СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПИСЬМА БЕТХОВЕНА

(См. “Кавказский Вестник” № 1.)

Часть первая

9.

В альбом Ленца фон-Брейнинга.

Правда мудрецу нигде не сокровенна, Чувствительное сердце открыто красоте: Достоинства эти оба неизменно Друг друга дополняют всегда и везде.

Милый, добрый Брейнинг!

Никогда не забуду я времени, проведенного с тобою как в Бонне, так и здесь. Не лишай меня твоей дружбы и будь уверен в моем постоянстве.

Твой истинный друг

Л. в. Бетховен.

Вена, 1-го октября 1797 г. [97]

10.

(Подлинник хранится в императорски-королевской библиотеке в Вене. Так как Аменда, как видно из последующих писем, уже летом 1800 г. находился на родине, то поэтому можно определить и время доставления этой записки, писанной, без сомнения, к барону Zmeskall von Domanowecz, придворному секретарю, хорошему виолончелисту и одному из лучших друзей Бетховена в Вене. Гитарист, о котором упоминается здесь, был, вероятно, знаменитый Giuliani, живший в Вене.)

Мой дешевейший барон! Скажите, чтобы гитарист сегодня же пришел ко мне. Пусть Аменда, вместо аменды [т. е. денежного штрафа], которую он иногда заслуживает за свои скверные паузы, пойдет за этим выезженным гитаристом; если возможно, то пусть явится упомянутый ко мне сегодня в 5 часов пополудни, в противном же случае—завтра в 5 или 6 час. утра, но чтоб не смел будить меня, если буду еще спать. Adieu, mon ami, a bon marche; быть может, увидимся в Шванене.

11.

Музыкальный граф сегодня позорным образом уволен в отставку.

Первый скрипач, Шупанциг, ссылается в каторгу, в Сибирь.

Что же касается барона [см. примеч. к 10-му письму], то он может целый месяц не беспокоиться о наложенном на [98] него запрещении, не торопиться и заниматься исключительно своим ipse miserum (Подлинник написан карандашом, огромными штрихами на большом листе, и принадлежит г. Артариа в Вене. Музыкальный граф, вероятно,—граф Мориц-Лихновский, брат князя Карла Лихновского, в доме которого происходили музыкальные собрания и где впервые исполнялись новейшие произведения Бетховена; он уже тогда обращался довольно грубо с этими знатными лицами, если его пьесы исполнялись скверно. Отсюда произошло название “Великий могол”, данное Гайдном Бетховену.).

12.

К пастору Аменда, в Курляндии.

(Настоящее письмо так же, как и следующее, опубликовано впервые в 1852 г., в № 5 “Signalen fur die musicalische Welt”. О времени, когда они написаны, можно заключить из следующего за ними письма к Вегелеру, где упоминаются одни и те же факты.)

Как может Аменда сомневаться в том, что я не забываю его? Нельзя же основываться на том, что я не пишу или не писать ему; ведь память о ком-либо поддерживается не только письмами! Тысячу раз вспоминаю лучшего из людей, которых я знаю. Да, кроме двух лиц, которым я был предан всей душою и из которых одно находится в живых, существует еще третье, это—ты.

Память о тебе ношу я постоянно в мыслях моих; вскоре получишь длинное письмо о моем нынешнем житье и обо всем, что тебя может интересовать.

Прощай, милый, добрый, благородный друг, сохрани ко мне твою любовь, твою дружбу, подобно тому, как я вечно остаюсь

верным тебе Бетховеном.

13.

К нему же.

Мой милый, мой добрый Аменда, мой сердечный друг! Последнее письмо твое получил и прочел я с искренним умилением, с ощущением боли и, вместе с тем, удовольствия. Эта преданность, эта привязанность твоя ко мне несравненны! [99]

О, какая радость, что ты не изменился в отношении меня; но и я сумел отличить тебя между всеми другими. Ты не из венских друзей моих: нет, ты один из тех, которых рождает моя отчизна. Как часто желал бы я быть близь тебя, ибо Бетховен твой теперь несчастлив; знай, что благороднейшее чувство, слух, сильно у меня ослабел. Уже во время твоего пребывания у меня чувствовал я это, но умалчивал; теперь же становится все хуже; возможно ли будет излечиться, покажет время. Болезнь эта явилась следствием желудочных страданий, от которых я теперь почти совсем освободился, но улучшится ли также слух? Надеюсь, хотя с трудом, ибо подобные болезни почти не поддаются лечению. Как тяжко мне теперь избегать всего, что мило и дорого и жить среди таких эгоистических людей, как..........и т.д. Могу сказать, что между всеми окружающими [князь Карл] Лихновский оказывается наиболее преданным мне; начиная с прошлого года, он назначил мне по 600 гульденов. Это жалованье и хороший сбыть моих сочинении дают мне возможность жить, не заботясь о средствах к пропитанию. Я получаю теперь впятеро более заказов, чем нишу, и все за хорошую плату. В последнее время я писал весьма много. Так как я узнал, что ты у....... заказал фортепиано, то хочу послать тебе инструмент, который тебе не дорого обойдется.

Теперь, к утешению моему, сюда прибыл еще один человек, с которым могу поделиться мыслями и лучшими чувствами моими; это один из моих друзей молодости [Стефан фон-Брейнинг]. Я уже часто говорил с ним о тебе и признался, что со времени отъезда моего с родины ты сталь для меня одним из тех, к которым питаю сердечное влечение.

Ему также..........[Цмескаль] не нравится; он был и останется мало надежным для дружбы; я смотрю на него и на ..........только как на инструменты, на которых могу играть, когда мне вздумается; но не быть им никогда благородными свидетелями моей деятельности, внутренней или внешней; они имеют для меня значение лишь постольку, поскольку исполняют возлагаемую на них мною работу. О, как счастлив был бы я теперь, если бы вполне владел слухом; я полетел бы к тебе; но принужден остаться. Мои лучшие года пройдут, и я ничего не сделаю из всего того, что требуют от меня силы мои и дарования. Печальное отречение; я вынужден к нему прибегнуть. Конечно, я решился всем этим пренебречь, но удастся ли? Да, Аменда, если по истечении [100] полугода болезнь моя окажется неизлечимой, то я потребую тебя; тогда ты должен все оставить и приехать ко мне. Тогда отправлюсь путешествовать (при игре и композиции недуг мой не так стесняет меня, как в разговоре) и ты должен быть моим путеводителем.

Я убежден, что судьба будет ко мне благосклонна. С кем я теперь не был бы в состоянии помериться силами! Со времени твоего отъезда писал я все, за исключением опер и церковной музыки. Да, ты не откажешь мне, ты поможешь твоему другу перенести его заботы и болезни. В игре на фортепиано я значительно усовершенствовался и надеюсь, что это путешествие составит также, быть может, и твое счастие; ты затем останешься навсегда у меня.

Все твои письма получил я исправно; хотя я мало отвечал тебе, но все же мнил себя постоянно близ тебя и сердце мое стремится к тебе так же, как и прежде. Что касается моего слуха, то прошу тебя хранить это в глубокой тайне и решительно никому этого не доверять. Пиши мне почаще; твои письма, даже самые кратчайшие, утешают меня, действуют на меня благотворно, и я, мой милый, в скорости опять ожидаю от тебя письма. Квартета твоего [F-dur, Op. 18, № 1] не давай никому, потому что я его значительно переделал. Я теперь уже вполне овладел умением писать квартеты, в чем ты сам убедишься, когда их получишь. Теперь прощай, мой добрый друг! Если полагаешь, что я могу оказать какую-либо приятную тебе услугу, то само собою разумеется, что должен сообщить об этом

твоему верному, искренно тебя любящему

Л. в. Бетховену.