ДЕ-ВОЛЛАН Г.

ПО БЕЛУ СВЕТУ

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ.

(См. Русское Обозрение № 1, 2 и 3.)

15 января. На рассвете мы пересели в большую поместительную губернаторскую лодку, снабженную семью гребцами, гребущими стоя, на китайский манер. Каюта устроена с некоторою претензией на изящество. В окнах разноцветные стекла, в лодке имеется ковер и занавески. После Копангиер начинается вдоль реки непрерывное поселение, которое тянется в течение четырех часов. И дома здесь как будто выше и богаче. Из реки то и дело торчат головы буйволов, которые в жаркое время дня по целым часам Пребывают в воде. При виде лодки они бросаются в сторону. Здесь существует простая и оригинальная манера ловить рыбу. Мальчишки, составивши круг, плещутся в воде и гонят всю рыбу к человеку, стоящему с сетчатым решетом.

В 2 часа мы подошли к Батамбангу. Название это означает «брошенная палка». Говорят, что король Ангкор-Вата, побежденный в сражении, с досады бросил палку, которая перелетела в Батамбанг. Губернатор Батамбанга очень важная персона и пользуется правами вице-короля, имеет право чеканить монету и, не спросясь сиамского короля, может казнить своих подданных. Говорят, что он уже казнил 300 человек, большею частью разбойников. Было время, когда роль палача исполнял громадный слон с большими клыками. [772]

Батамбанг довольно хорошенький городок, расположенный на берегу реки Сонг-Ке. В обыкновенное время населения около 25 тысяч, но во время рыбной ловли значительно больше. В городе очень много богатых китайских торговцев, Малайцев, Тагалов, Аннамитов, Шамов, Сиамцев и Камбоджцев.

Для меня было приготовлено помещение, открытое со всех сторон и выходящее прямо на улицу. Тут была поставлена кровать, диван с твердою спинкой из дерева с инкрустацией и с мраморным сидением (это уже продукт самого утонченного китайского вкуса). Собственником этого помещения оказался богатый Китаец, держащий на откупу опиум, азартные игры и спиртные напитки. Остаться в таком помещении было почти немыслимо. Толпа туземцев, обрадовавшись даровому зрелищу, обступила этот красивый павильон. Избавиться же от назойливости любопытных нет никакой возможности. Из расспросов я узнал, что прежние путешественники останавливались в трехэтажном доме, принадлежавшем тому же хозяину. Дом оказался очень запущенным, но выбрав в третьем этаже одну комнату почище других (без окон и без дверей) я мог чувствовать себя как дома и не быть все время на подмостках пред любопытными туземцами. Вскоре после этого появился старший внук губернатора. Костюм его, как и всей здешней знатной молодежи, состоял из белого вестона с разноцветными или золотыми пуговицами, из шелкового сампота в виде шаровар и белых чулок с башмаками. По костюму они очень похожи на английских грумов, но в душе, вероятно, они очень гордятся им, так же как и своими черными зубами. Он извинился в том, что генерал-губернатор по болезни не может сейчас же приехать ко мне. Если же я захочу посетить его, то в моем распоряжении коляска. В этой коляске мы проехали шагов сто не больше, так требуется этикетом. У ворот крепости босоногая гвардия батамбангского вице-короля отдала нам честь, и мы въехали с большим шиком в обширный двор. Генерал-губернатор встретил меня у подъезда своего дома в мундире со звездой. Он такой же чумазый, как и семрапский губернатор, но по всему видно, что он получил более утонченное воспитание. Да и помещение его гораздо роскошнее. Открытая зала с колоннами (сала), довольно больших размеров и построена на [773] европейский лад с хорошим полом. Плевательница и сосуд для бетеля золотые, довольно тонкой работы. Губернатору и мне были поставлены стулья на особом возвышении. Остальные члены семьи сидели полукругом на полу и почтительно внимали словам своего повелителя. Поблагодарив его за любезный прием, я поднес ему свои подарки. Затем, наговорив друг другу кучу любезностей, мы наконец расстались. Я вернулся к себе и начал разбирать свои вещи. После такой цыганской жизни приятно чувствовать себя под крышей, хотя бы и в плохой комнате. И сюда, конечно, залезают ящерицы, кричащие почти человеческим голосом «токке».

Но только что я начал устраиваться, как каждую минуту являлся гонец от губернатора; сначала один внук принес на серебряном подносе сиамские сласти, очень похожие на японские; одни в роде вашей нуги, другие похожи на желе, потом каждый час приносили что-нибудь: то стул, то лампу, то скатерть на стол или диван. Меня пригласили на обед, но каждую минуту бегали ко мне за разными припасами. Требовали: то хлеб, то вино, соль и т. д., а на поверку вышло, что меня угощали моим же добром.

Надо сказать правду, приезд Европейца причиняет им много хлопот. Своего брата они знают, как принять; на это уже есть определенные традиции. А тут, подите-ка, Европейцу понадобился вдруг умывальник. Умывальник, конечно, есть, но его запрятали куда-то далеко, а может быть завалили разным хламом. Ищи его теперь несколько часов. Весь город, кажется, поставлен на ноги, чтоб доставить мне все удобства, а я до поздней ночи сижу голодный и никак не могу допроситься до чего-нибудь. Зову своего Китайца и умоляю его дать мне что-нибудь поесть. Китаец, сделав бессмысленное лицо, отвечает, что обед готовится парадный, состоящий из многих кушаньев, и что на кухне много поваров.

Да Бог с ним с этим парадным обедом, принеси мне скорее чего-нибудь.

Китаец как будто соглашается со мною, убегает и уже не возвращается. И вот поневоле сидишь и голодаешь.

Да извинит меня читатель, что я вдаюсь в такие подробности. Я знаю, что для него совершенно безразлично, питаюсь ли я курицей с рисом или сплю на полу или на постели. Совершенно с ним согласен, но с другой стороны эти мелочи [774] рисуют отношения туземцев к европейской культуре. Семрапский губернатор вел себя настоящим дикарем, все время жевал бетель и отплевывался, поев, рыгнул на всю глотку, и вся его любезность ограничилась тем, что он мне прислал курицу и кусок свинины. И это конечно хорошо, потому что местное население не продает иностранцам своих продуктов. В Батамбанге уже более утонченные нравы. Тут есть и стулья, столы коляска, лампы и повара, которые силятся смастерить европейский кушанья. Никто из этих господ не говорит ни на одном из европейских языков, но они смутно сознают, что Европе надо подражать и что в этой стране много всяких чудес.

* * *

Еще солнце не вставало, как у подъезда уже ждали слоны для поездки в Баннон. Громадные животные в сумраке ночи казались особенно внушительными и до смерти испугали моего Китайца. Взбираться на слонов довольно трудно. В Индии они приучены становиться на колени, а здесь два человека подставляют вам под ноги доску или толстую палку и на такой палке поднимают вас на высоту. Нужна некоторая ловкость и уменье, чтоб ухватиться за цепочку, которая придерживает паланкин и поднявшись на руках, встать на широкий затылок животного. Мой слон с большими белыми клыками оказался очень сердитым как мне сказали, не любит, когда к нему подходят с левой стороны. Но его выбрали для меня за его покойную поступь. Сиденье устроено довольно удобно. Это небольшой диванчик с элегантною крышей. Диванчик этот приходится поперек спины слона. Хотите сидеть спокойно, то сядьте на середине и свесьте ноги, на спину слона. Или сидите на турецкий манер, но тоже в середине. Можно и лечь, но тогда ваше туловище подобно маятнику, будет колыхаться сверху вниз. Вожак сидит верхом почти на голове слона и упирается ногами в веревочные стремена. По временам он толкает голою ногой длинные уши слона. В здешних местах со слонами обращаются гораздо мягче, не гвоздят их по голове, как это делается в Индии, а если слон провинится, то вожак попросту ударит его бамбучиной по ушам или по чему попало. Кроме вожака были еще два человека, сидевшие на крупе слона и поддерживавшие руками цепь, прикрепляющую паланкин. [775]

Первое время мы шли в совершенной темноте, и я удивляюсь, как эти умные животные не сбились с дороги. В деревнях все еще спали, только ранние петухи приветствовали приближение зари. Собаки издали поднимали страшный лай, но при виде слонов поджимали хвосты и замолкали.

Чем ближе к рассвету, тем холоднее. Пар поднялся с реки, которая лентой вьется вдоль самой дороги. Мы все поднимались в гору. К девяти часам солнце уже начало припекать, и можно было снять теплое пальто. В одной деревне староста с коленопреклонением поднес нам кокосовые орехи. В одну минуту кокос был очищен и разрублен пополам, в таком виде кокосовое молоко действительно вкусно и напоминает оршад. Мы проехали еще несколько деревень, в которых занимались веянием и молотьбой.

В лесах преобладают лиственные породы, между которыми выделяются красивые листья клена. Цветов, орхидей и ползучих растений большое обилие. Пальмы и фруктовые деревья находятся только в соседстве с жильем.

После довольно крутого подъема мы попали в деревню, окруженную со всех сторон растительностью. При деревне была деревянная пагода в бирманском стиле. Тут же находилась сала, приготовленная для нашего приема. В некотором расстоянии от жилья высокая гора с бесконечною лестницей. На самой вершине горы возвышаются пять башен, построенных в том же стиле, как и Ангкор-Ватский храм.

После утомительного подъема, при палящих лучах солнца, мы наконец, пешком, добрались до верхушки. И тут также, как в Анкгор-Вате, четыре лестницы, ведущие в храм, балюстрада, состоящая из колец бесконечного дракона, львы на верхней террасе и великаны, стражи святыни. Верхняя галлерея с пирамидами по бокам и с центральною пирамидой в середине гораздо меньших размеров, чем в Ангкор-Вате. Храм в Банноне имеет, конечно, второстепенное значение, но нельзя не любоваться его эффектным положением на вершине горы, открытой со всех сторон. Храм очень почитается туземцами, говорящими, что под центральною пирамидой находится пуп Камбоджи. Из Баннона произошли брамины-баку или хранители священного меча-палладиума Камбоджи. Самое интересное в Банноне — это подземелье, которое находится под горой или, как говорят, под центральною [776] пирамидой. Добраться туда довольно трудно. Надо лечь плашмя и лезть в какое-то узкое отверстие среди скалы. Проделав такую гимнастику, попадешь в громадные сталактитовые гроты, расширенные во многих местах рукою человека. Из скалы падает святая вода. В этом подземелье баку прорицают народу, смотря по тому, в каком количестве является вода. Теперь в подземелье много надписей, статуй Будды и приношений паломников.

Мой переводчик не выдержал и напился в дребезги. Его с трудом могли привести в чувство и посадить на слона. В это время я должен был ограничиться пантомимой и жестами. Меня сопровождал внук губернатора, его братья и многочисленная свита. Впереди шел мой слон, потом слон внука губернатора и затем остальные. Шествие красивое и внушительное; при нашем приближении поселяне или бросались ниц или прятались в чащу деревьев или по знаку внука губернатора на коленях подносили нам что-нибудь. Важнее всех считал себя мой вожак, который при виде повозки, лошади, буйволов и людей, кричал повелительным голосом, и все моментально очищали дорогу. Он чувствовал себя действительно на высоте своего положения. Скажу несколько слов о моем слоне. Он понимал каждое слово вожака и, когда мы входили в лесную чащу, слон очень предупредительно хоботом обламывал ветки и вырывал даже маленькие деревья. Но с другой стороны, при виде сахарного тростника, он непременно остановится, возьмет его и начинает лакомиться. Для своего вожака, когда тот влезал к нему на шею, слон очень грациозно подгибал свою ножку, делая из нее нечто в роде приступки. Во время жары слон делается нетерпеливым и начинает сердиться. Найдя по дороге длинную ветку, он обмахивал себя ею точно веером или просто обсыпал себя песком, к великому неудовольствию вожака, который награждал его за это бамбучиной. Когда мы вошли в реку, то слоны, несмотря на крики вожаков бесцеремонно обкачивали себя водой и угостили нас импровизированным дождем. Что слоны любят чистоту, я это заметил по одному маленькому факту. Когда слон проходил по одной балке, то он запачкал себе хобот. При первой возможности он вытер хобот мягкою травой и вызвал этим дерзким поступком новый окрик вожака. [777]

Осмотрев самое интересное в окрестностях Батамбанга, я собрался в дальнейший путь. Но это не так легко, как думаешь. Надо приготовить слонов, которые ходят на воле и снарядить весь поезд. И в самую последнюю минуту явилось еще одно затруднение. Генерал-губернатор усумнился в том, могу ли я отправиться дальше в Сиам. До сих пор все шло хорошо благодаря тому, что у меня были письма к сем-рапскому и батамбангскому губернаторам, но для дальнейшего пути необходимы письма сиамского короля, а их-то у меня не оказывалось. Губернатор Батамбанга, как мне объяснили, может дать письма подчиненным ему управителям ближайших областей. А дальше могут быть затруднения и меня могут задержать, а потому не лучше ли обождать в Батамбанге (так предлагал губернатор) пока губернатор снесется с Банкоком.

В этих случаях, а особенно на Востоке, надо действовать на пролом. Если нет открытых писем сиамского короля, то это ничего не значит, они вероятно в дороге, посланы на встречу, потому что об этом уже дали знать из Сайгона. Бояться затруднений, неприятностей и задержки мне как Русскому нет никакого основания, и потому, если только батамбангский губернатор даст мне рекомендацию подчиненным ему управителям ближайших провинций, то я поеду. Все это с разными фиоритурами я поднес губернатору и в то же время телеграфировал французскому генеральному консулу в Банкок, прося его оказать мне содействие и ходатайствовать у сиамского правительства о скорейшей высылке мне писем.

Целый день прошел в скучных переговорах все на ту же тему, но в конце-концов губернатор решился отпустить меня с миром. Вместе со мною должен был поехать губернатор ближайшей провинции (он же и родственник батамбангского вице-короля). Несколько дней мы должны были проехать на слонах, а там что Бог даст. Китайца с вещами отправили на повозках.

До Ватека местность населенная; мы видели несколько больших деревень, которые тянулись на несколько верст. Между постройками были и хорошие каменные дома. На половине дороги находится пагода с каменными уступами на бирманский манер. От развалин Ватека уцелела галлерея кругом храма. В исправном виде находится и центральное здание, хотя комната [778] в нем, как и в Баионе и в Банноне, очень маленькая. Да, впрочем, для святилища не нужно было большого помещения. Батамбангский вице-король ежегодно посещает Ватекский храм и устроивает праздник для всего местного населения.

О Ватекском храме существует следующая легенда. Когда-то эта местность принадлежала королеве, покровительнице искусства. Эта королева вздумала соперничать в великолепии с королем Ангкор-Рата и побилась с ним об заклад, что она скорее выстроит храм. Начинали работу в один и тот же день. Выло условлено, что окончивший постройку должен зажечь на верхушке башни большой костер. Постройка королевы была уже почти окончена; оставалось только положить несколько камней. Вдруг еще до рассвета на горизонте появилась блестящая точка. Рабочие в отчаянии бросили работу. Гонцы спешат в Ангкор и застают там короля, наблюдающего за каменщиками, спешащими с работой. Изумленные этим, гонцы спрашивают о том огне, который они видели в Ватеке.

— Индра, бог Востока, видно, благоприятствует нам, ответил король, — пойдите, скажите это той, которая вас послала. Вы видели утреннюю звезду.

Вследствие этого Ват-ек (храм великолепия) никогда не был окончен. Во многих местах уцелели скульптурные украшения храма. Представлено, как тянут веревку — с одной стороны великаны, а с другой женщины. На середине веревки сидит обезьяна.

По поводу этого изображения рассказывают следующую легенду. Прежде чем Вишну истребил гигантов (титаны древней Греции), они съедали всех новорожденных. Женщины жаловались королю, который предложил гигантам померяться силами с женщинами. Последние просили помощи у царя обезьян. Вот, когда каждая сторона потянула к себе веревку, вдруг откуда ни возьмись обезьяны, которые с криком бросились на великанов и укусили их в пупок. С тех пор вывелись гиганты, и обезьяны пользуются большим почетом у местного населения. Туземец никогда не будет стрелять в обезьяну.

После Ватека началась безотрадная ровная местность с мелким, чахлым кустарником и с высокою травой. Некоторые места выжжены под посев, по близости которого туземцы [779] производят молотьбу волами. Но, странное дело! селений нет, — видно, что поселяне приходят сюда только для работы. Вечером эта равнина с пожелтевшею высокою травой напомнила мне нашу новороссийскую степь. Когда смеркалось, слоны остановились у реки. Местность эта называется Пе (4 часа езды на слонах от Батамбанга). Начали развьючивать слонов. Не замечая по близости жилья или даже шалаша, я невольно спросил моего переводчика о том, где мы ночуем. Оказалось, что мы ночуем в открытом поле. Люди стали разводить костры, готовить себе кушанье; спутав слонов и буйволов, пустили их в степь для ночлега. Я выбрал себе сиамскую крытую двухколеску. Положив туда матрац и завесив выход пледом, я устроился в этой импровизованной комнате. На всякий случай я положил рядом с собою револьвер, свечку и спички; но, спрашивается, к чему бы послужил револьвер, если бы на нас напали тигры, о которых говорили местные жители? Повозки были поставлены полукругом, а за ними развели костры.

Проснулись мы рано утром, и сейчас же люди пошли отыскивать слонов. Вдруг, о ужас, оказалось, что один из слонов изволил удрать. По следам видно было, что он пошел в Батамбанг. Ушел слон моего спутника, губернатора, и вследствие этого произошла маленькая задержка. Губернатор все-таки решился ехать дальше, оставив на месте своего старшего сына. Дня через три мы узнали, что слон был украден какими-то злоумышленниками.

До Тамыня опять та же безотрадная степь (на слонах 3 с половиною часа; на буйволах надо считать два часа больше) — В Тамыне только два или три дома.

В Срахприме (4 с половиною часа на слонах) наш ночлег опять в открытом поле. Впечатлений очень мало. Огненное небо, желтая высокая трава, такая высокая, что в ней бесследно исчезает слон вместе с паланкином. Кругом ни одного селения. Только выжженная трава в некоторых местах доказывает присутствие человека. Иногда, и то очень редко, мы встречаем людей, но они имеют какой-то жалкий, испуганный вид. Эта необъятная ширь должна действовать подавляющим образом на воображение этих дикарей. В таком виде представляются мне новороссийские степи еще в те времена, когда там кочевали разные дикие народы и когда казаки совершали [780] свои смелые набеги. Пустынность этого края можно объяснить или безводием или тем, что этот край, составляя яблоко раздора между Сиамом и Камбоджею, подвергался постоянным опустошениям и набегам.

От нечего делать наблюдаю за жизнью моих спутников. С рассвета поднимается наш лагерь, туземцы умываются, но не принимают пищи. Это делается только на привале в 10 часов. С 10 до 3 часов все отдыхают. Затем отправляются в путь до вечера. Туземцы тогда ужинают. Ужин у туземцев на китайский лад. Все тот же рис с разными приправами. Европейское вино и даже чай, приготовленный на русский манер, очень нравятся туземцам. Кушанья подаются в маленьких чашечках. Сначала подадут весь обед старшему (губернатору), и когда он кончит, то начинают есть другие, но соблюдая при этом по старшинству известную очередь.

* * *

До Ангкор-Барей (онг-кор-барей) только одна деревушка. В степи для работ устроен на сваях временный шалаш. В одном месте даже нечто похожее на голубятню, прикрепленную к дереву. Это жилье, и при виде его подумаешь, что так жили, вероятно, первобытные люди, имевшие всюду врагов. Сам губернатор не знает, сколько имеется жителей в его округе. В Ангкор-барей, по его словам, около 500 домов. Дом губернатора очень простой и приемная комната его похожа на часовой магазин, так много в ней часов. Я насчитал 12 часов разных видов и размеров. Рядом с губернаторским доком помещается тюрьма, в которой содержатся разбойники, но тюрьма эта открыта со всех сторон, да и разбойники пользуются, как мне казалось, большою свободою. Почва, по словам губернатора, в его провинции очень хорошая. Главным образом здесь занимаются рисом и рыбною ловлей. Приготовляют также шелковые и бумажные материи.

В Ангкор-Барей мы распростились со слонами и должны было пересесть в буйволовые повозки. Губернатор утешал меня, что в повозках будет гораздо покойнее. Оно может [781] быть покойнее до хорошей дороге, а при здешних дорогах тряска ужасная, и вас каждую минуту бросает из стороны в сторону. При том от жары, духоты и пыли разболелась голова. Наконец мы добрались до Сиссапуна, которое находится у подошвы невысоких холмов, имеющих форму седла.

Река разделяет тут две провинции, и, как бывает всегда на реке группируется население. Тут я простился с моим спутником, губернатором, и переправился на другой берег. Там нас встретили очень недружелюбно. Куда девалась прежняя пышность, слоны, многочисленная губернаторская свита и челядь! Теперь нас всего было трое, да еще чиновник от Онкольбарейского губернатора. Затруднения начались сейчас же после переправы. Явился чиновник от Сиссапунского губернатора и объяснил нам, что губернатору 72 года и что он страдает лихорадкой. Я обещал ему лекарство, прося указать мне ночлег и прислать людей для переноски вещей. Посланный исчез, а мы все ждем на берегу. Подходили, правда, к вещам разные люди, подойдут, потрогают их, постараются их поднять, убедятся, что тяжело, и уходят. А мы все стоим. Наконец, я решаюсь на героическое средство: оставляю Китайца при вещах, беру переводчика, который несет бутылку вина под мышкой, и мы отправляемся отыскивать губернатора. Входим в селение, жители в страхе разбегаются, наконец, добираемся до избушки на курьих ножках. Вот оно губернаторское палаццо. Сам губернатор действительно дряхлый старик, в райском костюме, с тонкими чертами лица. Знакомимся, и я подношу ему хины и вина. Он в восторге и хочет приютить меня в своем палаццо, похожем на дом Плюшкина. Чего тут только нет! Приближенные советуют губернатору приготовить для нас сала на большой дороге. Отправляемся туда, усталые и голодные. После долгого ожидания являются наконец вещи; я расплачиваюсь щедро. Туземцы удивлены, и самые храбрые из них решаются принести курицу. И за курицу платят. Тогда они набираются смелости и приносят другую. С грехом пополам устраиваем ночлег. Но это еще не все: надо позаботиться о том, чтобы с вечера были повозки. Новые переговоры, подарки губернатору, — и повозки приводят. Ну, кажется, все, — можно заснуть. [782]

20 января. На другой день та же безотрадная картина. Степь и ни души кругом; хорошо еще, что на известном расстоянии в степи поставлены сада. Эти сала снабжены маленьким бельведером, с которого можно садиться на слона. Провизию каждый везет с собой, но, вот беда, воды нет; есть какая-то лужа, в которой кишат пиявки (месяц спустя и этой воды не будет). Приказываю своим людям не пить этой воды, но они не слушаются. Поставивши фильтр в самое глубокое место лужи, мы через четверть часа добыли стакан хорошей воды. При таких условиях поневоле откажешься от всяких причуд. Сготовил Китаец рис, будь этим доволен. Очень он только нечистоплотен! Как ни говоришь ему, что салфетку, которой вытирают посуду, не надо класть себе на голову, он все делает по-своему. Единственным наслаждением является выпить стакан чаю, но и это не всегда удается. После долгого ожидания стакан чаю на лицо, но вы не забывайте, что пол состоит из тонких прутиков и ходуном ходит под ногами. Малейшее неосторожное движение, чашка перевертывается, и вам приходится проститься с чаем. Это все пустяки, хорошо еще, что в стране прекратились разбои. Мы, правда, вооружены, но нас только двое (на Китайца рассчитывать нельзя, да и пять туземцев тоже не надежны). Тун (так зовут моего переводчика) все пугал нас тиграми, стадами диких буйволов, слонов, но их что-то не видно; да и Бог с ними, — что мы с ними поделаем? Отправляемся мы в путь еще задолго до зари, часа в два или три ночи, холодком, к девяти делаем привал до трех часов и потом опять в путь до темноты. Ради предосторожности зажигаем кругом сала костры, но к утру люди засыпают, и костры потухают.

* * *

Долина сменилась мелколесьем, и мы добрались до Арантме. Начальник края — не разберешь, кто этот чумазый и голый человек — был у меня с визитом и уверял, что, хоть убейте его, а повозок нет. Совсем так, как в доброе, старое время у нас на почтовых станциях. Мы воспользовались передышкой, чтобы помыться и почиститься от пыли. Наш туалет мы делали на улице, в присутствии местной публики. [783]

Арантме представляет из себя селение в 200 душ на берегу реки, которая местами высыхает. Хижины жалкие.

Начальник опять пришел ко мне и, выпросив у меня шляпу, обещал повозки. Он предупреждал меня насчет своего коллеги в Ватана. «Вы не верьте ему, говорил он, это такой ужасный лгун. Надо стоять у него над душой, а то он непременно убежит в лес. Смотрите, будьте с ним построже».

Я был доволен уж тем, что в этих местах никто не спрашивал о письмах Сиамского короля. Каждому начальнику я подносил несколько бутылок вина, и все устраивалось как но маслу.

* * *

 

22 января. Начиная с Арантме, мы находимся в стране Лаосов, которых в Сиаме около миллиона душ. Они небольшого роста, хорошо сложены, и между ними попадаются люди с красивыми чертами лица. Костюм их состоит из куртки и из сампота. У женщин платочек на груди и плахта кругом талии. Ноги открыты до колен. Тун возмущался отсутствием стыдливости у Лаосских женщин, которые, не стесняясь, показывают свои прелести. Как и Сиамцы Лаосы выбривают волосы на голове, оставляя только небольшой круглый пучок. Лаосы не имеют обуви, но очень любят золотые украшения: браслеты и т п. Живущие на севере Сиама, Лаосы имеют привычку татуироваться, и потому Лаосы разделяются на черных (татуированные) и белых животов. Лаосы — буддисты и очень суеверны. Язык Лаосов, как говорят знатоки, очень похож на сиамский, письменность же похожа на Камбоджские знаки.

Дома в Лаосе такие же, как в Камбодже. Это та же плетенка из бамбуковых прутиков, поставленная на высоких сваях. Под домом свободно гуляет скот, куры и свиньи. Лаосы пользуются славою храбрых людей и занимают в этом отношении первое место. После них, по словам моего переводчика, идут Мюонги, а потом уже Сиамцы. Тун, хотя и родился от сиамской матери и португальского отца, не очень высокого мнения о Сиамцах. Лаосы пользуются, кроме того, славою правдивых и честных людей, чего впрочем не видно, если судить по репутации начальника в Ватана. [784]

Все эти маленькие начальники, хотя с виду большие замухрышки, все-таки наследственные владетели этих мест, обязанные доставлять известную дань Сиамскому королю.

Пища у Лаосов такая же, как у других народов Индо-Китая (рис, живность, буйволовое мясо и зелень). Лакомством у них считается рыба, высушенная на солнце и опущенная в рассол. Это служит приправою к рису. Лаосы не гнушаются есть крыс, летучих мышей, ящериц и лягушек. Посуда у них плетеная из маленьких прутьев. Есть и китайский фарфор. Северные Лаосы искусно выделывают серебряные вещи. Главный продукт земледелия — рис, потом маис, сладкий картофель и перец. Для посева они выжигают новину, или джёнгли. Одна особенность: у Лаосов не видишь кокосовых пальм, которые появляются только в сиамских деревнях. Любимым занятием Лаосов считаются рыбная ловля и охота. У них есть кремневые ружья старой конструкции, есть лук и стрелы. Дети очень искусно стреляют из сарбакана, или выдолбленной внутри бамбуковой палки. Стрелу вкладывают в палку, и, потом выдувают ее, насколько позволяют легкие. Лаосы музыкальны, и музыка их довольно приятна.

Подобно Китайцам, Лаосы очень ценят лекарственные снадобья и приписывают им чудодейственную силу (рога носорога, безуаровый камень, медвежья и обезьянья желчь, тигровые зубы и т. д.).

Свадебная церемония у Лаосов имеет много общего с китайскою, и, после духовного благословения со стороны бонз, брачный обряд состоит в жевании вместе бетеля.

 

24-го. Деревня Ватана, в которой живет начальник, очень небольшая и имеет, по моему мнению, не больше пятидесяти жителей. Начальнику, как говорят, подчинен округ в тысячу человек, (здесь считают только взрослых мужчин; женщины, дети и старики не входят в расчет). У начальника довольно большое хозяйство. Жизнь простая. Дом довольно большой, составленный из нескольких частей. Поднявшись по воздушной лестнице — скоро выучимся ходить по канату — приходишь на открытую платформу, к которой примыкают приемная начальника, спальня, затем клетушка для семейства брата, для старшего сына, и затем кухня с вмазанным в полу глиняным очагом. Начальник в Ватана оказался сначала очень несговорчивым, но потом я прельстил его шляпой и вином. [785] Он собрал у себя старшин деревни, долго обсуждал что-то с ними, кричал, бранился, — и к вечеру у нас были повозки.

После Ватана начался лес и болото. Пыль такая, что через четверть часа человека узнать нельзя. Нечего сказать, весело тащиться шагом, в течение целого дня и слушать только шум скрипучих арб! Ночь мы провели в Ангсила. Селения нет, и пришлось ночевать в открытом поле. Из Сакео, где имеется несколько домов, лес становится все гуще и гуще. Есть места, где не видишь солнца. Богатство растительного царства необычайное. Пальмы попадаются только в маленьком виде, преобладают лиственные породы. Кокосовых пальм совсем нет. Заметьте, что это все пустыня, — ни одного селения, ни единой души кругом! После нескольких дней странствия, мы были так удивлены, когда вдруг на встречу нам попались повозки.

В Патрон только два таможенных сторожа и их семейства. Домики сторожей находятся за рекою, мы же остановились на ночлег в лесу. Я удивился тому, что вокруг сала без страха ходят куры. Так как запас нашей живности уже давно кончился, то я предложил поймать одну из этих кур и приготовить из нее суп. Тун энергически запротестовал, объяснив мне, что это будет святотатство, что эти куры принесены сюда паломниками и посвящены гению здешних мест, для которого возведена маленькая кумирня. Очень грустно, но что же делать!

От Патрон до Кабинь — лес, выжженный палом. В Кабинь считается до 1.000 душ. Начальник — очень важная персона. Ему подчинен округ в 2.000 душ, что не мешает ему однако гулять в райском костюме, с одним поясом стыдливости, и принимать в таком виде знатных иностранцев. В приемной его был кроме меня еще один Англичанин, ехавший из Банкока. Этому Англичанину было поручено устроить почтовые учреждения вдоль всей французской границы. Снабженный открытыми письмами короля, он все-таки сидит у моря и ждет погоды. Вот уж несколько недель, как он ездит к начальнику. Тот его выслушает, плюнет кровью в фарфоровый сосуд и затем извинится, что повозок нет. Это, конечно, только отговорка. У жителей видны большие запасы хлеба, много скота и живности. Кругом Кабиня поля обработаны, и по всему видно, что страна богатая, а между тем, [786] мы с трудом можем получить курицу и кое-какие запасы. Только после обычных подарков начальнику явилось кое-что и для нашего стола. Население же ничего не хочет продавать, и даже избегает иностранцев.

Угрозами и приношениями я достиг того, что кабинский начальник дал мне повозки, и вечером я сидел уже на телеграфной станции в Пакнаме. Мой новый знакомый, метис из Индии, очень радушно предложил мне поселиться у него и разделить его скромную трапезу. Все это, правда, было очень скромно, но при свете лампы и обед показался вкуснее и спанье на полу было даже приятно.

Я забыл сказать, что расстояние между Кабинь, или Крабинь, и Пакнамом всего четыре мили, и что почти все это пространство обработано под пашню. В этих местах гуляет тигр, но его не убивают, и туземцы смотрят на него, как на божество или гения, которого нельзя убить. Тигр, по словам Туна, знает, кого следует есть. Лгунов и людей сквернословящих он съедает без запинки и милует добрых. Кстати о расстоянии. Очень уж трудно собрать верные сведения. Туземцы обыкновенно ведут счет на телеграфные столбы (Расстояние от одного телеграфного столба до другого, по моему счету, приблизительно, 70 шагов или одна минута ходьбы, но дорога не всегда идет прямо, а часто отклоняется в сторону.).

Когда я собирался в дорогу, то никто не мог мне сказать, сколько времени потребуется на поездку. Одни говорили десять, другие двадцать дней, третьи, что придется ехать на слонах, а четвертые, что и дорог-то нет. Только Тун смутно слышал, что существует королевская, дорога и помнил, что в детстве он ехал по ней. Из личного опыта я убедился, что это расстояние можно сделать верхом в четыре или пять дней, в повозках, конечно, дольше. Но я не могу быть особенно недовольным, потому что мы не теряли времени и очень скоро, как говорят туземцы, проехали это пространство.

Из Пакнама мы должны были пересесть на лодки, и можно было отдохнуть от пыли и тряски. Тун, конечно, и не подозревал этого и по энерции все требовал повозок. Спасибо Англичанину, который об этом проговорился. Из его слов мне удалось узнать, что Сиамцы вообще торопятся занять край, на который. Французы, как покровители Камбоджи, имеют кое-какие [787] претензии. Вот по этой причине Сиамцы устраивают почту в таких местах, где и людей-то нет.

В четырех милях от Кабиня находятся золотые россыпи. В Боплайском округе имеются рубиновые и сапфировые копи. Разработка этих богатств что-то приостановилась, но теперь туда едет директор, Англичанин, и имеет большие надежды на барыши. Вообще надо сказать, что Англичане потихоньку прибирают Сиам к рукам, и Сиамцы не очень противятся этому и начинают воспринимать английскую культуру. Много уже значит то, что почта и телеграф в английских руках. Хотя, странно сказать, телеграфный материал был доставлен сиамскому королю Французами, и на очень льготных условиях. Французы в этом отношении вели себя как порядочные люди и не старались сорвать с своего соседа, как это делают другие.

Пакнам — такое же жалкое местечко, как и прежде виденное мною. Много тут Китайцев, занимающихся торговыми делами. Только благодаря Китайцу удалось купить кой-какую провизию; конечно, цену содрали неслыханную, но что делать, — местное население прямо отказывается продать что-нибудь, и в стране, где всего вдоволь, вы рискуете умереть голодною смертью.

В лодке я отдыхаю, любуюсь берегами, на которые иногда выползают кайманы. Между ними попадаются очень большие, и купанье в реке, как видите, не совсем безопасно, особенно в глубоких местах, но я все-таки рискнул. Надо было освободиться от прежней пыли и грязи. Выбрал, конечно, место не глубокое и смотрел во все глаза, не подойдет ли кайман.

Ночь яркая, звездная, и лодка тихо плывет вдоль безмолвных берегов. По временам слышится аккорд струнного инструмента. Мне объяснили, что это рыба, местное название которой означает «собачий язык». Она прилипает обыкновенно внизу под лодкой. Когда стемнело совсем и явилась опасность наскочить на толстые бревна, плывущие по реке, мы бросили якорь.

После тридцати часов плавания по реке Па-Канг (Банг-Канг) мы добрались до Питима (Пачим, Патим). В провинции считается около 5.000 жителей (помните, только мужчин). Поселение, в котором находится администрация, не очень большое, не больше ста жителей, в том числе много Китайцев. И в округе торговля находится в руках Китайцев, которых насчитывается до 600 человек. Вместо отсутствующего [788] начальника края ко мне пришел его заместитель. Он был в засаленном и расстегнутом на груди вестоне и в сампоте, а свита его ограничилась только сампотом. Так как в Питиме была получена телеграмма из Банкока, то все эти господа старались быть очень любезными, и их любезность выразилась в том, что они стояли над душою и не покидали меня ни на одну минуту. Я, конечно, говорю об администрации; народ не выказывал никакого любопытства относительно иностранцев. Не было той назойливости, к которой привыкаешь в Китае и Японии. Гуляя по городу, часто слышишь звон цепей. Это все люди осужденные за разные проступки и преступления. Они свободно гуляют по городу и даже просят милостыни. Обыкновенно они ходят парами, и цепь прикреплена к шее и к ногам.

Сала, в которой я устроился, находится напротив здания такого же характера. Это оказался суд, и я, сидя у себя дома, мог наблюдать, как вице-губернатор творит суд и расправу над местным населением. Суд сидел на особом возвышении. Ниже их секретари в согбенных до земли позах. Тяжущиеся были на коленях. Около них группировалась большая толпа. Тут же фигурировал, в качестве вещественных доказательств, предмет тяжбы — рабочий скот одного из тяжущихся.

Во время судбища мимо меня прошла большая процессия. Бонзы с белыми зонтиками и с каким-то ящиком в руках шли на поклонение следа от ноги Будды. К вечеру бонзы остановились в поле в виду священной горы, и каждый из них накрылся белым зонтиком. Зрелище оригинальное. В открытом поле много белых точек, но каково-то им было провести эту ночь при таком скудном прикрытии.

Я осмотрел крепость и губернаторский дом, но это то же самое, что мне случалось видеть в Сем-Рапе. В губернаторском доме я видел только очень редкую белую обезьяну. Белый цвет вообще ценится Сиамцами, и белые слоны считаются почти священными. Местность Питима довольно красивая. На некотором расстоянии от города тянется горный кряж. Главным источником дохода считается рис и скотоводство. Я спрашивал о том, нет ли по близости развалин, и мне ответили, что таких нет. Это не совсем верно, потому что [789] на противоположном берегу находятся развалины резиденции некоего Преапича-Сам-Аш. Трагическая участь этого баловня судьбы и любимца сиамского короля до сих пор волнует умы туземцев. Преапич был искусным инженером и в Питиме поставил, завод, на котором делались паровики и строились пароходы. Имея богатые золотые прииски, он вздумал играть роль маленького короля, построил дворец в европейском стиле, воздвиг крепость, окруженную валом и завел своих солдат. В конце концов он украл дочь английского консула, женился на ней и дал ей богатое приданое. У него, конечно, было завистники, которые донесли о нем королю. Убедившись в том, что английское правительство за него не заступится, сиамский король велел взять Преапича и отрубить ему голову. Ходатайство английского консула, вмешавшегося в это дело и советовавшего более мягкие меры, не помогло несчастному. Жена Преапича вышла замуж за сиамского принца, потом развелась с ним и кончила карьерою женщины полусвета. Опустела пышная резиденция Преапича, крепостные стены и дворец мало-помалу разрушаются. Из туземцев никто не решится жить в этом месте, над которым витает дух казненного. Поля, впрочем, разрабатываются, и недалеко от бывшего завода происходила молотьба буйволами.

* * *

Вечером во многих местах зажглись огни, и вся местность была точно объята заревом пожара. Оказалось, что это молотьба, но и вместе с этим — местное празднество. Во время работы собираются парни и молодицы; веселый смех и радостные крики оглашают воздух, и в это время парни выбирают себе невест. В Лаосе это время женихования и ухаживания за молодицами. Молодая девушка может пробыть всю ночь с мужчиной, но если он только дотронется до нее, то должен платить штраф в 15 долларов. Свадьба стоит дешевле, всего 7 долларов, и потому благоразумные люди из экономии предпочитают оставаться в почтительном расстоянии от любимого предмета. Кстати о деньгах. В стране ходит тикаль, ценность которого равняется индийской рупии или 60 к. золотом. Прежний тикаль, половина, четверть, одна восьмая [790] тикаля представляют из себя серебрящие шарики, на которые наложено клеймо; есть два и пять тикаля такой же шарообразной формы. Эта монета, впрочем, выходит из употребления, и новейшие тикали ничем не отличаются от европейских монет.

Я совсем забыл сказать о том, что среди туземцев существует очень любопытный обычай, похожий на нашу помочь. Поселяне являются на работу друг к другу со своими буйволами и работу исполняют безвозмездно.

(Продолжение следует.)

Григорий Де-Воллан.

Текст воспроизведен по изданию: По белу свету. Путевые заметки // Русское обозрение, № 4. 1894

© текст - де-Воллан Г. 1894
© сетевая версия - Thietmar. 2022
© OCR - Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русское обозрение. 1894