потрясены. Где же контроль колониального правительства?

Выходя оттуда, мы увидели желоб с перегородками Китайцы, как нам объяснил доктор, до сих пор лечат травами и каждому больному прописывают декокт. В случае ухудшения или смерти пациента самое лекарство вместе с рецептом доктора кладется в одно из отделений желоба, так что весь факультет может судить о том, правильно ли лечение. [844] Пока мы осматривали желоб, один Китаец искал между водяными растениями какую-то лекарственную траву. Осмотрели аптеку и кухню, в которой у каждого пациента, если он может сам варить себе кушанье, есть свой собственный котелок и маленькая жаровня.

* * *

Мы вернулись опять в залу заседания совета, и доктор прочел нам китайскую надпись, гласящую о том, что господ членов просят не прерывать оратора замечаниями и вообще не делать замечаний вполголоса.

После этого мы очутились на площади пред лавкой, в которой выставлены были груды зубов разной формы. Были даже зубы из слоновой кости. Китайцы-дантисты уверяют, что зубная боль происходит от червяка, который находится внутри зуба. Австралиец захотел купить зубы, но в это время нас обступила такая толпа, что я отделился от товарищей и подождал, пока они кончат свои дела.

Следующий наш визит был в протестантскую китайскую церковь. Впереди большая доска, на которой китайскими знаками написана вся проповедь. Есть и надпись, предостерегающая от воров и чтобы прихожане берегли свои башмаки. Есть, видите ли, такие артисты, которые, заметив, что у соседа хорошие башмаки, начинают сзади слегка щекотать ногу соседа. Тот снимет башмак и почешет себе ногу; тот же маневр повторяется с другою ногой, и стоит только соседу зазеваться, и башмаков уже нет. По пути доктор показал нам китайский театр, который вмещает две тысячи зрителей. Есть места очень дешевые, по полторы копейки с человека. Самые лучшие места похожи на наши ложи, — они отделяются друг от друга решетками.

Из театра мы отправились на фабрику опиума. Его привозят из Индии в шарообразном виде, в роде того, как продается у нас сыр. В последнее время опиум производится и в Китае. Привезенный из Индии, опиум подвергается действию огня, и из кругляка выходит масса, похожая на деготь. Тогда его складывают в жестянки и рассылают. Нельзя не пожалеть бедных рабочих, которые в этом смраде и копоти чистят опиум. Рабочих шестьдесят человек; [845] поденная плата 50 коп. в день. Они обливаются потоп и за ними стоят другие рабочие, которые обмахивают их веером.

Надо сказать правду, доктор был неутомим и мимоходом старался показать нам что-нибудь интересное; то покажет, как очищают рис от шелухи, то как выделывают голубую бумажную материю. Машины очень несложные и приводятся в движение человеком, который собственною тяжестью приводит в движение наклонную плоскость.

Не замечая нашей усталости и жары, доктор при палящем солнце повел нас на высокую гору и показал нам сиропитательный дом. Зашел разговор о детоубийстве. Есть многие, которые говорят, что это побасенки, выдуманные легкомысленными туристами. Но я должен сказать, что большинство миссионеров, людей хорошо знающих страну, не отрицают этого факта. И наш провожатый говорил в этом духе, только он отрицал убийство мальчиков. Религиозные требования Китайцев выражаются в том, что глава семейства есть вместе с тем и жрец в культе предков, наместник отошедших в вечность предков, посредник между ними и живыми членами семьи. Он приносит предкам установленные законом жертвы и докладывает о всех событиях, случившихся в семье, испрашивает их согласия на заключение брака членов семьи. Вот отчего так важна для Китайца непрерывность рода. Без мужского потомства в семье не будет представителя о ее нуждах, не будет верховного жреца и молельщика. Китайцу, если у него нет мужского потомства от жены, разрешается взять себе другую жену и даже усыновить чужого ребенка. Женское потомство, при населенности Китая, только лишняя обуза и, если верить многим компетентным лицам, бедные Китайцы очень часто выставляют своих детей на большую дорогу, где младенцы пожираются собаками или хищными птицами. Эйтель рассказывает, что для новорожденного или новорожденной устраивается кроватка с отверстием внизу и чан с водой. Если родится девочка, то ее без дальних разговоров опускают в чан и следы тщательно скрываются от властей.

Это может быть и неправда, но несомненно одно, что смертность девочек превышает 40 процентов. Соседство же сиропитательных домов, устроенных Европейцами, имело ту хорошую сторону, что детей не бросают на большую дорогу, а [846] кладут их близь сиропитательных домов, где их наверно возьмут и избавят от голодной смерти.

В Гонг-Конге два католические сиропитательные дома и один протестантский, содержимый на счет императрицы Августы. Католические миссионеры в Китае ходят в китайском костюме и носят китайскую косу. Это дает им возможность во время путешествия по стране избежать назойливого внимания толпы. Устройство сиропитательных заведений образцовое. Мы видели этих девочек, брошенных бесчеловечными родителями, весело бегающих по лужайке; их радостные и оживленные лица производили приятное впечатление. Они остаются в заведении до замужества. Содержание каждой девочки стоит 80 долларов в год. Преподавание происходит на китайском языке, и девочки совсем не знают по-английски.

Еще одно последнее, сказание, казалось, повторял наш доктор. Еще немного, и мы окончим наш осмотр, утешал он малодушных, но те жаловались, что у них в горле пересохло.

— Вот видите ли, сказал доктор, не обращая внимания на наши жалобы и наши гримасы, — лавка гробовщика. Гроб всегда делается из одного куска дерева, выдолбленного в середине. Стоит он семь долларов. Многие Китайцы при жизни запасаются гробом.

Наконец мы стали спускаться по лестнице; весь Гонг-Конг состоит из таких лестниц вместо улиц. Я говорю, конечно, о туземном квартале. Китайский храм, к которому привел нас доктор, не был для меня новостью. Войдя в храм, доктор прочел нам лекцию о китайском богослужении. Прежде всего, он подвел нас к алтарю. Там на столе лежали дощечки. Молящийся приходил, подстилал платок, становился на колени и, положив три земные поклона, вставал и брал дощечки, которые бросал на пол. Если одна дощечка упадет наружу своею выпуклою частью, а другая своею впадиной, то значит, что ответ бога благоприятный, и молящийся приступает к жертвоприношению. Если ответ неблагоприятный, то опыт повторяется еще два раза. Как раз в то время к алтарю подошла женщина и проделала все то, что говорил доктор. Получив благоприятный ответ, она приступила к жертвоприношению, поставила пред идолом чай, который она отнесет домой, когда идол насытится ароматом. Потом она взяла какие-то бумажки и, сделав из них корзину, зажгла ее [847] с одного конца. Показав ее идолу, она бросила горящую бумагу в урну, которая стояла тут сбоку. Эти бумажки, покупаемые в храме, означают бумажные деньги, которые были известны Китайцам 800 лет тому назад. Молитвы бывают тоже разные. Если у кого есть враг, то он, совершив молитву, ставит бумажную фигуру своего врага вниз головой и произносит известные заклинания.

Затем доктор показал нам гадание. На столе стоит большой металлический сосуд в форме большого стакана с бесчисленным количеством палочек, снабженных нумерами. Если хотите узнать свою судьбу, вертите стакан до тех пор, пока одна из палочек не выскочет наружу. Австралиец попробовал и получил в ответ, что будет награжден потомством. Представьте себе его удивление, когда он, вернувшись в гостиницу, получил телеграмму о том, что у него родился сын.

Доктор показал нам всех идолов, изображающих бога войны, мира, литературы, бога покровителя больных, показал нам золотые щиты, которые носят во время процессий, гонг и колокола, в которые бьют, когда бог отправляется на прогулку...

Мы так устали, что очень лениво слушали повествование доктора и очень обрадовались, когда вернулись домой.

В шесть часов вечера я отправился в Счастливую Долину где находится протестантское кладбище. Сад содержится в образцовом порядке, и в числе растений вы найдете всех представителей тропической флоры. На темной зелени особенно красиво выделяется изгородь из цветущих роз. Возвращаясь домой, я встретил толпу пьяных матросов, ехавших с криком и гиком на джинрикшах. Китайцы с видом превосходства смотрели на это зрелище и смеялись во все горло над рыжими варварами.

9 апреля. Я выехал в Макао. Пароход двухъярусный, колесный, особой конструкции для речного плавания, поместительный и с железным тентом надо всем пароходом. Китайский жандарм с тесаком, масса огнестрельного оружия, которое красуется в кают-компании, поражают свежего человека. В первый раз после длинного путешествия толки о какой-то опасности, о пиратах, которые иногда грабят пассажиров. Первый класс помещается на носовой части, и на этот [848] раз был переполнен пассажирами. Вскоре начался пляс и обильные возлияния. Внезапная остановка парохода в открытом море взволновала пассажиров, которые выскочили на палубу с красными и пьяными лицами. Руль не действовал, и мы кружили на одном месте.

К трем часам показалась целая группа зеленых островов, затем показался маяк и город, своею широкою набережной напомнивший мне Мессину. Мы обогнули мыс и очутились перед целым рядом невзрачных строений. Кули схватили мой багаж, а я сам сел в носилки. Но тут начались разные мытарства. Меня носили по лабиринту каких-то узких улиц с китайскими лавчонками, европейскими домами с португальскими надписями, по неизвестным мне лестницам и доставили, наконец, в китайскую гостиницу. Но там все было занято. Понесли в другую, и такой же результат. Оставалось одно, вернуться на пароход, где мне позволили переночевать и предложили даже пообедать, что было очень кстати. За столом уже сидело одно семейство из Маниллы. Отец, метис с бриллиантовым брелоком, с такою же булавкой и с кольцом, усыпанным бриллиантами. Жена его, довольно красивая женщина, была чистокровная Испанка с темными, выразительными глазами... За обедом мы разговорились и решили после обеда проехаться по городу вместе с одним португальским семейством из Макао.

Это было как раз накануне католической Пасхи, и потому мы не нашли носильщиков и, выйдя с парохода, должны были довольствоваться японскими колясочками. Мой джинрикша оказался слабее других, и я, желая помочь ему, вышел из коляски и пошел в гору пешком. Моему примеру последовали другие, но когда подъем кончился, мои товарищи уселись в свои коляски и покатили дальше. Мой джинрикша с трудом тащился в гору, и когда я сел, то вся компания уже исчезла за каким-то поворотом. На мои вопросы он отвечал только non sabe, то есть я не знаю. Он возил меня по каким-то трущобам и в конце концов завез уже в такую глушь, что мне ясно стало, будто мы находимся за городом. Какие-то лачуги с тростниковыми крышами, а там дальше что-то похожее на крепость. Я обратился к часовому, но он не удостоил меня ответом, а Китаец смотрел на меня бессмысленными глазами, приговаривая «ме но саве». Что тут [849] делать, не лучше ли вернуться на пароход. Толкую ему и словом, и жестом. Он опять везет меня, но я не уверен в том, понял ли он меня. Предо мною какие-то амбары и берег моря. Кругом ни живой души. Вдруг из-под земли точно выростают два дюжие молодца, наскакивают на моего возницу, отпихивают его и увозят меня галопом. Мальчик, спутник моего Китайца, бежит и бранится ли, не разберу. За ним бежит шавка, тоже принадлежащая Китайцу, а позади всех, едва поспевая за нами, бежит мой Китаец. Что можно было подумать?

Мои дюжие молодцы везли меня с стремительною быстротой, и когда я спросил их по-английски, что им нужно, то они, запыхавшись, выговорили только «friends», то есть друзья.

— Куда вы пропали, воскликнули все хором, когда меня привезли к широкой и красивой набережной. — Мы думали, вас завезли на китайскую границу или к пиратам, и очень беспокоились.

Остальная часть прогулки была очень приятная. При лунном свете мы посетили одно из загородных мест, посещаемое во время купального сезона.

* * *

Ночью москиты, шум выгружаемых товаров и петарды по случаю праздника не дают мне спать. На другое утро я отправился в город, который известен как португальская колония; но это вздор. Португальского в нем очень мало, и всюду царит китайский элемент. Только по случаю Пасхи можно было видеть несколько Европейцев, но при ближайшем рассмотрении это оказывались метисы. На дороге мне попалась навстречу процессия. Сначала прошли Португальцы, потом хор певчих и целый отряд китайских мальчиков, в белых балахонах, в маленькой шапочке и с косичкой. Шествие завершалось духовенством, носилками с высоким балдахином, в которых сидел старый и дряхлый епископ, окруженный войском и именитыми гражданами города. Вся площадь была залита народом, но Китайцы и тут составляли большинство. В церкви много Китаянок и метисов. Оригинальное зрелище представляли Китаянки с цветами на голове, в национальных нарядах, сильно подрумяненные и с подведенными бровями, а рядом с ними такие же маленькие куклы, их [850] десятилетние сестры. Много мужчин и женщин в европейском костюме, но только с очень некрасивыми лицами. Помесь Китайцев и Португальцев оказалась неудачною. Если хотите видеть самых некрасивых женщин в мире, поезжайте в Макао и там между полукровными вы найдете такую коллекцию уродов, что придете в ужас. Между тем, помесь англо-китайская дает очень красивый тип. Между чистокровными Китаянками встречаются очень хорошенькие, а дети их отличаются миловидностью. Макаистки, надо отдать им справедливость, усердно молились, и многие все время простояли на коленях.

В Макао есть знаменитый грот, в котором после кораблекрушения жил знаменитый Камоэнс и писал свою Луизиаду (1556). Теперь там разведен обширный и красивый сад. Недаром мой Китаец назвал его nambel-one-galden, то есть number one garden (Сад первый сорт.) (Китайцы не могут произнести букву «р»).

* * *

В пять часов я был в городском саду. Приятно было послушать хороший оркестр, который вдруг заиграл попурри из Жизни за Царя. Гуляющих мало, несколько Китаянок с детьми и несколько франтоватых метисов с тросточкой в руке. Англичане называют их обыкновенно «евразийцами», — слово, происшедшее из соединения «Европа и Азия». Среди некрасивых метисов выделялись изящные и выразительные лица губернаторской свиты. Разговорился с одним португальским офицером, который назвал Макао местом ссылки. Город вообще производит очень грустное впечатление. В нем царят мертвенность и скука. Англичане называют Макао а poor place. Торговля теперь в застое и вся в руках Китайцев. В Макао нет типических черт южного города: нет движения, толкотни, шума, говора; улицы пусты, только иногда попадаются Китайцы, несущие тяжести, Китаянки с ребенком на спине. Только надписи на улицах Bom Iesus, S. Domingo напоминают вам о присутствии Португальцев. Было время, когда Макао процветал, ширился и развивался. Все это забыто. Появился Гонг-Конг и написал на своем знамени «свободная торговля», а португальское правительство продолжало тянуть прежнюю [851] таможенную канитель, придираться из-за всякого вздора к торговцам. Результатом этого было то, что порто-франко Гонг-Конг перетянул к себе всю торговлю. Португальцы опомнились и в 1846 г. отменили у себя все таможенные стеснения, но было уже поздно. Макао уже не в силах был бороться с юным соперником, который, точно сказочный богатырь, рос не по дням, а по часам. Было также время, когда Макао сосредоточил у себя торговлю живым товаром. Тысячи и тысячи несчастных Китайцев, проданные в рабство разными предпринимателями, привозились в Макао и там грузились на суда для отправки в дальние испанские и португальские колонии. Половина их погибала на пути, а другая влачила жалкое существование на плантациях или в рудниках. Отмена торговли кулиев лишила жителей и этого выгодного заработка, и город теперь влачит жалкое существование и только оживляется с приездом иностранцев.

Гостиница, в которой я жил, расположена на горе. С террасы можно любоваться живописными окрестностями города. Гостиница устроена в бывшем монастыре. Хозяин, обремененный большим семейством, находил время присматривать за маленьким садиком и за бараном, который ежеминутно выскакивал из отведенного ему помещения и врывался в садик.

«Дети, Клара, Луиза, смотрите, баран опять в саду», раздавался крикливый голос хозяина; и дети бросали свои занятия и спасали сад от непрошенного нашествия.

О своих жильцах он не заботился, и так как в комнатах почти не было мебели, то жильцы волей или неволей выходили на террасу и принимали участие в общей возне с бараном, который оказывался очень неуступчивым и с трудом водворялся на место жительства.

В Макао нечего смотреть, и если вы не хотите играть в азартные игры, процветающие в здешних притонах, то возвращайтесь в Гонг-Конг. От нечего делать я пошел гулять с детьми хозяина и наткнулся на китайскую лавочку, в которой делают миниатюры на слоновой кости. Китайцы очень удачно копируют, и с маленькой карточки сделают вам очень хороший портрет. В шелковых вышивках они доходят до редкого совершенства, но при условии, что вы им дадите образец. Так, один Американец привозил в Китай образцы из [852] Японии, и Китайцы за самую дешевую плату (заработная плата мужчины-вышивальщика 20 центов) вышивали шелком самые замысловатые картинки.

Всю ночь — гроза с молнией и громом, а утром, когда надо отправляться в Кантон, дождь как из ведра. По улице так и шмыгают остроконечные шляпы и соломенные плащи Китайцев. На пароходе я был единственным первоклассным пассажиром. Был еще таможенный чиновник, который то и дело сновал по пароходу и вынюхивал, нет ли где контрабанды. Он только что выследил кого-то, как тот, не долго думая, бултых в воду и был таков. Остановили пароход, но Китаец с драгоценным опиумом был уже далеко. Ему стоило проплыть несколько шагов, и он в условленном месте нашел джонку, которая доставит его куда следует.

Вход в Жемчужную реку укреплен многочисленными фортами. Укреплены тоже некоторые острова. Местности довольно красивые. Точно в панораме развертываются пред нами голубые горы, скалистые острова в лиловом освещении, рисовые поля, джонки в форме дракона, многоэтажные пагоды, дома, построенные на реке. Это придает особую прелесть плаванию по реке. Пред нами Китай с сотнями миллионов жителей. Вот он народ гигант, который не довольствуется отведенными ему границами и как полная чаша переливается через край. В Японии, Корее, Гонг-Конге, Аннаме, Тонкине, Камбодже, Сиаме, Манилле, Яве, Суматре, Бирме вы найдете многочисленные китайские колонии. Не довольствуясь этим, Китайцы стремятся за океан, в Америку и в Австралию. Завоевания Китайцы делают не мечом, а самыми мирными путями, и везде, где является желтолицый, он удерживает свою позицию. Потому пусть не удивляется читатель, что я так долго и много описываю китайскую жизнь. Жизнь 400 миллионов людей, сложившихся в государство, существовавшее несколько тысячелетий, перенесшее всякие невзгоды и выходившее победителем изо всяких затруднений — вещь, во всяком случае, достойная изучения. В течение этих тысячелетий жили и погибли Египет с его таинственною цивилизацией, деспотические монархии Востока, пал гордый Рим и классическая страна искусства. Все миновало. Остался один Китай со своими незыблемыми законами жизни. Этого мало, он наложил свою печать на все окружающее: Японцы, Корейцы, Аннамиты, Сиамцы, Бирманцы [853] приняли китайские письменные знаки, китайскую литературу и устроили свою жизнь на основании китайских образцов. Жизнь этих народов только бледные копии с китайского оригинала. Китайская цивилизация играла на Востоке ту же роль, какую сыграла в Европе латинская и греческая образованность. С Бирмы начинается влияние Китая и кончается в Японии, которая хотя и приняла европейскую цивилизацию, но в целом еще осталась верна китайским началам жизни и, вероятно, не скоро еще откажется от них.

Но я увлекся. Посмотрим лучше кругом. Пред нами живописный Вампоа с целым лесом мачт и парусов, а там дальше Кантон со своим полутора-миллионным населением. Сначала видишь только верхушки пагод и крепостные стены, окружающие город, потом целый ряд невзрачных построек. Выше всего и в самом центре города возвышается католический собор. Вознося свои главы к самому небу, он как бы вызывает на бои все язычество и торжествующий на Востоке буддизм. Я узнал потом, что собор еще не окончен, и что самая постройка его не по вкусу Китайцам. Они не могут переварить того, что собор выше пекинского дворца, и такая постройка считается большою дерзостью. Наш пароход прошел мимо целого полчища джонок, ловко обошел некоторые пароходы и встал недалеко от европейского квартала. Не успели мы отдать якорь, как джонки уже нагнали нас. За ними шли сампанги, управляемые женщинами, и смелые амазонки бросились на абордаж и взяли пароход приступом. Трудно вообразить себе беспорядок, царствовавший на пароходе; вся эта китайская толпа точно очнулась после летаргического сна и на все лады упражняла свои легкие и усиленными телодвижениями заявляла о своем существовании. К счастью, мне не нужно было искать сампанга, так как вскоре явился посланный от г. Детмеринга. Сампанг, в который я попал, отличался большою чистотой. В углу каюты, как это водится у Китайцев, стояли идолы, трубки, чашки для чая, курильница и кое-какая посуда. В сампанге были три женщины: одна старая корга, вероятно бабушка, другая помоложе, и затем совсем молодая Китаянка, красивая и рослая, с здоровым румянцем на щеках. Она очень ловко и грациозно управляла веслом.

Дом г. Детмеринга отличался комфортом и изяществом. В Кантоне нет гостиниц, и он очень любезно предложил [854] мне свое гостеприимство. До обеда он предложил мне пройтись по острову, на котором находится европейское поселение. Остров Шамин (песчаный остров по-китайски) прежде заливался водой и был необитаем, но в руках Европейцев, которые не пожалели денег на постройку набережной и на поднятие земли, он обратился в уютный и благоустроенный уголок. Он очень невелик, и в полчаса мы обошли его кругом. Колония маленькая, но везде чистота и порядок. Тенистые аллеи, сады и хорошенькие дачки напомнили мне Царское. Только одно неудобство — бесчисленное множество голубей, которые неумолкаемо воркуют.

Французское поселение еще не отстроилось и потому там меньше порядка, чем у Англичан. Китайцам запрещено без особого дозволения бывать в Шамине. Пройдя на французскую сторону, я заметил какие-то шалаши, не гармонировавшие с окружающею обстановкой. В этих шалашах живут китайские солдаты, навязанные Европейцам после последних беспорядков. Пройдя несколько шагов дальше, мы подошли к каналу, который отделяет остров Шамин от города. На самом деле канал весь запружен сампангами до такой степени, что можно пройти по каналу, яко по суху, переходя от одной лодки к другой. В Кантоне около 300.000 людей, не имеющих других жилищ, кроме сампанга. На этих пловучих убежищах несколько поколений. Итак, канал, который в сущности должен отделять Европейцев от слишком близкого соседства с Китайцами и служить для безопасности Европейцев, не достигает своей цели. Китайская чернь в каждую минуту может пройти по этому пловучему мосту и грабить Европейцев сколько душе угодно.

Последние беспорядки начались таким образом. Пароход, переполненный пассажирами, готовился к уходу, и билетов, за неимением места, не выдавали никому, но Китайцы, не слушаясь никаких увещаний, лезли и лезли все вперед. Капитан велел снять сходни, и ревизор толкнул при этом какого-то Китайца, который оступился, упал в воду и утонул. Пароход ушел в Гонг-Конг. Когда он вернулся, то на пристани его уже ожидала толпа. Заметив, что толпа имеет намерение напасть на пароход, капитан ушел обратно, не высадив пассажиров. Тогда разъяренная толпа кинулась на [855] склады общества, сожгла их и по пути стала грабить европейский квартал.

В европейском поселении есть, конечно, клуб с очень хорошею библиотекой. Всех Европейцев едва ли наберется 70 человек, — в полном смысле капля в китайском море.

Жизнь в европейском квартале не дешевая. При незнании языка, Европеец нуждается в посреднике. Без компрадора-Китайца Европеец шагу ступить не может. Компрадор нанимает ему прислугу, входит в сделку с поставщиками-Китайцами и ведет все дела хозяина. Все это он делает не даром и за это, кроме жалованья, получает хорошую коммиссию. Многие из этих компрадоров богатеют и самостоятельно пускаются в крупные аферы. Про одного шанхайского компрадора рассказывают следующий анекдот. Торговой фирме нужны были деньги. Поискали, и оказывается, что компрадор может дать эту сумму. После возвращения денег принципал прозывает компрадора к себе и держит ему такую речь: если ты собрал такую сумму денег, то, по всей вероятности, ты нажил ее незаконным путем, обманывая фирму, и потому сумма должна быть возвращена фирме. И потому выбирай одно из двух: или возьми деньги и убирайся на все четыре стороны, или возврати деньги и служи нам. Китаец подумал и сказал: мааски, т. е. согласился на условия хозяина. Хорошо, сказал хозяин, но я не сказал тебе еще всех условий: если ты хочешь остаться, то ты должен взять на свой счет содержание молодых людей (прикащиков) и на твой же счет — столовое вино. Долго думал Китаец и в конце концов согласился, Se non e vero...

Утром сел в носилки и отправился в Кантон. Жутко становится, когда в первый раз попадешь в эти узкие, двухаршинные улицы, кишмя-кишащие народом. Европеец редко заглядывает в Кантон; в течение дня я не видел ни одного Европейца, и сколько тысяч Китайцев, не очень дружелюбно поглядывающих на пришельца. Мой вожатый показал мне сначала лавку с шелковыми материями и вышивками, затем лавку с изделиями из камня и с разными китайскими редкостями. Надо вам сказать, что улицы здесь носят довольно оригинальные названия: «улица постоянной любви», «улица тысячи блаженств», «сотни внуков». Все улицы запираются на ночь и к каждой приставлен сторож. [856]

Желая, вероятно, познакомить меня с китайскими порядками, вожатый показал мне тюрьму, где я увидел преступников с цепями на ногах. У некоторых были деревянные станки на плечах. Не успел я сделать несколько шагов, как эта толпа накинулась на меня и с угрозой требовала денег. Я дал то, что мог, но вызвал этим только большую назойливость толпы. При этом вожатый объявил мне, что надо дать и мандаринам, то есть чиновникам при тюрьме. На это я не согласился, и толпа прижала меня к стене.

Я узнал, что правительство дает слишком мало или почти ничего на содержание заключенных, которые, при существующей в Китае круговой поруке, кормятся на счет своих родственников или своей общины. Родственники, может быть, и доставляют то, что нужно, но, при существующем в Китае взяточничестве, деньги тают по мере того, как они доходят до своего назначения, и заключенным приходится жить впроголодь.

Странное зрелище представляет, так называемый, Город Мертвых, состоящий из многих улиц с маленькими одноэтажными домами. В каждом домике гробы и божница с алтарем, на котором горят свечи, курится ладон. Из бумаги сделаны изображения людей: это прислуга, которая должна служить умершему. Мертвых кладут в эти домики до предания их земле или пока бонзы не определят счастливого места, в котором можно похоронить покойника. Таких домиков 194. В городе на тысячу покойников два или три сторожа. Плата за помещение полагается в три доллара за один месяц.

Побывав в мебельном магазине и в лавке, в которой прелестные филигранные изделия из серебра, мы отправились в храм пятьсот Гениев, или учеников Будды. В этом храме пятьсот позолоченных статуй.

Между китайскими святыми почему-то попал Марко Поло. Некоторые статуи сделаны очень хорошо, а другие смахивают на каррикатуру. У одного рука длиннее ноги и т. д. Есть и статуя трех будд, потом модель мраморного храма, подарок богдыхана. Храм этот, как и все китайские храмы, не отличается чистотой и очень запущен.

В храме Пяти сот Гениев очень высокая башня и колокол в 10.000 фунтов, знаменитый тем, что звон его предвещает несчастье. В 1857 году, во время бомбардировки города Французами, осколок гранаты попал в колокол и он зазвонил. [857]

Недалеко от Ямына командующего войсками находится Цветочная пагода с восьмиугольною башней 170 ф. Построен этот храм 400 лет до Р. Х. Китайская архитектура не отличается разнообразием и богатством замысла. Центральное здание с крышей, в которой концы приподняты кверху, в сущности напоминает палатку, поддерживаемую пиками. Этот тинг, как воспоминание еще кочевой жизни, служит прототипом всех построек. В этих границах допускаются, конечно, изменения. Иногда над храмом крыша в два или три яруса, что очень эффектно. Не изменяя главных линий, Китайцы обращают большое внимание на детали и на отделку. При храмах всегда находится много маленьких зданий; храмы отделываются очень роскошно, позолоты и резной работы. очень много; к храму ведут бесконечные лестницы, устраиваются террасы с фонтанами и цветами, но все это с течением времени, без ремонта, постепенно приходит в упадок и производит грустное впечатление. Я забыл сказать, что при храмах обыкновенно имеется пяти или девятиэтажная башня, по типу похожая на Нанкинскую фарфоровую башню.

Мы совершили очень интересную прогулку по городской стене, которая очень широка (от двух до трех сажен) и с пятиэтажной башни любовались городом. Построена эта башня 366 лет до Р. Х. Во время войны Китайцев с союзниками в башне квартировал французский отряд.

На улице «любви и благих пожеланий» находится храм, в котором изображены все муки ада: тут и четвертуют, сажают на кол, варят в горячей смоле и т. д.

* * *

Сегодня опять такая же утомительная прогулка по городу. На этот раз мы посетили экзаменационную залу, в которой происходят испытания на ученую степень. Сначала я даже не понял, что длинный сарай, состоящий из бесчисленного количества маленьких клетушек в роде стойла, имеет такое назначение. Стойла, или клетушки, очень маленькие (3 1/2-5 1/2 ф.). В стене есть место, куда можно положить деревянную постель; тут же отхожее место. В этом крохотном помещении кандидат должен пробыть трое суток, и для большей верности помещение запирается на ключ. Таких помещений 11.616. На десять кандидатов полагается повар и слуга, которые не должны [858] разговаривать с заключенными. Выдержавшие экзамен (их бывает обыкновенно не больше двухсот) запираются еще на три дня и должны написать сочинение на пять тем. После этого испытание еще на три дня. Кандидатов кормит казна и выдает на каждого: свинины на шесть долларов, ветчины на такую же сумму, рыбы на десять долларов, большое количество риса, яйца и пикули. Получивший ученую степень имеет право носить мундир, присвоенный его званию, золотой шарик на шапочке и приглашается на обед к губернатору. При всех строгостях деньги оказываются всемогущими, и дело не обходится без подкупа.

Из экзаменационной залы переход на место казни покажется, может быть, слишком резким, но виноват в этом мой чичероне. Трущобы, через которые мне пришлось проехать, отличались каким-то особенным зловонием. На самом месте казни выставка гончарных изделий. К нам подбежал какой-то услужливый Китаец и из кучи мусора вытащил голову казненного. Я отвернулся с отвращением и велел носильщикам нести меня дальше. Пока меня несли на фабрику, где шлифуют любимый Китайцами нефрит, я наблюдал за разными уличными сценами. В одном месте собралась толпа и слушала рассказчика, в другом пожилой Китаец с клеткой в руке любовался птицей и наслаждался ее пением. Еще немного дальше — картины, напоминающие Мурильйо: грязные нищие, ищущие друг у друга паразитов. Там Китаец занимается массажем. Затем идут лавки с сапожным товаром. Так и зарябило в глазах от маленьких женских башмачков и туфлей с острыми концами. Еще несколько шагов, и там Китаец с важным видом смотрит в пространство, пока его бреют и утюжат ему косу. Рядом с этим лавка, в которой женщины разбирают целый ворох волос и сортируют их самым тщательным образом. Говорят, что эти волосы идут на дамские шиньоны в Европе. В одном маленьком ресторанчике целая коллекция крыс, висящих на веревочке, и сам ресторатор очень усердно чистит черную собаку. Кошачье мясо считается дорогим, и его нельзя всегда достать. Неприятный запах тухлой рыбы заставляет меня торопить носильщиков, но это не всегда возможно. Особенно трудно разминоваться со встречными носилками. Иногда вам попадаются навстречу носилки со спущенными шторами. Это [859] большею частью Китаянки из большого света. Только жена губернатора проносится в открытых носилках.

Меня кружили по улицам города и принесли к высокой башне в несколько этажей. Это оказалась китайская касса ссуд. Если вы живете долго в одном городе, то в этих кассах можно купить по случаю очень хорошие вещи. Касса платит правительству известный налог и взимает 30%. Башня выстроена очень основательно и снабжена средствами защиты на случай внезапного нападения. Не далеко оттуда мы зашли на фабрику, где красят материи в голубой цвет. Для окраски требуются индиго, местное вино, вода и клей. Материю погружают в краску четырнадцать раз. Чтобы намочить материю, работник набирает полный рот воды и потом изображает из себя фонтан. В табачной лавке все тоже делается ручною работой или, вернее сказать, табак прессуют ногами. Прежде табак намазывают маслом и посыпают красным порошком. Прессованный в виде лепешек табак разрезают на маленькие пакеты и потом сушат в печке.

Когда меня несли по одной улице, то я заинтересовался длинным сараем, пред которым была большая толпа. Я думал, что это театр, но мой чичероне ответил: «Chinese pigeon» (Китайские дела.) и велел носильщикам продолжать путь. Но я воспротивился этому и велел им остановиться. Оказалось, что в этом сарае идет азартная игра. Как вы думаете — на что? На сверчков, которые сражаются друг с другом. В середине большой стол, за которым сидят судьи, которые пробуют доллары, считают деньги, записывают ставки. У играющих глиняная посудина, покрытая тряпкой. Они подходят к столу, приподнимают тряпку и берут сверчка и ставят его в глиняный таз. То же делает и противная партия. Сверчки сначала бегают кругом и потом с ожесточением бросаются друг на друга. Если один убежит три раза от противника, то считается побежденным. Победителя уносят домой и берегут. Живут они не больше ста дней, и когда кончат жизнь, то им делают гроб и хоронят на горе. Не правда ли, это интересно! Но под конец у меня зарябило в глазах от множества лиц, встречаемых на пути, от золотых вывесок, от вызывающих омерзение съестных припасов, от [860] оригинальных пагод, от вонючих фабрик, в которых выделывается парча, от роскошных выставок мебели, от аляповато украшенных ресторанов, от безобразных нищих с слоновою болезнью, от прокаженных, от красивых мандаринских носилок, зонтиков и скороходов. Прибавьте к этому разные запахи или букет из тухлой рыбы, гнилых яиц, чеснока, экскрементов, которые проносятся в ведрах около самого носа, и вы получите некоторое понятие о том, как пахнут китайские города. В ушах звенят крики носильщиков, скороходов, бегущих впереди мандаринских носилок, продавцов живности, театральных вестовщиков и отдаленный гул миллионной толпы. К этому примешивались звуки там-тама, барабанов из какого-то ресторана. Когда пошел дождь, то сутолока увеличилась еще больше; громадные зонтики положительно загораживали дорогу. В иных местах собиралась такая толпа, такое обилие тачек, носилок, что приходилось терпеливо ждать очереди. Мне стоило закрыть глаза и предо мною точно в кошмаре мелькали головы без конца, лица молодые, старые, красивые, безобразные, смеющиеся и с какими-то особенными гримасами. С меня было довольно, и я вздохнул с облегчением, когда увидал зеленые, пустынные аллеи, лужайки и красивые домики Шамина. На другой день я уехал в Гонг-Конг.

* * *

Кто это сказал, что путешествие по Янтсе-киангу (Ян-цзы-цзяну) не интересно. Там нечего смотреть, сказали мне мои шанхайские знакомые, когда я после четырех с половиной лет опять попал в Китай. Если хотите что-нибудь видеть, то поезжайте до Ичана. Кстати увидите места недавних беспорядков, развалины духовных миссий.

Голубая река, как ее называли миссионеры прошлого столетия, совсем не голубая, а кофейного цвета. К ней скорее идет китайское название Великой реки. Около двух сот миллионов жителей сгруппировано в бассейне этой реки. У самого устья местность ровная, низменная, но уже от Киянг-Ина начинаются холмы, и чем дальше идет пароход, тем красивее и живописнее берега Великой реки. Над городом Чин-Киянгом громоздится высокая скала причудливой формы, облепленная со всех сторон постройками и имеющая на [861] самом верху высокую пагоду. Кругом города красивые холмы и рисовые поля.

Здесь два года тому назад произошли беспорядки. Один из полицейских ударил Китайца и убил его наповал. В один миг собралась большая толпа, которая в отместку набросилась на английское и американское консульства и начала их грабить. Удивительно, что американский консул с женой и ребенком вышли из задней калитки и прошли нетронутые толпой. В городе небольшая европейская колония, которая живет под защитой канонерки. В китайском городе 135 тысяч жителей. Положение города очень выгодное между рекой Янтсе-Киангом и Великим Каналом. Торговые обороты города довольно значительны, ввоз иностранных товаров больше десяти миллионов долларов.

На пароходе происходил очень оживленный разговор о злобе дня, то есть о недавних беспорядках.

Наш капитан, старый моряк, плававший в этих местах больше тридцати лет, видавший восстание тайпингов, очень скептически относился к этим страхам.

— Беспорядки, говорил он, — что за вздор. Точно их не бывает в Европе. Там они во всяком случае серьезнее, чем в Китае. Что там не говори, а я чувствую себя вполне безопасным среди Китайцев. Никто не тронет меня. Вы говорите об убийствах. Убили двух человек, и сколько шуму! Одного убили потому, что он очень уже любил палочную расправу и кормил палочными ударами слишком щедро. А другой миссионер подвернулся в недобрый час, когда страсти толпы были уже возбуждены. Китайская чернь, как и всякая чернь, — а то Китайцы самый спокойный народ в мире.

Американский миссионер в Нанкине заявил при этом, что народ в Нанкине очень расположен к Европейцам и что агитация идет не снизу, а сверху.

— Конечно, подтвердил один Француз, — мне еще недавно говорили иезуиты, что агитирует интеллигенция или партия китайских ученых, которые хотят избавиться от Европейцев. Главный агитатор в Ичане занимает оффициальное положение. До беспорядков он ездил в Тяньцзин за инструкциями, потом вернулся и принялся за дело. Пред этим он молился и совершил жертвоприношения. Кто знает, может быть Лихун-чжан интригует против своего собрата. Ведь каждый [862] вице-король пользуется в своей области большою самостоятельностью, содержит собственное войско, свой флот и обязан только выдавать известную сумму центральному правительству. Может быть, хитрый старик, имеющий хорошо обученную армию, хочет поставить манчжурскую династию в затруднительное положение и явиться вершителем судеб Китая.

— Несомненно одно, прервал его американский миссионер, — что весь Китай покрыт сетью тайных обществ, и что эти тайные общества Коола-хой враждебно относятся к правительству и к Европейцам. Впрочем, в китайских делах трудно что-нибудь разобрать. Может быть, вся эта агитация, направленная якобы против Европейцев, имеет целью насолить правительству, вызвать войну и свергнуть династию. Японцы уже показали такой пример. Поборники Микадо на своем знамени написали «изгнание иностранцев», и чем же ознаменовалась победа Микадо над противником? Трактатами с теми же ненавистными Европейцами. Грустно то, что мы, Европейцы, живущие среди Китайцев, не знаем, что у них творится и что подготовляется в тиши. Все эти беспорядки являются сюрпризом. Мы знаем, что автор брошюры против иностранцев какой-то Даотай, что брошюра разошлась в Китае в 800.000 экземплярах и продается за 5 чоха. Что мы можем сделать против нелепых обвинений? В брошюре обвиняют нас, миссионеров, в том, что мы выкалываем глаза детей и делаем из этого лекарство и употребляем это средство для фотографии. Вся брошюра пропитана такою злобой против козлов (Европейцев) и советует убивать их.

— Да, сколько лет вы работаете в этой стране, закончил с саркастическою улыбкой капитан, — а без канонерки обойтись не можете. Вы спите спокойно только под защитой пушек.

Оставим первоклассных пассажиров и посмотрим, что делается на пароходе Юен-Во. Главный источник дохода, кроме груза, китайские пассажиры. Все битком набито Китайцами. Между ними попадаются Манчжуры с татарским типом лица и с длинными усами, жители Фокиена в черных тюрбанах и Кантонцы, отличающиеся красивыми чертами лица и высоким ростом. Мне всегда казалось странным, когда Европейцы говорили о том, что все Китайцы на одно лицо. Все, правда, носят косу и бреют голову и лицо. Но этим сходство и кончается. Отбит только пройтись по китайскому городу или [863] проехаться на пароходе, чтоб убедиться в том, какое здесь разнообразие типов. Есть тут интересные и типические представители желтой расы, есть лица со сплюснутым носом и скошенными глазами, но есть и лица арийской породы, — правильные черты, орлиный нос и высокий рост. Блондинов, правда, в этой толпе не встретишь, даже в виде исключения. Если и попадется ребенок со светлыми волосами, то это, конечно, европейский ребенок от матери Китаянки.

В числе пассажиров есть поселяне, прибывшие с верховьев реки; они сплавляют плоты и, прибыв к месту назначения, разбивают их и после продажи возвращаются на пароходе.

Любимым развлечением этих детей природы является машина, которую они рассматривают с большим вниманием.

В У-ху мы пришли поздно вечером. При лунном свете можно было разглядеть развалины католического собора, разрушенного месяца два тому назад китайскою чернью. Китайское правительство уже выдало вознаграждение во 110 тысяч тэлей, и миссионеры опять начали постройку. В настоящее время в У-ху стоит канонерка. Из У-ху вывозится рис, строевой лес, каменный уголь и привозится туда галантерейный товар. Город соединяется каналами с прилегающею местностью, в которой имеются чайные плантации и выделывают шелк. У-ху славится ножами и бумагой.

Во ста милях от У-ху находится город Нган-кин (Анкин) — один из лучших городов Великой Реки. Город окружен высокими стенами и башнями. Когда пароход остановился, то из крепости послышались сигналы и рожки, и китайское войско со знаменами продефилировало по берегу реки. При суждении о китайском войске, надо забыть европейские образцы и перенестись в Средние Века. Наряды яркие, большие знамена, обилие флагов, торчащих из-за спины некоторых солдат, щиты, конница в пестрых уборах — все это смахивает немножко на маскарад и вызывает невольную улыбку, но в целом китайское войско представляет внушительное зрелище. Шествие растянулось больше чем на версту. Разноцветные мундиры и разноцветные знамена и флаги, которые развевались на воздухе, казались мне очень эффектными и живописными. Что касается крепости и цитадели, то они, вероятно, с точки зрения науки не выдерживают критики. Башни очень напоминают японские постройки в этом роде, что и неудивительно, так [864] как Японцы только копировали во всем китайскую культуру. Нган-кин был последним оплотом инсургентов во время тайпингского восстания, которое можно считать реакцией китаизма против манчжурского господства. Тайпингы, как известно, не носили косы, навязанной Китайцам торжествующими Манчжурами. Во главе движения стоял человек, которому не чужды были христианские идеи. Не поддержи тогда европейская дипломатия пекинское правительство, судьбы Китая были бы другие.

Мать великого Лихун-чжана жила в Нган-кине, и маститый Китаец приезжал сюда для ее похорон.

Было уже десять часов вечера, когда мы подошли к Кюкяну (Кю-кянгу). Мне говорили, что тут есть высокая гора, на склоне которой расположены дачи Хань-коуских тузов. Когда жара в Хань-коу становится нестерпимою, тогда Ханкоуцы приезжают на свои дачи, чтобы подышать свежим воздухом. Кю-кянг замечателен своими изделиями из серебра, слоновой кости и своим фарфором. В Кю-кянге есть фабрики кирпичного чая, принадлежащие Русским, — главные хозяева в Хань-коу.

Крики носильщиков, с какими-то особенными взвизгиваниями, мешали слушать музыку, которая была где-то недалеко. Агент пароходного общества прибежал во фраке и в белом галстуке к капитану и впопыхах переговорил с ним о делах. Видно было, что он торопится на лансье. Забыты, значит, все страхи, и Европейцы отплясывают на вулкане. Две канонерки, впрочем, достаточная гарантия спокойствия Европейцев.

Чем дальше идем по реке, тем красивее она становится. Из широкого, точно море, пространства она вдруг суживается, и высокие скалы обступают ее со всех сторон. А там дальше холмы конической формы, остроконечные скалы, яркая зелень и рисовые поля. Вдруг, из средины реки выростает скала, похожая на Папенберг в Нагасаки. На скале лепится белое здание женского монастыря.

По реке много деревень. Постройка домов самая разнообразная. У богатых кирпичные дома в два этажа, у бедняков бамбуковые плетенки, обмазанные глиной. Ночью берега кажутся необитаемыми, огней не видно. Китайцы рано ложатся спать и мало тратят на освещение. Днем по реке беспрерывное движение. Громадные джонки, похожие на плавучие дома, тянутся [865] бечевой вверх по реке. Плоты с дюжиной избушек и людьми спускаются по течению один за другим. Берег тоже оживлен постоянным мельканием людей. Тут, около шалашей, рабочие срезают тростник, там несут тяжести. В другом месте Китаец едет на ослике, там дальше какого-нибудь важного Китайца несут в носилках и за ним тянется громадная свита, между которой есть и вооруженные люди. Иногда пейзаж оживляется присутствием бесчисленного множества птиц, которые на реке заняли все видимое глазу пространство, а иногда они тучами проносятся над головой и садятся в рисовое поле.

В Хань-коу мы пришли в пять часов вечера. Город расположен на месте слияния реки Хань и Янтсе-кианга и в прежнее время был только предместьем города Ханьян-фу. Как раз напротив, на южной стороне Великой Реки, находится большой город Вучан, главный город провинции. Население в Хань-коу определяют в 895 тысяч. Эти три города до разорения их инсургентами были одним из самых населенных пунктов Китая. Торговля в Хань-коу доходит до сотни миллионов долларов. Главный предмет торговли, чай, который уже в ящиках привозится из чайных округов. Самое кипучее время в Хань-коу летом, когда парохода приходят за новыми чаями. Тогда в конторах идет тепленная работа. Tea taster’ы (пробователи чая) ведут аскетический образ жизни, не берут в рот хмельного и наживают, как говорят опытные люди, нервные болезни. В Хань-коу несколько больших фабрик кирпичного чая; и это дело в руках Русских. Ханькоу, кроме того, славится своими бархатными изделиями.

Город расположен на ровном, низменном месте, в прежнее время затопляемом водой при разливе реки. Европейская часть города может похвастаться хорошею набережной, засаженною деревьями и стоившею больших денег, красивыми домами, между которыми некоторые принадлежат Русским. Русский элемент здесь играет видную роль, и очень приятно видеть соотечественников, которые остались верны своим национальным привычкам. Встречая своего с русским радушием и гостеприимством, они приняли некоторые хорошие стороны английской жизни. Клуб здесь английский, но в нем много русских газет и журналов. Русские участвуют в разных играх, играют в теннис, в гольф; на скачках лучшие [866] лошади принадлежат Русским. Живут Русские на комфортабельную, барскую ногу и поддерживают дружеские отношения с другими Европейцами. Теперь затишье, и гордость Ханькоуцев «банда», или набережная (от английского слова bund), совсем пуста, и только изредка тишина нарушается пышным шествием китайского Даотая, который посещает какого-нибудь консула. Скороходы кричат во все горло, за ними бежит остальная свита, и это пестрое зрелище приятно прерывает монотонное течение жизни.

На пароходе, который должен был доставить меня до Ичана, все было переполнено. Даже в первом классе был какой-то мандарин с несколькими женами и с сынишкой, который все время возился с собаками. Утром вся челядь мандарина вереницей стояла на палубе и ожидала пробуждения господина и потом проходила на поклон (кау-тау). Пароход принадлежал китайской компании «China Merchant Company», и китайская публика смотрит на него как на свой собственный. С одной стороны это хорошо, вы по крайней мере гарантированы, что вас не сожгут, как это было с некоторыми пароходами, принадлежащими английской компании. Но с другой стороны, Китайцы стараются ввести на пароходе свои китайские порядки. Капитан рассказывал мне, что мандарины приезжают на пароход с большим багажом и с многочисленною свитой и не хотят платить то, что следует. Если капитан воспротивится этому, то ему же достанется от совета или правления, которое сделает ему еще выговор за то, что он делает разные затруднения.

Китайцы, а в особенности мандарины, не дорожат временем и из-за дождя готовы отложить свой отъезд на неопределенное время. Китайцы вообще боятся дождя; причиной этого отчасти и непрактичная обувь на бумажной подошве, которая сейчас намокнет. Но и вообще Китайцы очень не любят воду и очень грязны. Исключение составляют приморские жители и Китайцы в жарком климате. Те постоянно обливаются водой. Остальные же Китайцы страх как боятся воды, и тысячную толпу Китайцев можно усмирить пожарными трубами.

Но и кроме дождя у мандарина всегда найдется причина отложить свой отъезд. Хорошо еще, что капитаны — Англичане, которые мало обращают на это внимание и выходят в определенное время; но такой образ действии вызывает нарекания [867] Китайцев, которые удивляются, что Европеец может командовать на китайском пароходе.

Вот уже два дня, как берега низменные и представляют мало интереса. Постоянные остановки по случаю мелководья. Капитан на катере отправляется отыскивать фарватер, который часто меняется капризною рекой. Идем часто очень тихо. «10, 9, 8!» кричит Китаец, и при последнем окрике мы все чувствуем, что пароход тронул дно. Опять «10 и 8!», и всякий раз неприятно станет на душе. Перспектива застрять на неопределенное время на реке не представляет ничего приятного. Есть пароходы, которые по месяцам сидели на мели. Сердце окрыляется надеждой, когда Китаец крякнет вдруг «no bottom», — нет дна.

В город Шази (по-китайски песчаная ярмарка или песчаная отмель) наш мандарин должен был прибыть на свой пост. Над пароходом взвился громадный флаг, который должен был известить население о том, что едет новый хозяин города. На каменной, высокой набережной уже ждала несметная толпа народа. Голубой цвет преобладал в толпе. Самый город окружен башнями и высокими зубчатыми стенами. От прежних времен осталась монументальная набережная, но так как Китайцы ничего не ремонтируют, то эта набережная была в ужасном виде. Какие-то шалаши сузили ее до того, что трудно было пройти в носилках. С этой же набережной бросалось все, что попало, так что между рекой и набережной образовались горы навозной земли. Лестницы, ведущие с реки в город, были загрязнены и загажены донельзя и обратились в какую-то клоаку.

В настоящее время город принарядился для встречи важного сановника. Повсюду видны были флат и знамена, на площади была сделана арка из какой-то цветной материи. Как только мы подошли к городу, с китайской канонерки раздался салют, за этим последовал салют с крепости и петарды. У берега стояли разукрашенные разноцветными флагами джонки. Самая тяжелая и громоздкая, с гребцами в красных безрукавках, медленно пошла к нам навстречу. За нею тронулась другая, но там преобладал зеленый цвет, потом третья, и все они встали вдоль парохода. Криков, беспорядка было много, но все-таки было весело смотреть на эти громадные красные флат, которые окрашивали даже воду в красный цвет, на эту [868] разряженную толпу и на всю эту пышную встречу. Наш Китаец тоже нарядился в богатый манчжурский костюм и появился в кают-компанию с конским хвостом на голове. Начались бесконечные церемонии и поклоны со стороны властей, прибывших для приветствия на пароход. Наконец он перешел в поместительную джонку, в которой имеется салон, спальни, кухня и помещение для прислуг. Мы видели, как джонка мандарина подошла к пристани, но проглядели все глаза, чтобы видеть самую высадку. Густая толпа на берегу ждала того же; слышны были звуки там-тама, выстрелы, а китайский генерал все еще сидел в своем поместительном ковчеге. Потом нам объяснили, что высадки в этот день и не будет. По китайскому этикету мандарин всю ночь проведет в джонке и только на следующий день смилостивится и вступить в отправление своих обязанностей. Между прочим, нам сказали, что этот пост не из приятных: жители будто бы отличаются беспокойным характером и между ними часто бывают смуты.

Пароход уже собирался уходить, как вдруг оказалось, что китайский генерал забыл на нем свой флаг. Еще позднее, — и это совсем в китайском духе, — прислали гонцов за зелеными носилками, о которых тоже забыли при отъезде.

После выезда китайского мандарина приступили... чуть не сказал, к дезинфекции кают. Трудно вообразить себе грязь, оставленную Китайцами. Тюфяки все загажены плевками, шелухой, корками и всякою гадостью. Каюты надо проветривать, чтоб избавиться от запаха опиума, которым пропитывается все окружающее. Да и вещи, одеяла, принадлежащие Китайцам, не могут похвалиться чистотой. Китаец носит свою одежду до износа и никогда ее не чистит и не моет.

* * *

Местоположение Ичана очень живописное. Особенно красив противоположный берег. Вдали возвышаются горы, очень метко названные пирамидами. Европейское поселение, — теперь только одна груда развалин. Дома были очень основательно построены из громадных кирпичей, втрое больше установленных в России, или из аршинных камней, так что разрушить их стоило труда. В середине домов — черепки посуды, стекла, мрамор; колодцы все набиты падалью, растения все вырваны с корнем. Никак не поверишь, что это сделали люди, которых [869] теперь встречаешь на улице и не выказывающие особенной неприязни к иностранцу. Правда, теперь на рейде одна английская канонерка и одна таможенная с английским персоналом. Европейских дам и детей в Ичане нет, из мужского персонала два, три миссионера, английский консул и один французский граф, коммиссар таможенный вместе со своими помощниками. Вы, вероятно, знаете, что таможня организована на европейский образец, и что во главе этого учреждения находится знаменитый сэр-Роберт Гарт. Весь персонал таможни европейский. Среди служащих есть представители всех национальностей, есть и Русские, но большинство, конечно, Англичане, и они же занимают высшие должности. Содержание очень хорошее, в высших должностях громадное, а глава учреждения имеет в своем бесконтрольном распоряжении сотни тысяч долларов и живет с царскою роскошью. Служащие, кроме жалованья, если я не ошибаюсь, получают известный процент с доходов, щедрые награды и могут пажить хороший капитал, если останутся долго на службе. Знание китайского языка обязательно для служащих. Сэр-Роберту Гарту предлагали несколько раз быть английским посланником в Пекине, но он не хотел оставить свой пост, дающий ему в руки главный доход пекинского правительства. Как это ни странно, но пекинское правительство очень дорожит своею таможней, организованною Европейцами, и по горькому опыту знает, что стоит передать это дело Китайцам, и все, получаемые теперь, миллионы растают, как вешний снег, или, вернее сказать, прилипнут к рукам распорядителей. Европейца можно, правда, купить; голодных ртов в Европе много, но Европеец-наемник, если хорошо оплачен, будет служить верой и правдой пекинскому правительству, и этим нельзя не дорожить правительству, которое страдает хроническим безденежьем и которое должно довольствоваться жалкими крохами, доставляемыми ему от провинциальных властей.

Но вернемся к развалинам европейского поселения и послушаем, что говорят очевидцы этих беспорядков. 2 сентября 1891 года, по словам очевидцев, громадная толпа Китайцев собралась около католической миссии и хотела расправиться с сестрами, которые будто бы выкалывают глаза детях для приготовления лекарства. Коммиссар, узнавший об этом сборище, сейчас послал за мандарином, который и явился [870] вместе со своею свитой на место происшествия. Осмотрев детей, которых приютили миссионеры, мандарин показал детей китайской толпе, говоря ей: «вы видите, что это басня, дети все зрячие и потому расходитесь». Толпа действительно послушалась и разошлась по домам. Коммиссар отправился к себе завтракать, а мандарина патер угостил вином, после чего мандарин возвратился домой.

Немного времени спустя патеру Брауну и сестрам сообщают, что громадная толпа собралась около дома протестантского миссионера. Из окна миссии было видно, что толпа поджигает дом со всех концов. Не прошло и четверти часа, как эта толпа ринулась к католической миссии и в одно мгновение разбила ворота и ворвалась в здание миссии. Патер Браун, сестры и дети искали спасения в церкви, но и тяжелые двери не выдержали напора толпы, и миссионеру с сестрами пришлось идти в ризницу. Вооруженная железными полосами, бамбуками и камнями толпа напирала на безоружных. «Убейте их», слышался голос из толпы, подхваченный другими голосами, и положение этих миссионеров было очень критическое. Некоторые сестры были ранены, у патера Брауна была рана на голове и вся его сутана была в крови. Еще одна минута, и все было бы копчено, но в это время явился мандарин со своею свитой и оруженосцами. Мандарин грудью защитил их, и только благодаря ему, они вышли из церкви и спустились к реке. У берега, к счастью, ждала их барка. Толпа, следовавшая за ними по пятам и бросавшая в них камни, хотела помешать их спасению, но на пароходе, стоявшем на рейде, увядали их опасное положение и с парохода была послана шлюпка с вооруженными людьми. Вскоре затем запылала католическая миссия и другие дома Европейцев. Толпа вздумала было заглянуть в таможню, но там ее ожидали десять Европейцев с заряженными винчестерами, и тысячная толпа благоразумно отступила. В английском консульстве шла постройка нового дома и потому английский консул жил в другом доме, не очень далеко от английского консульства, и над его временным помещением развевался английский флаг. Что же вы думаете: английское консульство разграбили дотла, а к самому консулу и не заглянули. Толпа или вожаки ее, вероятно, поняли, что оскорбление флага влечет за собой большие компликации и благоразумно воздержались. [871]

* * *

20 ноября. Благодаря любезности капитана, который велел снарядить паровой катер, украшенный больших китайским флагом, мы отправились к первым порогам. Течение во многих местах очень быстрое и в некоторых местах есть водовороты, так что наш тяжелый катер поднимало, как щепку. На пути много тяжелых джонок, которые тащут бечевой. Вереницей идут эти люди и с трудом пробираются по кручам гор, и по всей реке раздается один только стоп. Что ни шаг, то красивый ландшафт. Иногда отвесные скалы, точно стена, загораживают путь. Иногда над головой вдруг выростают грозные очертании феодального замка с бойницами, башнями, и все это перевито густою сеткой вьющихся растений. Наша компания, состоящая из нескольких приятелей капитана, приходит в восторг от красивых пейзажей, восхищается гротами из сталактитов, роскошною растительностью, среди которой блеснет светлая струя водопада. Мы останавливаемся по временам, чтобы собрать папоротники, красивый мох или камни.

Вот показывается довольно большая деревушка (Пинг-Чинг-Па), состоящая из жалких домов, но окруженных целою рощей апельсинных деревьев. Все население высыпает на берег, чтобы посмотреть на паровой катер. Это — таможенная станция, и тут живет с женой-Китаянкой таможенный чиновник. В поместительной джонке он устроил свой рабочий кабинет и спальню. Его жена довольно миловидное и кроткое существо. Наша шумная толпа врывается в это тихое пристанище и вносит туда некоторое оживление. Хозяин суетится, чтоб угостить получше неожиданных гостей, расспрашивает о новостях и видимо рад нашему приезду. Капитан, побалагурив немного с хозяйкой, торопит к отъезду, и мы идем дальше.

По дороге капитан и его друзья осуждают своего знакомого за то, что он вздумал соединиться законным браком с Китаянкой.

Миновав красивую скалу, носящую название «Иглы Неба», мы добрались до Нан-То, где местность уже не так хороша. В Нан-То очень красивая речка вливается в Янтсе-кианг. На высоких и обрывистых берегах речки расположилась рыбачья деревня. Мы вышли на берег погулять и посмотреть, как живут сельские жители, заглянули в лачуги, в которых [872] люди и свиньи живут в дружном согласии и в тесном соседстве. Грязь в домах невообразимая. В деревне есть и лавки, трактиры, помещения, где чистят рис, красят материи и мельницы. Деревьев кругом много, большие пампельмусы, желтые и сочные, выделяются среди зелени; пальм не видно, хотя в садах в Ичане имеются несколько экземпляров.

Население деревушки отнеслось к нам очень спокойно и равнодушно, только детвора следовала за нами по пятам и передразнивала капитана и его приятелей, которые, после усиленного повторения виски и соды вместе с портером, были в очень хорошем расположении духа.

Здесь практикуется очень оригинальный способ рыбной ловли. С берега висят над водой бамбучины в виде удочек и к концу бамбучины на железной цепи прикреплена выдра. Железная цепь придерживает ремень, который охватывает грудь и плечи выдры, которая должна, когда закинули сеть, выгнать рыбу из расщелин скал или из илистого грунта, в которой скрывается рыба, и загнать ее в сеть. Когда это сделано, то невод вместе с рыбой и выдрой вытаскивается на берег. Выдру освобождают из плена, награждают добычей и начинают сызнова.

На следующее утро мы в лодке поехали в Сан-Ю-Тан (2.700 ф.), на склоне которого находится очень большой грот. Подъем очень трудный и с террасы у входа в грот очень живописный вид. В самом гроте кумирня.

Вечером прогулка по стенам города. Это удобно во многих отношениях; можно с высоты птичьего полета наблюдать за жизнью китайского города и вместе с тем избежать толкотни и неприятного хождения по липким и скользким от грязи улицам. От грязи, конечно, не уйдешь. В башнях такое собрание нечистот, что просто удивительно. Оказывается, что башни служат приютом для людей, не имеющих пристанища.

В окрестностях Ичана (34 тысячи жителей) произрастает мак, из которого добывают опиум и выделывается растительное масло. Из Ичана вывозятся: леопардовые шкуры, воск, китайские лекарства, опиум, ревень, речная капуста, шелк-сырец и мускус, который ценится так дорого, что микроскопическая порция стоит 400-500 лан или тэлей (лан равен пяти шиллингам) и хранится в железном ящике у капитана. [873] В Ичан привозят шертинги, ластик (из Индии), бумажные и шелковые материи, бакалею и т. д. Торговые обороты Ичана, миллионов долларов.

В воскресенье мы отправились в обратный путь. Накануне явился опять мандарин, на этот раз судья и rara avis, человек, как гласит молва, не берущий взяток. Мандарин, конечно, не без греха. Надо же содержать большое семейство, состоящее из взрослых, женатых сыновей, их жен, детей и многочисленную челядь, которая носила голубую с красным ливрею и имела на спине большие китайские знаки. Мандарин прибыл с верховьев реки, с Чун-кинга, на нескольких джонках, разукрашенных флагами. Багаж был у него изрядный (245 мест). Мандарин не дичился и захотел познакомиться с европейским столом. Китаец-дворецкий с видом превосходства показал ему хлеб, масло, сыр, научил его, как надо есть с вилкой и ножом. Европейская кухня так понравилась мандарину, что он на следующий день пришел к обеду и поел всего с большим аппетитом и закончил рисом, которым заканчивается китайский обед. Нас всех очень забавлял семилетний сынок мандарина, который казался дряхлым стариком. Вскоре маленький Китаец сделался всеобщим любимцем, и конфеты или апельсины давались ему щедрою рукой. Приветливый и ласковый, он совсем не дичился и притащил мне свою книжку, потом стал показывать, что он знает китайские знаки и даже написал мне на память то, что он знает. Я дал ему свою карточку с китайскими знаками, и он был очень польщен этим и не хотел выпустить из рук карточку тогда, когда домашние хотели с ней ближе познакомиться.

Вечером мы встали на мель и простояли целые сутки. Мандарин, при виде безуспешных стараний капитана, пошел и очень торжественно, при всей публике, совершил моление и бросил в реку горсточку рису.

(Окончание следует.)

Г. де-Воллан

Текст воспроизведен по изданию: По белу свету. Путевые заметки // Русское обозрение, № 10. 1892