ДЕ-ВОЛЛАН Г.

ПО БЕЛУ СВЕТУ

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ.

(Продолжение.)

Я имел случай посетить Черный Город. Там всегда жизнь бьет ключом, постоянное движение, толкотня, шум и специфический запах кокосового масла. Я заехал туда, чтобы купить украшения, которые женщины продевают в ноздрю, и сам был не рад этой мысли. Как только я подошел к одной лавке, то сразу, откуда не возьмись, явился непрошенный советник или помощник. Это так называемый даллал, очень интересный тип, чрезвычайно распространенный в Индии. Десять процентов всех торговцев даллалы. Завидев покупателя, он следует за ним, предлагает ему свои услуги, показывает ему ту или другую лавку, к нему присоединяется другой, третий, и так гурьбой все идут от одной лавки в другую. Не беда даже если покупка пустяшная, ценностью на одну рупию, даллал все-таки провожает покупателя, зная очень хорошо, что две трети заплаченной цепы будут отданы ему за труды. — Даллалы, составляя особый цех, являются настоящим бичом для сельского населения в Индии.

Я был очень рад, когда купил то, что нужно и избавился от назойливой толпы посредников, требовавших себе бакшиша за великие труды. Англичане в этом случае не стесняются и прибегают, как я видел, очень часто к палке и ругательствам. Говоря о Мадрасе, нельзя пройти молчанием [564] железнодорожную станцию, которая по своим размерам напоминает столичные вокзалы Европы. О вагонах этого нельзя сказать. Второй класс похожа на наш третий. Маленькие купе с деревянными скамейками довольно неудобны для больших расстояний. Третий класс наполнен всегда туземцами. На Мадрасской железной дороге не имеется intermediate class, и поэтому туземцы побогаче садятся во второй класс. Пассажирами на этот раз были солдаты и их офицеры. Станция содержится в большом порядке. Пассажиры Европейцы на некоторых индийских дорогах пользуются многими удобствами. Так, например, к вагону подходит кондуктор и спрашивает будете ли вы обедать или завтракать, и в случае утвердительного ответа, он от себя телеграфирует туда, где есть буфет.

На Мадрасской железной дороге существует другой порядок. Там, когда берешь билет, то можно взять билет и на завтрак и на обед. Эти контрамарки очень удобны, так как они избавляют вас от размена денег на станциях.

Вечером мы могли любоваться эффектным зрелищем пожара в джёнглах. После жаркого дня меня удивили холодные ночи. Дорога мало интересная. Около Гунтакаль показываются холмы, очень похожие на наши курганы. Около Адони с правой стороны возвышаются горы. В Рейчуре мы вступаем во владение Низама Гайдерабадского. По обширности (98.000 квадр. миль) и по населенности своих владений (12 миллионов), Низам Гайдерабадский занимает первое место среди вассальных правителей Индии. Сам Низам тюркского происхождения и, как весь правящий класс, исповедует мусульманскую веру: громадное же большинство населения Индусы.

Низам имеет свое войско, состоящее из 8.000 кавалерии, 36.000 пехоты и 725 пушек. В состав войска входят 6.000 Арабов. У сановников Низама тоже свое собственное войско в 10.000 человек, состоящее из Арабов, Белуджей и Афганцев. Низамы имеют право чеканить собственную монету, имеют свои почтовые марки и при них находится английский резидент.

Территория Низама (Страна, так же, как и владетель, носит название «Низам».) разделена на четыре провинции: Гайдерабад, Бидар, Арунгабоя и Берар. Последняя провинция находится под непосредственным управлением английского [565] правительства. Доходы с Берара (17.700 квадр. миль и два с половиной миллиона населения) идут на содержание Гайдерабадского контингента, состоящего из 5.000 пехоты, 2.000 кавалерии и четырех полевых батарей, командуемых английскими офицерами.

Этот контингент должен якобы служить для безопасности Низама в случае восстания в стране, но в сущности цель его другая. Он скорее должен держать в покорности самого Низама. Владения Низама окружены со всех сторон английскою территорией.

Во время восстания Сипаев Низам держался на стороне английского правительства. Будь это иначе, восстание распространилось бы на всю Индию.

Услугу эту оказал Англичанам первый министр (диван) Солар Джанг, тридцать лет управлявший государством. Его имя собственно Мир Тураб Али-Мухтар Уль-Мульк. Это был очень образованный человек, говоривший отлично по-английски. Дружа с Англичанами, он умел управлять фанатическим мусульманским населением, которое ненавидит иностранцев. Получая громадный доход во 120.000 фунт. стерлингов, он жил широко, раздавал деньги щедрою рукой и оставил после смерти миллионы долгу... Но и этот поклонник Англичан разочаровался в них под конец своей жизни, когда все его ходатайства о возвращении Берара кончились неудачно. Он должен был помнить, что к Англичанам более чем к другим применима пословица: «что с возу упало, то пропало». После смерти Солар Джанга первым министром был назначен его сын, но он сделался неугоден английскому правительству и должен был подать в отставку. Что касается до Низама Махтуб-Али, то он, достигнув совершеннолетия и вступив в управление страной, старается дружить с Англичанами в надежде получить обратно Берар. Но это ему так же мало удается, как и Солару Джангу, и никакие пожертвования в пользу Англии, никакие демонстрации и изъявления лояльных чувств не уничтожат подозрительности, с которою Англичане наблюдают за полунезависимым правителем, всячески стараясь уменьшить его ревность в военному делу.

3 февраля. Поезд идет медленно, по-черепашьи. Жарко, местность однообразная, ровная, спаленная солнцем. Полное [566] отсутствие растительности. Рисовые поля, пруды, немного дальше бродят стада.

Когда мы подъезжаешь к Гайдерабаду, то пейзаж изменяется. Скалы самых причудливых форм точно выростают из-под земли. Все чаще и чаще видишь вооруженных людей, точно вся страна объявлена на военном положении.

В Гайдерабаде нет гостиницы и надо ехать довольно далеко в traveller’s bungalow, находящийся совершенно за городом, в местности, окруженной пустырями. Надо сказать несколько слов об устройстве этих постоялых дворов приспособленных повсеместно в Индии для удобства путешественников.

Это дом в шесть и более комнат. В каждой комнате имеется кровать, несколько стульев. При этих комнатах есть всегда другая маленькая с ванной и умывальником. Надзор за этими домами поручен обыкновенно туземцу, который, если у вас нет своей прислуги, с грехом пополам сварит вам обед и исполнит ваши приказания.

Кругом всего дома идет веранда, где вы можете отдыхать в жаркое время. Дом обыкновенно одноэтажный. Недалеко от него находится службы (кухня, конюшня). Пространство, занимаемое бунглау, службой, двором и иногда садом, обведено высокою каменною оградой с воротами. Это не постоялый двор, так как здание построено и содержится на счет правительства. Постоялец платит очень немного за постой... Дольше двух трех дней нельзя оставаться в бунглау, но и это не соблюдается, и я знаю, что многие живут там по месяцам. Имея свою прислугу, можно жить очень дешево и очень удобно.

Комната, которую мне отвели, не отличалась чистотой. Матрас, набитый соломой, деревянная постель, заставляли желать лучшего, но усталость взяла свое, и я уснул до пяти часов. К пяти часам я заказал тонгу или двухколеску с двумя быстрыми лошадьми и поехал в Голконду. Но соседству слышны были сигналы, звуки рожка, команда. Это упражнялись английские войска в Секундарабаде.

Секундарабад, по настоящему, укрепленный лагерь с нескольки деревнями, снабженный окопами, водой и продовольствием на один год. В случае возмущения Европейцы должны там найти приют и защиту.

Когда мы въехали в Секундарабад, население уже проснулось. Туземцы, завернутые с головы до ног в белые плащи, [567] уже толпятся на улицах. Женщины собирают помет и кладут его в корзины. Другие около своих домов приготовляют чунам.

Около домов видны большие запасы кизяка, которым здесь отапливают дома. Мужчины все вооружены с головы до ног. У кого ружье, у кого ятаган, что-то воинственное, дикое во взоре, в осанке... Так и кажется, что сейчас же начнется резня...

Проехали мы два красивые озера... Там масса купающихся и совершающих свой утренний туалет. Затем на целую версту тянутся обширные сады Низама. Нам на встречу едут возы с сеном, и сено возят на двухколесной тачке. Возы огромные. Сено увязывается таким образом, что половина груза лежит на самих волах.

Изредка встречается верховой, сопровождаемый многочисленною свитой. Смотря по сторонам, я не заметил, как возница подвез меня к высокой крепости. В воротах нас остановили, потребовали пропуска, которого у меня не было. Наш экипаж обступила толпа вооруженных людей, очень недружелюбно посматривающих на меня.

Положение мое стало критическим, когда я вдруг вздумал предложить деньги часовым. Резкие слова и угрожающие жесты надоумили меня, что лучше уступить (я ведь знал, что в крепость. где хранятся сокровища Низама, не пускают без особого позволения) и потому велел кучеру ехать в Голконду.

Он же стал настаивать, что это и есть Голконда и делал вид, что не понимает меня. Само собою разумеется, что во время этих переговоров нас окружила толпа зевак. Тогда в отчаянии я показал ему рукой купол и вся толпа возрадовалась. Кучер понял, но ему не хотелось сворачивать с дороги. Он стал жаловаться, что это далеко, что дорога скверная, но я все-таки настоял на своем. Действительно, он был прав. Голконда находится очень недалеко от крепости, но надо делать большой объезд, по каменистой и песчаной дороге, так как крепость с обеих сторон упирается в озеро.

Местность дикая, пустынная, с кучей нагроможденных екал, которые в беспорядке разбросаны по всему пространству. По этому случаю туземцы говорят, что Творец Вселенной, свершив создание земли, выбросил сюда все, что у него осталось. [568]

В Голконде все мавзолеи построены на один образец и отличаются друг от друга только размерами.

Над серединой четырехугольного здании, в мавританском вкусе, окруженного галлереей, возвышается купол. По углам террасы находятся минареты. Все эти мавзолеи построены из гранита, к несчастью, оштукатуренного в белую краску.

Прежде стены некоторых мавзолеев были покрыты разноцветными изразцами, следы которых остались еще и до нынешнего времени.

Туземец самым бесцеремонным образом отбил кусок изразца и подал его мне. Все эти здания или гробницы пришли в страшный упадок и только благодаря заботам Солар-Джанга, который реставрировал некоторые из них, они сохранились до наших дней.

Нельзя не похвалить Солар-Джанга за то, что он окружил эти гробницы прекрасным садом.

После хаоса камней, которыми загромождена дорога, отдыхаешь душой при виде чудных пальм, кипарисов, цветников, фонтанов, тенистых аллей с фруктовыми деревьями. На каждом шагу мне подавали цветы, фрукты, и мне казалось, что я по какому-то волшебству попал после пустыни в счастливый оазис.

При мавзолеях содержится многочисленный штат прислуги и рабочих, которые чистят дорожки, посыпанные мелким песком, вывозят хворост, в другом месте пара волов ходят взад и вперед по деревянной площадке, которая то поднимается, то опускается вниз, и своею тяжестью накачивает воду, которая льется широким ручьем по всем закоулкам сада.

Я прошелся и туда, где не видно было руки Солар-Джанга. и там среди развалившихся куполов ютилось полуголодное отрепанное население.

За каменною оградой, окружающею эту усыпальницу царей, начинается пустыня. С правой стороны крепость на скале, усыпальница, со своими белыми куполами, скалы, нагроможденные со всех сторон, тишина, все это навевает мысль о смерти.

Мы возвратились в город другою дорогой и могли видеть дачную резиденцию Низама, построенную в виде замка, на высокой скале. [569]

Работа еще не вся окончена, но и судя по тому, что сделано, эта дача будет очень красива.

В пять часов я отправился в резиденцию английского представителя при дворе Низама. Резиденция находится около базара, в предместье, с десятью тысячами жителей.

Положение резидента среди фанатического и вооруженного с головы до ног народа иногда бывает довольно неприятно.

Резиденция уже выдержала в 1857 году атаку со стороны фанатической толпы Рохиллас, которые были отбиты майором Бриггсом. После этого нападения резиденция была укреплена и вокруг ее были возведены бастионы.

После многих расспросов мне удалось узнать, что резидент гуляет в саду, куда меня провел один из вооруженных Сипаев.

Я увидел старика с красноватым лицом. Он опирался на палку. На мой вопрос, можно ли мне осмотреть резиденцию, он очень любезно изъявил свое полное согласие.

А также согласился он и на дальнейшую мою просьбу, об осмотре самого города, который меня интересовал гораздо больше дворца (без позволения английского резидента нельзя посетить город) и даже дал мне в провожатые одного из своих Сипаев. Я наскоро осмотрел дворец, который поражает своею царственною роскошью.

Двадцать две громадные ступени из розового гранита (шестьдесят футов длины), украшенные по обеим сторонам колоссальными сфинксами, ведут к портику с колоннами.

Чунам, покрывающий стены, блестит подобно мрамору. Над дверями громадные гербы ост-индской компании. Пол гладкий, как зеркало, покрыт чунамом, подражающим черному и белому мрамору.

Приемная зала — верх великолепия и роскоши. Мраморные колонны со статуями богов и богинь греческих и индусских, портьеры из шитого золотом бархата, золотые украшения, мебель с инкрустациями, шестьдесят зеркал между окнами, цельные от потолка до самого низа, просто ослепляют своею царственною роскошью. Но лучше всего три люстры, привезенные из Франции, стоившие баснословных денег. О роскоши этого Аладдинова дворца можно судить по одному факту.

Освещение во время оффициальных приемов стоило 1.000 фунтов стерлингов за один вечер. [570]

В таких случаях нельзя было сдержать толпу, которая вламывалась за ограду, и надо было пустить в ход оружие и проливать человеческую кровь.

Но это великолепие ничто в сравнении с тем, что было прежде. Послушаем, что говорит Исрвик.

Резидент Ирландец Киркпатрик, женатый на индийской принцессе, устроил для жены прелестный уголок, окруженный высокими стенами. Роскошь этого женского дворца была изумительна. Тут были мраморные бассейны, фонтаны среди цветников и деревьев, резные галлереи, стены и полы, украшенные мозаикой, украшения из слоновой кости с позолотой. Во время приемов жены Киркпатрика сюда являлись баядерки, сияющие алмазами и драгоценными камнями.

На некоторых из них было до тридцати тысяч фунтов стерлингов драгоценностей. Но этот волшебный дворец уже не существует.

В громадном и тенистом саду показывают несколько деревьев ficus indica (30 футов в диаметре) и место, где когда-то находился дворец индийской принцессы.

Но оставим прошлое и поспешим в город льва (Гайдарабад).

Город большой, многолюдный (350.000-400.000 жит.), построен крестообразно; улицы широкие, но они по своему многолюдству кажутся узкими, и куда ни посмотришь, так и кишат народом. Дома двухэтажные, выкрашенные в красную краску, с зелеными ставнями, как будто построены по одному образцу.

Но попадая в город, положительно нет времени рассматривать здания; толпа привлекает все ваше внимание. И что за разнообразие! Поминутно встречаются слоны, при виде которых лошади бросаются в сторону. Затем едут верхом сановники, сопровождаемые многочисленною толпой оруженосцев. Шествие это сопровождается барабанным боем. Другой сановник сидит в паланкине и носильщики тянут постоянно одну и ту же жалобную ноту; а там дальше закрытые носилки, в которых находятся мусульманки. Затем идут слоны, разукрашенные дорогими коврами, и из золоченой башни выглядывают богато одетые люди.

Индусы со знаками на лбу и с тюрбаном, мусульмане, вооруженные карабинами, ятаганом и с целым арсеналом за поясом, красивые, статные Афганцы, солдаты Низама в [571] поношенной одежде, дервиши, факиры с веригами, все это точно пестрый клубок свертывается и развертывается перед зрителем. Толпа растет, и под конец видишь только одни головы и поминутно слышишь пронзительный окрик кучера. А иногда назойливые нищие бегут за экипажем, и вы отделываетесь от них, дав им четырехугольную монету со штемпелем Низама. На площадях разложены товары, все ланки открыты и купцы бойко торгуют.

Проехав базар, мы очутились на перекрестке четырех улиц перед чудным зданием, которое я никогда не забуду. Ничего подобного ему нет в Египте.

Это Чахар-Минар — знаменитая коллегия, построенная Мухамедом Кули-ханом, в мавританском вкусе.

Под арками этого здания проходят свободно навьюченные верблюды и слоны с башнями.

Большая мечеть была недоступна для меня, и я ограничился внешним осмотром этого здания.

Дворец Низама — с обширными садами, службами, в которых помещается около десяти тысяч прислуги, не представляет ничего особенного в архитектурном отношении.

* * *

Стемнело, и я решился вернуться домой. Повсюду на нашем пути, в каждой лавке, на лотках перед каждою корзиной с фруктами, или съестными припасами зажгли лампы, и картина этой импровизированной иллюминации была очень эффектна.

Начались пустыри, прохожие попадались все реже и реже, шум отдаленного города постепенно затихал. Над озерами носилась туманная мгла и в воздухе раздавалось громкое кваканье лягушек, а окружающие предметы в фосфористом сиянии луны принимали какие-то странные, фантастические формы.

На другой день я уже покинул Гайдарабад. Спутниками моими в вагоне были на этот раз два Парса, или огнепоклонника, и трое мусульман. Скажу сначала об оригинальном костюме Парсов. На голове у них остроконечная черная жесткая шапка, имеющая вид митры. Затем длинный черный кафтан, какой носят Персияне. Под этим кафтаном кисейная [572] рубашка (sudra), перехваченная кушаком, и жилет (kusti) с широкими рукавами и широкие панталоны. На ногах у них туфли.

После покорения Персии, Парсы или Персияне выселились в Риу, в Бомбей и в соседние местности. Огнепоклонников насчитывается до 100 тысяч (Но последние перешли в ночь на 17 февраля 1881 года, их было 85 тысяч.). Население немногочисленное на 257 миллионов. Хотя центром их считается Бомбей, но они разбросаны по всем владениям англо-индийской империи. Теперь их увидишь во всех больших городах Индии, в Сингапуре, в Гонг-Конге, одним словом, везде, где совершаются большие дела и громадные торговые операции. Не имея кастовых предрассудков, овладев знанием английского языка, Парсы сделались посредниками между новыми завоевателями и туземцами и захватили в свои руки торговлю края.

Индусы их за это не любят. У Парсов существует известная организация, во главе которой находится панчайет или ареопаг, который ревниво следит за нравственностью отдельных лиц и строго наказывает малейшее уклонение от обычая предков. Этот панчайет строго воспретил многоженство, которое начало входить в моду у Парсов, вследствие сожительства с мусульманами. О строгости панчайета можно судить по следующему примеру.

Молодые девушки имели обыкновение вечером выходить за водой. Панчайет постановил, что если девушка или женщина выйдет ночью без фонаря и без служителя, то она должна продежурить целую ночь в мертвецкой. Панчайет запретил им также перенимать некоторые обычаи у Индусов, как-то: носить украшения на носу, в ушах. И жены Парсов носят только кольца на руке.

Все, начиная от рождения до самой смерти, подвергается строгой регламентации. Некоторые обычаи действительно странны. Женщина после родов считается нечистою и из боязни оскверниться, никто из домашних не подходит к ней в течение 40 дней. В то время, когда ей нужен уход и комфорт, она заперта, как прокаженная, в маленькой комнате и изолирована от всех домашних. Мебель, ковры, все, что подороже, выносится заблаговременно из комнаты, так как все, что [573] останется в комнате во время родов, будет считаться оскверненным и должно быть уничтожено.

Парсы вообще одарены коммерческим гением и благодаря громадным капиталам, которые находятся в их руках, играют видную роль.

Но с другой стороны не найдется во всей Индии, при всем желании, Парса земледельца, и ни один Парс не служит в войсках. Относительно женщин Парсы хвалятся тем, что между проститутками нет ни одной парсийской женщины.

Сплоченные в дружный союз, Парсы щедро помогают своим, и между ними нет нищих. Если нет между ними бедных, то есть очень много капиталистов, обладающих миллионами. Эти миллионеры жертвуют щедрою рукой на общественные и благотворительные цели. Так сэр-Жамшиди Джаджибай на свой собственный счет содержит одиннадцать гимназий для мальчиков и одиннадцать для девочек.

Он кроме того пожертвовал для бедных Парсов 300.000 рублей. Во время голода он отдал в распоряжение английского правительства большие суммы.

Теперь вернемся к моим спутникам. Один из Парсов оказался доктором и очень образованным человеком. Он знал отлично по-английски, гузератски, персидски, санскритски и индустански. Другой Парс занимался торговлей, мусульманин был богатый землевладелец в Гайдерабаде, а другие два мусульманина оказались его прислужниками. Меня удивило патриархальное отношение между господином и прислугой.

Вскоре между моими спутниками завязался горячий спор Парс, торговец, уснувший на верхней скамейке, слетел вниз и принял участие в споре.

Спор, как мне объяснили потом, касался религии. Доктор, восхваляя тип факира, аскета, отказавшегося ото всего земного, говорил, что такого типа нет в мусульманстве. Торговец Парс находил, что такой аскетизм совершенная бессмыслица и поддерживал мусульманина, который защищал и восхвалял свою религию.

Спор был бесконечный. Местность, которую мы проезжали, поражала своим безотрадным однообразием. Кое-где среди холмов выглянет деревушка, похожая на укрепленный стан. Неподалеку в полях возятся люда или пасутся стада буйволов. Растительность бедная, жалкая; сиротливо смотрят пальмы, [574] растущие одиноко среда пустырей, обнесенных изгородью из алоев и кактусов.

Я стал читать газеты, которые были полны толками о предстоящем юбилее. Правительственные газеты восхваляли до небес лояльность населения, указывали на громадные цифры пожертвований и видели в этом факте новый залог тесного единства Индии с Англией.

В других газетах среди шумных восторгов о лояльности владетельных князей и населения слышна была другая нота.

Оказалось, что в Бомбейском президентстве подписка шла очень туго; жертвовали больше по принуждению. Комитет в четыреста человек получил только триста подписчиков, а публика и вовсе не участвовала в подписке. Несколько лиц, между прочим один судья высшего суда, попросил, чтобы вычеркнули его имя в подписном листе, так как его не спрашивали о согласии на подписку.

Все это сообщалось с разными инсинуациями насчет того или другого деятеля. Дело, по мнению английских газет, повели неумело, а в туземных газетах уже прямо говорилось, что подписка в Мадрасском и Бомбейском президентствах не обошлась без давления и принуждения со стороны оффициальных лиц. Люди жертвовали не вследствие избытка лояльных чувств, а просто по принуждению, лишь бы отвязаться и не навлечь на себя неудовольствия власть имущих.

Мои спутники немножко успокоились и приступили к еде. Парс доктор любезно предложил мне и мусульманам какой-то сладкий пирог с миндалем и с фруктами. Вообще надо сказать, что буфеты на станциях существуют только для Англичан. За столом вы никогда не увидите ни одного туземца, мусульманина, Индуса или Парса. Туземцы обыкновенно берут с собой то, что им нужно.

Радда-Бай в своих письмах об Индии говорит, что туземцам воспрещен вход во 2-й класс. Это неверно. Я проехал всю Индию вдоль и поперек и путешествовал нарочно во втором классе, чтобы видеть туземцев, и нигде я не видел, чтоб их выталкивали вон и вдобавок не возвращали денег, заплаченных за билет. Одно верно, что Англичане вообще стараются избегать общества туземцев и всегда ездят в первом классе. [575]

Но и в первом классе путешествуют туземцы, которые не боятся расходов, и их никто оттуда не изгоняет. В гостиницах вы никогда за table d’hote не увидите туземцев, но это потому, что Индусы сами боятся оскверниться, если сядут за один стол с Европейцем. Впрочем в этом отношении Англичане не уступают Индусам. «За table d’hote вы никогда не увидите a native, сказал мне один Англичанин, потому что мы все выйдем из-за стола, если он покажется».

Мои спутники от религии перешли к политике, к оценке, разных деятелей, причем я заметил, что они, как и наши восточные люди, всегда говорят большой человек (a biqman).

Когда сюжеты истощились, то они пристали ко мне с расспросами: «Откуда я, зачем я еду», и на мои ответы только недоверчиво покачивали головой. Они никак не могли понять, что я путешествую, что только одно любопытство заставило меня проехать в Гайдарабад. Здесь еще не привыкли к туристам, здесь не путешествуют, а едут по необходимости, потому всякий путешественник возбуждает подозрение.

Ночью стало очень холодно и в вагон поналезли новые пассажиры... От нечего делать я смотрю, как мусульмане совершают свои омовения и молитвы на ковре или как Индусы, завернувшись в белые простыни, ложатся спать.

Утром меня разбудил услужливый пассажир, а то бы я проспал и проехал бы станцию Ланаули, откуда мне надо было ехать в Карли. В путеводителях полное противоречие насчет того, на какой станции надо остановиться, чтобы попасть в Карли. Один советует Кхандалы, другой Ланаули, третий станцию Карли.

Некоторые пассажиры, которых я спрашивал, говорили, что в Ланаули я непременно найду экипаж. Выхожу на платформу, оглядываюсь кругом, но экипажа нет и помину. Спасибо доброму человеку, который посоветовал мне телеграфировать начальнику станции в Кхандали и просить его прислать тонгу. Я так и сделал. Через полчаса явилась тонга. И владелец оной запросил с меня пять рупий. Я должен был покориться и сел в тряский неудобный экипаж. Но и это ничего. — Отъехав несколько шагов от станции, мой возница вдруг объявляет, что он должен смазать оси. Эта операция, по его расчетам, потребует по крайней мере час. Проклиная злополучную тонгу, я вернулся на станцию. Выехав со станции, мы [576] миновали пруд. По обеим сторонам виднелись красивые горы. Дорога обсажена деревьями. Затем показалась деревня. Дома небольшие, очень похожие на наши южно-русские хаты, крытые черепицей, деревом и чаще всего соломой, обмазанные глиной я выкрашенные с фасада краской. На некоторых из них затейливые узоры. Когда мы доехали до обширного места, изрытого канавами, возница остановил лошадей, и мне пришлось идти пешком.

Ко мне присоседился мальчик, который просил меня не брать других провожатых к пещерному храму. Туда ведет маленькая тропинка. Восхождение нетрудное, но очень утомительное во время палящего зноя. Не успел я сделать половины пути, как точно из-под земли выросло несколько человек с носилками. От носилок я не отказался, так как ходить во время жары вообще вредно. Но пока они явились, сопровождавшие меня люди, желая доказать свою полезность, стали втаскивать меня на верх.

Это было совсем бесполезно, так как восхождение не представляет никакой опасности. Изнемогая от жары, я наконец добрался до храма, который находится на половине горы, и был очень рад, что лезть дальше некуда... Так как чантия в Карли описана столькими путешественниками и изображена во многих рисунках, то я воздержусь от длинных описаний. По правде сказать, я был разочарован. Колонны, подпирающие стену с обеих сторон, украшены изображением богов. Сама пещера, высеченная из скалы, имеет около тринадцати сажен длины и три сажени ширины.

Давхопа, находящаяся в глубине храма, имеет вид опрокинутой чаши и не поразила меня своим изяществом.

Высокий свод, обшитый деревом (тиком), показался мне совсем не эффектным.

Храм Карли был мне известен раньше по рисункам, и я ожидал чего-то более грандиозного...

Я должен сказать, что рисунки иногда идеализируют действительность, а другой раз они не могут достигнуть совершенства подлинника. Не навязывая никому своего мнения, я хочу сказать, что по рисункам храм в Карли и усыпальницы в Голконде идеализированы сверх меры, тогда как пещерный храм в Эллоре или Таджь-Махаль не поддаются воспроизведению. Надо это видеть, чтобы понять бессилие художника [577] который даже при громадном таланте может только дать жалкую и бледную вопию действительности.

Но об этом после.

У выхода уже ждали мена носилки, то есть кресло, поставленное на две перекладины.

Носильщики, вместо того, чтоб идти тропинкой, спустились прямиком по скользкой скале, среди груды вахней. Им может быть казалось, что это не опасно, но а, находясь на высоте, думал только об одном, — как бы не полететь вниз. Возвращаясь назад, а присматривался к тем местам, где побывала Радда-Бай и видела столько чудес, и как-то невольно позавидовал ей.

Изъездив Европу вдоль и поперек, побывав на Балканском полуострове, в Турции, в Греции, в Черногории, Сербии и Болгарии, а нигде не видел чудес и не испытал никаких особых приключений. В Греции много рассказывали о разбойниках, но я проехал по ней безопасно, а недели через две в тех же местах шайка разбойников напала на Англичан, отрезала им уши и наконец зарезала их. Значит не судьба, подумал я, но вот в Индии, стране чудес, ужасов и всяких тайн, ты найдешь то, что тебе нужно. Только послушайте, что говорит Радда-Бай о тиграх, которых Раджь-иоги убивают одним словом, о змеях, которые от одного взгляда Раджь-иога улепетывают восвояси, о художниках, которые рисуют не то, что видят перед глазами, а то, что им внушил тот же великий маг и волшебник, и волосы станут у вас дыбом. Нет, dahin, dahin, в страну Раджь-иогов, которые, по свидетельству Радда-Бай, имеют следующие способности: 1) дар пророчества и предвидения грядущих событий; 2) понимание всех незнакомых им языков; 3) исцеление недугов; 4) искусство читать чужие мысли — и даже внушать мысли и рисунки — скажу от себя: 5) слышать разговоры и все происходящее на несколько миль; 6) понимание языка зверей и птиц; 7) прокамия — способность останавливать руку времени, сохраняя юношескую наружность в продолжении долгого, почти невероятного периода времени; 8) способность оставлять собственное тело и переходить в другое; 9) дар укрощать зверей и даже убивать самых диких зверей одним взглядом, и, наконец, самое ужасное, месмерическая сила, вполне подчиняющая себе людей и одним действием воли [578] заставляющая их бессознательно повиноваться невыраженных приказаниям иогов.

Всю эту скалу (так говорит Радда-Бай) умственных феноменов проделал перед нею Гулаб-Синг, Такур и Раджь-иог. Он ради нее был одновременно в двух местах, в пещере около Каунпура и у себя в имении, которое находится за несколько сот верст от Каунпура. Ну не завидно ли? Мое так хотелось, чтоб этот гигант с невозмутимым лицом, выставленный так рельефно нашею писательницей, этот человек многосторонне образованный и посвященный во все тайны мироздания, взял меня за руку и сказал: пойдем за мною.

Я последовал бы за ним повсюду! Также я слышал рассказы местных жителей о том, что к такому-то N. N. в ванну залезла громадная змея, что у другого на веранде прогуливался тигр. И по газетам видно, что от диких зверей ежегодно погибают десятки тысяч (В 1885 году, например, было 22.906 смертных случаев, из них 20.142 от укушений змей и только 2.765 от диких зверей. В 1885 году утих случаев было даже больше, чем в 1884 году (22.142 случая). Скота только в 1865 г. 59.029 голов (в 1884 г. только 49.672).) людей.

Ведь не даром же пугали Радда-Бай тиграми, змеями и даккойтами (разбойниками). Борьба против зверей почти безуспешна (Правительство пробовало выдавать награду за убиение змей, но это повело к тому, что многие стали заниматься размножением их.). Разве убить их словом, как сделал Гулаб-Синг? Что касается даккойтов, то я был именно в тех местах, где они нападают целыми шайками (В Гайдерабаде и окрестностях шайки разбойников действуют, как говорят в оффициальном отчете, довольно бесцеремонно, держат на откупу целые деревни. — Случаев разбоев и грабительств 371. Причем ограбленного имущества было около 350.000 рупий (Madrus mail 22 декабря 1886 г.).) на безоружных жителей и самым фимистерским образом любовался луной. Ну не обидно ли?

С другой стороны, если сравнить приведенные цифры (22.000) с громадным населением (253 м.) Индии, то процент опасности в Индии все-таки не особенно велик (1 на 10.000 человек) и надо особенное несчастье или особенное счастье, чтобы сделаться жертвой зверя, змеи или разбойника. [579]

В вагоне я застал одного Англичанина и одного Индуса с четырьмя сыновьями. Жена его и другие домочадцы помещались в другом вагоне. По бритой его голове с большим чубом, как у наших запорожцев, можно было предположить, что это Махрат или Декканец. Он путешествовал, как и все туземцы, с целою горой подушек и тюфяков. Костюм его был полу-европейский и полу-индусский. Он не носил сатч и выставил на показ свои грязные, голые ноги. Сынишка его сверху до низу был обвешан золотыми побрякушками. Махрат оказался очень разговорчивым и охотно болтал по-английски, но что меня еще более удивило, позволил детям взять предложенные им мной конфеты. «Это уже вольнодумство», подумал я. Но что не делают железные дороги, загоняя в узкое пространство людей разных племен и каст; эти люди по неволе сближаются между собой и вековые предрассудки постепенно исчезают. Тридцать лет тому назад, когда путешествовал Шлагинтвейт, он должен был ехать на слоне, возить с собой целый обоз вещей, паланкин и целую араву людей (более сотни) и, несмотря на эти громадные средства, бороться с разными неудобствами. А теперь, от Бомбея до Мадраса всего сорок часов езды, и хотя вагоны не могут похвалиться удобствами, но все-таки это гораздо удобнее прежнего.

Теперь и переходы от одной местности резче, неожиданнее. После однообразия Деккана вы вдруг переноситесь в живописную местность. Везде, куда ни взглянешь, горы, одетые зеленью, сады, красивые станции с цветниками. С перевалом через Гхаты вашим взорам открывается чудная картина. Поезд, точно змея, вьется по карнизам гор, минуя пропасти, заросшие манговыми деревьями, бананами и папоротниками, мчится по вершинам скал, которые точно висят на воздухе и, наконец, спускается в роскошную долину со стройными высокими пальмами. Тропическая природа словно с улыбкой на устах нежится томится, представ пред вами в золотистом сиянии потухающего дня.

* * *

Надо отдать Англичанам справедливость. Они гениальные администраторы, умеющие создать в пустыне чудные города со всею роскошью европейской обстановки. Что такое был [580] Бомбей во времена Португальцев? Несчастное местечко, окруженное болотами, от испарений которых люди погибали как мухи.

Уступленный Англии как приданое инфанты Екатерины, вышедшей замуж за Карла II, Бомбей под магическою рукой Англии сделался одним из первоклассных городов Востока с 800.000 населения и с миллионными торговыми оборотами.

Монументальные постройки, широкие улицы с бульварами, по которым беспрестанное движение экипажей, конки, обширные парки, прекрасные магазины, бесчисленное количество станций по железной дороге, которые, обхватывая город кольцом, служат для удобства обывателей, телефон, прекрасный порт, красивые окрестности — вот чем отличается этот в полном смысле великолепный город (На нужды города тратится около 400 тысяч фунтов стерлингов, на санитарную 70 тысяч, улиц и зданий 45 тысяч, водоснабжение 38 тысяч, освещение 26 тысяч и т. д. Полиции содержится около 1 1/2 тысяч человек. В Бомбее имеется 140 учебных заведений с 16 тысячами учащихся, много музеев, библиотек и одних туземных газет более 50 издании.).

Достаточно одного беглого взгляда на громадные здания, в которых сосредоточены конторы, магазины и банки, на ратушу, собор, эспланаду, на громадный Esplanade Hotel, чтобы понять, что вы попали в громадный торговый и административный центр.

Гостиница Esplanade Hotel считается лучшею. Это многоэтажное здание, построенное только из камня и железа, и странное дело, одна только лестница осталась деревянная. Впрочем такие аномалии можно встретить и в Париже.

Комнаты хорошие, высокие, и каждая из них имеет свой выход на веранду, которая вся разгорожена ширмами, так что, сидя на балконе и любуясь видом, вы все-таки отделены от соседей.

При комнате есть ванная со всеми удобствами. Что касается прислуги, то она, как и везде в Индии, очень плоха.

Дело в том, что в Индии все привыкли путешествовать со своими слугами и даже к table d’hote’у каждый приходит со своим слугой. Зрелище очень оригинальное; за столом сидят чопорные Англичане, а за стулом с неподвижностью статуи стоит белая фигура в чалме (прислуга обыкновенно мусульмане). Иногда за одним Англичанином стоит не один, а двое или трое слуг разных возрастов. Кушанье здесь не разносят, а ваш слуга идет в буфет и берет то, что ему [581] заблагорассудится. Беспорядок поэтому невообразимый. Вздумается ему, он принесет то или другое кушанье, а если не поспеет или разберут другие более проворные слуги, то уж не пеняйте. Надо сказать еще, что в гостинице, несмотря на ее монументальный вид, грязно...

Одном словом, и здесь, как в Мадрасе, Азия заявляет свои права и Англичане ничего не могут против этого поделать.

В Бомбее нет достопримечательностей, и я не осматривал соборов, памятников, о которых мог бы рассказать.

Я просто шлялся по улицам, заходил к знакомым, присматривался к своеобразной физиономии разных кварталов с пестрым населением, которое снует по городу.

Вся жизнь громадного населения проходит у вас пред глазами... Все лавки открыты и не стесняясь вашим присутствием менялы считают деньги. Уличный цирюльник стрижет и бреет кого-нибудь, массажист расправляет члены паупиту. Женщины собирают помет, неся на спине ребенка. А что за типы! Арабы в бурнусах и с выкрашенными известью волосами; Индусы простоволосые, бенгальские бабу с белыми зубами (Только у бенгальских бабу (бабу значит господин) белые зубы, так как они не жуют бетель, столь распространенный в Индии.). Красивые парсийские женщины, с белою, прозрачною кожей и с темными, огненными глазами, полуобнаженные индусские женщины, стройные как статуи и с смуглою, как бронза, кожей, — все это вереницей проходит пред вами. Если вы сядете в конку, то увидите Парса, Индуса, мусульманина, сидящих рядом и под эгидой цивилизации мирно беседующих о разных делах.

В Бомбее на почте и в магазинах опять не видать Англичан, а все дело в руках туземцев или метисов, которые очень многочисленны в бомбейском президентстве.

Это господство туземцев очень тягостно для иностранца, не знающего местного языка, так как туземцы очень редко говорят по-английски.

Традиция обязывает каждого туриста посетить Малабарскую гору, унизанную хорошенькими виллами, и посетить то место, где Парсы отдают своих мертвых на съедение коршунам.

Я подъехал как раз вовремя, когда коршунам поднесли новую пищу.

Привратник просил меня обождать немного, пока кончится [582] церемония. Мне, однако, не пришлось долго ждать, так как ворота открылись, и Парсы в белых (траурных) одеяниях медленно спускались по широкой лестнице...

Читая о башне Молчания, я представлял себе, что эта обитель смерти поражает вас своим мрачным и грустным видом. Совсем нет. Обстановка такая, которая не вызывает грустных мыслей. Впрочем, судите сами.

Красивый дом, окруженный прелестным садом, на каждом шагу цветники, редкие деревья, дорожки, посыпанные песком, так что вам кажется, будто вы попали на загородное гулянье. Среди деревьев, окруженных каменною стеной, находятся пять невысоких, но очень широких белых оштукатуренных башен. Эти башни по своему виду очень напоминают доменную печь. В ним не пускают никого, кроме носильщиков трупов. Проводник очень любезно показывает в маленьком виде модель этих башен. Если смотреть сверху, башня устроена в виде колодца, покрытого железною решеткой и разделенного на три концентрические круга. В каждом из этих кругов находится гробообразные места для трупов. Таких мест 365. В средний круг кладутся дети, во второй женщины, а в третий, смежный со стеной башен, мужчины. Кости, объеденные коршунами, высыхают очень быстро и, превращаясь в порошок, падают в колодезь.

Выслушав его объяснение, я отвернулся от модели; мне не хотелось верить, что здесь царит смерть. Все говорило о жизни, все благоухало, цвело.

Вот если бы видеть, как принесут мертвого и положат на съедение коршунам! Но этого не видят даже сами Парсийцы. Как только наступает смертный час, все домашние оставляют умирающего, боясь оскверниться прикосновением в мертвому телу, дабы не мешать душе отделиться от тела.

Один жрец присутствует при последних минутах умирающего, а затем носильщики трупов, которым закон запрещает разговаривать с живыми людьми, дотрогиваться или подходить к ним близко, вносят в башню труп, завернутый в тряпье, и затем, раздев его до нага, кладут в известное место.

Такой способ погребения оставляет все-таки иллюзию. Кажется, что человек куда-то ушел и вот-вот скоро вернется.

Неприятно, когда коршун вдруг принесет вам свой [583] недоеденный завтрак. А это случилось еще недавно. В саду одного моего знакомого, живущего не далеко от башни, вдруг очутилась детская рука. Газеты подхватили этот факт, и пошла писать губерния. Когда вы покидаете башню Молчания, то вас ведут на террасу, с которой открывается широкий вид на город, бухту и море. Картина дивная, которую, если раз увидишь, трудно позабыть...

В туманной дали, на широком просторе лазурного моря, рисуются островки, утесы самой причудливой формы; ближе к вам маяк, окруженный целым лесом мачт, а внизу у ваших ног целое море самой яркой зелени, из которой выступают грандиозные здания, возносящие свои главы к чистому, безоблачному небу.

* * *

Мне советовали посетить базар, как одно из самых роскошных зданий в Бомбее.

Глядя на каменную громаду, построенную из железа и камня, я думал: когда-то в наших городах будут такие рынки.

Шум невообразимый и постоянное зазывание торговцев. Только и звучит в ушах: сааб, сааб. При всем моем желании угодить им, я не мог бы этого сделать. Мне пришлось бы захватить с собой целые возы фруктов, бананов, ананасов, кокосовых орехов, зелени, пампельмусов, фиников, апельсинов. Но какой-то праздношатающийся Индус все-таки заметил меня и повел меня туда, где продаются обезьяны и попугаи. Последних можно иметь за пятнадцать копеек, но я отказался купить эту marchadise encombrante, и мой непрошенный проводник, разочарованный во мне, попросил бакшиш. Этим все кончается в Индии.

На площади пред базаром масса конок, идущих в разных направлениях. На тротуарах толпятся разнощики с разною снедью; тут же стригут и освобождают от паразитов. После этого Вавилонского столпотворения, шума и крика, я попал в совершенно другую обстановку.

Я просто удивился тишине, которая царила на улицах. Только изредка вам на встречу попадается прохожий. Дорожки все заросли травой, так что я подумал, что это не Бомбей, а какой-то уездный, заглохший город. Это была Колаба, в которой находится обсерватория, маяк, дом умалишенных, кладбище и [584] казармы для войск. После завтрака я посетил Victoria’s Garden. Отправившись туда на конке, я проехал многолюдные кварталы, в которых кишит народ. Тысячи туземцев и ни одного Европейца. Впрочем, виноват, мы встретили поезда с волонтерами.

У входа Victoria’s Garden, громадное здание, в котором находится музей. В саду несколько Парсов, остальная публика туземцы, красиво задрапированные в пестрые тоги. Сад громадный. Тигры и львы привлекают туземцев, а к клеткам нельзя подойти.

Я не долго оставался в саду, так как мне хотелось посмотреть на волонтеров. Надо вам сказать, что войско в Индии разделяется на Бенгальскую, Бомбейскую, Мадрасскую и Пенджабскую армии.

Каждый из этих корпусов разделяется на европейский и туземный отряд. В туземных отрядах артиллерия почти отсутствует. Численность европейских и туземных войск (я не говорю о контингенте полунезависимых князей) составляет приблизительно около 174 тысяч человек (60.000 Европейцев, 115.500 туземцев). К этому числу присоединяются 300.000 войска вассальных князей, 150.000 полицейских, из которых только 50.000 вооружены ружьями. Если мы отбросим туземные отряды, о надежности которых можно судить только впоследствии, то мы увидим, что Англия располагает 60.000 отборного войска и 9.000 волонтерами. Эти 60.000, как я говорил уже раньше, разбросаны по всей территории Индии и сосредоточены главным образом там, где находятся войска владетельных князей. Англия как будто не доверяет туземным князьям и выставила наблюдательные посты с укрепленными позициями там, где имеется туземное войско владетельного князя (в Секундерабаде — рядом с Гайдерабадом, в Бенгалоре, в Гвалиоре, в Пенджабе и т. д.).

Что касается туземных индийских войск (115 тысяч), то часть оных, около 35.000, находится на афганской границе (из этих 35.000-12.000 европейского войска), 40.000 находится на севере для наблюдения за Непалом, а остальная часть, по словам Англичан и Индусов, находится в Бирме.

Я забыл сказать, что в индийском войске туземцы и Европейцы не сплочены в одно органическое целое, а распадаются на две отдельные части, и в этом громадная слабость [585] английской организации. Во время смотров вы видите не одно, а два различные войска, не имеющие ничего общего друг с другом. Никогда туземцы не добьются чести командовать Европейцами и никогда они не достигнут высших ступеней военной иерархии, как это делается у нас.

Но вернемся к волонтерам, на которых Англичане возлагают большие надежды. Шуму действительно много; газеты трубят об этом за несколько дней, а на деле вся история оказывается пуфом.

Впрочем судите сами: громадная необозримая зеленая площадь и на ней пять или шесть кучек людей всяких возрастов (есть и двенадцатилетние мальчики), маневрировали они плохо, сбивались и часто выходила путаница.

И вот грозная сила, которая должна защищать Бомбей в случае нашествия России! Я знаю только одно, что эта грозная сила, еще не победив России, после смотра напилась до положения риз.

И зачем это англо-индийские газеты постоянно пугают Россией. Это своего рода болезнь! Прежде, говорится в Madras Mail, защита Индии зависела не от укреплений, а от войска. Прежде надо было оберегать спокойствие внутри страны, а теперь опасность грозит извне. После этого предисловия длинная статья о вооружении Бомбея и Мадраса. На ту же тему наигрывают и наши недоброжелатели в Европе.

С одной стороны прусский майор генерального штаба (Major Wachs) предупреждает Англичан об опасности, которая им грозит со стороны России. Туркмены, по его мнению, в руках России сделаются опасною силой в случае нашествия на Индию. Затем наш добрый сосед дает Англичанам полезные указания, как укрепить границу, и вообще советует им быть на стороже, чтобы в минуту опасности не быть застигнутыми врасплох. С другой стороны Анджело де-Губернатис, посетивший Каттиавер, обратил внимание на него и на порт Риу, принадлежащий до сих пор Португальцам.

Эта страна, говорит он, имеет великое будущее, но Россия может в один прекрасный день бросить жадный взор на нее и, пользуясь ее беззащитностью, легко завладеть ею. В виду этого Англичане должны оказать содействие Итальянцам и помочь им в приобретении этой страны.

Несколькими строками дальше он говорит: [586]

«Если б остров Риу, принадлежащий теперь Португальцам, поглощенным заботами о своих африканских владениях, перешел в руки Итальянцев, то какую громадную помощь оказала бы Италия императорской Индии в ее борьбе с Россией и в развитии торговли! Нас не удивит, если в один прекрасный день Германия или Россия, пользуясь беззащитностью Риу и прилегающей к нему территории, водрузят там свой флаг и тогда Англичанам трудно будет с ними бороться». Вот какими речами Губернатис пугает Англичан, но Англичане этим не пугаются и вовсе не желают, как видно из газет, поделиться с Итальянцами за какие-то проблематические услуги в будущем. Нам, Русским, надо иметь это в виду для будущих комбинаций.

Вечером я обыкновенно отправлялся на эспланаду послушать музыку. По набережной, как и у нас на Невском, масса экипажей. Сколько ни смотрите, английской упряжи не увидите. Увидите на запятках лакеев в красных шитых золотом кафтанах и с красною чалмой на голове, на козлах такой же чалмоносец и впереди бегут саисы. Вот как выезжают Англичане на гулянье. Перед эстрадой, где играет музыка, бегают, резвятся дети и важно расхаживают туземцы и публика. Цвет общества слушает музыку не выходя из экипажа. Богатые Парсы в этом отношении подражают Англичанам. Около карет, ландо, кабриолетов толпится публика. Смешно было смотреть, как под звуки Штраусовского вальса медленно выступают белые фигуры в чалмах. Парсы, с некоторою претензией на шик, помахивая тросточкой, копируют Англичан.

Когда музыка закончила гимном God save the Queen, Англичане сняли шляпы и из толпы раздались жидкие рукоплескания, да уличные мальчишки прокричали: God save our Queen.

Я нарочно смотрел на туземцев. Они не шевельнулись, как будто дело до них не касалось.

Бомбейское общество занято было толками о приготовлениях к юбилею и последним скандалом. Эта буря в стакане воды все-таки характеризует отношения между завоевателями и завоеванными.

На последнем приеме губернатора в числе приглашенных, кроме Англичан, были так называемые «hatwe gentlemen’ы».

Эти туземные джентльмены вполне образованные люди, получившие университетское образование и занимающие места судей, [587] адвокатов, докторов. Одна дама, увидев на приеме одного из этих господ, всеми уважаемого Парса, сказала, между прочим, своему соседу: кого из дам он поведет к столу. — «Надеюсь не меня».

Не успела она выговорить эту фразу, как к ней подлетает адъютант губернатора и представляет ей туземца, который должен был быть ее кавалером. Дама прошла с ним до дверей залы, затем остановилась и, подозвав к себе мужа, уехала с ним домой. Туземец остался точно оплеванный, но о нем никто и не думал. Оскорбленною, по мнению Англичан, оказывается дама, которую заставили пойти к столу с туземцем. — На что это похоже, это дерзость, возмущались Англичане, — а еще губернатор потребовал от мужа, который у него служит, чтоб он поехал к Парсу извиниться за дерзость жены. Мы не желаем никакого слияния с этими dirty natives (грязными туземцами), говорили мне Англичане. — На мое скромное замечание, чем же они грязны, мне отвечали, что у них грязные привычки.

Парсы, как и Индусы, до сих пор пьют и умываются коровьею мочой. Пусть губернатор, говорил Англичанин, их приглашает, но мы их не признаем, будь они хоть сто раз баронетами. А затем, если они хотят бывать в нашем обществе, отчего они не привозят своих жен. Какой-нибудь грязный туземец пойдет с моею женой к обеду, подаст ей руку, а мы недостойны видеть их жен.

Вообще, как ни комичен этот эпизод, но в нем есть и своя трагическая сторона. Как колонизаторы, Англичане резко отличаются от Голландцев и Португальцев. Голландцы брали себе во временные жены туземок, имели от них потомство, которое и поныне живет в этих местах. Португальцы обращали своих подданных в католическую веру и посредством браков кое-как сливались с порабощенными им народами.

Метисы и доныне строго придерживаются португальского языка и веры отцов. Англичане же не хотят слиться с подвластными им народами. Это в полном смысле каста, которая строго блюдет свои особенности.

Я говорил с Англичанами об этом предмете и постараюсь передать то, что от них слышал.

— Слияния быть не может, говорили мне умные Англичане. — Кто из туземцев желает войти в наше общество. Парсы, [588] люди низшей касты и half cast (Англичане подразделяют half cast на несколько категорий. Так, как рупия разделена на 16 anna, то half cast от отца европейца и матери туземки называется 8 acmas. Если его бабка была туземка, а мать и отец Европейцы, то они называются 4 acmas. Даже у того, у которого капля червой крови, и тот считается парием и не будет принят в обществе.), которых мы презираем, потому что они нам не пара. Туземцы аристократы не желают брататься с нами, они боятся оскверниться и быть исключенными из касты. Жениться на туземках-аристократках мы не можем по той же причине и, следовательно, нам остается подражать Голландцам и Португальцам и брать себе парий.

— Ну хорошо, говорил я своему знакомому, — зачем же вы мстите детям, отвергаете half cast, то есть детей Европейцев. Мы знаем, что из метисов выходят иногда Пушкины, Александр Дюма. Эти метисы могли бы быть полезными союзниками Англии в деле ассимиляции разноплеменной страны.

Но Англичанин возражал мне на это:

— Half cast’ов мы презираем больше, чем туземцев. Подумайте только, кто были их матери — проститутки парии... И эти люди станут на одну доску с нами! (то есть, говоря другими словами с разными лавочниками из Бирмингама и т. д., подумал я.) Нет никогда, никогда ни один respectable Англичанин не женится на девушке, в которой есть даже капля черной крови. Женившись на ней, вы не уверены в том, что она по закону атавизма не нарожает вам черных детей, и вы тогда будете подозревать своих слуг. — Англичанин выразился еще резче и употребил выражение Throw back, которое применяется в собакам. — Но посмотрите, наша исключительность приносит нам только пользу... Голландцы, Португальцы утратили свои владения за то, что они спустились, унизились до уровня туземцев (parcequ’ils se sont encanailles, сказал мне один Англичанин.) Мы же сохраняем престиж, потому что мы держимся на известной высоте. Престиж, это все. Ведь не войском держится английское владычество, а престижем. Мы господа (сааб), высшая каста, повелители. Тридцать лет тому назад это было гораздо труднее.

Случались факты, что Англичанин приживет ребенка от туземки, а теперь нет. Хочешь жениться, получи отпуск и марш в Англию. А холостяки. Ну да что холостяки, они [589] ухаживают за женой ближнего. И это очень понятно, так как в Индия женятся уже люди пожившие и достигшие известного положения. У не молодых и поношенных мужей очень хорошенькие и молоденькие жены, окруженные толпой обожателей. Само собою разумеется, что тут до греха не далеко.

* * *

Из Бомбея я совершил экскурсию в Эллору. Места красивые, пастбища, луга, озера, рощи кокосовых деревьев. С Игатпура начинается головокружительный подъем через гроты и надо удивляться смелости и искусству английских инженеров.

Не доезжая до станции Мумад я заметил на высокой горе высокое и колоссальное здание.

Я спрашивал Англичан, заглядывал в путеводители, но не узнал ничего. Туземцы мне объяснили потом, что это старинная крепость, происхождение которой никому неизвестно. Много еще в Индии таких мест, не исследованных путешественниками! На одной из станций я увидел черного и толстого Индуса, окруженного толпой туземцев, внимательно слушавших его речь. Когда раздался последний звонок, он сел в мое купе и сейчас же заговорил со мною. Из рассказов я узнал, что он протестант и миссионер, что он тогда проповедывал народу о великих истинах христианской религии. На мой вопрос, каковы результаты его проповеди, он отвечал, что главное препятствие в кастовом разделении. Интеллигенция индусская, по его словам, хотя и отличается безверием, но не считает удобным отказаться от касты. Больше всего он успевает среди простого народа. В своих проповедях он напирает, главным, образом, на то, что все люди равны, что все братья... И мои слова производят впечатление, говорил он, и я твердо уверен, что христианство вытеснит идолопоклонство.

В Нандгоун мы приехали вечером, и я тотчас же отправился на почтовую станцию, чтобы нанять экипаж. С меня взяли за поездку в Эллору и назад пятьдесят рупий (56 миль). Уже смеркалось, когда я сел в тонгу, спиной к вознице, который ни слова не понимал по-английски.

Мне говорили, что здесь бывают тигры, пантеры, и я из предосторожности захватил с собою револьвер, который до сих пор лежал на самом дне сундука. Уподобившись на этот раз Тартарену из Тараскона, я смотрел подозрительно [590] на каждый куст, прислушивался к каждому шуму или шороху, но кругом царило безмолвие, прерываемое по временам трубным гласом моего возницы. Иногда этот трубный глас раздавался за версту или за две до станции, в виде предупреждения, чтобы на станции готовили лошадей, а иногда по причинам мне неизвестным.

Иногда и мой возница озирался подозрительно по сторонам и гнал лошадей во всю прыть.

После дневного пекла, вдруг настал холод, и мой Индус обвязал себе голову платком, а я навьючивал одно пальто на другое и сожалел о том, что у меня не было полушубка...

А к двум часам ночи я забыл о тиграх и, несмотря на толчки и неудобное положение, кажется задремал.

Я очнулся, когда мы подъехали к станции.

На крик моего возницы отвечало только тявкание собаки, да и той, вероятно, была лень, потому что она лаяла с какими-то перерывами, и рассмешила моего невозмутимого Индуса.

Наконец после долгого ожидания показался мальчик в белой простыне и привел лошадей. Пока кучер перепрягал их, мальчик дрожал, как осиновый лист, и зубы его стучали точно в лихорадке.

Уже рассветало, когда мы подъехали к последней станции. Лошадей долго не давали, и я пошел побродить, но наткнулся на лежавших верблюдов и вернулся в своей тонге.

Наконец, рано утром, мы добрались до бунглау, где я оставил свои вещи и отправился осматривать окрестности.

Аурунгабад, главный город одной из провинций Низама. Эта когда-то величественная и роскошная резиденция Аурунцеба — одного из могульских императоров, после смерти его пришла в упадок.

В настоящее время остались следы громадных сооружений, водоемов, посредством которых снабжался водой этот громадный город, раскинувшийся на восемь миль в окружности. В некоторых домах и до сих пор уцелели нагревательные аппараты для воды.

Дома на базаре, занятые теперь лавками, носят следы прежнего великолепия.

Это большею частью двух— и трехэтажные дома, замечательные своею резною работой из черного дерева, требовавшею многолетнего труда и отличающеюся большим изяществом. [591]

Что касается базарных произведений, то Аурунгабад отличается своими золототкаными материями и кисеей. Также хороша медная посуда с золотою и серебряною инкрустацией.

Город с высокими стенами, с узкими улицами и массой развалин производит грустное впечатление.

В Пан-Чакки находится водяная мельница. Мраморная гробница святого, с прекрасным садом, среди которого имеются три каменные резервуара, или пруда, расположенные один выше другого.

В прудах масса рыбы, которую можно ловить даже руками.

Еще немного подальше устроен воздушный пруд (162 ф. и 80) на сводах, под которым находится комната. Надо удивляться крепости этих колонн, которые поддерживают такую массу воды. После Пан-Чакки интересно посмотреть мавзолей Рабби-Дарунни, дочери Аурунгзеба.

Этот памятник находится в саду, обнесенном высокою зубчатою стеной.

Куполы на минаретах и на мавзолее из белого мрамора.

Трельяж дверей тоже из мрамора и работа просто совершенство в своем роде. Только жаль, что вода испортила часть стены, которая порыжела от сырости.

На обратном пути в бунглау я любовался громадными деревьями (ficus indica), из которых одно дает тень на сто сажен в окружности. Позавтракав наскоро, я пересел в другую тонгу, но на этот раз мы двигались очень медленно.

Было жарко и лошади едва передвигали ноги.

Надо заметить, что переходы от ночной в дневной температуре чрезвычайно резки. Ночью я не мог согреться в стеганом на вате пальто с меховым воротником и имея еще два пальто и накрывшись двумя пледами, а днем я сидел в одной рубашке и не знал куда деваться от жары. Башмаки так накалялись от жары, что я принужден был их снять и сидеть всю дорогу поджав ноги.

При таких условиях как-то не обращаешь внимания на окружающее. Только величественная крепость Даулатабад невольно остановила мое внимание.

Среди ровной местности вдруг возвышается крутая, неприступная скала, на вершине которой, точно орлиное гнездо, красуется крепость. [592]

Эта крепость, считавшаяся когда-то махратским Гибралтаром, принадлежит теперь Низаму Гайдерабадскому.

За грозными стенами и окопами находятся пруды и хорошие водопроводы. Крепость была снабжена всем, что необходимо для продолжительной осады и выдержала ее в течение двенадцати лет. В настоящее время она, несмотря на свой грозный и неприступный вид, конечно, не выдержит артиллерийского огня.

После первых окопов находится ров, через который переброшен мост, ведущий в тоннель, или подземный ход, проложенный в горе снизу до самого верха. Такой подземный ход и в настоящее время, когда в нашем распоряжении находится динамит, может возбудить удивление; у подножия крепости роща апельсинных деревьев, целый город развалин, минаретов, башен, заросших алоями и кактусами.

В этих чащах водятся тигры и пантеры. Картина действительно восхитительная, но мне было не до восторгов, я просто изнывал от жары. Мои испытания не кончились. Пришлось вылезать из тонги и пешком подниматься на крутую гору, так как лошади уже отказывались идти дальше. Они с трудом втаскивали на крутую гору пустую тонгу, подталкиваемую сзади кучером. На вершине горы открылся широкий вид на десять верст кругом. Розах, в котором находятся развалины и живут английские офицеры, я видел только мельком. После Розаха начался крутой спуск. Минутами я любовался чудными видами на поля, озера, озаренные жаркими лучами солнца. Я интересовался также попадавшимися нам на встречу пешеходами или тонгами, нагруженными целыми семействами туземцев, но потом усталость брала свое, и я только думал о том, когда же кончится мое мучение.

Мне жаль было лошадей, которые поминутно садились на задние ноги, и кучера, который надрывался от усталости. Я уже чувствовал, что мое терпение истощилось, как вдруг в овраге блеснуло что-то черное. Спускаюсь еще несколько шагов, и эта черная точка оказывается крышей, а немного дальше, я просто ахнул от удивления. Предо мною была Эллора. Несколько минут тому назад я не знал, что мне предстоит такое необыкновенное зрелище. Я знал Эллору по рисункам. Тем не менее я был поражен до глубины души.

Я не говорю о гигантском труде, потраченном на эти пещерные храмы. Выдолбить одну залу в твердом граните уже [593] труд колоссальный. Но что сказать, когда из этой скалы высечен целый монолит в 29 саж. длины, 15 ширины и 10 высоты. И этот монолит не бесформенная глыба камня, а изящный храм, с портиками, с колоннадами, мандапамом, с колоннами, со статуями, с барельефами на стенах. Все это отделано с терпением, с любовью, до мельчайших подробностей, точно это не громадное здание из гранита, а резная игрушка из мягкого дерева.

Но не это важно. Мало ли где потрачено гибель труда, а все-таки это может не нравиться. Нет, тут поражают рядом с колоссальностью здания чудные размеры и художественная отделка храма. Если я говорю о художественности, то я разумею не статуи богов, животных, которые все антихудожественны, а чудные, замечательно изящные арабески, которыми украшен храм. Надо еще сказать, что первый храм нельзя назвать пещерным храмом, так как средний корпус совершенно освобожден от нависшей над ним горы. Только колоннада, идущая вокруг двора (40 саж. длины и 20 саж. ширины), находится в горе. Некоторые части даже завалены камнями. Пред храмом стоят громадные слоны, отлично изваянные, но жаль, что один из этих слонов попорчен временем. Во дворе два обелиска в семь сажен высоты.

Слоны по углам святилища, точно стерегущие храм, тоже не все сохранились. Из сорока пещерных храмов, которые находятся в Эллоре, кайлас, посвященный кровожадной богине Кали, требовавшей человеческих жертв, самый богатый по скульптурным украшениям.

Внутренность храма с высокими колоннами, с гладкими точно зеркало черными полами произвела на меня громадное впечатление. Особенно хороши выступы с балконами. Арабески на колоннах, потолках, капителях, поражают тонкостью и изяществом работы. И что за верность требовалась от рабочего. Стоило неудачным ударом отбить лишние куски, и весь эффект потерян. Многие говорили, что эти храмы строились десятками лет, это может быть, но храм построен по одному плану или как Немцы говорят aus einem Guss (из одной выплавки) и одна творческая идея видна в целом и в деталях. Такая гармония происходит, может быть, вследствие того, что всем были известны требования, предъявленные к такому храму.

По средине двора мандапам с тысячами колонн, а кругом [594] двора колоннада с нишами. И тут то же самое. Но тут художник не ограничился одною колоннадой, а выдолбил в горе громадное здание в три яруса с громадными залами и украсил их колоннами и статуями. Из одного яруса в другой идет широкая лестница.

Пещерных храмов очень много (около сорока), но самый замечательный после Кайласа храм в три этажа с колоннадой и статуей Будды. Верхняя зала 15 саж. длины с целым лесом колонн. Пусть археологи решают, какой храм принадлежит буддистам, какой джайнам, какой браматуму. Мое дело гораздо проще; я сообщаю о своих личных впечатлениях, которые в виду такого богатства и разнообразия в высшей степени неполны. Чтоб изучить все эти храмы с толком, надо пробыть месяцы, а в результате для вас выйдет скучный каталог. Что эти храмы построены в разное время, видно уже из крайнего разнообразия стилей.

Некоторые храмы, не знаю почему, напоминают мне по своему стилю древне-египетский храм, откапываемый ныне в Гизе. Та же простота, та же грандиозность, колонны безо всяких украшений, египетского стиля, потолки гладкие, и все вместе с тем необыкновенно величаво. Затем, что касается фигур, то перечислить их было бы трудно. Тут имеются колоссальные статуи богов индусских. Колоссальный Будда иногда раскрашенный. В некоторых храмах статуи раскрашены (и очень некрасиво) и на стенах видны фрески. Все эти сокровища были почти недоступны путешественникам. Только к приезду принца Вельсского была проведена сюда дорога, которая останавливается как раз около Кайласа.

Я сел в тонгу точно отуманенный. Поля засеянные пшеницей, овсом, индиго, поселяне на работе: все это дало моим мыслям другое направление и освежило меня. Не скажу, чтобы было весело ехать целый день и ночь с человеком, который вас не понимает. На все мои вопросы он отвечал all right.

Я пробовал было пуститься с ним в разговоры. Вспомнив, что в университете учился санскритскому языку, я задал ему несколько вопросов, на которые он отвечал очень пространно и толково, но к несчастью я ничего не понял. Кончилось тем, что мы оба расхохотались. Вообще надо сказать, отношения наши были очень хорошие и дружественные. Купив в Аурунгабаде много фруктов (нампельмусс — фрукты [595] похожие на громадные лимоны, апельсины с твердою кожей, но очень сочные), я поделился с моим возницей, а он в свою очередь поделился со мною кусочком сахарного тростника, который он без церемонии захватил с проезжавшего воза. Народ здесь вообще добродушный и симпатичный. Брань, крики и драки здесь, должно быть, не в моде. Припоминаю здесь один маленький факт. Мой кучер в темноте наскочил на целый обоз и долго мы не могли распутаться; случись это в Египте или даже у нас в России, пошли бы в ход ругательства, а тут все обошлось самым мирным образом. Только кучер захватил несколько сахарных тростников и без церемонии стал ломать их и грызть своими белыми зубами. Вы скажете этого примера нельзя обобщать. Я и не обобщаю, а только говорю, что за все мое пребывание в Индии я не видел драки.

— Да, мы кроткий народ, сказал мне один Индус с некоторою горечью, — слишком кроткий, оттого нами испокон веков и помыкали другие народы.

Но и этот кроткий народ способен на сильные припадки гнева, как доказало восстание в 1857 году или даже недавно стычка с магометанами в Дели.

Отдохнув после поездки два дня в Бомбее, я отправился в Ахмадабад. Ночь была холодная. Приближаясь к Ахмадабаду я увидел целый караван верблюдов. Растительность уже не та, что в Бомбее. Пальмы исчезли. На станциях мужчины красиво задрапированы в античные тоги. Женщины в белом с красными узорами, напоминающими мне русские вышивки. На станции Ахмадабад имеются комнаты для приезжих, но на этот раз все было занято, и я должен был искать пристанища в другом месте. К завтраку появилось несколько Англичан и из их разговоров я узнал, что они живут уже две недели на станции. Эти господа приехали для следствия по громкому делу г. Уильсона, политического агента в Камбе (Кхамбаят) при одном из маленьких туземных владетелей. Этот г. Уильсон обвинялся в очень неблаговидном поступке. Пользуясь своею властью, он будто бы потребовал от первого министра Шамрао, чтоб он прислал к нему в наложницы свою родную дочь; свои требования он мотивировал тем, что Шамрао это делал прежде для Наваба. Оскорбленный таким требованием, Шамрао обратился к одному своему знакомому Англичанину и просил его заступничества. Англичанин отвечал следующим образом: [596]

— Милый Шамрао, получив ваше письмо, я был возмущен и огорчен до глубины души. Я все еще думаю, что вас обманули и что это слишком чудовищно. Если это правда, то вы должны поступить как отец и как джентльмен.

Заметьте при этом, что тот же Шамрао получил еще недавно письмо, в котором Уильсон, ревизовавший учреждения, выражается с большою похвалой об администрации Шамрао. Учреждение судебных мест, школ, упорядочение бюджета, все это ставится в заслугу Шамрао, который умел ввести порядок в стране после хаоса, существовавшего при прежнем Набабе. Но этот же самый Уильсон имел в руках дела, в которых были затронуты интересы Шамрао. Затем Шамрао посылает Уильсону письмо, в котором требует от него извинения.

Получив письмо Шамрао, Уильсон делает вид, что не понимает и, отрекаясь от него, говорит:

— Я думаю, извиниться должны вы, взводя на меня такое страшное обвинение.

В этот же день, как будто ничего не было между ними, Уильсон пишет уже другое письмо, поражающее своим миролюбием, называет Шамрао «Dear sir». Это письмо, по моему мнению, показывает, что Уильсон чувствует себя виноватым и хочет замять дело... Вот факты, которые выяснены предварительным следствием. В своей защитительной речи Уильсон отрицает тот факт, что он послал свое доверенное лицо с предложением к Шамрао. Он выставляет все это дело, как шантаж со стороны Шамрао, дабы держать его, Уильсона, в руках. Свидетели противоречат друг другу и, вероятно, дело будет предано забвению. Виноват ли или нет Уильсон, но это дело подтачивает авторитет английских представителей в Индии.

Но оставим это грязное дело и поспешим в город, который считается первым в Гудзерате и вторым в Бомбейском президентстве.

Гудзерат был завоеван вице-наместниками императоров Дели и мало-помалу эти наместники положили основание независимой магометанской династии.

Второй султан этой династии, Ахмед-шах, основал город с широкими улицами, с сильною крепостью, с чудными [597] зданиями, мечетями (В XV столетии в Аршадабах насчитывалось до тысячи мечетей.), дворцами, мрамор для которых приводился из Жейпуре.

В XVI столетии Ахмадабад падает в значении. Султаны не в силах обуздать мятежного дворянства. Пользуясь этими смутами, Акбар Великий обратил Гудзерат в провинцию великой империи Моголов. Под управлением Моголов Ахмедабад становится громадным городом в миллион жителей и достигает высшей степени процветания и славится своими шелковыми, ткаными золотом, материями.

В 1763 году Махраны взяли Ахмедабад, который затем перешел во владение Англичан.

В настоящее время в Ахмедабаде насчитывается 120 тысяч, и Англичане говорят, что город, благодаря проведению железной дороги, растет в коммерческом отношении. Несмотря на то, что он был разрушен несколько раз, Ахмедабад сохранил еще много следов прежнего величия.

Высокие зубчатые стены вокруг города очень красивы и очень хорошо сохранились. Стены домов расписаны яркими красками и на них нарисованы раджи верхом, слоны. Но лучше всего резная работа, которою украшены многие дома в Ахмедабаде.

Образчики этих прекрасных работ были на индийской выставке в Лондоне и возбуждали всеобщий восторг. К сожалению, все эти остатки старины находятся в полном пренебрежении, и это очень понятно, так как дома какого-нибудь сановника обратились в приют полуголодного семейства, которым нет дела до этих художественных шедевров.

В то время как я любовался ажурною решеткой одного балкона, мимо меня проходила свадебная процессия. Десятилетний жених сидел на богато убранном коне. Трехлетняя невеста сидела в коляске и была окружена своими домочадцами. Процессия, сопровождаемая бубнами и барабанами и многочисленным штатом прислуги, пажей в богатых одеяниях, представляла очень живописное и занимательное зрелище. Иногда эта церемония бывает еще великолепнее, когда жених отправляется к невесте вечером. Сам он сидит на богато убранном слоне и окружен целою толпой оруженосцев, музыкой и факельщиками. Во все время пути пускаются ракеты, зажигаются бенгальские огни и т. д. [598]

Жених одет в богатый костюм, и на голове его красуется свадебная корона. Приехав к дому невесты, жених вонзает стрелу в ворота или арку у главного фасада. Слон становится на колени и жених вступает в дом своего будущего тестя, который принимает его с различными церемониями. Жениху подают поднос, на котором установлены разные предметы, имеющие символическое значение, а домашние кропят жениха водой, чтоб отогнать от него бхутов (дурных духов), и затем брат невесты ведет его к самой невесте.

Что касается церковной церемонии, то она заключается главным образом в том, что брамин кладет в руку невесты и жениха бетель и, привязав кусок одежды жениха к кисейному покрывалу невесты, подводит их к алтарю перед троном, на котором должны восседать новобрачные.

По совершении пудж (земной поклон), продолжающихся иногда четыре часа, отец невесты набирает ладонь полную водой и эту воду выливает в руку жениха. Это значит, что отец отдает дочь, и иногда эта церемония совершается раньше того, чем связать руки.

После этого следует семикратное обхождение алтаря, причем четыре раза жених ведет невесту, а три раза идет за ней. Затем невеста требует чрез посредство брамина от жениха семь обещаний (Сапта Пади).

1. Если ты обещаешь совершать все пуджи, жертвоприношения и не давать богатых подарков без совета со мною, я пойду на твою левую сторону и буду твоею женой.

2. Если ты обещаешь копать пруды, колодцы только после моего согласия, я согласна идти на левую и т. д.

3. Если ты обещаешь помогать членам наших семейств, дружить, враждовать, торговать с моего согласия, то я пойду и т. д.

4. Если ты обещаешь все деньги приобретенные тобою отдавать под мою охрану и не располагать ими иначе как с моего согласия, то я и т. д.

5. Если ты обещаешь все покупки скота, лошадей, слонов, совершать с моего согласия и т. д.

6. Если ты обещаешь доставлять мне пищу, одежду, украшения, согласно требованиям шести времен года, то я и т. д.

7. Если ты обещаешь быть со мною почтительным во время всех свадьб, сборищ и в присутствии других и делать мне выговор только когда мы одни, то я и т. д. [599]

Жених со своей стороны требует следующих обещаний от невесты:

1. Поступать всегда согласно его приказаниям и желанию.

2. Не ходить одной в уединенные места.

3. Не пить вина и не оставаться в обществе пьяниц.

4. Не ходить без позволения мужа и без приглашения к кому-нибудь.

5. Не смеяться неприлично или шутить с другими мужчинами.

6. Не изменять мужу и не находиться в обществе наглых женщин.

7. Не говорить резких слов в присутствии мужа.

После этого невеста с правой стороны переходит на левую сторону и им развязывают руки. Этим кончается церемония.

После этого опять жених и невеста молятся Парвати, затем процессия отправляется в дом жениха, где невеста остается целый день, после чего она опять возвращается в себе. Это постоянное хождение продолжается до дня, когда новобрачный окончательно уводит с собою молодую.

Пожелав им всевозможного счастья, вернемся к Ахмедабаду или вернее к окрестностям его.

На каждом шагу попадается масса памятников, разрушенных мечетей, которые доказывают, что в прежнее время город простирался гораздо дальше. Англичане теперь обращают внимание на памятники древностей. Так, благодаря их заботливости, сохранился громадный резервуар воды с дворцом, садом, названный Канкария-шанк (пруд). Построенный султаном Кутбуддином в 1451 году, он пришел мало-помалу в совершенное разрушение и реставрирован коллектором Борродайлем (как гласит надпись на каменной доске). Остров посреди пруда с павильоном, сад, в котором растут пальмы, кипарисы, — все это в отличном порядке... Благодетельный коллектор построил еще туда хорошую дорогу, которая идет по насыпи, обсаженной акациями и дубами.

Оттуда я попал в Шах-Аллам. Мавзолей Шах-Аллама, с куполом, который был украшен золотом и драгоценными камнями, хорошо сохранился; пол из черного и белого мрамора и с мраморным саркофагом прекрасной работы. Большую залу я не мог видеть, так как там поселились пчелы я летучие мыши. Хранителями этих памятников является [600] оборванное несчастное население, которое смотрит на эти здания как на собственное жилище.

Мечеть Panu-Cunpu интересна как соединение индусского и мавританского стиля.

Резные работы на окнах, дверях, просто верх изящества.

Джами-Мушид, которая считается одною из самых красивых мечетей в Индии, в страшном упадке.

Драгоценные каменные украшения закрыты штукатуркой. По стенам порыжевшим от времени разгуливают ящерицы. В уголках попугаи и другие птицы свили себе гнезда. Очень хорош из желтого мрамора мимбар (кафедра, откуда мулла благословляет правоверных).

Я никогда не кончу, если буду говорить о прекрасных памятниках Ахмедабада, в которых художники создали такое гармоническое соединение двух разнородных стилей. — Надо видеть эту каменную ажурную работу, походящую на кружева, чтобы понять какими художниками обладала прежняя Индия.

Английское правительство назначило особенного архитектора, который копирует эти шедёвры для музея. Работы, по моему мнению, этому архитектору хватит на целую жизнь.

Осмотрев с полдюжины мечетей, посетив крепость, я чувствовал некоторую усталость и пресыщение.

Но, несмотря на это, я отправился посмотреть на Жайнский храм Хатти-Синга, стоивший миллион рупий. Прежде всего поражает крыша, имеющая с каждой стороны пять куполов, в виде пагод. — Наружное украшение, изображение слонов, богов, все это исполнено в индийском стиле, но, к несчастию, эти скульптурные украшения покрыты белою известью. Внутренность храма отделана очень богато.

Мраморный мозаичный пол с красивыми рисунками.

Везде мрамор — в первом, втором этаже и в подземелье.

В то время, как смотритель открывал дверь изящной работы, чтобы показать мне статуи богов, в храм вошла женщина вся в красном и начала вертеться на месте. Махая руками, припадая к земле, она голосила на разные тоны.

Из многочисленных сект Индии, секта Жайнов заслуживает особенного внимания.

Жайны имеют, говорит профессор Минаев, очень много общего с буддизмом. Они учат: Нагота всем людям присуща... нага рождается душа; нагою уходит она в другое бытие. [601] Не тот наг, кто хотя и раздет, но в покров нравственности облачен, кто безнравствен и одет, тот наг.

Жайны принимают пищу не иначе, как раздевшись до нага даже и в чужом доме... Они никогда не едят мяса и считают большим преступлением убивать что-либо живое. Даже раздавить муху или убить ядовитую змею считается за грех. У Жайнов для животных устроены богадельни в Бомбее. Храмы Жайнов особенно хороши и по скульптурным работам напоминают пагоды южной Индии.

* * *

Я оставлю на время всякие храмы, которые мне порядочно надоели, и расскажу вам, каким образом я назвался к обеду у совершенно незнакомого мне человека.

Дело было таким образом: не найдя помещения на станции, я поехал в бунглау, но и там все было занято.

Пока я говорил с прислугой, на крыльцо вышел господин и спросил, что мне нужно. Узнав в чем дело, он сказал, что к вечеру в доме очистится одна комната и что она к моим услугам. Затем он спросил, когда я желаю обедать. Совершенно забыв, что при бунглау нет ресторана, я сказал ему, что обедать всего удобнее в семь часов. На этом я и покончил и поехал осматривать достопримечательности Ахмедабада.

Каково же было мое удивление, когда я приехал и увидел, что в средней комнате накрыт стол на два прибора. Сервировка богатая, прислуга тоже не от бунглау, а хозяйская. Оказалось, что я попал к одному из туземных джентльменов, к Парсу, приехавшему в Ахмедабад по служебным делам.

За обедом, который был очень вкусно приготовлен, мы разговорились. Принимая меня за Англичанина, он заговорил о среднеазиатской дороге и об опасности, которая грозит со стороны России. Тогда, чтоб испытать его, я остановил его словами: считаю нужным предупредить вас, что я Русский. Мой хозяин стал еще любезнее и внимательнее.

— Знай я, что вы Русский, сказал он, — я бы не отпустил вас сегодня утром, а прямо попросил бы вас остаться у меня.

Был ли он искренен или нет, я не знаю, но я должен сказать, что он совсем изменился, точно сняв маску стал [602] натуральнее. Англичане, говорил он, — не сходятся с туземцами. Туземцы держатся особняком, потому что Англичане вообще rude (грубы) и очень нелюбезны с туземцами.

Он не сказал, что они презирают туземцев, которые это чувствуют и платят им тем же, но это чувствовалось в тоне разговора. Народы Индии многочисленны, но они легко управляются (give very little trouble the Britischen). Между народами, обитающими в Индии, мало общения, но тем сильнее связь между людьми одной национальности. Если Индус или Парс приедет в незнакомый город, то он очень редко останавливается в гостинице, а больше у своих земляков, и в этом отношении индусское гостеприимство не имеет себе равного. Когда он заговорил о России, то оказалось, что понятия его о ней очень странные. Он слышал, что русские князья обладают несметными богатствами, что крестьяне в рабстве и что русские аристократы не считают их за людей. Слышал он также о плохих финансах и о колоссальной армии в шесть миллионов.

Затем он спрашивал меня, правда ли, что путешествие в России сопряжено с разными неприятностями, так как со стороны полиции делаются разные притеснения.

Когда я расхохотался, то он извинился, говоря:

— Все сведения о России мы получаем от Англичан. Нам бы хотелось узнать получше Россию.

Это говорили мне не он один, а многие туземцы...

Английская пресса клевещет на Россию, чернит ее всячески с целью показать Индусам: вот вы недовольны моим режимом, погодите, когда придут Русские, то они вас в бараний рог согнут; тысячами ушлют в Сибирь, заставят горячие сковороды лизать и т. д.

Англичан туземцы не любят, но Русских боятся и что при Русских будет еще хуже, говорил мне мой хозяин, — и это мнение, можно сказать, очень распространено в Индии.

Но несмотря на этот страх, все очень интересуются Россией, из которой Англичане сделали пугало.

Когда мы разошлись по своим комнатам, я долго не мог уснуть, так как из города слышался барабанный бой, бубны и пение. Сразу праздновалось несколько свадеб... Мой хозяин предложил мне остаться несколько дней до юбилея в Ахмедабаде. [603]

На праздник съедутся разные владетельные принцы, богатые Индусы. Как ни соблазнительно было это приглашение, но я решился уехать. На прощание он дал мне совет, уже не раз слышанный мною о том, чтоб я не говорил всем и каждому, что я Русский. — Положение Русских, сказал он, — в Индии особенно затруднительно в настоящее время, так как Англичане видят всюду интриги России. Но мне к этому не привыкать. Я знаю, как встречают Русского в Славянских землях Австрии и иногда мне доставляло большое удовольствие подурачить моего собеседника и вдруг сказать, что я Русский. Эффект выходил всегда неожиданный. Я никогда не забуду физиономии королевского коммиссара в Фрушка горе (у венгерских Сербов), когда он узнал, что я Русский; он отскочил от меня точно, ужаленный. То же было и с несколькими Англичанами. Один Немец выразился тогда очень метко, что у Мадьяр дурная совесть. И меня радует, что там, где есть порабощенные и угнетенные народы, там имя России, точно тень Бианки, является во всей своей грозной силе.

(Окончание следует.)

Г. де-Воллан.

Текст воспроизведен по изданию: По белу свету. Путевые заметки // Русское обозрение, № 10. 1891

© текст - де-Воллан Г. 1891
© сетевая версия - Thietmar. 2022
© OCR - Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русское обозрение. 1891