САЛТЫКОВ А. Д.
ПИСЬМО ИЗ ВОСТОЧНОЙ ИНДИИ
(Князю П. А. Вяземскому.)
(В XXVI т. Соврем. (стран. 12 нумерации первой) было помещено письмо того же автора, которому принадлежит и помещаемое ныне. Впрочем предметы их не состоят в особенной связи.)
Симла, в Гималейских горах.
Симла, Английский Баден в Гималее, лежит среди сосновых лесов, где обезьяны прогуливаются стадами, 8000 футов над поверхностию моря. Общество, не весьма модное, состоит из военных и статских чиновников Индейской компании, убегающих или взбегающих сюда от смерти из низменных краев Индии, где температура теперь убийственна для Европейцев. Мущин здесь человек 60, а дам более 80, из коих многие носят черное платье, потеряв мужей в Авганистане, убитых в Канбер-Пасе. На освобождение пленных в Кабуле Англичан и Англичанок почти нет никакой надежды. Прохлаждающихся здесь в Симле немного в сравнении с числом Англичан в Индии. [197]
Всего во владениях Индейской компании полагают ныне чиновников, Англичан, статских и военных, около 6000 человек, а солдат Англичан до 40.000. Но есть и другие места для прохлаждения. В Мадрасском президентств Ниль-Гери, т. е. Синие горы, Утакаманд (Ootucumund) стоят так же высоко, как Симла здесь, а недалеко от Калькуты, миль за 100, есть место Дарджили в Асамских горах; близ Бомбея же Маблешуарские горы, но они, к сожалению, не так то высоки. — Ожидаем сюда в Симлу генерал-губернатора лорда Элленборо; приготовляются празднества и поправляются дорого. — Как я уже заметил, модников не много, но есть ученые, которые задают мне вопросы о России, например: что я думаю о Русском языке? — Я затрудняюсь в ответе — Мудрен, говорят они: при полковой музыке есть один из ваших Русских, капельмейстер — с ним вы можете говорить по-своему. Этот Русский не что иное, как Немец или колонист Баварской породы — мужик, едва лепечущий по-Немецки (plattdeutsch), бывший мальчиком в Москве с Бонапартом, в качестве барабанщика, а теперь проживающий здесь уж 11 лет — музыкант отличный на кларнете, командующий 30-ю Индейцами, которых выучил, говорят, в 40 дней играть Немецкие марши, вальсы, кадрили и галоны. — Также рассказывают мне про многих Русских путешественников здесь в Индии. Один из них Гюгель (или, как Англичане [198] произносят, Югель), оказалось, Венгерец; другой — Шаад, как мне сказали достоверно, Русский, оказалось, Жид; третий, с длинной бородой, Армянин, и другие. А когда я говорю по-Русски, то знающие Англичане находят неимоверное сходство между Русским и Голландским языком; другие утверждают, напротив того, что Русский язык, ни дать ни взять, irish или welsh, но всего более схож с Немецким. Я осмелился заметить, что нахожу тут мало сходства, но что, мне кажется, Английский похож на Немецкий. Тогда все присутствовавшие с гордою улыбкой пожалели о моем невежестве. Англичане, здесь по крайней мере в Индия, думают, что мы не что иное, как отродье Гох-Нидер-Кур-Фин-Эст— или Гол-ландского племени с примесью Чуди и Татар, и что язык наш есть Немецкий патуа, смешанный с Татарщиной. Я им сказал, что был древний народ Славяне, народ славный, что он и теперь существует под именем Русских, что по-Немецки и по-Татарски Русский народ мало знает, а говорит по-своему, и что между Русскими и Немцами не более сходства, как между Англичанами и Авганцами. — Они удивились. — Один Английский путешественник ясно доказывает в своей книге, что Англичане происходят от Черкесов, по крайней мере, что сии два народа, столь отличные во многих отношениях, одного Норманского происхождения, и от того Англичанки так хороши. Это мнение весьма здесь нравится. Потому Черкесов они считают [199] лучшими наездниками в свете, всех красивое и всех храбрее, как и себя.
Кроме редких балов, для рассеяния здесь служат прогулки верхом или на джампане (jampaun — седалище на оглоблях, которое несут восемь человек Горцев по узким тропам, около пропастей, с непривычки страшных) и бесконечные обеды. Между прочими произведениями в здешних горах родится капуста; я из нее делаю ленивые щи, которыми потчую Англичан. Также есть грибы и редька. Здесь, в глуши сосновых лесов (ибо не пальмы здесь растут), дома разбросаны весьма далеко один от другого, воздух сырой; деревья издают свежий запах, и когда вечером огонь в камине, а на столе щи, можно забыться и вообразить себя в деревне; только не достает цымлянского красного с полынью, в замен коего я употребляю Рейнвейн самый простой (какой, по счастью, здесь есть), Landwein — к крайнему удивлению Англичан, которые, кроме пива и бранди, ничего знать не хотят и все считают вредным. Я упомянул, что здесь холодно и сыро, и сосновые леса, а в 20 верстах отсюда, внизу, пальмовые рощи и адский воздух.
Собираюсь в Чини (Cheenee) по ту сторону гор, первый город в Китайской Татарии, куда дорога идет через Боренда-гат (это по-Индейски, а [200] по-Английски Борендо-пас, по-Русски переход или проход Борендо) сквозь Гималейскую цепь. Это место лежит 15.000 футов над поверхностью моря, выше Монблана, но по здешней широт снег, там находится не всегда. Мне бы хотелось взблизи увидеть снеговые горы и взглянуть на Тибетскую равнину (the transhimalayan region) и на плоскорожих Калмыков. Область Канаур, где город Чини, славится виноградом. На острове Цейлоне я видел высеченные в скалах изваяния священников и Будов, выкрашенные желтою краскою и украшенные цветами, похожими на жасмин, белыми и удушливо — душистыми. Эти цветы в большом употреблении в южной Индии. Девушки втыкают их себе в волоса. На чистом воздухе запах от них прекрасен, но в комнате нестерпим. Буды, украшенные ими, совершенно подобны тем, которых я видал в малом виде у наших Калмыков Астраханских и других.
Близ Цейлана, в лесу кокосовом и пальманровом, на том месте, где в старину Гануман переправлялся на мыс Коморин, есть чудное капище Рамиссерам. Здесь я впервые увидел образчик Индейской мифологии. В храме двенадцать черных дев окружили меня, запели дико, и странными телодвижениями и знаками завели таинственную языческую пантомиму, и мне почудилось, как во сне, [201] что я перенесен в седую старину.
(Разительное сходство замечается, во многих вымыслах, между Индейскою мифологиею и древнею Скандинавскою. У языческих Скандинавов также находилось, при каждом храме, по 12 дев: читая описание Рамиссерама у вашего путешественника, невольно вспоминаешь следующее место из Тегнерова Фритиофа.
Таков был храм. Вот по две в ряд вошли
туда
Двенадцать к капищу принадлежавших дев
В покровах серебристых; розы на щеках
И розы же в невинном сердце их росли.
Вкруг алтаря вновь освященного сне
Пред ликом Бальдера плясали, как весной
Над тихоструйным током пляшут ветерки.
...............................................................
И в пляске пели девы те святую песнь
О кротком Бальдере
и т. д. (См. Фритиоф, Скандинавский Богатырь. Поэма
Тегнера. Перевод Я. Грота; песнь XXIV).
Примеч. Редак.)
Одежда этих дев была антична в оригинальна в своем Индейско-мифологическом дух, а лица разительны и особенны (Со мной был Английский офицер, который смотрел на это, как кто-нибудь из нас смотрел бы на Чухонскую пляску под волынку). Слоны пали на колена, и с них спустились брамины, обвешали нас цветами и повели в монастырь. Мы увидели высокие башни, от веков почерневшие, и мрачный лабиринт переходов и галлерей, под сводами коих мои шаги раздавались громко, а толпы чудовищ Индейской мифологии, рядами изваянных, странно освещенных багровым заревом Индейского вечернего солнца, как будто издевалось над нами. Когда по крутой и темной лестнице мы взошли на крышу, обширную белую площадь из камня, стаи зеленых попугаев улетели от [202] нас в пальмовый лес, и волшебный вид всего монастыря, всех внутренних дворов и чудных пагод представился вам про закат темнокрасного солнца. Уже совы ват вала унылую, зловещую песнь, и летучие мыши начинали кружиться. Вид сей был у меня нарисован, хоть и не красиво, но резко и, надеюсь, верно. Этот рисунок в многое другое, что в продолжение целого года я чувствовал так сильно и с трудом болезненным выразил на бумаге, все это вручил я, для налитографирования в Калькуте, Английскому чиновнику Гамильтону, но сей окаянный (malediction upon him!) потерял эти бумаги, столь дорогие для меня.
Но возвратимся к Рамиссераму. Англичанин мой с презрением бродил по галлереям в коридорам, хотел входить в алтари, замечал, что в Мадуре, где он прежде был, храм гораздо чище содержится (под присмотром Английского коллектора), и девки там опрятнее. В Рамиссераме я присутствовал при свадьбе. Жених в невеста были оба Малабарской породы; меня запотчивали позлащенным бетелем с прикускою арека и известки в малом количеств. Лист бетеля — stomachicotonique (stomachico-tonique — в переводе "тонизирующее средство для желудка". — OCR), орех арека (arecanut), а известь antiscorbutique в роде соды для желудка. И малые дети, и бабы молодые, но всего более старики и старухи удивительно как много употребляют, эту закуску, и от того у них зубы красные, как коралл, [203] а губы, десны и язык — как киноварь, но от излишнего употребления все это co временем чернеет.
Об Гиндустанском язык, который происходит от Санскритского и употребляется в большей часто северной Индии, замечу только, что в нем довольно Русских слов: огонь называется аг и еще агн (а на Мадрасском диалекте, помнится, огни); земля — земин; день — дин. Индейское слово мет хотя и не значит мед, но значит сладко, а мед по-здешнему сато, что также похоже на Русское: сот. Слово харчи значит здесь плата за корм; не говорю уже об сундук, который, кажется, во всей Азии то же, что и у нас сундук: тетерев, которых здесь весьма много, не иначе называется, как титэр. Эти слова я знаю, потому что ежедневно случается их употреблять, но я еще не далеко забрался в Индейскую грамоту. Разные диалекты и даже совсем различные языки сперва сбили меня с толку. В Цейлане Сингалийский; на Коромандельском берегу и в Канатике, в Мадрасе и других местах, Малабарский или Томул (мне показалось странно, что на Коромандельском берегу большая часть жителей Малабары, а на Малабарском я их не видал, и совсем там об них не слыхать), также Телегу или Теленги; а на Малабарском берегу Канари и Малиалём. В Калькуте и во всем Бенгале, Бенгали. В Панджабе, Панджаби, патуа в роде Наполетано. Припомните Крана, [204] Фрабика и Палора, а здесь, на Гималейской возвышенности, уж кажется Калабрезе. Я сказал, что язык Малгалем употребляется на Малабарском берегу; но еще более господствует он в царстве (Магараджеств) Траванкорском.
Я был в лесах дремучих, но не грибовных Траванкора, где нет берез и где присутствует не Муромец-Илья и не Баба-Яга, а кровожадная богиня Кали, и не волк во мраке рыщет, а тигр ревет, шакалы воют, глаза гиэнны сверкают, как огонь в ночную нору, в дикие слоны стадами бродят в глуши, непроходимой для людей. В сей унылой дичи Индеец провожал меня с огромной трубой, чтобы разгонять опасных зверей. В той древесной пустыне нет избы на курьих ножках, однако ж есть дом одинокий, в котором спекулянт Шотландец, с женой, претолстой из Ирландок, с детьми и черною прислугой живет и разводит специи — корицу, кардамон, гвоздику, орех мускатный, сахарный тростник и также кофей, но не ячменный. Как девы молодые, так и женщины и престарелые старухи в Траванкоре и почти по всему Малабарскому берегу ходят голые (светлобронзового цвета или cafe au lait, а иногда cafe sans lait) с головы до пояса, а там тесно обернуты полотнищем полотна. На остров Цейлане почти дикие девы в лесах пленяют прохожих красотой; в таком же костюм выбегают они [205] из ананасовых кустарников, и хохот их громко раздается по лесу при встреч с нашим братом. Иногда они приближаются, и тогда свежесть тела при гибкости дивного стана, до крайности пленительна. Костюм народный мужеский от мыса Коморина до Лагора есть почти совершенная нагота. Женщины в южной Индии, в Пондишери, Мадрасе, Тонжере, Во всей Карпатике и около Коморинского мыса, не имеют шитого платья, а набрасывают, обвивают и заправляют около стана, просто и живописно, бедные топкую крашеную холстину, а богатые разноцветный и даже золотой и серебряный газ — что образует бесподобные складки и формы, напоминая Греческие изваяния, но вместе с тем сохраняя особенный, оригинальный характер. Вообще в южной Индии (особливо в юговосточной) все оригинально: великолепные и чудные храмы старинные, коих архитектура не имеет сходства на с какой другой, деревья странные, не похожие на деревья по нашим понятиям: comme des herbes gigantesques. Coco-nut-treee, по нашему кокосы, так прекрасно раскидывают ветви avec grace et abandon, что-то в них женское. Пальмаира торчит как помело. Ареку, Areca-nut-tree или Betel nut-tree, можно сравнить только с молодой девой: она так же свежа и стройна. Бамбук так густ и развесист, и такая нега в нем изображается; но опасна таинственная мгла бамбука, воздух вокруг него вредоносен. Джагара (Jagara tree, сахарное дерево, но не тростник [206] сахарный; джагара по-Индейски на юге значит сахар) — это что-то в роде дикой женщины, нечесанной с растрепанными волосами; она дерзко возносит чело свое над нежными олеандрами (которые растут целыми лесами, равно как и рододендроны, большие деревья с пучками огненно-красных цветов в зелени темной и густой). Талипот (talipot tree) истинно-диковинное и чудное явление Индейской природы: каждый лист оного образует огромный зонтик, весьма удобный; цветы бывают раз в сто лет. Наконец баниановое дерево (Banian-tree), которое одно образует целый лес, со сводами и переходами, рощу темную (quieta, ombrosa e vaga), где под густою тенью могут отдыхать во мгле сотни народу. Индейские девы бродят по рощам сим или ездят на слонах, а переклитки стаями летают и поют (не очень хорошо), обезьяны скачут по деревьям, пронзительно кричат и ломают ветви.
В северной Индии Индейщина приспособилась несколько к Мусульманщине. Здания Индейские подходят к Мавританскому стилю. Женщины носят узкие панталоны, короткие куртки в роде алхалуков с тальею под мышками, всегда с огромными орнаментами в носу, в ушах, на шее, на голове, на ногах и руках из серебра или золота. В носу кольцо золотое с дорогими каменьями, а от него к уху идут нити жемчужные или цепи. Лоб бывает подмазан сусальным золотом, которым [207] обложены и глаза, чтоб ярче горели, а иногда и зубы бывают оправлены червонным золотом. При Лагорском дворе баядерки бывают пребогато одеты в этом странном вкусе. Таким образом, кто хочет видеть Индейщину dans toute sa purete et integrity primitive, тому надобно рыскать по южной Индии. А в Гиндустане, в Дели, в Агре, Фатипур-Сикри, Диге и пр. как бесподобны здания Магометанские, в грациозном Аравийском или Мавританском вкусе, как пленительны сады роскошные, фонтаны, пруды и басейны во мраморных берегах, как прекрасно запутаны арабески в изваяниях из белоснежного мрамора! А в мозаиках пиетра-дура, в вишнях и яблоках неизвестных в Индии, в птичках равномерно Европейских, даже в Орфее, играющем на флейте со зверями, и наконец в вазах, изваянных над судебным троном Великого Могола в Дели, аллегории вовсе не Могольской и не Магометанской — я узнал Италиянских, скажу даже Тосканских артистов, которые здесь употребляемы были при покойникам Моголах, Ауренг-цебе и других (вам известно, что владетели Индии, из коих и теперь потомок сидит на троне в Дели, были не Монголы плоскорожие, а Моголы, Татарская порода единоплеменная с Туркоманами, к коей принадлежал и Тамерлан). Я, признаться, хотел было итти к Великому Моголу с визитом, но лень было снимет сапоги (штрипки пришиты), а более еще жаль было 10 [208] гульмор (монета золотая в 40 рублей), и я спешил в Лагор.
Теперь расскажу, как и Шалимарских висящих садах, с позлащенными апельсинными деревьями, которые иллюминованы восковыми свечами, среди тысячи бьющих фонтанов, напояющих влагой воздух, отягченный благоуханием жасминов и фландаронов, среди блестящих воинов с ружьями, с зажженными фитилями, готовых к сражению — принял нас Магаражда Шир-Синг (сын Ронджид-Синга), владетель Пенджаба. Он сидел на стул из литого золота, как и многие из любимцев его, под парчевой палаткой. Диан-Синг, первый министр стоял по скромности. Аллеи были устланы кашемирскими шалями. Двадцать пять любимых царских коней стояли на них, покрытые драгоценнейшими шалями, шитыми золотом и серебром. Когда сняла с них сии покрывала, тогда белые жеребцы в изумрудах заблистали при свете луны (это происходило вечером), а вороные в яхонтах при факелах (таков обычай в Пенджабе, и этикет при дворе), и царь приказал веста их в пруд купать в великолепном сем убранстве. Тридцать дев младых, блестящих в газах золотых и камнях драгоценных, в панталонах в обтяжку, начали танцовать а петь. Царь, с куйнутом на руке в газовом зеленом балахоне, встал тогда; за ним встали и все воины со щитами, [209] палашами, стрелами и луками, обвитые в газы всех радужных цветов, с черным пером на развевающемся турбане. Царь, храбрый воин, мущина черный, с густой короткой бородой о усами, всчесанными к глазам, с серьгами большими и драгоценными, с приятной улыбкой и неловкими движениями, обнял нас (меня и Кларка, Английского агента на границе Пенджаба, прибывшего в Лагор экстраординарным посланником), велел подать вина с жемчужным порошком и с толчеными алмазами и яхонтами (бутылка этого вина стоит, как мне сказали, 150 рупий, рупия = два Английских шиллинга), сам подал две рюмки и советовал хватить, говоря, что яхонт и диамант крепят желудок, и пристально смотрел на меня. Я помочил язык и как будто огнем ожег его. Царь выпил рюмку. — Стол с Индейскими яствами был накрыт посреди пруда в мраморном киоске; разноцветные лебеди, черные, белые, серые (В Лакизу я видел розовых.), и утки во множестве плавали в прудах. Фейерверк непрестанный гремел как штурм над зубчатыми стенами сада. Все это было волшебно. На другое утро 50 слонов, раскрашенных, с гаударами, седалищами из литого золота, в златых цепях и браслетах на ногах, были готовы, и царь со всем двором и с нами поехал на охоту в сопровождении нескольких тысяч [210] фантастических всадников (странна схожих с Европейскими первых средних веков) о пеших без счета; многие несли на головах и руках a few hawks т. е. около пяти сот соколов. Этот дикий о пышный поезд въехал и углубился в джангаль (jungal дичь), лес почти непроходимый без слонов; гремела музыка с боем барабанов и литавров. — Убили несколько кабанов и несколько сотен перепелок. Шир-Синг ни разу не давал промаха: шесть готовых ружей стояло перед ним в гаударе. Скоро палящее солнце принудило нас возвратиться. Лагор — город смрадный, темный, лабиринт узких троп между высоких, грозящих обрушиться домов с балконами, стройно изваянными. Тут слоны с трудом протесываются; а под кирпичными, ветхими воротами, разделяющими кварталы, сущая беда на слонах. На балконах, на крышах и в окнах странная смесь богатоубранных женщин, кур и петухов и диких сиков с остроконечною бородою, которые выражением лица похожи на коршунов. Акали, бессмертные (опасная секта в черной одежде), грозят саблями, ругаются, иногда берутся за ружье или за лук, однако ж удерживаются.
Кн. А. С...ков.
Текст воспроизведен по изданию: Письмо из Восточной Индии // Современник, Том 29. 1843
© текст -
Салтыков А. Д. 1843
© сетевая версия - Thietmar. 2016
© OCR - Иванов
А. 2016
© дизайн -
Войтехович А. 2001
© Современник.
1843