-

ДЕ-ВОЛЛАН Г.

ПО БЕЛУ СВЕТУ

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ.

(Окончание.)

(См. Русск. Обозр. №№ 1, 2, 3, 4, 5 и 6.)

В 9 с половиной часов вечера мы уже в Банк-Па-Ине — летней резиденции Сиамского короля. Там уже все спали. Чего собственно желал наш капитан, мы узнать не могли, не имея с собой переводчика. Но он чего-то добивался, это было ясно и также ясно было, что усилия его не увенчались успехом. К пароходику подходили какие-то заспанные люди, вели оживленные разговоры с капитаном, за ними приходили другие, и из их слов можно было понять, что начальник дворца так спит, что его не добудиться. Мой компанион почему-то вообразил себе, что нам отведут для ночлега помещение в одном из домов летней резиденции и заранее предвкушал удовольствие поспать в хорошей постели. Он принимал довольно деятельное участие в переговорах, силился говорить с грехом пополам на малайском языке, который понимал немного лоцман. Глядя на удивленные лица сторожей, можно было понять, что надежды моего компаниона не сбудутся. Насилу я уговорил его помириться с этим грустным фактом и пройтись, благо этому никто не препятствует, по красивому парку, а что касается ночлега, то a la guerre, comme a la guerre. И можно ли думать о постели в такую восхитительную ночь! Дворец при лунном свете с его крытыми галлереями, статуями, фонтанами, прудами, [88] павильонами, серебристая река с красивыми пальмовыми рощами, торжественная тишина, царившая кругом — все это напоминает заколдованный замок спящей красавицы. Вот, казалось мне, польются дивные звуки, оживут обитатели замка и явятся перед нами в роскошных фантастических нарядах. Но замок не просыпался, и мы в грустном раздумье вернулись на темный пароход. Хотели устроиться в каюте, и вдруг целое полчище громадных тараканов напало на нас и обратило нас в бегство. Мой компанион вернулся на палубу, но там его одолели москиты, и он в отчаянии не знал, куда деться. Через час я застал его в ночном колпаке и в простыне сидящим на стуле с поднятыми на стул ногами. «Кто скажет, что это делается ради удовольствия», проговорила он плачевным голосом.

* * *

Для дальнейшего движения в Аютию надо ждать прилива, который должен был наступить в 9 с половиною часов утра, и мы воспользовались свободным временем, чтобы осмотреть летнюю резиденцию короля уже при дневном свете. Дворец в Банг-Па-Ине с колоннадою напоминает дворцовые постройки в Европе. Что касается построек, то их большое множество, и в самых разнообразных стилях. В роскошном китайском павильоне с изразцовым подом стоит массивная китайская мебель из черного дерева с инкрустациями. Есть и швейцарское шале с европейскою обстановкой. На озере красивый павильон в бирманско-сиамском стиле с крышею в несколько ярусов и с заостренными концами. Тут же недалеко высокая башня, павильоны, киоски, галлерея, покрытая зеленью, и клетки с птицами. В павильонах много тени, прохлады, и это прелестное место для отдохновения от дневных забот. Вся площадь изрезана каналами, через которые переброшены красивые мостики. Внутреннее убранство дворца очень богато: среди плохих картин и вещей европейского происхождения попадаются прекрасные инкрустации, дорогое оружие, фарфор и т. д.

На острове против дворца построен готический собор. Внутреннее убранство напоминает протестантский собор. Окна с разноцветными стеклами, скамейки для прихожан и кафедра [89] для пастора, алтарь — все это переносит вас в Европу. Каково же ваше удивление, когда видите в этом храме бонз в желтых тогах, портрет короля в коронационном наряде и статую Будды!

Возвратившись на пароход, я вздумал сделать капитану и его помощникам подарки. Капитан, назначенный принцем, казался мне старшим на нашем пароходе и потому ему был предоставлен первый выбор. Лоцман, говоривший по-малайски, был за это в претензии и жалобным тоном объяснял моему спутнику, что капитан большой неуч, все живет на берегу, моря никогда не видал, а он, лоцман, ходил в Сингапур и в Пенанг. Тем не менее он фактически признавал капитана своим шефом, и жалобы его оказались неосновательными.

* * *

Правый берег реки покрыт растительностью, левый представляет голую степь или занят рисовыми плантациями. Близь Аютии — прежней столицы Сиама — река разветвляется на много каналов. Теперешний город, находящийся недалеко от развалин прежней столицы, имеет около 50 т. жителей. Провинция изобилует рыбой и рисом. В Аютии мы тщетно старались отыскать толкового проводника и переводчика. Была еще надежда, что мы найдем то, что нужно, на телеграфе, но и тут нас постигла неудача, потому что телеграфом заведывал какой-то Китаец. Нам бы следовало отыскать миссионера, живущего здесь где-то по близости, но сопровождавшие нас глухонемые не понимали, чего мы хотим. Зашли мы, между прочим, на базар, купили кокосов, фруктов и добрели до какой-то пагоды, не очень старинной, но уже требующей ремонта. За этим уже начинаются джёнгли, среди которых разбросаны развалины старинной столицы. В этих джёнглях и лесах, по словам туземцев, дикие слоны бродят стадами, и идти туда не безопасно. По крайней мере, когда я захотел поближе познакомиться с развалинами, то сопровождавшие нас военные люди с ужасом повторяли: «туда нельзя, там дикие слоны». Как мы ни бились, но они стояли на своем. Пришлось удовольствоваться видом на эти развалины из одной высокой башни. По своей форме развалины Аютии напоминают пирамидальные постройки Ангкор-Вата. Пространство, занимаемое этими развалинами, громадное. [90] И тут так же, как и в Ангкор-Томе, растительность заглушила в своих объятиях монументальные здания. Стены разрушены, самые высокие башни обвиты сверху до низу лианами и представляют беспорядочную груду камней, заросшую кустарником и индийским тополем. Здесь, к сожалению, никто не заботится о развалинах, и среди них бродят дикие слоны, которых во время охоты загоняют в загон, устроенный на берегу реки. Епископ Пальегуа (Pallegoif. Description du Royaume Thai on Siam), посетивший эти места в начале нынешнего столетия и составивший интересное сочинение о Сиаме, говорит, что в некоторых из этих развалин находились колоссальные статуи в 50 и 60 футов высоты. Статуи сделаны из кирпича и были обложены снаружи металлическими листами. В сиамских летописях упоминается об одной такой статуе, на которую пошло 25.000 фунтов меди, 2.000 фунтов серебра и 400 фунтов золота. В развалинах Аютии, по мнению знатоков, скрыто много сокровищ. Производимые там с корыстною целью раскопки дают богатые результаты. Тем более основания озаботиться о лучшем положении развалин, но об этом, по-видимому, не думают в Банкоке.

Покинув Аютию, пароход остановился перед грандиозным пирамидальным зданием, имеющим около 58 саженей высоты. В средине здания находится колоссальная позолоченная статуя Будды, окруженная целою коллекцией маленьких статуй. Наш капитан, слуга Китаец и матросы пришли поклониться святыне и, купив палочки из ладана, сожгли их у подножия статуи. Перед самым храмом толпится много богомольцев, стариков, старух, женщин, украшенных золотыми браслетами и ожерельями, торговцев, продающих свечи-ладан, разноцветные свечи и талисманы.

* * *

Король пользуется неограниченною властью в своем государстве. На него смотрят, как на бога, и в прежнее время никто из подданных не смел поднять на него взора. Оруженосцы выкалывали тут же дерзновенному глаза. В присутствии короля все, начиная от высших чинов двора, были распростерты на земле или должны были ползать на четвереньках, упираясь в землю локтями и носками. Прежние [91] посетители Сиама рассказывали нам о торжественных аудиенциях при сиамском дворе. Кауфорд (Journal of an Embassy from the Governor General of India to the Courts of Siam and Cochinchina John Crawford 1828), посланный в Сиам от имени вице-короля Индии, так описывает свою аудиенцию у короля: «Простое здание, в которое мы вошли, оказалось залою для аудиенции. Против двери были поставлены китайские ширмы, украшенные ландшафтами и зеркалами. Одно мгновение мы оставались на пороге и, обойдя ширмы, мы неожиданно очутились в присутствии величества. Зала была высокая, широкая, длиною в 60-80 футов и соответственной ширины. Потолок и стены были украшены рисунками, преимущественно фестонами и венками цветов.

Крыша поддерживалась с каждой стороны десятью колоннами, выкрашенными спирально в зеленую и красную краску. Плохенькие зеркала были прикреплены к стенам, стеклянная люстра висела посредине залы, и у каждой колонны фонарь не лучше наших конюшенных. Пол был покрыт разноцветными коврами. Дверей и окон было много, но они были сравнительна малых размеров и без украшений. В глубине залы занавес, покрытый блестками, отделял трон от остального пространства. За исключением пустого места в 22 фута, около самого трона вся зала была битком набита людьми. У каждого, начиная от высшего до самого низшего, от наследника престола до последнего раба, было свое определенное место, по которому только можно было узнать о его положении, потому что в одежде царствовала большая простота. Когда мы вошли, то занавес был отдернут в сторону. Вся эта масса людей лежала распростертая и касалась ртом почти земли. Торжественная тишина, царившая в зале, не нарушилась ни одним звуком, ни одним движением или малейшим шорохом, Положение, тишина и торжественность всей обстановки указывали на то, что вся эта масса людей, поклоняется в одно и то же время небесному и земному богу.

За занавесом, на возвышении в 12 футов над полом, была ниша, в которой при мерцающем свете можно было рассмотреть фигуру, сидящую на троне. Так сидел король, изображая из себя неподвижную статую или Будду, перед которым преклоняется весь народ. Вообще все напоминало скорей храм, чем что-либо другое. На этот раз на короле не было короны, которую он носит в торжественных случаях. [92]

Эта корона имеет форму митры с высоким шпилем и вся украшена драгоценными каменьями. У короля, как у всех восточных владык, много титулов (владыка земли, творец жизни, августейший великий император). Ему de jure принадлежит вся собственность государства. В прежнее время, если верить епископу Пальегуа, при восшествии на престол соблюдалась следующая церемония. Все принцы и высшие мандарины присягали ему на верность. В день коронации была иллюминация во всем городе и перед каждым домом устроен маленький алтарик, украшенный шелковою материей, цветами, зеркалами и перед ним сожигались кусочки ладана. Глава астрологов, написавши имена короля на золотом листе, обливает лист духами и, свернув его в трубку, кладет его в золотой футляр, который помещает в серебряный ящик с золотыми инкрустациями. После этого девять мандаринов, держа подсвечник с тремя свечами, обходят ящик девять раз. Затем, брамины и астрологи бьют в барабаны и гонги. Король в это время входит в залу, раздает желтые тоги сотне бонз и дает старшему из них зажженную свечу. Приносят статую победы, перед которою король падает ниц. Потом он надевает белый, шелковый, вышитый золотом лангути и садится на трон и два принца кропят его святою водой. Брамины подают ему раковину с водой и он обливает себя водой, после чего он меняет лангути. Снова бьют в гонги и король переходит в другую залу, в которой он садится на восьмиугольный трон, над которым возвышается семиярусный зонтик. Восемь браминов окружают короля, который сначала глядит на восток. Брамины, сидя против него, произносят напутствие на палийском языке и наливают королю на ладонь несколько капель святой воды, которую последний пьет и остатками вытирает себе лицо. Эта церемония повторяется восемь раз. Король затем садится на третий трон, представляющий из себя золотого льва. Старейший брамин, коленопреклоненный, подносит королю королевство, паж подносит семиярусный зонтик, другой золотую трубку с именами, третий корону и остальные подносят королевское ожерелье, жезл, топорик и разное оружие. Затем король разрешает своим подданным пользоваться деревьями, растениями, водою, каменьями и всем, что находится в пределах государства. При громком концерте гонгов, барабанов, король, разбросав [93] серебряные и золотые цветы среди собрания, выливает воду на. землю, якобы благословляя этим все живые существа, населяющие. его государство. Затем он переходит в залу, где его встречают бонзы, и он раздает им милостыню. В зале для аудиенции он садится на ковер, украшенный бриллиантами и драгоценными каменьями. Бонзы произносят молитву. После чего один из мандаринов ползком подходит в королю и от лица присутствующих высоких сановников повергает к его стопам все имущество и все сокровища государства. Он говорит при этом: вы, наше убежище, воссели на престол, украшенный бриллиантами, вы облеченный верховною властью, восседающий под девятиярусным зонтиком, укротитель врагов, августейшее имя которого начертано на золотых таблицах. Король на это отвечает: высокие сановники могут теперь представиться мне и предложить свои услуги. Министр иностранных дел, простираясь на земле, подносит королю барки, военные суда, арсеналы и солдат; другой министр подносит королю слонов, лошадей, губернские города вместе с жителями. Заведующий дворцом подносит королю дворец со всею обстановкой, министр юстиции — город Банкок; министр земледелия — все произведения полей и садов, министр финансов — королевские сокровища.

После этого король уходит во внутренние покои и там две придворные дамы моют ему ноги. Принцессы тоже подносят ему ценные подарки и цветы из чистого золота. Попробовав лакомства, король садится в носилки и по дороге бросает в толпу деньги. Поклонившись изумрудному Будде, он зажигает перед ним свечи и ладан, делает то же и в честь предков, и затем возвращается во дворец.

Этим церемония кончается, но не кончаются увеселения. Король должен показаться народу. Его несут на высоком троне, украшенном бриллиантами и драгоценными каменьями. Костюм короля чрезвычайно богатый и тоже осыпан драгоценными каменьями. Тут происходит бросание в народ мелкой монеты и билетиков, на которых означены разные предметы (дом, лодка, слон и т. д.). Счастливец, получивший такой билет, может явиться за ним в казначейство.

Процессия на воде еще красивее. В ней участвуют до 60 тысяч человек. Громадные лодки в несколько ярусов, [94] богато разукрашенные, с сотней гребцов имеют на носовой части изображения драконов, слонов, тигров и т. д.

Король обладает большими богатствами, но распоряжаются его доходами его приближенные, и в этом отношении бывает много злоупотреблений. Доходы короля заключаются: в 1) дани вассальных князей, 2) налогах с полей и садов, 3) откупах, 4) таможенном доходе и налоге на товары, 5) налоге на джонки и европейские суда, 6) штрафах и конфискациях. Дань малайских королей состоит из золотых деревьев и из известного количества золотого песку. Кроме того они должны доставлять значительное количество слоновой кости, теко, ладана, резины, лака, кардамона, и другие предметы, дающие королю значительный доход. Налог с полей, изменяемый очень часто, отдается натурой и очень стеснителен для земледельца. На откуп отдается табак, арак, азартная игра, масло, факелы, пальмовые листья для крыши домов, каменный уголь, дрова, капи, базары, рыбная ловля и подземные богатства. Большая часть откупов, как я говорил раньше, находится в руках Китайцев, которые должны платить известную подушную подать в пользу короля. Простой народ обязан кроме того исполнять барщину в течение трех месяцев в году. Чтоб избавиться от барщины, надо заплатить выкуп. Хотя у короля многочисленный гарем, состоящий из несколько сот женщин, но только одна пользуется титулом королевы и считается законною женой короля. В законные жены короля избирается обыкновенно или принцесса королевского дома, или принцесса из семейств вассальных князей. Настоящая королева, очень красивой наружности, приходится сестрою короля. От нее родилась только дочь, и потому наследником престола признан старший сын короля от одной из наложниц. Родственники и сановники короля часто дарят ему наложниц, и цена гаремных женщин колеблется от 200 до 1000 долларов. О должности второго короля, теперь упраздненной, мы говорить не будем.

У короля, как и следует ожидать, бесчисленное количество братьев, которые занимают высшие места в государстве, назначаются министрами и даже губернаторами областей. По своему рангу принцы разделяются на несколько степеней: кромлюанг или принцы первой категории (только четыре), после них идут четыре кроммакун, затем четыре кроммамун. [95]

Очень влиятельным считается министр иностранных дел и личный секретарь короля, единородный брат короля — принц Девавонгсе. Принц небольшого роста, с лицом китайского типа и выразительными глазами. Дела здесь делаются не так, как в Европе. Ночью обыкновенно бывает совет министров, и высшие сановники бодрствуют. Они ложатся спать в десять часов утра и спят до 5 или 6 часов вечера. Если кому нужно видеть принца, надо пойти или очень рано утром или в пятом часу вечера. Такое распределение занятий зависит, конечно, от климата, и конечно удобнее работать ночью, когда воздух освежается прохладою. Но бывают и неизбежные дневные церемонии, на которых уже обязательно присутствуют министры. За принцами королевского дома идут мандарины, которые разделяются на пять классов. У каждого принца и у мандаринов имеется целая свита клиентов, слуг и рабов (почти одна треть населения состоит из рабов). У некоторых принцев насчитывается до 500 семейств клиентов, и многие из клиентов, пользуясь высоким покровительством, злоупотребляют своею властью. При таком порядке вещей злоупотребления проходят безнаказанно, потому что совершивший проступок или преступление обращается непременно к какому-нибудь родственнику короля и, благодаря его заступничеству, избавляется от наказания. Чего уже лучше: содержатель общественных карет тоже какой-то принц и приходится сродни королю. Добиться своего права, как говорят некоторые, очень трудно и везде надо прибегать к подкупу. Даже если вы представляете счет проверенный и утвержденный, то для уплаты по оному надо дать взятку, а то ждите целые годы. Бывает и так, что король велит отпустить известную сумму, но она непременно застрянет по дороге или проматывается. Все это вызывает негодование европейских искателей приключений, которые в минуту досады восклицают: «когда же наконец прекратится это беспутное хозяйство, и когда же Англия заберет этот край в свои руки?» Надо думать, что при английском режиме им труднее будет обделывать дела и получать такие колоссальные барыши. Судя по некоторым фактам, можно предположить, что в Сиаме такие же порядки, какие царствовали в Египте при Измаил-паше, но с тою только разницей, что Сиамский король обладает несметными богатствами; это признают даже пессимисты. О населении при этом не [96] говорят, да и много ли нужно ему в таком благодатном климате?

И расходов у короля очень много. Каждая похоронная церемония какого-нибудь из принцев или детей короля поглощает громадные суммы. Мой знакомый повез меня туда, где строилось здание для похорон двух королевских детей.

На берегу реки была возведена особенная пирамидальная постройка в том же стиле, как и другие сиамские храмы. Храм открыт с четырех сторон и внутри убран с большою роскошью. С потолка висят люстры. Высота здания около 120 фут, длина 50 фут, ширина 40 фут. Четыре бревна в 200 фут длины для четырех главных колонн храма и двенадцать бревен меньшей величины доставляются обыкновенно из северных провинций. В центре храма находится возвышение в семь фут. Там должны поместить урну пирамидальной формы, обшитую золотом, с останками покойного. К возвышению ведут ступени покрытые парчою. Дети короля умерли уже давно, но церемония сожжения не наступает сейчас же после смерти. Часто ждут несколько месяцев.

Если умирает король, то между его смертью и сожжением проходит целый год. Короля обыкновенно сажают на трон и в рот вливают ртуть. Трон с отверстием, под которым подставлен золотой сосуд. Иногда в рот покойника кладут бамбуковую трубку, которую выводят на крышу и такую же бамбуковую трубку выводят из нижней части сосуда. Если покойник принадлежал к королевской фамилии, то вытекающую из него жидкость с большим торжеством выпускают в реку. Если это был король, то эту жидкость варят до тех пор, пока не отделится масло, которым пользуются в разных торжественных случаях. От ртути труп высыхает и тогда его складывают вдвое и кладут в погребальную урну, имеющую вид усеченной пирамиды с митрою на верху. Жены покойного короля должны в течение целого года дежурить при трупе и подносить ему любимые его кушанья. В назначенный день урну с большою церемонией ставят на возвышение посреди погребального храма. Тогда начинаются народные увеселения, театральные представления, фейерверки, лоттереи, танцы и раздача подарков духовенству и народу вместе с красивыми процессиями на лодках. Эти увеселения производятся за счет короля и продолжаются семь дней. Все это [97] происходит на особенном огороженном участке, по середине которого построен погребальный храм. Кругом главного здания возведены разные другие постройки. В последний или седьмой день является король и при безмолвной тишине выходит из ярко разукрашенной лодки. При звуках там-тама все падают ниц, и при гробовой тишине снимается золотая крыша урны, в которой уже приготовлены кусочки пахучего сандального дерева. Король поднимается на ступени возвышения и зажигает горючие вещества, находящиеся в урне, за ним следуют принцы со связкою свечей, которые тоже бросают в урну. За ними идут духовные лица и высшие сановники государства. Золото и серебро, принадлежавшее покойнику, согласно сиамскому обычаю, разламывается на части и кусочками кладется в особенные деревянные фрукты, которые бросаются в народ. По словам моего спутника такие церемонии обходятся очень дорого. Это немудрено, если принять в соображение многочисленные подарки, роскошную отделку зданий и то, что после церемонии все здания на участке снимаются и уничтожаются.

На возвратном пути мы проехали мимо здания, очень похожего на дворец в Мирамаре. Это будущий дворец еще малолетнего наследника живущего пока в королевском дворце.

* * *

5 февраля мой Сингапурский коллега и я получили приглашение к брату короля, принцу Сунапандиту, получавшему в этот день, если я не ошибаюсь, высокое звание Кромамуна. Это назначение должно было сопровождаться церемониею, в которой должен был участвовать сам король.

С самой улицы можно было видеть, что во дворце принца Сунапандита затевается что-то важное. Через улицу, довольно узкую, был протянут флагдух; стена была убрана сукном и разноцветными плошками. Обширный двор был занят выставкою фарфоровых изделий. Для этой цели с обеих сторон были возведены крытые галлереи и по середине был положен ковер для пешеходов. Предметы на выставке принадлежали не одному лицу, а многим родственникам принца. Каждый уголок представлял собою законченное целое. Король, который считается знатоком фарфоровых изделий и других редкостей, выдавал после осмотра премии и медали за лучшие [98] вещи. В галлереях и в особо устроенном круглом павильоне был преимущественно выставлен голубой китайский фарфор, до которого Сиамцы большие охотники. Как мне объяснил принц Сунапандит, японский фарфор не ценится в Сиаме. Я уже говорил раньше о чашках китайского образца с набивным золотым ободком. Кроме того существуют прекрасные вещи с работою в роде нашей кавказской и другие ювелирные изделия. Мой коллега накупил массу вещей в этом роде у старьёвщиков на базаре и платил за них сравнительно очень недорого.

Когда мы подъехали ко дворцу, то прилегающие улицы были загромождены каретами, во дворе стояла королевская гвардия в белых мундирах и обученная на европейский лад. Двухэтажный дом принца находится в конце двора и на этот раз парадные комнаты были роскошно убраны коврами, растениями, люстрами, цветами, картинами, вазами и дорогою европейскою мебелью. Широкая, красивая лестница, освещенная сверху разноцветными стеклами, покрытая коврами и установленная по бокам редкими, экзотическими растениями, вела в приемную с широкою верандою. Отсюда шла целая анфилада комнат, и тут были устроены горки с бесчисленным множеством предметов, в витринах можно было видеть редкий фарфор, минералогическую, нумизматическую коллекцию, драгоценное оружие и сокровища принца. В приемной уже собралось блестящее сиамское общество — все принцы королевского дома и высшие сановники двора. Принцы были в лентах и орденах. Некоторые были в белых мундирах европейского фасона, а другие щеголяли в красивых разноцветных шелковых и парчовых вестонах. Принцы носили через плечо свою фамильную желтую ленту. Материя для вестонов приготовляется в Индии и ценится очень дорого. По своей легкости, богатству индийская парча гораздо красивее и наряднее наших европейских мундиров и вместе с тем больше подходит к климату. В наших суконных мундирах просто пропадешь от жары. Так как цвет вестона или куртки зависит от вкуса его обладателя, то костюмы собравшихся отличались большим разнообразием, богатством и колоритностью. Эффект усугублялся еще тем, что на каждом была целая выставка драгоценных камней. Лучи солнца, преломляясь в разноцветных стеклах, падали на богатые костюмы [99] сиамской знати, на драгоценные, самоцветные камни, на золотые сосуды, ящички, выставленные на столах, на бархатную мебель, и картина достойна была кисти художника. В числе присутствующих были некоторые с китайским складом лица, но были и такие, которые отличались правильностью черт. Все присутствующие отличались невысоким ростом. Принцы стояли или сидели, как кому пришлось, а остальные чины двора лежали распростертыми на ковре и подходили к своим начальникам ползая на четвереньках.

Но вот раздался звонок, и все это блестящее общество встрепенулось и зашевелилось. Это был первый сигнал о том, что король выехал из дворца. Минут через двадцать трубный звук возвестил о том, что король у ворот. Там ожидал его хозяин и другие принцы. Раздались звуки королевского гимна, и мы из окна приемной могли видеть короля в белом европейском мундире и во всех орденах. Шествие подвигалось довольно медленно, потому что над королем несли колоссальный зонтик и балдахин. После него шли его дети и вся остальная свита. Для короля была устроена, особенно, к этому случаю, лестница и особенный вход. После посещения короля эта лестница будет уничтожена, так как не подобает простому смертному идти там, где ступает король. При звуках сиамского марша, он вошел в приемную, сопутствуемый наследником и десятком детей, одетых в национальные и европейские костюмы. Наследник, которому на вид не более десяти лет, был в европейском мундире, в ленте с золотою саблею. Женщин, кроме маленьких дочек короля, в комнатах не было.

Увидев моего коллегу, которого он знал раньше, король направился в его сторону и спросив его по-сиамски о путешествии и о здоровья. Король понимает по-английски, но всегда говорит с иностранцами по-сиамски, и принц Девавонгсе служит ему переводчиком. Затем король круто повернулся ко мне и, когда принц Девавонгсе назвал меня, его величество спросил меня о моей поездки по Сиаму, о Японии и задал еще несколько вопросов. Король — можно сказать без преувеличения — самый красивый и самый представительный из всех виденных мною Сиамцев. Это тоже мнение всех здешних европейцев. Одна Англичанка говорила, что он the best looking man in Siam (самый красивый из Сиамцев). Про него [100] можно сказать словами Шекспира «Every inch a kuis». У короля очень красивые, выразительные и правильные черты лица, взгляд его черных глаз проницательный и строгий, поступь царственная, он роста среднего и очень хорошо сложен. К сожалению, он так же, как и другие Сиамцы, жует бетель и слова вследствие этого произносит неясно. Желая проверить свое впечатление, я оглядел всех присутствующих здесь принцев и должен был согласиться с мнением Англичанки. Проговорив еще несколько минут с несколькими лицами, король перешел в залу, где для него был приготовлен трон. Принц Сунапандит в белом одеянии уже находился в галлерее, под белым балдахином. Принц сначала должен был выкупаться. Король из залы перешел на галлерею и собственноручно вылил на принца несколько кувшинов воды. Принц Девавонгсе, объясняя нам эту церемонию, назвал ее по-английски крещением (christening). Потом король помазал принца елеем. Все время, пока длилась церемония, играла сиамская музыка, и бонзы пели какую-то молитву. Когда на принца было вылито достаточное количество воды, он облачился в другое платье и пришел в тронную залу. Там под балдахином стоял король, окруженный своими детьми. Справа от короля на возвышении помещались бонзы, а в середине залы стояли принц Сунапандит и церемониймейстер. Другие лица были все в приемной, из которой можно было хорошо видеть церемонию инвеституры. Бонзы гнусливым голосом затянули молитву. Когда бонзы кончили, церемониймейстер читал очень долго грамоту об инвеституре. Когда это кончилось, принц вместе с церемониймейстером подошли к трону и встали на колени. Опять началась музыка, и король, помазав принца елеем и надев на него фетровую шляпу в виде гриба, стал передавать ему по порядку золотые сосуды, золотую саблю и другие предметы. Надо заметить при этом, что когда король надел на принца шляпу в роде блина, очень некрасивую на вид, то принц очень поспешно снял ее с головы. Потом, когда я ему об этом сказал, он заметил: «Конечно, я поспешил снять эту шляпу, потому что даже мои дети смеялись над нею. Принц Сунапандит говорит очень хорошо по-английски и, кажется, придерживается европейских обычаев. Он очень мил, любезен в обращений и очень приветлив с иностранцами. Лицом он непохож на своего [101] царственного брата. Тип лица скорее монгольский, глаза маленькие, точно щелки, сильно выдвинутая челюсть и широкие скулы, но при всем этом выражение лица очень доброе и хорошее.

После церемонии начался банкет на 126 персон. После банкета король, побыв еще полчаса, под звуки сиамского марша вышел на свою лестницу.

На этой церемонии было только несколько европейцев. Это было скорее семейное торжество, на котором присутствие иностранцев считалось, вероятно, неуместным. Зато вечером принц пригласил к себе всех иностранных представителей и сливки европейского общества. Принц уже был во фраке со звездой и непременно хотел устроить танцы, которые состоялись к великой радости присутствующих дам. Убранства прежнего уже не было, многое было уже увезено, но и того, что оставалось, было совершенно достаточно. Многие из нас боялись, что во время танцев кто-нибудь нечаянно толкнет горки с фарфором, но принц просил не беспокоиться об таких пустяках. В полутемных корридорах на ковре, сидели женщины из гарема принца и с большим удовольствием смотрели на танцующих европейцев. Тут мне удалось осмотреть жилые комнаты и китайский павильон с бассейном по середине и с высокою стеклянною крышею. В павильоне должно быть очень хорошо и прохладно. Бал принца закончился роскошным ужином.

* * *

Мне не хотелось уезжать из Сиама, не видав местного театра. К моему счастью, еще до моего отъезда, началось новолуние, а без луны театра в здешних местах не бывает. Сиамский лакон, или театр, принадлежит одному старому, богатому мандарину, который старается ввести в театр разные усовершенствования и приспособить к нему современные костюмы. Очень часто в пиесе фигурируют европейские адмиралы и капитаны. Содержатель театра сам сочиняет сценариум. Представляют на театре преимущественно женщины-все жены или наложницы ревнивого мандарина. Театр небольшой, в два яруса, но очень изящный. Половина нашего партера занята актерами или, вернее сказать, актрисами. Два выхода устроены там, где у нас сцена. Между этими двумя выходами помещена [102] картина, которая меняется согласно действию. Музыка помещается сбоку, с левой стороны, правая же сторона и часть партера занята публикой. Потом идут ложи второго яруса, Это, как видите, скорее напоминает цирк, если бы не декорация в глубине сцены. Партер на некотором возвышения, и публика вся сидит на полу. Убранство театра очень роскошное, и костюмы очень богатые. На картине, находящейся в глубине сцены, изображен иногда дворец или лес с ручейком. Занавеса, как в Европе, здесь не полагается, и сцена все время открыта. Сиамская музыка довольно приятная, отличается мягкостью тона, и в ней нет тех диссонансов, которыми изобилует китайская или японская музыка. Сиамская музыка очень хорошо передает грусть, жизнерадостное чувство и торжественное настроение души. У Сиамцев, как мне сказали, очень много музыкальных пиес. Музыкальных инструментов у Сиамцев большое изобилие. Между прочими у них есть круглый инструмент, состоящий из целого ряда цимбал разной величины, расположенных горизонтально на бамбуковом инструменте. Этот инструмент так велик, что музыкант садится в средине и ударяет по нем двумя молоточками (коннонг или конвонг). Есть гармоника (раннат), состоящая из плоских дощечек в один фут, шириной в один дюйм; гитара, сделанная из половинки кокосового ореха и обтянутая кожею боа, скрипка, флейта, гобой, цимбалы, так, названная так за сходство свое с ящерицей того же имени. Это скорее джонка китайского образца, трех фут длины с пустым дном и тремя дырочками в задней части, которая сделана из твердого дерева с инкрустациями из перламутра; вдоль инструмента протянуты одна металлическая и две шелковых струны. Кроме того есть трубы, вогнутые раковины, барабаны и т. д. Актрисы аккомпанируют себе кастаньетами.

Театральное представление, или, вернее, пантомима, продолжается несколько дней. На этот раз на сцене представлялось, как у одной королевы пропало молоко. Дух, покровительствовавший королеве, был в отчаянии и выражает свое горе мимически. Выручает в этом случае кобылица с громадными сосцами. Ребенка все-таки похищают, и из-за него возгорается война. Столицу разрушают и убивают короля и королеву. Потом оказывается, что ребенок попал к дикому народу и там вырос, не зная о своем королевском происхождении. На сцену [103] являются посланцы в богатых одеждах, узнают своего короля и раздают подарки. Публика так и покатывается от смеха при виде того, как посланцы объясняются с дикими. Дикие не понимают того, что говорят посланцы, и не знают, что делать, например, с лангути или сампотом и дорогую материю наматывают себе на голову или накидывают на плечи. Дело не обходится без брани и драки. Дикие без церемонии ищут вшей друг у друга и в виде любезности хотят сделать то же самое и с посланцами, которые выражают свое недовольство. Публика, конечно, хохочет. После этого посланцы являются с поклоном к королю, который не понимает, что с ним совершается. Он является потом в царственном облачении, садится в паланкин и, при звуках музыки, торжественно возвращается в свое царство. Там он награждает верных слуг, коронуется и т. д.

Мое пребывание в Сиаме близилось к концу. Надо было думать об отъезде. После все знакомые картины: Сингапур, Цейлон, Египет, и, наконец, дорогая родина. Но прежде, чем поставить точку, я хочу сказать несколько заключительных слов. Сиам был особенно интересен для меня. В нем встретились два мира, две цивилизации и две идеи. Эти два мира — Индия и Китай. Индия-страна метафизики и умозрительной философии, созидательница религий и колоссальных храмов, посвященных Божеству. Китай с самого начала своей исторической жизни держался золотой середины, не заносился на облака, отрицал все сверхъестественное и, не думая о небе, старался устроить как можно лучше земную жизнь. Грандиозными храмами и памятниками Китай похвастаться не может, все усилия его ушли на устройство, плотин, гатей, мостов и дорог. В Индии каста браминов, полагая, что истина удел только немногих избранников, отделила себя китайскою стеной от непосвященных в ее тайны и эту тайну открывала только после долгого подвижничества и послушания. Китай же открыл истины, доступные всякому. Там не было касты, которая берегла бы как святыню какие-то непонятные слова. Все ясно, понятно и позитивно в житейской философии китайского мудреца Конфуция. Индия-страна каст и общественного неравенства, в Китае почести и высшие места доступны для всякого, который выдержит экзамен, и в этом отношении Китай может быть назван страной полного равенства и господства знания. [104]

Господство браминов пошатнулось, когда в Индии явился царский сын и властным словом заступился за обездоленных и лишенных небесного утешения. Но, ревнивые к власти, брамины поняли грозящую им опасность, ополчились против буддизма и изгнали его из Индии. Изгнанный из своей колыбели, буддизм победителем прошел но всей Азии и водворился в Бирме, Сиаме, Китае, Корее и Японии. Гений Индии восторжествовал на этот раз над рассудочным Китаем, но, приняв новые начала, Китай переработал их по своему и приспособил их к своей житейской философии. Несмотря на свой позитивизм, Китаец все-таки побаивается того, что существует за пределами видимого мира и норовит, как бы обмануть эти темные, невидимые силы, приносит им жертвы из боязни, что они могут ему повредить.

Индия все время жила в мире высших интересов, создавала одну мифологию за другой, считая земную жизнь за ничто и, не создав истории и прочного политического устройства, была раздираема на части и не раз делалась добычею чуждых ей народов. Китай со щепетильною аккуратностью вел дневник своей политической жизни и один среди азиатских народов сохранил в течение тысячелетий прочное политическое устройство и национальную независимость. Завоеватели Монголы и Манджуры, слились с завоеванным народом, и Китай сохранил неприкосновенною свою индивидуальность и представляется нам грозною загадкой будущего.

Индия — типичная представительница идеализма со всеми его худыми сторонами, Китай — олицетворенный здравый смысл посредственного, буржуазного народа. В настоящее время, когда Индия и Китай столкнулись с европейскою цивилизацией, еще ярче, выпуклее выступили основные черты их характеров. Индийская молодежь с жадностью набросилась на европейскую науку, на умозрительную философию Европы, быстро усвоила себе Дарвина, Милля, Спенсера, Конта, Шопенгауэра, увлекается между прочим теософией, и не даром наши оккультисты нашли в Индии благодарное поле для своей пропаганды и там же отыскали раджь-иогов и махатм. Китай же, признав скрепя сердце превосходство Европы, воспринимает от Европы только полезные открытия, заводит у себя арсеналы, строит мониторы, броненосцы и пароходы, сооружает фабрики и [105] заводы, принимается за железные дороги и мало-помалу приобретает все, что нужно для материального благополучия.

В истории все явления повторяются, конечно, с некоторыми видоизменениями. В Риме господствует практический ум политического народа, в Греции царят наука, искусство и философия. И в новейшее время есть нечто сходное с этим явлением. Америка со своими усовершенствованными условиями личной жизни, со своими миллиардерами, с комфортом, с улучшенными путями сообщения, с господством здравого смысла и буржуазных идеалов, представляется мне toute proportion gardee усовершенствованным — если хотите — европейским Китаем будущего. Американцы, гордясь своими гигантскими политическими и материальными успехами, смотрят свысока на старую, раздираемую смутами и войнами, Европу, которая все ищет нового слова и новых устоев для жизни, но они забывают, что в этом мучительном искании истины, правды и справедливости заключается главный смысл творческой работы человечества.

Григорий Де-Воллан.

Текст воспроизведен по изданию: По белу свету. Путевые заметки // Русское обозрение, № 7. 1894