-

ДЕ-ВОЛЛАН Г.

ПО БЕЛУ СВЕТУ

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ.

(См. Русск. Обозр. Ноябрь 1891 г.)

Индия исчезла из виду, по стоит только закрыть глаза и снова, точно волшебный сон, воскресают дивные картины, роскошные сады, где фонтаны брызжут жемчужною струей, мраморные дворцы и минареты, висячие веранды, резные, точно кружева, решетки, украшения из разноцветного мрамора и драгоценных камней, купола чудной формы, волшебные замки в обольстительной обстановке, роскошные пейзажи, озаренные знойным солнцем. Но не одни эти картины, чарующие взор, остались в памяти. Осталось еще много других впечатлений, разговоров, мелких фактов, которые по мере удаления от Индии требуют известной группировки, если хотите — синтеза. Прежде всего невольно поражает один факт, почти беспримерный в истории, а именно: легкость, с которою горсть людей завоевала громадную страну в 250 м. ж.

«Мы говорим беспримерный», потому что покорение Сибири Ермаком или Китая Манчжурами далеко не имеет такого значения, как покорение Индии Англичанами. В первом случае покорена была страна пустынная с редким и диким населением; во втором действительно покорена была империя с 300 миллионным населением, но Манчжуры были не совсем чужие для Китайцев и, покорив Китай, слились с побежденными и приняли их обычаи. Англичане же относительно Индии находятся в совершенно другом положении. Они собственно не [530] завоевали Индию, а только воспользовались раздорами и войнами среди народов, населявших Индию, для того, чтоб укрепить свое собственное положение. Говоря об Индии, мы не должны забывать, что этот полуостров не имеет однородного населения и что он никогда не достигал национального и государственного единства. Напротив, Индия распадается на массу племен, не понимающих друг друга. Филологи насчитывают 58 наречий, из которых 10 имеют свою азбуку и литературу. Арийская ветвь разделяется на семь языков и множество наречий: и говоров пенджаби 16 милл., синдх 2 м., хинди, индустани или урду, linqua franca при Великих Моголах 70 м., бенгали 37 м., ория 8 м., маратти 7 м., гузерати 6 м. Не арийские языки принадлежат к дравидской семье и их насчитывается 12. Самые главные из них: телугу, на котором говорят 15 в Низаме гайдерабадском, в мадрасском президентстве и в центральных провинциях, тамильский в 14 м., распространенный в мадрасском президентстве и в северной части Цейлона. Затем идут мелкие наречия: канарезский 1 м., малаяламский в 2 или 3 м. тулу, кудагу и т. д.

При такой разноплеменности трудно говорить о национальном единстве, но и политического единства не было в то время, когда Англичане появились в стране. Вспомним постоянные распри между Маратами и мусульманскими князьями. Но если в Индии не было полного политического или племенного единства, то единство было, может быть, религиозное?

Действительно арийцы, встретив в Индии племена низшей расы — народы с плоским лицом и с темною кожей, — воевали с ними, частью подчинили себе и дали им браманизм, религию, обсоединившую большую часть народов Индии. Кастовое устройство опять внесло рознь: брамины, кшатрии или раджпуты королевского племени и простой народ арийского племени остались навсегда отделенными от не-арийцев или судра. Смешения и слияния между дважды рожденными арийцами и не арийцами быть не могло, об этом позаботились гордые брамины, сохранившие свою власть и значение до нынешних времен. В Индии одно царство сменялось другим, исчезали племена и народы: все казалось преходящим, только одни брамины-хранители санскритской образованности в течение трех тысяч лет остались на прежней высоте и, благодаря своей исключительности, сохранили в полной чистоте арийский тип. Их значение [531] пошатнулось, когда царский сын провозгласил, что все люди братья, что нет каст, что не-арийцы такие же люди как и дважды рожденные брамины. Тысячу лет буддизм жил рядом с браманизмом, но в конце концов брамины восторжествовали и буддизм был изгнан из Индии; он уцелел еще в Цейлоне и среди джайнов на севере Индии.

В это время на севере появился другой враг в лице мусульман. Нашествий этих было много, но высшую степень могущества мусульмане достигли в эпоху Великих Моголов. Мусульманство с своими пятидесятые миллионами нанесло сильный удар хиндуизму и само рассыпалось на части.

И так Индия до появления Англичан была не нацией в роде Французов, Немцев, у которых есть патриотизм, чувство национального единства, а в полном смысле этого слова географическим термином. Пользуясь этою разобщенностью, разноплеменностью, враждой разных народов между собою, Англичане, как искусные политики, и дипломаты, в течение двух сот лет присоединяли одну территорию за другою. Индия, как говорят сами туземцы, была покорена теми же Индусами. Какими же войсками одерживались победы Англичан? Туземные войска, гуркасы, сикхи и другие Индусы своею плотью и кровью создали могущество Англии и теперь распинаются за нее в Бирме, в Египте или где это потребуется для престижа Англии.

Указав на обстоятельства, способствовавшие покорению такой громадной территории, мы все-таки должны признать, что Англичане исполнили свою задачу самым блистательным образом. В стране, раздираемой воинами и смутами, они водворили мир и порядок, там, где кровь лилась рекой, где дикость нравов создала такие обычаи, как сожигание вдов на костре, где свирепствовала секта душителей тугов, где кровожадная богиня Кали требовала человеческих жертв, где разбойнические наезды были не редкостью, там теперь в полном смысле господствует pax britannica.

Оглянувшись на пройденный путь, Англичане могут гордиться тем, что они сделали для благосостояния и благоустройства страны. Они могут с гордостью показать на громадные города, как Калькутта, Бомбей или Мадрас, на железные дороги, стоившие сотни миллионов фунтов стерлингов, на орошение [532] и образцовые проселочные дороги, на школы и университеты, положившие начало новой эры в Индии.

Достигнув могущества и силы, подавив восстание и водворив порядок и спокойствие, Англичане как будто недовольны блистательными результатами своей политики. Среди ликующих и радостных кликов вдруг раздается какая-то резкая и беспокойная нотка. Прежнее самодовольство уступило место нервному беспокойству. Что произвело эту необъяснимую перемену в настроении? Англичане и не скрывают своих опасений и страхов, и как практические политики прямо указывают на причину этого беспокойства.

В состоянии ли Англичане удержать за собою Индию, вот к чему сводится главная мысль английских публицистов и государственных людей. Этот вопрос становится все тревожнее и тревожнее и все чаще и чаще обсуждается английскою публикой. Появление этого вопроса, говорит один публицист, уже указывает на то, что в руководящих сферах нет прежней уверенности в свои силы. Сделав так много для безопасности самого последнего землепашца, Англичане не привязали к себе населения. Завоеватели и по сие время остались чужды населению, которое они облагодетельствовали всеми дарами культуры и нужен какой-нибудь ничтожный случай, чтобы показать всему миру призрачность английского господства, которое держится не оружием, а в силу какого-то предрассудка или привычки. Опасность эта еще осложняется тем, что Россия, как протрубила вся европейская пресса, уже стоит у ворот Индии. Не говоря о том, что мы еще далеки от ворот Индии, что занятие одного Афганистана, если он окажется нашим врагом, потребует не мало времени и, что, если можно судить по долговременному историческому опыту, Россия совсем не охотница до грандиозных и рискованных предприятий. Все эти факты не исключают возможности похода или диверсии на Индию. Такие успешные походы бывали не раз со стороны диких полчищ и то, что было возможно со стороны диких полчищ, то может быть достигнуто и цивилизованным государством. Англичане, впрочем, знают очень хорошо, что такие планы только плод досужей и низкой фантазии некоторых политиков и что Россия далека от всяких фантастических предприятий. Но не об этом речь. Многие убеждены в том, что, Индия при первом известии о движении России поднимется, как [533] один человек. Быть пророком в этом случае очень трудно. Россия для туземцев Индии такая же неизвестная величина, как и какая-нибудь страна на луне. Симпатий к ней Индусы не могут чувствовать уже потому, что ее совсем не знают. Можно даже быть уверену, что туземные войска будут исправно драться на поле битвы до тех пор, пока их не постигнет разгром. Разгром повлечет за собой панику и деморализацию — такие факты, которые вне всякого расчета. Англичане действуют на воображение покоренных народов, а что будет тогда, когда их престиж померкнет, когда они потеряют голову и когда в стране водворится безначалие?

Сами Англичане, постоянно говорящие об интригах России, очень хорошо понимают, что против внешнего врага можно принять меры, можно сосредоточить войска, соорудить крепости — все это и делается в усиленном виде. Опасаясь России, Англия должна была бы, кажется, с благодарностью принять помощь владетельных князей и индусской интеллигенции, предлагающих ни больше, ни меньше, как поголовное ополчение всего населения. Если страшна Россия, то чего же лучше? На Англичане медлят и совсем не думают ввести всеобщую воинскую повинность в Индии. Войско будет большое, но можно ли будет на него рассчитывать? Отчего Англичане при всех изъявлениях о лойяльности владетельных князей, о преданности индусской интеллигенции, предлагавшей миллионы солдат на защиту Индии, все-таки держатся настороже и не вполне доверяют своим доброжелателям. Имеют ли они причину заподозривать их в неискренности? Для того, чтоб ответить на вопрос, рассмотрим, как сложились отношения Англичан к князьям, к народным массам и к интеллигенции.

Полунезависимых князей в Индии многое множество (более тысячи). Есть между ними такие, которые владеют 80.000 кв. миль и десятью миллионами жителей (Низам Гайдерабадский) и есть такие, царство которых ограничивается десятками десятин; с некоторыми из них заключены договоры, с другими нет; одни воевали с Англичанами, другие оказывали им услуги и отличались большою преданностью; одни из них имеют свое войско, свою монету, право взимать подати и издавать законы; другие сохранили только призрачную власть. Одним словом, в этом отношении существует большое разнообразие, и не всякий Англо-Индиец знает о правах и обязанностях [534] вассальных князей. Одно только несомненно, что ни один из этих вассалов, облеченных более или менее широкою автономией, не имеет права объявлять войны, не может заключать договоров и не может назначать посланников. Второе ограничение касается содержания войска, за которым, как я сказал раньше, Англичане следят очень ревниво. Без особого позволения английского резидента Европейцу не дозволено входить в сношение с полунезависимыми князьями. Для того, чтобы ввести некоторое единство в этом многообразии и для того, чтобы следить за действиями вассальных князей, к каждому из них приставлен дядька или резидент, который в сущности обладает самодержавною властью и только в случае разногласия или спора дело поступает на обсуждение вице-короля Индии. Английское правительство установило и иерархию вассальных князей, разделило их на разряды, назначило какие кому полагаются почести, сколько пушечных выстрелов при салюте, какие места следует занимать при дурбарах или больших выходах. Некоторые из них украшены орденами, носят индийскую звезду и числятся генералами английской армии. Центром и главой этого блистательного собрания вице-король, наместник императрицы Индии.

Отношения этих князей с Англией, по-видимому, очень хорошие, они очень дорожат покровительством Англии и не упускают случая для изъявлений лойяльных чувств. Отчего же Англия относится недоверчиво к этим заявлениям и есть ли основания к такой недоверчивости.

Вот что говорит знаток Индии, Коттон (New India or India in Trancitior). Туземные князья, предлагающие своих солдат в распоряжение правительства, поступают очень мудро. Они знают, что их предложение не будет принято. Они знают, что среди администраторов Индии есть еще много партизанов присоединения pur et simple и что между ними не раз обсуждался вопрос о разоружении туземных войск, а потеря войска равносильна политической смерти. У них нет средств к защите, нет судилища, к которому можно обратиться, нет общественного мнения, которое бы заступилось за них, нет гласности, которая помешала бы произволу. — Их положение и честь будут зависеть тогда от каприза резидента и от иностранного отделения в Симле.

Вероятнее всего, продолжает Коттон, что в случае русского [535] нашествия, правительство поспешит с разоружением вассальных штатов и туземным князьям остается одно из двух: или предложить свои войска правительству или согласиться на их распущение. Они выбрали самое мудрое и отвратили от себя Дамоклов меч, могущий лишить их престола и достигли вместе с тем репутации верных союзников. Они рисковали немногим и выиграли очень много.

Совершенно в таком же духе высказываются туземцы, с которыми мне случалось говорить о лойяльности вассальных князей. Вы поневоле будете льстить вашему тюремщику, сказал мне один интеллигентный Индус, и всячески постараетесь задобрить его.

Если преданность вассальных князей подлежит сильному сомнению, то в каком положении находятся народные массы? Имеют ли он причины быть довольными мероприятиями правительства? По мнению того же Коттона (Colonies and dependencies) и Минаева (Очерки Цейлона и Индии), народные массы видели очень мало хорошего от Англичан. Население, правда, не страдает, как в прежнее время, от постоянных войн, от грабежа и насилия. Собственность его обеспечена законами, пытки и жестокое обращение властей отошли в область преданий. Но с другой стороны, говорит Коттон, новый сборщик податей действует с неумолимою строгостью, какая была немыслима во времена Монголов. В прежнее время подать бралась натурой с урожая, поборов и беспокойств было много, но в случае неурожая Великий Могол терял свои права и можно было ждать послабления и помощи. Подать может быть меньше, чем в прежнее время, но заплатить ее все-таки нужно и недоимщику нет пощады. И вот недоимщики поголовно поступают в кабалу к ростовщикам, которые одни выиграли при новом порядке вещей. Можно предположить, говорит Коттон, что 40 миллионов, то есть одна восьмая часть всего населения, получают недостаточное питание. Он сознается также, что прежнее время, когда было много царских дворов, способствовало процветанию местных производств, которые теперь исчезли. Индия купила английских товаров на 400 миллионов фунтов стерлингов.

Мы думали ограничиться этими фактами и не вдаваться в дальнейшие соображения о лойяльности народных масс. Народная масса, что пучина морская, не говорит своей тайны до [536] поры до времени, пока сильная буря не всколыхнет ее до самой глубины. И народная масса, как стихийная сила, сама по себе не имеет никакого значения. Она вдохновляется своими вожаками, которые одни могут дать ей организацию и подвинуть ее на борьбу.

Где эти вожаки? Искать ли нового Нена Саиба среди браминов и враждующих с ними мусульман? При разрозненности, разноплеменности Индии не могла образоваться интеллигенция, которая руководила бы общественным мнением Индии.

Но вот что странно: интеллигенция, немыслимая в прежнее время, создалась усилиями Англичан.

«Мы выростили, говорят Англичане, целое поколение людей, говорящих по-английски лучше самих Англичан, людей, читающих Милля, Конта, Спенсера и Макса Мюллера, людей, которые с честью исполняют судейские обязанности и управляют туземными государствами в несколько миллионов жителей, которые ведут громадные коммерческие дела, издают английские газеты и в умственном отношении могут стать наравне с лучшими умами в Европе. Английский язык послужил связующим цементом, соединившим в одно целое людей разных каст и вероисповеданий, бомбейских парсов, бенгальских бабу, мадраских браминов, махратов, патанов, раджпутов...»

И эта интеллигенция имела уже случаи проявить свою солидарность в то время, когда обсуждался Ilbert bill (Закон о назначения Индусов на высшие судебные должности.) и когда Британцы (British — так туземные интеллигенты говорят об Англичанах.) нападали на политику лорда Риппона. Отъезд лорда Риппона, провожаемого проклятиями Британцев, послужил поводом к величественной демонстрации со стороны туземной интеллигенции, которая сплотилась воедино, без различия каст, классов, вероисповеданий для того, чтобы чествовать любимого и популярного вице-короля.

Смерть Кешаб Чандер-Сен, вождя Брахмаистов, дала индийской интеллигенции случай выказать полное единодушие (См. Минаева. Очерки Цейлона и Индии. Молодая Индия и Брахмаисты.).

Руководящую роль в этом движении взяли на себя бенгальские бабу (господа), более других приобщившиеся английской культуре. Много значит и то, что Калькутта, промышленный [537] центр Бенгалии, является и средоточием всей Индии. Бенгальский бабу — класс очень многочисленный и заключает в себе много разновидностей. Бенгальским бабу считается и крупный собственник, и маленький чиновник, член имперского совета, верховный судья, редактор газеты и мелкий репортер. Бенгальских бабу можно видеть во всей Индии и потому неудивительно, что один бенгальский бабу проехался по всей стране и на свои лекции о разных злобах дня собирал громадную публику. Чтение происходило на английском языке... Не надо также забывать, что в настоящее время столичные города, как Калькутта, Бомбей и Мадрас, дают тон и направление общественному мнению всей Индии.

Эти факты показывают, что под влиянием английской цивилизации в стране народилась индусская интеллигенция, которая говорит и мыслит по-английски. Чего же тут бояться? Ведь интеллигенция наравне с вассальными князьями заявила о своем желании встать на защиту страны. Отчего Англичане не доверяют ей? Это не лойяльность, говорит Коттон, а страх пред Россией. Интеллигенты боятся России, предполагая, что при перемене властителей они потеряют все то, что приобрели с помощью английского воспитания.

Образованные классы более других не любят Англию, но и они не желают внезапных перемен.

Значит все обстоит благополучно и Англичанам нечего тревожиться. А они тем не менее недовольны. Дело в том, что эта интеллигенция, вскормленная английскою образованностью и Англо-Индийцы, управляющие страной, не сошлись и не могут сойтись характерами. Английский администратор еще терпит необразованного туземца, подобострастного и низкопоклонного, но не может выносить образованного Индуса, который еще претендует на какое-то равенство отношений.

Вопрос не в том, любят ли туземцы Англичан или vice verja. Лорд Риппон очень хорошо понял в чем дело, говоря: «мы открыли им университеты, посвятили их в английские идеи, пробудили в них честолюбие. Можем ли мы теперь, когда они достигли полного равенства с нами в умственном отношении, сказать им, что мы дальше не можем удовлетворить их честолюбие».

Вопрос старый, как мир. С одной стороны англо-индийская бюрократия, которая считает высшие должности своею [538] исключительною привилегией и не хочет делать никаких уступок, а с другой — кипучая, молодая, полная жизни, задорная, и честолюбивая интеллигенция, которая кричит Англо-Индийцам «прочь с дороги, Индия для Индусов».

При таком настроении не может быть согласия, каждый случай родит новые недоразумения, новые обиды и новую вражду.

Англо-Индийцы, сознается Коттон в своей прекрасной книге, виноваты больше, чем туземцы. Там, где туземцы заседают вместе с Англичанами в коммиссиях, там принято обращаться с туземцами грубо и высокомерно, если же туземец хочет высказать свое мнение или выкажет некоторую независимость, то он может считать себя счастливым, если избегнет оскорбления (стр. 36).

Такое напряженное состояние не могло не обратить внимания лучших умов Англии. Совершенно естественно явилась мысль о том, что следует сделать уступки этой новой силе и примирить побежденных с победителями. Деятельность лорда Риппона была в этом духе. Смешно же было не давать мест туземцам только потому, что они туземцы. Они могли указать на туземных министров в вассальных владениях, в которых туземцы с честью и с большим умением исполняют свои обязанности. Но на такое вольнодумство не решился бы даже и лорд Риппон, он очень хорошо знал, что высшие места составляют привилегию Англичан. Он только попробовал гуманнее и справедливее отнестись к туземцам и какие же были результаты его политики?

Всеобщее озлобление со стороны Англичан, которые с пеной у рта произносили имя лорда, клеймили его изменником и грозились высадить его на пустынный берег. Там, где появлялся наместник, там Англичане блистали своим отсутствием, явно показывая ему свое пренебрежение, но там, с другой стороны, собиралась несметная толпа туземцев, которые всячески показывали ему свое сочувствие. Ожесточение дошло до того, что английские волонтеры — цвет английского общества — устроили ему кошачий концерт со свистом и с бросанием грязи. Ильберт билль был последнею каплей, переполнившею чашу. Англичане как один человек восстали против него. Страшного в нем было очень мало; согласно этому закону судья, назначенный английскою короной из туземцев, мог судить и Англичанина. Для Англичанина, признающего только суд своих равных, это [539] казалось чудовищным посягательством на его права и страшным унижением.

«Этого еще не доставало, воскликнули Англичане в один голос, — что меня Англичанина, мою жену, моих близких будет судить какой-то лживый, грязный туземец».

О волнении, которое охватило английское общество в Индии, мне рассказывал один очевидец.

Если бы не убрали этого изменника, сказал он, то мы расправились бы по своему. Своими поблажками он испортил все дело. Туземцы совсем ошалели от восторга и подняли голову и каждый из них начал ругать Англичан. Они вздумали, что они нам равны. Мы этого допустить не можем.

«Мы, как масло и вода, никогда не сольемся. Эти грязные туземцы никогда не поймут нас. Они грязны и в нравственном отношении, им ничего не стоит солгать, обмануть или взять взятку. Где им понять Англичанина, который верен своему слову и свято исполняет свой долг. Правила английской добропорядочности останутся для них недосягаемым идеалом. Идеал их заключается в том, чтоб есть, пить и разбогатеть. Эти разжиревшие бабу разъезжают в каретах и хотят, чтобы мы для них держали солдат, а сами убирались домой. Нет шутишь. Если мы уйдем, то придут северные народы и сметут их, как пыль. Знаете: пять Сикхов (Считаем нужным напомнить читателю о том, что воинственные Сикхи, объединенные прежде под властью Ранджит-Синга, имевшие своею столицей Лагор и духовным средоточием Амритсар, теперь лучшие солдаты и полицейские Англичан.) разогнали тысячную толпу студентов, кричавших во все горло «Индия для Индусов». И ловко же эти Сикхи расправляются с Бенгальцами.

«А... вы считаете себя хозяевами, сказали Сикхи, — ну мы вам покажем, кто здесь хозяин. Ну и начали их валять направо и налево, так что любо было смотреть. Вот как с ними надо обращаться.

«Лорд Дофферин изменил систему своего предшественника, стал на сторону Англичан, и туземная пресса стала потише, а то житья просто не было. Замечательное единодушие было тогда в английском обществе. Волонтеры, солдаты, матросы, капитаны, все как один человек сделались ослушниками [540] правительства, вздумавшего ввести ненавистный закон. Пойди английское правительство немножко дальше, мы бы отложились, провозгласили бы независимость или призвали бы Русских».

Отозвание лорда Риппона и перемена системы не могли остановить движение, охватившее индусское общество. Сознав свою силу, индусская интеллигенция формулировала свои требования на конгрессе, который собрался в Калькутте 21-30 декабря 1886 года.

Резолюции конгресса настолько знаменательны, что мы считаем не лишним привести некоторые из них целиком:

II. Конгресс делегатов из всей Индии смотрит с большим опасением на увеличивающийся в Индии пауперизм и хотя уверен в том, что правительство обратит на это должное внимание, все-таки находит, что введение представительных учреждений было бы самым целесообразным шагом для поднятия благосостояния в Индии.

III. Подтверждает прежнее ходатайство конгресса 1886 года о расширении местного самоуправления.

IV: а) Члены местных собраний должны быть наполовину выборными, одни из них должны иметь право заседать ex officio и только одна четверть должны быть по назначению от правительства.

2) Избирательное право должно принадлежать лицам, имеющим известный общественный, денежный и образовательный ценз.

3. Выборные не должны получать вознаграждения. Могут быть выбраны лица, живущие в Индии, без различия расы, веры, касты и цвета. Все законодательные и финансовые меры, как-то, налоги должны быть представлены на обсуждение совета.

4. Правительство может не согласиться с мнением большинства и постановить другое решение, но оно должно в течение месяца высказать мотивы такого образа действий.

V. Просит все общества и ассоциации в Индии поддержать конгресс в этом деле и просит вице-короля о вводе в виде опыта представительных учреждений, как это было указано в предыдущем конгрессе.

VII. О том, чтобы места давались лицам, выдержавшим экзамены.

Экзамены должны происходить, как в Англии, так и в Индии без лицеприятия для испытуемых. [541]

VIII. О введении суда присяжных.

XI Отделение судебной власти от исполнительной.

XII. Имея в виду неопределенное, политическое положение в Европе, конгресс предлагает правительству свое содействие и просит позволения приступить к вербовке волонтеров со всей Индии.

XIII. Во всех значительных центрах конгресс учреждает постоянные комитеты.

XIV. Третий национальный конгресс соберется в Мадрасе 27 декабря 1887 года.

XV. Копии этих резолюций должны быть сообщены вице-королю. Просить его об исходатайствовании у королевы пополнения решении конгресса.

Туземная пресса отнеслась весьма сочувственно к резолюциям конгресса. Мнения английской прессы разделились. Одни были за то, чтобы правительство обратило внимание на вербовку волонтеров предлагаемых конгрессом.

Другие старались выставить на вид, что 50 миллионов мусульман держатся в стороне от этого движения и что 32 мусульманских делегата не представляют мнения своих сограждан. Конгресс поэтому не имеет права называться национальным конгрессом Индии; придирка во всяком случае неосновательная уже потому, что Индусы составляют большинство в стране, да и конгресс не претендует на звание законодательного собрания, а только выражает желания руководящих кружков в Индии.

Но как Англичане ни стараются умалить значение конгресса, они все-таки должны сознаться, что с этим фактом надо считаться. Что же касается индусского конституционного движения, то Англичане, если они не хотят встать в полное противоречие с самими собою, должны содействовать ему во всех отношениях. Они должны же сознаться в том, что эти стремления Индусов навеяны английскими идеями и английскими учреждениями.

Вопрос о самоуправлении в Индии не такой дикий, как это может показаться с первого раза. Коттон прямо утверждает, что Индусы имеют большую способность к самоуправлению и что Индия уже издавна пользовалась общественным устройством, так что при своих туземных князьях она походила на собрание маленьких республик. Этот же Коттон называет законодательные советы при губернаторах фарсом [542] или пародией на самоуправление, которая никого удовлетворить не может. Назначенный генерал-губернатором туземец скорее откусит себе язык чем будет возражать мероприятиям правительства. На этих господ, говорит Коттон, нельзя смотреть как на выборных народа, истинные представители народа и его излюбленные люди еще не принимают участия в управлении страной.

Как мы видели, мысли лорда Риппона, Коттона и других благожелательных Англичан вполне сходятся с вожделениями индусской интеллигенции, которая твердит одно «Индия для Индусов» и если бы дело зависело от них, то Индия превратилась бы в свободную, автономную федерацию народов под главенством Англии. Коттон прямо сознается, что управление страной слишком дорого и что пора пришельцев Англичан заменить туземными силами. Но кроме лорда Риппона, Коттона и других есть еще сильная партия, и она составляет большинство, которая всякую уступку в этом деле считает изменой, которая не хочет признать равными себе каких-то nigger’ов, будь у них семь пядей во лбу. Чтобы дать вам понятие об этих отношениях, приведу выписку из Bengal Times о кандидатуре какого-то бенгальского бабу в английский парламент. Можно оспаривать такую кандидатуру сколько угодно, но зачем же называть 400 либералов, выставивших эту кандидатуру, сумасшедшими и приравнивать их кандидата с обезьяной.

«Мы бы сумели, продолжает газета, расправиться с каждым бенгальским негодяем, который пожелает иметь жену Англичанку и всякую Англичанку, которая вышла бы за туземца, мы выставили бы на всеобщий позор».

Так говорит газета, издаваемая в Индии, и можно представить себе, какие чувства она вызывает среди туземцев. Этого пока довольно, чтобы показать как сложились отношения завоевателей и завоеванных. Делать какие-нибудь предположения о том, чем и как разрешится этот кризис, довольно затруднительно. Мы не должны забывать, что мы имеем дело с своеобразною культурой, в которой уживаются много контрастов; рядом с идолопоклонниками действуют брахмаисты, последователи Огюста Конта и теософы; поклонники Спенсера, Милля одобряют детские браки. Также не надо забывать о разрозненности и разобщенности народов Индии, пребывающих [543] в глубокой тьме невежества и изуверства. Стоит только припомнить беспорядки в Дели и резню между мусульманами и Индусами из-за коровы. Все мы знаем, как Индусы почитают корову, как они не сочувствуют мусульманам за то, что они едят мясо, и называют их мясниками. Мусульмане же не остались в долгу и зарезав корову, ее кровью обмазали идолов в индусском храме. Индусы возмутились, и началась резня между мусульманами и Индусами, которая продолжалась несколько дней и стоила нескольких тысяч жизней.

Все это должно быть принято в соображение, но одно, конечно, верно, что интеллигенция за последнее время приобрела большое значение в стране и что если дело будет предоставлено ей всецело, а не стихийным силам, то нынешний кризис продолжится еще на долгое время и не дойдет до кровавой развязки. Интеллигенция хотя и не любит Англичан, но вряд ли решится на рискованные предприятия. Она все-таки смотрит на Англию, как на необходимое зло и очень хорошо знает, что если не будет Англичан, то господами будут, пожалуй, не изнеженные и миролюбивые бенгальские бабу и другие интеллигенты, а воинственные и еще дикие Сикхи, Гуркасы, Афганцы и т. д.

С другой стороны надо думать, что и Англичане опомнятся и, если убедятся в неизбежности нового порядка вещей, даруют Индусам полную автономию. Но до наступления этой счастливой эры, когда Индия превратится в Индийские Соединенные Штаты, пройдет еще не мало времени и страна переживет еще не мало кризисов.

* * *

Переход от Калькутты до Рангуна продолжается пять дней. Интересного мало, публика несимпатичная. Все молодые полицейские, едущие просвещать новый край и водворять в нем порядок. Посмотришь на одного — ему лет двадцать, а он уж получает 600 рупий (кредитных рублей) в месяц. Это не исключение, а скорее общее правило. Послушаешь этих господ и убедишься, что это крупное жалованье сущий пустяк в сравнении с крупными кушами, которые получают высшие чиновники. Там уже получают по 12.000 в месяц, а самый старший, то есть главный, коммиссар (Chief Commissioner) получает [544] тридцать тысяч. Все это возьмется с населения покоренной провинции; но с другой стороны Англичане делают очень строгий выбор, стараются послать в колонии людей вполне благонадежных в нравственном отношении и подвергают их строгому экзамену. Только выдержавший успешно испытание и знающий теоретически страну, в которой ему придется действовать, может рассчитывать на какое-нибудь место. Под теоретическим знанием я разумею историю, юридические обычаи, экономический быт и географию страны. Требуется еще основательное знание туземных языков. Просеяв кандидатов в решете, Англичане уже не скупятся на содержание, зная очень хорошо, что это цвет администрации.

Будущие администраторы — бодрый, веселый народ, любители спорта, поглощающие умеренное количество брэнди с содой, поклонники комфорта, во время обеда не отказывают себе в бутылочке холодненького. Шовинисты они страшные, патриоты самой чистейшей воды, Русских хотели бы изжарить и уничтожить в конец, но это не мешает им быть очень порядочными людьми. Посмотришь на них и подумаешь, как они не похожи на нашу молодежь; все это практики, здравого смысла много, но идей очень мало, порывов, колебаний тоже не имеется, а есть одна торная дорожка, с которой они не собьются. Все они обзаведутся семьей, воспитают детей в том же духе добропорядочности, джентльменства, приучат их к труду, к исполнению долга, но не знаю, согласитесь ли вы со мною, — в таком обществе очень скучно и тоскливо.

Вместе с тем, глядя на них и слушая их разговоры, мне просто завидно стало, что у них все так скоро делается. Не успели присоединить Бирму, как уже настроили железных дорог, года через два будет готова дорога в Мандалай — столицу Верхней Бирмы, а через три года Бирма будет организована на индийский образец. Вот как у них все это быстро делается. Возьмите для примера Рангун. Тридцать лет тому назад это была несчастная деревушка, а теперь это город с населением во 150.000, с большими зданиями, с фабриками, заводами, доками и со всеми усовершенствованиями европейской культуры, с телефоном, конками и железною дорогой. Быстрое развитие Рангуна зависит от выгодного географического положения. Он является главным складочным пунктом для пароходов Jhe Jrauaddy Flotilla (Сотрапу) совершающих правильные [545] рейсы по реке Иравади, которая берет начало в Тибетской: возвышенности и судоходна круглый год на 900 миль от устья. Но англичане не удовольствовались одним пароходным сообщением и в подмогу ему, как я говорил раньше, построили железную дорогу, которая не остановится в Мандалае, а пойдет еще дальше до границ Китая.

Если Верхняя Бирма (В Нижней Бирме (главный город Рангун) считается 88.566 кв. м., 3.736.711 ж. В Верхней Бирме (столица Мандалай) 67.000 кв.м., 1.675.000 ж. Коренные жители Бирманцы и шаны, но к ним присоединяются мелкие народности киены, какиены, катай, ины, карены, инеты, инбаны, пелунги, Китайцы и Индусы, которые занимаются торговлей.) при короле Тибау и при всех неурядицах азиатской монархии давала хороший доход Рангуну, то с умиротворением края рессурсы этого города должны увеличиться в несколько раз. Кроме того, надо сказать, что Рангун ведет громадную торговлю рисом (Вывоз рису в 1886 — 951.700 тонн 70 рупий за тонну на 66.600.000 рупий, в 1885 -925.690 — на 64.700.000 руп., в 1887 г. 744.800 т. на 52.100.000 рупий.), строевым лесом, в особенности тиком (Дерево, идущее на судовые изделия и драгоценное тем, что его не трогают белые муравьи, которые, раз забравшись в дерево, съедают всю его сердцевину и оставляют одну только оболочку, не тоньше облатки. Дом, выточенный таким образом, может каждую минуту обрушиться.), смолой, пряностями и служит вместе с тем главным складочным пунктом для английских товаров. Большому кораблю большое и плавание. Рангун на свои нужды тратит не менее миллиона рублей.

С первого раза он производит очень приятное впечатление, благодаря красивому расположению на берегу широкой реки. Вдоль набережной идет ряд казенных зданий, почта, суд и другие присутственные места. Параллельно с набережной так называемая торговая улица с гостиницами и магазинами, а дальше красивые особняки, окруженные садами, парками. Высадка очень удобная. Пароход стоит у самой пристани. Как-то странно, что не видно обычной толпы фокусников, торговцев и людей, живущих на счет туриста. Хотя здесь есть искусные резчики. на дереве, золотых дел мастера, делающие по заказу прелестные вещи, но все эти люди сидят по домам и не привыкли к туристу, да и то сказать, какие здесь туристы. Место еще новое и не посещаемое туристами.

Когда началась выгрузка и кули затянули свою монотонную песнь, напоминающую нашу дубинушку, я поспешил на берег, [546] чтоб ознакомиться поближе с городом. С первого взгляда кажется, что вы еще в Индии, кули Мадрасцы, извощики тоже, в лавках сидят знакомые суратские купцы, полицейские, все рослые, красивые ребята в мундире и в чалме, по большей части смуглые Сикхи, в публике много Парсов и бенгальских бабу. Хотя многое еще напоминает Индию, но все-таки чувствуется с первого раза, что вы попали в новый мир. Все чаще и чаще попадаются Китайцы с громадною сигарой в зубах и с большою шляпой на голове. Эти шляпы с широкими полями уже являются новшеством со стороны Китайцев. Бирманцы по типу очень похожи на Китайцев. Все чаще и чаще видишь лица с широкими скулами и со скошенными глазами. И цвета пошли другие, все реже и реже попадаются красный и белый цвет и все чаще желтый. У мужчин костюм несложный. Обвязал себя вокруг пояса куском материи, на голову повязал шелковый платок розового или палевого цвета — и костюм готов. Постройки Европейцев еще напоминают Индию, но все чаще попадаются крыши китайского образца с загнутыми вверх концами. Шведагонская пагода, которая возвышается над городом в виде золоченого колокола с предлинным ушком, непохожа на сооружения Индии и вполне самобытна. Религия получена из Индии. Бирманцы — буддисты и не знают кастовых предрассудков Индии. Англичане очень этим довольны и надеются, что Бирманцы скоро сольются с победителями. Были уже примеры, что богатые бирманские аристократки выходили замуж за Англичан. Бирманская интеллигенция охотно является на дурбары и также охотно принимает английские обычаи. Английское правительство поощряет это стремление и устроило для Бирманцев высшего класса английские школы.

Не надо думать, что страна погрязла в невежестве. Напротив, школ туземных очень много и в Бирме, как мне говорили, редко встретишь неграмотного. Рассадниками образования служили монастыри, они же страноприимные дома для бедняков и для обделенных судьбой. Посмотреть на них стоит.

В то время, как в европейском квартале тихо и редко увидишь прохожего, около Шведагонской пагоды всегда кишит народ. Вместо того, чтобы сесть в конку и подъехать к пагоде, я взял извощика и сам был этому не рад. Не понимая меня, он колесил по городу и только когда один прохожий объяснил ему, что мне нужно, он подвез меня к [547] Шведагонской пагоде, которая по своему великолепию и богатству считается первою во всей стране.

Положение действительно великолепное. Откуда ни посмотрите, везде увидите золотую пагоду, блестящую и горящую на солнце. Она стоит на холме (166 футов) и имеет 321 фут высоты. Но отдавая должное оригинальности замысла и богатству отделки, я не могу восхищаться этим громадным колоколом, который заканчивается тонкою и длинною трубкой. По моему мнению, это неизящное На самом верху трубки стоит золоченый зонт, стоивший 600.000 руб. Лестница с резною разукрашенною крышей на китайский манер представляет довольно оригинальное зрелище. Вся она, как и вход в самый храм, занята торговцами, которые продают сласти, букеты, четки, амулеты, статуетки и все, что требуется посетителям этих мест. Ступа сама по себе ничего не значит; важно то, что она окружена множеством маленьких ступ, храмов, колоссальными статуями Будды, часовнями, бронзовыми и каменными подсвечниками, фонарями и колоколами. Кругом постоянно снуют буддийские монахи в желтых тогах, богомольцы, фокусники, показывающие обезьян и собирающие вокруг себя толпу зевак, совсем голые дети, нищие, калеки и иногда пьяные английские солдаты. Собаки, которых очень много, заслышав колокольный звон, начинают выть или лаять. Такая картина, пожалуй, оригинальна, но эта базарная сутолока противоречит нашим понятиям о церковном благочестии и тишине.

Осмотрев пагоду, я с большим трудом объяснил моему вознице, что мне хочется посмотреть королевские озера и пруды. Парк с королевскими озерами очень хорош. Среди тропической растительности красуются хорошенькие дачи. Тут же на озере в грязной воде моют белье.

* * *

Утром я отправился в Пегу. На станции мне выдали рукописный билет. Новость: на некоторых вагонах красуется надпись «только для Европейцев». Туземцы, значит, и здесь должны знать свое место.

Железная дорога проходит через туземный город. Постройки все деревянные, и потому пожары здесь не редкость. Если начнется пожар, то выгорают целые кварталы. Опять отличительная черта-дома большею частью на сваях. [548] Местность ровная, однообразная, лишенная растительности, какие-то пустыри с пожелтевшею травой. Нет никакого сходства с плодородными равнинами Бенгалии. Там кишит народ, а тут полное безлюдие, и только изредка увидишь стада. Только на станциях людно и много жизни. Бирманцы с большими сигарами во рту — они, кажется, с ними никогда не расстаются — шумят, орут и толкутся около вагонов. Тут же торговцы предлагают желающим апельсины, арбузы, но, к сожалению, не такие сочные и сладкие, как наши, кокосовые орехи, бетель, дыни, манго, тамаринды, гранаты, пампельмусы (в роде больших апельсинов) и разные сладости, сделанные из риса.

Станционные постройки все деревянные. В этом отношении Бирма отличается от Индии, где все построено из камня. В Бирме только пагоды каменные, а деревенские постройки сделаны из дерева, да их мало как-то видишь, потому что они еле-еле выглядывают из гущи пальмовых лесов. На следующих станциях уже начинается мелколесье. Туземцы выжигают траву и джёнгли и приготовляют почву для посева. После двухлетней обработки они переходят на новые места. В хозяйстве Бирманцы держатся переложной системы. Молотьбу производят быками. Другие земледельческие орудия у них довольно примитивного устройства. Только для выжимания сахара из сахарного тростника у них имеется усовершенствованная машина. Табак идет на местные сигары. Чай ростет в долинах Иравадди и Гвендвена. Но главное богатство страны в лесе, и очень жаль, что правительство не принимает мер против лесоистребления. Само правительство получает довольно значительный доход из казенных лесов, давших в прошлом году около 82.291 фунтов стерлингов.

На деревенские постройки лесу идет очень мало. Сельские дома на сваях из токового леса, но самый дом, то есть стены, и иногда пол состоит из бамбуковой плетенки. Все это покрыто соломой или травой, и на постройку не нужно ни одного гвоздя... Кругом дома идет веранда, и во время дня приставляется небольшая и неудобная лестница, по которой очень ловко поднимаются не только люди, но даже и собаки. Чем больше вглядываешься в окружающее, тем больше убеждаешься в том, что здесь уже не Индия, а Индо-Китай, громадный мир с сотнями, миллионами обитателей, со своеобразною цивилизацией и с тысячелетнею культурой. Да и [549] Индусы, с которыми приходится говорить о Бирме, находят, что у Бирманцев все делается не как у людей...

«Взять бы хоть коров, говорит Индус, Бирманец не умеет доить их. Он ест мясо, всякую гадость и не гнушается даже змеями. О кастах нет и помину, и женщины работают в поле голые по самый пояс. А затем, статочное ли дело, туземец садится обедать с женой из одного блюда, тогда как в Индии жена подождет, пока муж кончит обед и тогда поест из другого блюда... В Индии, например, это тиковое дерево стоило бы сотни рупии, а здесь оно бесполезно гниет, и никому нет до этого дела».

Но вот наконец и Пегу. Когда-то этот город играл большую роль, но после непрерывных нападений столица Талайнов или Пегуанцев была разрушена до основания и потеряла всякое значение.

Прибыв к месту назначения, я был как в лесу и обратился к первому человеку, носящему сюртук, и спросил его, где здесь можно позавтракать. Вопрос был очень важный для меня и почти неразрешимый, так как на станциях еще не устроено буфетов. Оказалось, что я попал на местного доктора, метиса и католика. Он очень любезно предложил мне позавтракать у него и обещал, когда освободится от занятий, показать мне пагоду — единственную достопримечательность гор. Пегу. По дороге он познакомил меня со своим приятелем, бенгальским бабу, который занимал какое-то место в городском управлении, и мы вместе зашли в госпиталь. В одной из комнат мы увидели раненого дакоита, бросившего на нас взгляд полный ненависти и злобы.

Доктор, впрочем, отнесся к нему с большим сочувствием. Бедняга, сказал он, как они его обработали, сколько у него ран, да и то сказать — это ужасный народ, живым не дастся в руки Англичан. Англичане их называют разбойниками, но, в сущности, это защитники отечества, ведущие партизанскую воину с Англичанами. Англичане, конечно, правы, если стараются от них отделаться. Ведь эти дакоиты держат в страхе целые селения и сбирают с них дань. Там, где заведутся дакоиты, там уже не может быть спокойствия.

Когда доктор осмотрел своих больных и сделал кое-какие распоряжения, мы отправились в пагоду. Там у входа меня поразили два колоссальные изваяния, изображающие каких-то [550] крылатых львов. Это сторожа храма. У входа, как и в шведагонской пагоде, идет бойкая торговля свечами, ладоном, букетиками, бумажными ленточками, веерами, изображениями животных, деревянными изделиями и сластями в разных видах. Все эти предметы приносятся в жертву идолу.

Войдя в здание с колоссальною массивною крышей и с деревянною резьбой, я увидел в глубине храма колоссальную статую Будды, позолоченную сверху до низу. Пред статуей горело много свечей, и стояли довольно скудные приношения богомольцев. Женщины, сидя на полу, усердно молились. В остальном пегуанская пагода похожа на шведагонскую. Та же ступа или колокол с длинною трубкой, но без позолоты, такое же множество маленьких храмиков, ступ, статуй, низеньких построек, в которых висят колокола, пагод, сооруженных частными лицами. Зная одну ступу, вы знаете их все: разница только в деталях.

Покончив осмотр пагоды, мы отправились к доктору. У него в доме целый зверинец: шесть собак и четыре обезьяны. Жена его очень полная барыня, уроженка из Пондишерри и также метиска (halfcast). — Обильный завтрак, который был так радушно предложен мне, отличался обилием пряностей. Доктор, по-видимому, очень добрый человек. Кроме собственных детей у него живут еще две чужие девочки... Живет он скромно, но хорошо и очень доволен своим положением. Еще недавно он получал 350 рупий в месяц, а теперь ему вышла какая-то прибавка. Учился он, как говорят, на медные деньги, перебивался и с трудом попал в университет, где ему пришлось жить на 9 рупий в месяц. На свои скудные средства ему пришлось содержать и братьев. Но теперь, слава Богу, он выбрался на большую дорогу, и братья уже занимают хорошие места: кто инженером, кто судьей. Конечно, этот почтенный человек и жена его, совсем простая и необразованная женщина, тонким манерам не обучены и не приняты в здешнем обществе. Англичане пришли бы в ужас от мещанской обстановки дома, от разных мелочей домашнего обихода, от того, как дети босиком бегают по комнатам. Но доктор этого остракизма не чувствует и по своему счастлив. У него есть два, три приятеля, с которыми он любит поболтать о предметах, вызывающих на размышление. Вот и сейчас к нему зашел бенгальский бабу и, поговорив [551] о том о сем, незаметно свел разговор на восстание 1857 года. Бенгальские бабу тогда давали убежище Англичанам и скрывали их у себя.

Рассказывая о разных эпизодах, Бенгалец говорил об Англичанах в почтительном тоне, без малейшего оттенка недоброжелательства и вражды. Он просто благоговел пред английскою цивилизацией и в этом духе воспитывал сына, которого он, по-видимому, боготворил. Между прочим, он рассказал о взятии Мандалая английскими войсками. Город и дворец были преданы грабежу: грабили свои и чужие. Придворные тоже не оставались с пустыми руками и тащили что могли. Масса драгоценностей, золотых статуй, редких вещей, книг и рукописей очутились в руках солдат и простой челяди и продавались ими за бесценок. Как я слышал, дворец деревянный, и Англичане собираются его сломать, потому что он очень грязен. О короле Тибау Бенгалец выразился с сожалением. Ведь он очень молод и его оклеветали Англичане. Англичане со своей стороны рассказывают, что король отличался непомерною жестокостью и в один день велел казнить несколько десятков людей, да еще к тому родственников.

Многие, хотя и не отрицают жестокостей короля Тибау, говорят, что Англичанам нужен был предлог, чтобы забрать в свои руки богатый край (Произведения края: рис, сахарный тростник, хлопок, индиго, табак, чай, маис, пшеница, просо и сахар пальмирской пальмы. Плодовые деревья: апельсины, лимоны, манго, хлебное дерево, папай, гуава, ананас, тамаринды, гранаты, пампельмусы. Овощи: пататы, бобы всевозможных сортов, спаржа, тыквы, перец, китайская редька, помидоры и т. д. Минералы: каменный уголь, золото, медь, соль, нефрит, нефть и из драгоценных камней рубины и сапфиры. Из животных: обезьяны, летучие мыши, шакалы, дикие кошки, тигры, леопарды, выдры, куницы, барсуки, черные малайские медведи, мускусные крысы, речные дельфины, слоны, летучие белки, крысы, мыши, дикобразы, зайцы, кабаны, олени, серны, антилопы, газели, лоси, бизоны, тапиры, носороги, буйволы, чешуйчатые муравьеды и т. д. Птиц 771 порода, в том числе ласточки, попугаи, фазаны и т. д. Из земноводных: крокодилы, змеи, жабы.), на который уже зарились Итальянцы и Французы. О богатстве этого края уже давно знали Англичане.

Не говоря о богатых рубиновых копях (Рубиновые копи около Могока чрезвычайно богаты и только небольшая часть месторождений исследована как следует.), о золотых [552] россыпях и каменно-угольных залежах (Угольные залежи открыты до настоящего времени в четырех местах: 1) в семидесяти милях от Мандалая, 2) во 150 милях от Гиндвина, 3) в Пауланге и 4) в земле Шанов.), край сам по себе дает довольно значительный доход казне (2.732.654 фунтов стерлингов). Из этой суммы на администрацию пошло 1.537.966. Излишек в 1887 году был поглощен большею частию военными расходами и очень небольшая сумма досталась на долю народного образования.

Страна богатая, с громадным будущим, и Англичане могут себя поздравить с выгодным приобретением, но одно неприятно, что в стране то там, то сям появляются Даккоиты. Эти мстители за короля очень беспокоят Англичан своими зверствами. В настоящее время пронесся слух, что один из главных вождей их, известный Бошвей, попался в руки Англичан вместе со всем своим отрядом. Пока Англичане не справятся с этими народными войсками, предводительствуемыми очень часто королевскими родственниками, о спокойствии в крае нечего и думать. В последнее время прибавились еще симптомы тревожного свойства. В Рангуне появились поджигатели, и целые кварталы в 500 домов выгорают за одну ночь. Английские газеты приписывают эти поджоги поджигателям, пришедшим с Верхней Бирмы. Англичане убедились еще в одном, что в случае каких-нибудь замешательств нельзя полагаться на Бирманскую полицию, и потому вербуют в полицию Сикхов, которые уже сумеют постоять за себя. Я, конечно, был слишком мало в Бирме, чтоб иметь какое-нибудь мнение в этом вопросе, но можно, и не быв пророком, предсказать что с Даккоитами и разными неудобствами теперешнего положения Англичане справятся очень скоро, и что страна вознаградит их сторицей за потраченный труд.

Пароход остался в Рангуне еще на несколько дней, и мне пришлось опять сидеть у моря и ждать погоды. От нечего делать бродишь по городу или любуешься оживленною рекой, по которой постоянно снуют пароходы, оригинальные лодки с высокою кормой, привозящие провизию или уголь. Очень интересно, как притягивают баржу к пароходу. Один из рабочих с веревкой на плечах бросается в воду и плывет к [553] пароходу, где и прикрепляет свою веревку. Способ гребли здесь тоже другой — китайский. Лодочник гребет стоя — вперед.

От людей как-то невольно переходишь к их главному помощнику в этом крае, к слону. Не буду вам говорить о многообразных услугах этого умного животного, о том как его приручают, как слониха сирена отправляется в лес и заметив там неопытного новичка, выросшего на воле, заманивает его в свои сети и посредством разных чар доводит его до загона — а там участь его решена.

Он может убежать из загона, рваться на свободу сколько ему угодно, но все это напрасно. Ручные слоны знают свое дело и сумеют его дисциплинировать. Все эти факты вам известны, и я на них останавливаться не буду. Скажу только о том, как слон недалеко от парохода работает на лесопильном заводе. Он работает по звонку и без понуждения запрягается за работу, которая состоит в том, что он с пристани доставляет громадные бревна до самого лесопильного завода. Ему для этой цели одевают ошейник с висящими на нем цепями, на конце которых есть крючки. Без чужой помощи он надевает крюк и тащит громадное дерево, доставленное рекой. Но этим не ограничивается его умение. Он ставит бревно как раз туда, где это нужно для распилки, и когда пила сделала свое дело, он очень аккуратно складывает их в штабели. Работает он аккуратно и неутомимо. Зрелище это очень занятное. Умное животное ни за что не собьется, точно он знает, какой где требуется размер или количество досок. Одно, что он себе позволяет, это взять в неурочный час ванну.

Но о слонах после, когда будем в Сиаме, где слоны имеют еще большее значение, а теперь порадуемся, что пароход, наконец, двинулся в путь. Он принял 4.000 тон. Матросы большею частью масульмане и только семьдесят человек Индусов. Офицеры и служащие большею частью Шотландцы. В числе пассажиров две труппы актеров, которые между собою пикируются, несколько Англичан и два, три Немца. Немцы добрались таки до Рангуна, где имеется даже немецкий клуб. Между пассажирами был еще молодой Швейцарец, пробывший несколько лет в Бирме и проехавший край вдоль и поперек. Нельзя не изумляться энергии, настойчивости и выносливости этих искателей фортуны, которые с пустым [554] кошельком отправляются в незнакомый край. Он рассказывал очень много любопытного о своих странствиях, как ему приходилось иногда вплавь переплавляться через реки, как он спал на деревьях, как он голодал и бедствовал. В этих рассказах было много поэтической прелести, или это мне так казалось при виде зеркальной поверхности Иравадди, словно застывшей в дремотной истоме. Прозрачность воздуха, тишина, только изредка прерываемая криками на берегу, огоньки в маленьких лодках, бесшумно скользящих мимо нас, очарование тропической ночи — все это придавало нашей беседе какое-то особое значение, и меня так же, как и моего знакомого, манила к себе эта неведомая даль.

Но испытания его кончились, и он достиг довольно сносного положения, но недовольный, он бросил все и опять стремился в глухие и дикие места, в Пенанг, оттуда через Перак сухим путем в Сиам. О Бирманцах он отзывался хорошо и хвалил их гостеприимство. Народ, по его словам, бедный, часто не хватает рису, и он должен из сердцевины бамбука и разных трав варить себе похлебку. Показывал он мне разные вещи, собранные во время путешествия, фотографии — он имел свой аппарат — и великолепную книгу профессора Roschmma’s, изданную на счет английского правительства в очень ограниченном количестве экземпляров. Издание дорогое (180 рублей) и, действительно, роскошное. Профессор получает от английского правительства 1.200 в месяц и, кроме того, известную сумму за каждую пройденную им милю. Жатва, собранная профессором, довольно значительная. Он собрал много рукописей, списал много надписей и составил очень хорошие коллекции.

9 марта. Мы совсем забыли, что мы в океане с его бурями, циклонами. Море гладкое и спокойное, как застывшее озеро. Вдали виднеются острова при чудном фосфористом сиянии лупы.

11 марта, утром, в семь часов мы подошли к Пенангу (Пенанг по-малайски значит бетель.). Мы очень обрадовались, когда у подножия высоких, окутанных зеленью гор обрисовывался хорошенький городок, красивая бухта и целое полчище сампангов. В сампапге — так называется лодка с маленьким домиком наверху — живет целое [555] семейство и в сампанге имеется все, что нужно для домашнего обихода. В городе встречаешь много Китайцев, но в Пераке их еще больше — до 50.000. Народ вообще беспокойный и мстительный. Еще недавно там были беспорядки, и здесь не редкость убийство какого-нибудь Англичанина. Убийство это совершается из-за угла, и настоящих виновников трудно найти. Правосудие карает обыкновенно подставных лиц, выставленных китайскою колонией. Китайцы занимаются торговлей, они же и лодочники и чернорабочие. Отвратительны Китайцы носильщики, голые по пояс, с отвислыми животами. Здесь можно встретить Тамильцев, Индусов и Сикхов. Европейцев очень мало и между ними много Немцев, Голландцев и жидов. Немецкий жид здесь агентом пароходного общества British India. Капитан жаловался на то, что начальник над портом католик и вследствие этого все служащие католики. Даже судья nigger и католик (то есть, проще говоря, метис португальского происхождения).

В Пенанге есть католический женский монастырь и сестры говорят по-французски. Английского тут вообще очень мало, разве только флаг, который развевается над крепостью. Капитан с неудовольствием рассказывал, что в этой крепости только одна пушка и та плохо стреляет. Так, еще недавно пришел американский фрегат и на свой салют не получил ответа. Послали за объяснениями и узнали, что в крепости нет пороху. Американцы уступили свой, и тогда пушка выпалила и ранила двух людей.

В прошлом столетии на этом острове жило только два малайские семейства, а теперь Пенанг имеет около 75 тысяч жителей (На острове 244 тысячи жителей, Европейцев только 674.) и торговых оборотов на 9 миллионов фунтов стерлингов. С возникновением и развитием Сингапура Пенанг теряет свое прежнее значение, но и в настоящее время это хорошенький городок с красивыми домами, хорошими дорогами, усыпанными белым гравием. Особенно хороша здесь растительность. При виде манговых, апельсинных, лимонных деревьев, пальмовых лесов, банаников, хлебных деревьев, как-то невольно вспоминаешь Коломбо. Растительность такая же богатая, разнообразная, как и в Коломбо, но Пенанг имеет одно преимущество пред Коломбо — высокие [556] горы, покрытые девственным лесом. Англичане воспользовалось этим и на значительной высоте построили санитариум или место отдохновения для людей, которые не могут выносить жаркого климата. Я отправился вместе с одним Англичанином из Бирмы и его супругой к водопаду, который находится недалеко от санитариума. Дорога туда очень хорошая. Редко встретишь Европейца, но за то на каждом шагу попадаются Китайцы, сидящие в маленьких японских колясочках. Мы проехали каменоломню. Несколько десятков двухколесок ожидали нагрузки. Камень здесь очень хорош, ступени выходят громадные. Доехав до ботанического сада, мы должны были пойти пешком, а это оказалось довольно неприятно; солнце жгло немилосердно и я изнемогал от жары. Единственное развлечение доставлял мне мой компанион. После двадцатилетнего пребывания в Индии, он отправлялся в Японию. В Пенанге он считал себя как дома и хотел блеснуть предо мною своими лингвистическими способностями, и каждый раз это кончалось полнейшим фиаско. Так он попробовал заговорить с мальчиком, который вел нас на водопад, но мальчик Тамилец ни слова не понимал по-английски и по-индустани (урду). Другой раз он попробовал заговорить по-бирмански с Китаянкой, и та подняла его на смех. Самолюбивый Англичанин даже плюнул от досады и этим рассмешил еще больше собравшуюся около него публику.

После водопада мы проехали на базар и в туземную часть города. Дома в туземном квартале такие же, как в Бирме, плетенки из бамбука, на сваях и с маленькими окнами. На базаре господствует китайский элемент и специфический китайский запах. Китайские дома изобилуют украшениями, большими черными вывесками с золотыми буквами.

Изредка попадаются кареты, нагруженные целою толпой индусских детей, быки увешанные бусами и цветами.

Когда настал адмиральский час, мы завернули в гостиницу. Прислуга в гостинице Индусы и Китайцы. Англичанин в припадке игривости мазнул своею ложкой по лицу Китайца, прислуживавшего нам за столом. Надо было, после этой милой шутки, видеть обиженное лицо Китайца, покрасневшего до корня волос. Вообще Англичане на Востоке не церемонятся с туземцами и очень часто прибегают к пинкам и палке. Такое обращение не может правиться туземцам. Если подумаешь, что [557] Англичан в Пенанге какая-нибудь горсть, то просто страшно за них делается. Англичан вообще немного и в банках, на почте, в конторах распоряжаются метисы и Китайцы — разумеется в качестве чиновников низшего разряда. Они довольствуются маленьким жалованием, на которое не мог бы существовать Европеец. С этим нельзя не согласиться, и Европеец, бедствующий в этих далеких странах, представляет собою очень грустное зрелище. Вот, например, фотограф, к которому мы зашли для покупки видов Пенанга, самыми мрачными красками описывал Пенанг. Вот уже шесть месяцев, как он ничего не продал, да не у него одного, застои в торговле полный, а между тем жизнь очень дорога.

Пожалели мы беднягу, помогли ему, как могли и ушли из его мастерской с грустным чувством. Да, не легко живется на чужой стороне, и неудачнику здесь еще тяжелее.

* * *

Наш капитан, ярый руссофоб, как будто смягчился и теперь сильно негодует на Немцев, которые всюду проникают и мало-помалу отвоевывают места, насиженные Англичанами. Там, где не было ни одного немецкого корабля, теперь их десять. Солидарность между ними изумительная и к этому они дружат с Китайцами. Два сапога пара, выразился с горечью капитан.

У нас, говорит он, — боятся России и опасаются взятия Константинополя, а что будет, если в самом деле Русские возьмут Константинополь?

Пострадает наша торговля, наши интересы? Да ничего не будет, все одни пустые страхи.

Русские построют один корабль, вся Англия об этом говорит. Немцы и Итальянцы строют их десятки и мы молчим, а между тем Немцы для нас в будущем гораздо опаснее. Они все высмотрят и, когда нужно будет, сумеют воспользоваться своими знаниями.

* * *

Вечером у нас было даровое представление — я хотел сказать: сильная гроза с дождем. Это был первый тропический ливень. Во всю мою поездку по Индии я пользовался прелестною погодой, видел только ясное, безоблачное небо, мог [558] любоваться чудным закатом, ярком, звездным небом и еще более очаровательным и величественным восходом солнца. В течение дня не думаешь о солнце, или вернее думаешь о нем с неудовольствием, играешь с ним в прятки и все стараешься как бы улизнуть от него подальше. Всякая прогулка днем не обходилась мне даром и после восхождения к водопаду я лежал в копке с сильною головною болью.

Вдруг засвежело. Немилосердное, жестокое солнце скрылось. Розовые облака приняли какой-то оттенок кровавый, а потом, словно налитые свинцом, спускались все ниже и ниже над горизонтом. Зеленое море вдруг почернело и по заливу пронесся циклон. Картина была очень эффектна, точно гигантская рука с розгами прошлась по морской поверхности. Все сампанги исчезли или улепетывали к берегу. Молния и гром не прерывались ни на минуту, но мы чувствовали себя безопасными и радовались тому, что эта гроза не застала нас в открытом море. Капитан покачивал головой, говоря, что это вероятно циклон.

12 марта мы покинули красивый остров и лучезарное небо опять сияло над нами. Пролив здесь очень узок, гораздо уже чем Иравадди, так что ясно видишь оба берега, окаймленные кокосовыми рощами, ясно различаешь горы и красивые долины с жалкими малайскими деревушками. Вечером на горизонте опять появилась грозная туча и разразилась к десяти часам сильным ливнем, но море оставалось спокойно.

13 марта, воскресенье. Англичане сидят со своими молитвенниками. Красивые пейзажи напоминают мне южный берег Крыма.

14-го мы были в Сингапуре (или городе льва), о котором скажу очень мало, потому что он находится на торной дороге и другие путешественники описывали его довольно основательно. По обилию Китайцев я назвал бы Сингапур китайским городом. Их насчитывают до девяноста тысяч и они чувствуют свою силу. По отношении к Европейцам я не заметил у них большой предупредительности. Напротив, обращение их дерзкое, вызывающее. Только дюжий Сикх, схватив Китайца за косу, внушает ему некоторое уважение к физической силе.

Контраст между европейскою частью города и туземною поразительный. В первой чудные сады, красивые дачи, довольство и благоустройство, а там жалкие плетенки из бамбука и шалаши на сваях. Китайцы живут лучше Малайцев. Дома у [559] них в два этажа с выступами на улицу. Малайцы большею частью неспособны к тяжелому труду. Так, например, кучера в Сингапуре Малайцы, Китайцы же возят японские колясочки. Малайцу не много нужно; получив какой-нибудь грош, он отдыхает, а Китаец трудится без устали. Куда не взглянете, везде увидите голых по пояс Китайцев, работающих в своих лавках. Он как будто не знает отдыха, только позволяет себе несколько минут передышки, обкатит себя холодною водой и опять принимается за работу. Вот почему Китайцы так опасны там, где они поселяются; как работники, они незаменимы и очень успешно конкуррируют с другими народами.

Китайцы, приезжающие в Сингапур, принадлежат обыкновенно к двум категориям: или они уже законтрактованы заранее на несколько лет каким-нибудь предпринимателем или они, свободные от всяких обязательств, явились туда, но безо всяких средств к жизни. В первом случае это почти рабство, в другом он должен скорее найти господина. И в том и другом случае его положение очень тяжелое. Прошло несколько лет и он отложил несколько грошей и глядишь работает для себя. Не будь у Китайца страсти к игре, он был бы застрахован от всяких невзгод жизни. Но он опять принимается за работу и многие из них потом ездят в колясках и живут, как лорды.

Уличная жизнь в Сингапуре еще ярче и колоритнее, чем в Индии. Тут кроме Парсов, Арабов, Евреев, Арабов в темных шелковых одеяниях, бомбейских купцов в больших белых тюрбанах и в широких шароварах, увидишь еще Малайцев в красных драпировках (саронг) и Китайцев всех классов, начиная с рабочих в голубой холстинке и кончая богачами, одетых в креп и шелк. Красок у меня не хватит, чтоб описать постоянное оживление и суету в туземных кварталах, Все ведь делается на улице, на виду у всех. Там же одеваются, бреются, обливаются водой, купаются, шьют, пилят лес; там же торгуют, продают морскую капусту, воду, зелень, фрукты, рыбы, трепанги; там же в грязной воде полощат европейские платья, обшитые кружевами и немилосердно колотят их о камень, тут же снуют экипажи самых разнообразных фасонов, начиная от элегантного ландо и кончая тачкой с большим колесом [560] по середине и с двумя сидящими на нем Китайцами. В воздухе стоит неумолкаемый гул, тепленный по временам собачьим лаем и китайскими хлопушками или петардами.

Из Сингапура можно съездить в Джохор. Шоссейная дорога проходит мимо красивых дач, пальмовых лесов, плантаций маниока. Хотя еще очень рано, но по дороге постоянное движение, встречаются нарядные экипажи, наездники, совершающие свою утреннюю прогулку; жалкие Китайцы измученные тащат колясочку или целый воз, нагруженный с верху до низу ананасами, бананами или пахучими, но очень вкусными дурианами. После нескольких часов езды мы добралось до пролива, отделяющего остров Сингапур от материка.

На противоположном берегу красивая барская усадьба, над которою развевается флаг магараджи Джохорского, уступившего во время оно Англичанам свои права на Сингапур и теперь получающего за это пенсию от английского правительства. В настоящее время этот номинальный владелец небольшого клочка земли пользуется некоторыми правами независимого государя, имеет свой двор, свою крепость, свою монету, свою почту и живет богатым барином. Дворец отделан с большою роскошью, тронная зала, с большими портретами английской королевы, принца Альберта, принца Уэльского, ничем не отличается от других тронных зал. Есть во дворце и роскошная столовая на сто персон, куда приглашаются по временам сливки сингапурского общества, и целый ряд комнат, предназначенных для ночлега и приема именитых гостей. Сам магараджа не живет в этом дворце, а в соседнем флигеле, где помещается его гарем. Парк, окружающий дворец, очень хорош, но это не редкость в здешних местах. Стоит только покинуть деревню, лесопильный завод и вы очутитесь в дебрях девственного тропического леса.

Вечером, когда я отправлялся на пароход, который должен был доставить меня в Яву, со мною было одно маленькое приключение. Дело в том, что я уже с утра отправил вещи на пароход и остался совсем налегке в Сингапуре. После обеда в гостинице, я отправился после десяти часов на пароход. Пристань французской компании находится в трех милях от города. Выглянув из кареты, я заметил, что мы проезжали по темной и пустынной местности. Вот где можно [561] ограбить человека, подумал я и, ощупывая свой бумажник, вспомнил, что со мною нет оружия, а только один зонтик.

Не успел я это подумать, как вдруг из-за угла на карету кинулся человек. Он кричал что-то Малайцу, попробовал вскочить на козлы, а Малаец тоже кричал и отбивался от непрошенного седока. Увидев, что интересный незнакомец осиливает Малайца, хочет захватить возжи и толкает его с козел, я открыл окно и пустил в ход единственное оружие — зонтик. Тогда он должен был оставить Малайца и всю свою атаку устремить на меня, т. е. открыть дверцы кареты. Но вся выгода была на стороне обороны и он опять бросился на Малайца и улучшив минуту, столкнул Малайца с козел, схватил возжи и круто повернул лошадей, так что мы очутились в канаве... Теперь он старался открыть окно, но я мешал ему зонтиком. Сойти с козел он не решался.

Но наконец убедившись в безуспешности попытки пролезть через окно, он сошел с козел и начал тащить дверцы. Как долго продолжалось это единоборство, не помню, но Малаец, уже забытый моим противником, очень кстати бросился к лошадям, схватил их за уздцы, вывел их на дорогу и пустил их вскачь. Мой незнакомец этого не ожидал и от внезапного толчка растянулся на земле. Но он скоро поднялся и побежал за нами. Лошади были добрые, у Малайца быстрые ноги и мы очень скоро добрались до пристани.

Когда это комическое приключение кончилось благополучно, то мне хотелось рассмеяться, но испуганное лицо Малайца настроило меня на серьезный лад. Получив от меня деньги, Малаец не решался ехать домой и по-видимому поджидал компанионов.

(Продолжение следует.)

Г. де-Воллан.

Текст воспроизведен по изданию: По белу свету. Путевые заметки // Русское обозрение, № 8. 1892