ГРАФ ГОТЛОБ-КУРТ-ГЕНРИХ ТОТЛЕБЕН

в 1715-1763 гг.

Материалы для биографии.

IV. 1

Известие о взятии Берлина, как само собою разумеется, произвело громадное в Петербурге впечатление. В проекте доклада конференция по этому поводу высказала: «что счастливо в действо произведенная экспедиция на Берлин есть гораздо большей важности и знатности, больше королю прусскому причинила урону, больше союзникам сделала вспоможения и больше победоносному Вашего Величества оружию славы принесла, нежели сперва думать можно было, ибо сверх того, что убитыми, пленными и дезертирами неприятель всемерно более шести тысяч человек потерял, и сверх того, что лучшие королевские литейные и оружейные и пороховые заводы в конец раззорены, а арсеналы и магазины опустошены, и сверх того, что казна Вашего Императорского Величества полтора миллиона талеров получает, а армия во все то время не имела урону более, как только до ста человек, конференция почитает еще важными и, так сказать, решительными приобретениями:

«1) что неприятель, который, может быть, с знатною частию Европы уверен был, что здешние войска ни скорых и [514] искусных походов делать, ни его атаковать не могут и который действительно по тому распоряжал свои меры, теперь, ко изумлению своему, видит совсем противное. Генералы его под Берлином не посмели ожидать действа тех благоразумных распоряжений, кои к нападению на них генералом-поручиком графом Чернышевым учинены были, а скоропостижная их ночью ретирада не спасла, однако, их от скорости войск Вашего Императорского Величества. Таким образом, всемерно надлежит, чтоб неприятель на будущую кампанию несравненно в большей заботе и крайности был, а союзные войска больше облегчения и свободных рук имели;

«2) что сим предприятием вытащен король прусский из Силезии, а генерал его Гильзен очистил совсем Саксонию. Генерал барон Лаудон, оставаясь теперь паки с особым корпусом и главным командиром в Силезии, от известного его проворства и ревности можно надеяться, что он покажет там новые общему делу заслуги. Обратился подлинно король прусский со всею силою в Саксонию, и можно опасаться, что сперва несколько потеснит имперскую армию и виртембергские войска и может быть покусится берлинское посещение отомстить над Дрезденом. Но как граф Лессий там еще прежде будет, да, конечно, и граф Даун скоро подоспеет, то по меньшей мере столько ожидать можно, что король прусский там ничего решительного не сделает, но так же, как прошлую зиму, себя и австрийскую армию изнурять станет, а все сие столько подействует, что неотъемлемая у Вашего Императорского Величества рука Господня благословит вашу, теперь никакого беспокойства опасаться не имеющую, армию сделать будущею кампаниею славное всей войне окончание.

«Великодушие Вашего Императорского Величества и милосердие собою склонно награждать оказуемую ревность и заслуги. Но как показанные ныне дела искусства и мужества имеют служить для переду примерами, то, дабы оные еще достопамятнее были, конференция ласкает себя рабскою надеждою, что Ваше Величество толь охотнее соизволите оказать знаки монаршей милости и благоволения, и потому приемлет смелости всенижайше представить:

«1) что к генералу Фермору, который в то время всею [515] армиею командовал, отправлен будет от конференции похвальный указ;

«2) генерал-поручик граф Чернышев командовал особливо сею экспедициею и исполнил с крайнею ревностию и мужеством; потому, не будет-ли угодно его полным генералом всемилостивейше пожаловать. Старее его в армии тамо один только граф Румянцев, почему о нем предается на высочайшее соизволение;

«3) генерал-поручик Панин счастливому исполнению сей экспедиции много способствовал, почему и к нему похвальный указ из конференции отправлен будет;

«4) граф Тотлебен командовал особым корпусом и, взяв Берлин, все то исполнил, что требовалось, и для того не будет ли всемилостивейше угодно пожаловать его в генерал-поручики, оставляя всегда при легких войсках» 2.

Доклад этот не получил, однако, утверждения в отношении к главному виновнику торжества: Тотлебен не был произведен в генерал-поручики и был награжден только следующею грамотою от 23 октября, подписанною «по именному ее императорского величества указу» членами конференции:

«Нашему генерал-маиору графу Тотлебену.

«Из полученных от нашего генерала графа Фермера доношений и присовокупленных к тому рапортов генерала-поручика графа Чернышева и ваших мы с особенным удовольствием усмотрели с какою отличною храбростию и мужеством вы в сей экспедиции поступали и по занятии сего города (sic) все то исполнить старались, что вам предписано было, и потому чрез сие всемилостивейше восхотели объявить вам нашу монаршую милость и благоволение за оказанную вашу при сем важном происшествии знаменитую услугу и обнадежить, что оная никогда пред нами забвенна не будет, уверены пребывая, что вы примерным мужеством удостоитесь и дальнейшей императорской милости и благоволения, с которыми вам благосклонно пребываем» 3.

Когда же вновь назначенный командующим граф А. Б. Бутурлин прислал в Петербург экземпляр напечатанной [516] Тотлебеном реляции о походе его на Берлин, то в ответ получил рескрипт, в котором было сказано, «что реляция та сочинена крайне продерзостно, ибо он (Тотлебен) свою заслугу увеличивает на иждивении почти всей армии, особливо же явно поносит генерала-поручика графа Чернышева с его корпусом и австрийского генерала графа Лессия, с его корпусом, ругает таким образом, как бы ненависть между двух союзных войск и холодность между самими дворами произвесть искал; действо же нашей артиллерии хотя и хвалит и преимущество ей пред неприятельскою дает, но тем не меньше порочит ее состояние 4, объявляя, что портится она сама при сильном действовали; большая же продерзость еще в том состоит, что, не подав главнокомандующему столь обстоятельного рапорта, ниже доставя его сюда, столь противно всем воинским правилам осмелился обнародовать. Но понеже и то подлинно, что мы и заслуги памятовать и прегрешения милосердием нашим прикрывать обыкли, то заблагорассудили мы, объявя ему наш праведный гнев и неудовольствие, повелеть, чтоб он тотчас старался проступок свой загладить и паки нашу милость заслужить точным всего того исполнением, что ему от вас приказано и впредь поручаемо будет, разумея, буде он прежде не отрекся или не отрекется от сего сочинения, ибо в таком случае сие дело молчанию предано быть имеет. Вам же, вследствие того, повелеваем приказать ему: 1) чтоб он у графа Чернышева просил прощения в вашем только присутствии или при двух только свидетелях, а по нужде хоть письменно; 2) чтоб все экземпляры, сколько их есть, конечно, собрал и вам представил; 3) чтоб формально и письменно на немецком языке отрекся от сего сочинения, присовокупляя к тому, что оно происходит, конечно, от его неприятелей и таких людей, которые хотят сделать подозрительным его усердие к нашей службе и произвести холодность между двумя высокими союзными дворами; 4) сие отрицание имеет быть напечатано в кенигсбергских газетах. [517] Генерал-поручик граф Чернышев не будет, уповательно, доволен сею сатисфакциею; но вы ему объявить имеете, что прощением в показанной графом Тотлебеном ему обиде покажет он нам новый опыт своего беспредельного к службе усердия и что это вменится ему от нас в заслугу» 5.

Независимо от этого рескрипта, и самому Тотлебену, 20-го ноября 1760 г., был послан следующий указ конференции: «чем больше склонны мы награждать оказуемые к службе нашей ревность и усердие и чем охотнее признавали мы существительные ваши заслуги во время двух последних кампаний и особливо при Берлинской экспедиции, тем натурально к большему гневу и неудовольствию получили мы напечатанную вами и обнародованную о сей экспедиции реляцию, ибо вы не подали обстоятельного и порядочного рапорта о всей экспедиции главнокомандующему, чего ваша должность требовала, а сделали такой самовольный поступок, который не только в дисциплинированных армиях, но и в вольных землях едвали позволителен.

«Но при рассматривании сей реляции гнев наш тем более умножился, что, во первых, вы сами, превознося вашу заслугу, не хотели дожидаться, чтоб свидетельство в том мы вам подали, что, однакож, для самого вашего самолюбия было бы гораздо сходственнее, и чрез то показали, как бы сами себе воздаяние доставить могли. Второе, что главная ваша похвала является основана быть на храбрости подлинно нашего войска, но вы поносите более всю армию, внушая такою непозволительною пиесою всему свету, якобы предприятие ваше от нее препятствовало паче, нежели подкрепляемо было. Третие, что, показывая чувствительную и самую наглую обиду генералу-поручику графу Чернышеву, оскорбляете вы тем всех прочих вышних генералов в такое время, когда, действительно, он вашим командиром был, когда, действительно-ж, его приближению и учиненным приготовлениям к атаке Гильзенова корпуса взятие Берлина приписывать должно, и когда напротиву показанных от вас ему досад и ослушаний он, превосходя себя, а единственно службу и долг в виду имея, старался рекомендовать вашу храбрость и искусство. Четвертое, что показанную чрез [518] то союзникам нашим важную услугу и самое благодеяние обратили им в такое поношение, что подобных услуг никто более иметь, а наименьше с вами у дела быть похочет, так что из того заключать надлежало-б, якобы вы ненависти между союзными войсками и холодность между дворами воспричинствовать искали. И пятое, что хотя превосходное действие нашей артиллерии пред неприятельскою вы самым делом свидетельствуете, однакож, в то время хитрым и прямой искренности весьма противным образом стараетесь охулить свету ее прочность.

«Вы не можете не чувствовать, колико тем преступили вы ваш долг и военные узаконения и колико нужно загладить толь вредительный пример для воинской дисциплины, коликое сие поправление для вас тягостно быть имело-б, и чего наше правосудие притом требует.

«Но как всегда превозмогает наше природное милосердие и мы не хотим еще совсем забвению предать прежних ваших заслуг, которыми вы снискали нашу милость и благоволение, а притом твердо верим, что вы крайне соболезнуете и раскаиваетесь о своем в скорости и без рассуждения учиненном поступке, то хотим на сей раз сию, инако не прощаемую, вину вам всемилостивейше отпустать и забвению предать но вам надлежит, оную чувствуя, во первых, все то без отрицания исполнить, что вам от нашего генерала-фельдмаршала графа Бутурлина приказано будет, а потом стараться новым усердием и лучшим воинских регул наблюдением заслужить паки нашу императорскую милость на место бедственных для вас следствий нашего гнева» 6.

Между тем еще 5-го ноября Тотлебен подал в отставку» ссылаясь на то, что кампания кончилась, ездить верхом он не в состоянии, лихорадка его длится 4 месяца, а при Глогау контужен бомбою, от чего правое ухо не слышит, и, наконец, не знает русского языка 7; но видно, или им очень дорожили, вследствие недостатка в генералах, или за него заступался Воронцов, которому, намекая на необходимость подкрепить [519] пехотою вверенный ему корпус легких войск, он жаловался на гонения со всех сторон, говоря, что не имеет приятелей никого иного, кроме рядового солдата 8, потому что 4 декабря 1760 г. последовал на его имя рескрипт такого содержания:

— «Мы с сожалением усмотрели, из доношений нашего генерала-фельдмаршала графа Бутурлина, что слабое состояние вашего здоровья и некоторые другие обстоятельства принуждают вас просить увольнения из нашей службы. Мы не обыкли кого либо насильно в оной удерживать, но как война приходит теперь почти к окончанию, и мы в продолжение службы вашей более, нежели когда либо имеем надобность, а притом увольнение ваше ныне воспоследовало бы при таких обстоятельствах, кои подвержены различным истолкованиям, то в уважение чести и знатности нашей службы, в милостивом напоминании всех ваших доныне показанных ревностных заслуг, и всегда различая оные от временных случаев, не можем мы теперь согласиться на дозволение просимого абшида; пачеже столько уверены пребываем о похвальном вашем желании прямой и существенной славы и о вашем к нам усердии, что отправленным ныне к нашему генералу-фельдмаршалу графу Бутурлину рескриптом повелели не токмо все легкие войска и назначенные им в подкрепление два пехотные полка таким образом в команду вашу отдать, чтоб вы от него только зависимы были и повеления получали, но и еще сей ваш корпус столько умножить, сколько потребно будет для тех намерений, о которых от него вам пространнее объявлено будет.

«Мы не сумневаемся, что толь знаменитое возвращение нашей милости примете вы таким образом, чтоб еще более к вам умножилась наша поверенность и благоволение, напротив чего можете твердо уверены быть, что в начальнике вашем найдете вы всегда себе благодетеля и предстателя, а от нас получите справедливое и достойное заслуг ваших воздаяние. Мы пребываем вам императорскою милостию благосклонны» 9.

Рескрипт этот был получен Бутурлиным 13-го декабря [520] в Мариенбурге и он того же числа послал Тотлебену следующее письмо:

— «Хотя я думаю, что ваше сиятельство и без того, по данному от меня позволению, и поруча уже вашу команду полковнику князю Амилахорову, для пользования от ваших болезней сюда в Мариенбург ехать изволите, но как я между тем с сегодняшним курьером получил от ее императорского величества нашей августейшей государыни к вам толикими всевысочайшими милостями наполненный особливый рескрипт, то я за нужно нахожу вашему сиятельству о том чрез сие знать дать, с присовокуплением, чтоб вы приездом сюда, елико состояние вашего здоровья дозволит, ускорили, дабы я оный рескрипт вам персонально вручить, а притом и уверить вас мог о моей к вам особливой конзидерации, с которою я есмь вашего сиятельства послушный слуга» 10.

Польщенный «толикими милостями», Тотлебен остался на службе и в письме к канцлеру графу Воронцову, «своему отцу и благодетелю», клялся употребить остальные дни жизни для того, чтоб показать себя достойным доверия и милости августейшей монархини 11. В письме же к императрице от 22-го декабря 12, указывая, что к подаче прошения об увольнении от службы побудили его «несказанные в команде его трудности, от которых, как во время кампании, так и на зимних квартирах, ни одной ночи спокойно проводить не мог, но все свое здоровье потратил и от полученной при Цорндорфе раны в голову, а в последнюю кампанию от контузии бомбою в том же месте головы, слух и память весьма слабы стали» 13, он писал, что заслужить выраженные в рескрипте [521] 4 декабря обнадеживания он находится не в состоянии, «хотя бы сто жизней имел», но вверяемую ему команду, как ни слаб, с радостию будет управлять и надеется принести ее величеству честь и пользу, особенно в виду того, что к корпусу его придана пехота, и он будет находиться непосредственно под начальством Бутурлина, «которого, действительно, за отца и благодетеля своего почитает».

В ответ на это, — как объявил Бутурлин 18 января 1761 г. — «всевысочайше повелено было, предавая все прошедшее совершенному забвению, обнадежить его вновь монаршею милостию», не смотря на то, что на требование напечатать опровержение реляции о взятия Берлина Тотлебен, 20-го декабря, отвечал Бутурлину, что сделать это не дозволяет ему честь, так как реляция та согласна с истиною, и что он готов лучше умереть, или понести тягчайшее наказание 14.

V.

Кампанию 1761 года предположено было вести энергично и начать ее, по возможности, ранее, чтобы побудить Фридриха II к заключению честного и прочного мира, но не перемирия, о котором был поднят вопрос Франциею и которое нашим правительством считалось крайне вредным, так как давало прусскому королю средства собраться с силами и, по окончании его, напасть на союзников с большим рассчетом на успех. «Если нынешнюю кампанию не действовать со всех сторон с крайнею ревностью, — сказано было в рескрипте Бутурлину, — то надобно опасаться самых вредных следствий и, напротив того, сильными и поспешными действиями все опасности отвратятся и можно будет ожидать самых полезных плодов от нынешней войны» 15.

Корпус Тотлебена был оставлен в Померании и должен был распространяться в этой области как можно далее. [522] В начале января он возвратился из разрешенной ему в декабре истекшего года поездки в Данциг 16 и одержал даже над неприятелем «знатный авантаж», причем, как писал Бутурлин 17, основываясь на рассказах лиц, посланных Тотлебеном с этим известием, — командир его находился в великой опасности и именно, переплывая реку, едва не утонул и спасся только благодаря сильной лошади 18. Присоветовав ему «впредь в подобные отваги не вдаваться, но паче оных остерегаться», Бутурлин еще 13 января, основываясь на известиях о заключении австрийцами перемирия с пруссаками, представлял императрице о приостановлении, «по австрийскому примеру», действий корпуса Тотлебена до будущей кампании и войско его, «для потребного им отдохновения и снабдения нужными вещами, из нынешних мест назад подвинуть и хотя в Померании же, но близь Польши таким образом расположить, чтоб им потребное пропитание доставлять можно было, а, напротив того, три туда марширующие пехотные полки (т. е. назначенные в команду Тотлебена) и совсем назад взять» 19. В том же духе Бутурлин писал и 2 февраля, а между тем распорядился, чтобы командир означенных пехотных полков, бригадир Бекетов, не ходил далее назначенных в Померании мест, и именно Шлаге и Кранге, и 14 января приказал Тотлебену не заходить далеко 20. Получив это приказание, Тотлебен разгорячился и, указав на неудобства, проистекавшие для него от отзыва пехоты, 18 января написал Бутурлину рапорт, в котором позволил себе поместить следующие выражения: «из вашего высокографского сиятельства ордера я усматриваю, с крайнею печалью, что ваше сиятельство гневны; токмо, ежели ваше сиятельство приказать соизволите, то я прикажу пехоте назад маршировать и тогда мне уже возможности не будет о их субсистанции стараться, почему неприятель легкие войска в несколько дней из Померании [523] выгонит и все до сих мест старание и труды вашего сиятельства без всякой пользы останутся» 21.

«По дружбе моей к вашему сиятельству, — отвечал на это Бутурлин 24 января, — не могу оставить вам не приметить, что мне не бездосадно было из рапорта вашего видеть ваши экспрессии, которые вы, при всех ваших ревностных и похвальных распоряжениях о возвращении назад пехоты, употребили; ваше сиятельство знаете, что долг главного командира требовал о пропитании и безопасности всех частей вверенной ему армии попечение иметь. Сему долгу надобно было и приписывать мои напоминания, которые я вашему сиятельству в наставление о том делал, и буде и в тот час с надлежащим послушанием исполнялись, то главному командиру о своих в том резонах без огорчения представлять, столь наипаче, что подобные экспрессии, вместо успеха в службе, общее неудовольствие произвести могут. Со всем тем я единственно только о том приметить хотел, а, впрочем, прошу уверену быть, что я совершенное во всем на вас надеяние имею и в том отнюдь вы сумневаться не можете о моей неложной дружбе и почтении» 22.

Когда же Тотлебен прислал письмо, на французском языке, с извинениями в своих «экспрессиях», оскорбивших Бутурлина, указывая на то, что он не знает русского языка, и прося не считать его, старого солдата, способным нарушить долг подчиненности и почтения к главному начальнику армии и к тому, кого он обожает и любит более, чем отца 23, то Бутурлин, «обнадеживая, что никакой досады не имеет, но паче истинную дружбу сохраняет, не сомневаясь и во взаимной, так что и бывшие его изъяснения и учиненные примечания за минувшее уже дело поставляет», задал вместе с тем новую головомойку Тотлебену в том же ордере от 4 февраля 24. «Из рапортов ваших усмотря, — писал он, — строгий ваш поступок с подчиненными, обойтиться не могу вновь вам приметить, [524] что хотя всемерно надобно строгость наблюдать, однакож, в том и некоторую умеренность иметь и различие делать, как, например, при наказании рядовых казаков за оплошное содержание их пикета подлежало-б с старшинами несколько легче поступить, которых вы также шпицрутенами наказали. От подобного неразличия неминуемо произойдет в людях огорчение, уныние и нерадение к службе, а персонально к вам неудовольствие. Сии справедливые уважения заставляют меня вашему сиятельству оное для переду больше менажировать. Равномерное обстоятельство усмотрел я и с арестованными от вас бригадиром Краснощоковым и полковником Перфильевым. Может быть, они того по своим винам заслуживают, но время было наперед о том мне представить и довольствоваться только отказом им от команды, столь наипаче, что помянутый арест, по усмотрении их преступления, и от меня уже учинен быть мог бы и что подобное арестование бригадира без главного командира не только воинским регулам противно, но не инако бывает, как разве в криминальных делах и произведении наперед следствия. По сим резонам также оставиться не мог вашему сиятельству, как приятель, советовать впредь в таких делах более умеренности употреблять. А как между тем намерены вы их прислать сюда с показанием их вин, то гораздо лучше сделать было, когда бы вы, им шпаги возвратя, сие дело на мое усмотрение отдали» 25.

Не успела кончиться эта переписка, как Тотлебен, которому 6 февраля было объявлено монаршее благоволение за попечения его о доставлении в армию медикаментов из Берлина 26 и в особенности за все то, что им до тех пор было [525] сделано в Померании, поразил Бутурлина новым своим поступком.

7-го февраля Бутурлин получил от него два, посланные в одном конверте, рапорта от одного и того же 6-го числа. Первым из них он доносил: «я здесь и в Ригенвальде имею великое число провианта и фуража, которое я хотел бы отправить в столпенский магазин. От вчерашнего числа идет великий дождь, от чего дорога весьма худая сделалась, и вода так много умножилась, что большая часть хорошего фуража остаться или сжечь должно, когда неприятель вперед подвинется. Пехота от такой худой дороги великий урон иметь будет и многие государевые лошади вовсе пропадут. Магазином моим в Столпе и в Лауенбурге, кои не мало наполнены, корпус мой пользоваться не может, понеже неприятель, который вдвое меня сильнее, конечно, меня в Польшу провожать будет. В Польше особливо легким войскам недостаток в провианте и фураже является и притом от патрулингов и беспокойств беспрестанно в бессилие приведены будут. Пехоте недостаток является к предбудущей кампании аммуничных вещей и тягостей. Гусарские полки еще не обмундированы, идут многие нагишем и несколько сот человек идут пешие. Сии многие и прочие обстоятельства, а особливо, когда шведы и австрийцы с неприятелем перемирие заключили и чрез то причину подали, что такой неприятельский сильный корпус 27 против меня наступает и всеми важными экспедициями препятствует, то на благорассуждение вашего высокографского сиятельства оставляю не соблаговолено ли будет вашим высокографским сиятельством, что между российско-императорскою и неприятельскою армиею на несколько недель или, по крайней мере, на два месяца перемирие заключить и в это время пехотные и гусарский [526] полки, из коих последние уже три года винтер-квартир не имели, могли бы поправиться. Я попечение иметь буду, чтобы мой корпус до 1 апреля так же, как поныне, без платы из казны ее императорского величества, но из неприятельских земель довольствовался и в Померании в покое остаться мог. И когда от вашего высокографского сиятельства повеления к перемирию я иметь буду, то надеюсь и до того привести, что неприятель не далее вперед подвинется и мне ту часть Померании уступит, которою теперь владею, от чего российско-императорскому корпусу авантаж и честь воспоследует, что она еще не отступила, но токмо с регулярным войском соединилась и остальное время до открытия кампании на коште неприятельском в покое остаться и в добром состоянии поправляться может.

«Проект под литерою А 28, в силе ордера вашего высокографского сиятельства, втуне останется при приближении такого сильного неприятеля, разве ваше высокографское сиятельство знатный корпус отправить изволите, чтоб неприятеля разбить, к чему я весьма бессилен нахожусь.

«Ваше высокографское сиятельство ордером повелеть соизволили, чтоб я ретировался до Польши, того не надобно и великий поход, и возвращение не потребно будет, ежели ваше высокографское сиятельство пропозицию апробовать соизволите.

В другом же рапорте Тотлебен писал, что, не зная апробует ли Бутурлин представление его о перемирии, но чтобы иметь время перевезти большое число провианта и фуража из Ригенвальда в Столпе, без помехи со стороны неприятеля, стоявшего лишь в двух милях от Шлаве, он заключил перемирие на четыре дня, на пароль, с тем, чтобы неприятель остался на прежнем своем месте. «Я уповаю, что ваше высокографское сиятельство оное апробовать соизволите, ибо мне из того последует авантаж, что я мой магазин в Столпе могу беречь, а неприятель далее вперед не подвинется, и что пехотные полки, при нынешних худых дорогах, не затруждены будут, а притом и легкие войска еще большею частию фуража между мною и неприятелем удовольствоваться могут».

В виду таких донесений, из которых в одном [527] испрашивалось разрешение на перемирие, а другим сообщалось уже о последнем, как о совершившемся факте, Бутурлину, согласно его выражению, ничего более не оставалось, как предписать Тотлебену: «ежели бы он увидел, что воды так сильно разлились и ретирада его, особенно же для пехотных полков с их артиллериею, весьма затруднилась, то продолжил бы перемирие от своей персоны и своим именем до дальнего указа, только с такою именно кондициею, чтоб деташмент его в тех местах, кои в Померании заняты, с покоем остался, а, между тем, донести: 1) с которой стороны пропозиция о перемирии учинена; ежели от генерал-маиора Вернера, то знатно он не в такой силе, как Тотлебен его поставлял? 2) Имеется ли от Вернера какое нибудь на перемирие обязательство, ибо в рапортах ничего о том не упомянуто? 3) Как велики заведенные Тотлебеном в Столпе и Лауенбурге магазины и на сколько времени провианта и фуража на весь его деташмент стать может, в виду чего смету и размер учинить, дабы постановленное перемирие до того времени продолжать можно было; но не взирая на то, что перемирие постановлено, неприятелю отнюдь не доверять и иметь за поступками его недреманное примечание, дабы иногда оный, хитрыми своими ухватками, какую либо сеть не употребил уловить и тем оружию ее величества вреда бы не причинил. 4) Во особливое уважение принять, буде Тотлебеном пропозиция Вернеру учинена, не заставит ли такой поступок неприятеля вознамериться и думать, что Тотлебен уже так ослабел и ретирада его так затруднена, что по крайней необходимости за сие средство взяться принужден был, и не помыслит ли, тем пользуясь, какой либо удар дать. По сим толь важным причинам наиприлежнейше рекомендуется заблаговременно приуготовиться к порядочному выступлению из Померании и, не полагаясь на неприятельские уверения, наиудобовозможнейшую предосторожность от оного иметь».

«Впрочем, — прибавил Бутурлин, — я благонадежен, что ваше сиятельство, по вашему благоразумию, ничего не пророните, что к охранению вверенного вам войска при нынешнем случае удобнейшим признаете» 29. [528]

Не выждав ответа на упомянутые рапорты свои, Тотлебен перебрался в Столпе и оттуда 7-го февраля донес, что хотя перемирие на четыре дня прусским капитаном Адеркасом было обнадежено именем генерала Вернера, однако, не полагаясь на эти уверения, он, для осторожности, в тот же вечер поставил две пушки на реке Грабов у раззоренного моста при деревне Немец, с тем, чтобы не допустить неприятеля к починке этого моста и переправиться по нем, что и оказалось весьма полезным, так как неприятель данный свой пароль не сдержал: авангард его, состоявший из шести эскадронов, намеревался перебраться при том мосте, для чего и восемь баталионов пришло и был подвозим лес, но должен был оставить свое намерение, в виду сильного подъема воды и пальбы из поставленных против него пушек. «Я в той же позиции, как и 5 февраля находился, — присовокуплял Тотлебен, — поныне мог остаться, понеже я от неприятеля ничего не опасался, но, видя, что река Вепр у местечка Шлаве с часу на час столь разливалась, что сообщение с Столпе испортилось до того, что нельзя было проехать и верхом, а тем более переправить пехоту и имевшуюся при ней артиллерию, заблагорассудил отступить чрез Ригенсвальд до Столпе, дабы предупредить несчастие».

Весьма удивительным показался этот рапорт Бутурлину. Как мог неприятель так скоро нарушить свое слово, когда перемирие было установлено до 10-го числа? «Сии так часто от Тотлебена получаемые перемены приводят меня утруждать ваше величество неосновательным известием», писал он императрице 30 и в то же время послал Тотлебену следующий ответ: «ваше сиятельство рассудите в какой я заботе нахожусь, не зная на чем утвердиться, ибо вы меня уверили о перемирии, а продолжается ли оное и основательное ли с их стороны имеете уверение, не упоминаете, о чем буду ожидать немедленной присылки обстоятельного и точного вашего [529] рапорта, тем паче, что о продолжении оного перемирия на ваше отдал рассмотрение» 31.

Оправдываясь в том, что за малым временем и болезнию не мог изложить свои рапорты обстоятельно, Тотлебен объяснил, что предложения о перемирии он не делал, а сделано было оно принцем Бевернским, приславшим капитана Адеркаса, с обнадеживанием при том, что шведы и австрийцы заключили уже перемирие и что это известно Вернеру. Поэтому и в виду того, что без разрешения главнокомандующего нельзя было принять такого предложения, он согласился лишь заключить перемирие на четыре дня, чтобы иметь возможность перевезти пехоту, артиллерию и аммуницию. Намерение же неприятельского авангарда перейти через реку Вернер в письме своем извинял незнанием начальника авангарда о перемирии. «Может быть Вернер хотел обмануть, но теперь видит, что сам обманут, ибо весь русский корпус, без малейшего урона, благополучно дошел до Столпе». К этому Тотлебен добавил, что Вернер, в письме своем, снова упоминает о перемирии и желает прислать капитана Адеркаса, на что он, Тотлебен, пользуясь разрешением Бутурлина, ответит, что хотя не получил еще разрешения фельдмаршала на посланное ему о том представление, но заключит перемирие сам собою, не потому, однако, чтобы нуждался в нем, а единственно по человеколюбию, из сожаления к померанским жителям и с тем условием, чтобы обязательство о перемирии, было подписано самим Вернером, с приложением его печати, а капитан Адеркас остался амманатом и чтобы переход неприятеля через реку Вепр считался нарушением мира.

Согласно этому предположению и было заключено условие с Вернером, причем было постановлено, что оно должно быть ратификовано принцем Бевернским и Бутурлиным; но последний отказался исполнить это, ссылаясь на неимение соизволения на то императрицы; если же с прусской стороны будут домогательства по этому предмету, то, в надежде на высочайшую апробацию, он пришлет ратификацию и до получения указа 32.

Домогательства, конечно, последовали, как донес [530] Тотлебен, уведомивший затем, 23-го марта, что Вернер желает с ним говорить и просил назначить день для свидания в Ригенсвальде.

Разрешив это свидание, Бутурлин указал, однакоже, что так как Вернер сам просит об оном, зная притом о болезни Тотлебена 33, то и надо воспользоваться этим, им самим поданным, поводом, чтобы не ехать в прусскую сторону и тем себя «какому несходствию, а паче опасности и самому вреду не подвергать». Поэтому он рекомендовал отозваться Вернеру, «что хотя на то (свидание) моего позволения вы еще не имеете, однакоже, получить не сомневаетесь, но как известным ему образом болезнь ваша не дозволяет вам куда либо в другое место для того ехать и, следовательно, вам иного способа нет, как в самом Столпе с ним видеться, то вы его и просите, если ему угодно, к вам в Столпе приехать. А дабы он в том какого сомнения не имел, то изволил бы вам предварительно сообщить при нем каких людей и эскорта будет, дабы и вы толикое число для приема его выслать и опять препроводить могли. Что потом, а особливо при сем в Столпе свидании произойдет, буду я ожидать немедленного с нарочным уведомления, столь наипаче, что помянутое свидание, по бытности Вернера в Лейпциге, а может быть и у самого короля, нечто важного в себе содержать будет. Между тем я уверен пребываю, что ваше [531] сиятельство, по известному вашему к ее императорскому величеству усердию и по собственным вашим благородным сентиментам, ничего того не упустите, чего при подобном, иногда в самом деле важном свидании, для пользы службы и интересов ее величества, престерегать наблюдать надобно, и никакими с неприятельской стороны, иногда чинимыми, хитрыми предложениями себя уловить не допустите» 34.

Должно быть, такое наставление не совсем понравилось Тотлебену, потому что в ответ на его рапорт от 28-го марта, которого мы не знаем, Бутурлин счел нужным объяснить ему, что свидание с Вернером весьма нужно, ибо оным откроется причина, для чего он этого желает, и что поручение стараться, чтобы он в Столпе приехал, сверх объясненных уже причин, дано и для того, «чтобы в нужном и важном иногда деле и причинимых каких либо новых предложениях переписки миновать и, напротив того, при персональном свидании ваше сиятельство лучше в состоянии были бы, по известному вашему к службе усердию, интересы и пользу ее величества престеречь, так как по вашему остроумию и прямой смысл всех Вернеровских предположений лучше узнать и проникнуть».

Вследствие этого Бутурлин вновь рекомендовал «Вернера всемерно до того привести, чтоб он сам приехал и, как чаять надобно, что от него некоторые предложения будут, то если эти предложения клониться будут к миру, надобно оные единственно взять ко мне на доношение, а если, напротив того к продолжению перемирия, точно на основании нынешнего, и с уступкою в нашу сторону Ремельсбурга и Нейштетина с уездами, то я вас сим в запас уполномочиваю, не токмо сие предложение принять, но и подобное перемирие до 15 (26) мая продлить и на том тотчас конвенцию заключить» 35.

После такого разъяснения надобно было повиноваться воле главнокомандующего. Вернер был приглашен и 8 апреля приехал к Тотлебену, который и принял его, «как по его чину требовалось». На другой день Вернер предложил продолжить перемирие еще на месяц, на что Тотлебен согласился [532] и донес Бутурлину, что, сколько он мог приметить, неприятель весьма рад был бы, еслибы, по его желанию, перемирие было продолжено еще далее, и что Вернер «себя оказывает человеком честным и без лукавства» 36; но Бутурлин изъявил согласие на заключение перемирия лишь до 15 мая.

Разрешение свидания Тотлебена с Вернером было одобрено конференциею. «Вы хорошо сделали, — сказано было в рескрипте Бутурлину, — что позволили графу Тотлебену видеться с Вернером. Мы почти уверены, что если до свидания дойдет, то Вернер будет или о мире предлагать, или будет стараться заподозрить пред нами наших союзников. Надобно все выслушивать и на первое, не отвечая ничего решительного, нам доносить, а на последнее и тотчас можно отвечать, что мы вполне уверены в твердости и искренности наших союзников; да еслиб и не так было, то мы согласимся лучше быть обманутыми, чем заподозрить их и не устоять в своих обязательствах; что всякое нечистосердечное покушение послужит только к продолжению раззорительной войны, а к достижению мира один способ — прямо предлагать и показать действительную готовность к удовлетворению обиженных сторон».

Вслед же затем, по поводу присланного Тотлебеном Бутурлину письма одного его приятеля из Берлина, в коем упоминалось, что мир между Франциею и Англиею уже заключен, и которое было получено Тотлебеном во время переговоров с Вернером, конференциею было указано Бутурлину, что и письмо это служило только приготовлением к тому, чтобы внушения Вернера произвели свое полное действие. Поэтому предписывалось уведомить Тотлебена, чтобы он остерегался подобных внушений. Но, исполняя это повеление, Бутурлин послал Тотлебену ордер от 12 мая в такой форме, которая давала повод думать, что в среде членов конференции существуют как бы опасения на счет благонадежности Тотлебена. «Хотя я не чаю, — значилось в этом ордере, — чтобы по нынешнему вашего сиятельства из Померании выступлению до каких либо к вам отзывов с неприятельской стороны дошло, однакож, в силу высочайшего повеления, на случай чинимых вам иногда с прусской стороны каких либо хитрых, а особливо [533] о мире или тому подобному внушений, предписать нахожу нужным, чтоб вы весьма от того остерегались и оному отнюдь веры не подавали, а на чинимые иногда вам персонально при случае с прусской стороны внушения с твердостию и достоинством ответствовали, что сколько известны вам высочайшие ее императорского величества сантименты, буде чистосердечным и откровенным с королевской прусской стороны поведением можно ее величество преклонить к снисхождению и природному человеколюбию, то, напротив того, всякое неискреннее покушение утвердит только ее императорское величество в высочайше принятых однажды намерениях, а встречающиеся трудности послужат новым побуждением преодолевать оные. Сие вашего сиятельства изъяснение имеет только на случай отзывов прусских быть чинено, а без того в вышней тайности у вас хранено. Да что и когда по тому произойдет, немедленно мне рапортовано быть, и о сем же так, как от себя, а не по повелению объявлять» 37.

Задетый этим ордером за живое, Тотлебен сильно оскорбился им. «Секретнейший ордер вашего сиятельства сего месяца от 12 числа, — отвечал он 16-го мая, — я по эстафете сего числа получил, из которого, по высокому его стилю, силы и значения его содержания понять не мог. Я никогда с неприятельскими генералами корреспонденции не имел. Что-ж принц фон-Беверн и генерал Вернер до сего времени ко мне писали, о том все вашему сиятельству рапортовал и какие на то повеления от вашего сиятельства получал, то и им ответствовал. Я ссылаюсь на все мои об оном рапорты, которые я к вашему сиятельству посылал. Вся корреспонденция касалась перемирия и размена пленных так, как ваше сиятельство приказали. Что я с генералом Вернером, против моего желания, здесь говорить должен был, то по особливому вашего сиятельства приказанию чинено, но только я здесь никогда с ним наедине не был, а всегда при том другие были, и что он мне говорил, я вашему сиятельству по эстафете доносил.

«Перемирие сего числа кончилось 38, а я генералу Вернеру писал, ежели что впредь к надобности потребуется, чтоб он [534] ко мне более не адресовался, но непременно к вашему сиятельству писал.

«Я еще малый человек, чтоб мне в мир и прочие важные дела мешаться, да и неприятеля можно бы к посмеянию привесть, ежелиб об оном ко мае адресовался. Ваше сиятельство милостиво мне справедливость оказать соизволите и поверите, что я себя ни к чему в употребление не дам, как только о чем ваше сиятельство прикажете и что ее императорское величество к службе востребует».

Такой отзыв нельзя было оставить без ответа и Бутурлин поспешил успокоить обидевшегося, послав ему следующий ответ: «Из рапорта вашего сиятельства от 16-го числа сего месяца не мог я без сожаления усмотреть, что вы секретнейший мой ордер не совершенно поняли, а того еще больше, что оный себе за обиду почитаете и, может быть, думаете, что оный от меня только происходит. В объяснение того я вашему сиятельству объявляю, что сей ордер к вам отправлен точно по именному высочайшему повелению и единственно в таком намерении, чтоб вы в состоянии были сентименты ее императорского величества изъяснить в случае, буде к вам какие коварные отзывы с неприятельской стороны были, чего, по прежним прусским примерам, а особливо при намеряемой ныне мирной негоциации и когда неприятель везде тем покушается, и чаять причина есть. Я вас уверить могу, что свиданием вашим с Вернером и перепискою вашею как с ним, так и с принцем Бевернским и употребленными при том осторожными поступками не только я, но и всевысочайший двор весьма доволен.

«В рассуждение чего я, в надеянии на должную вашу осторожность, вашему сиятельству рекомендую помянутый ваш, в скорости учиненный, поступок поправить и с Вернером и с принцем Бевернским по прежнему, буде случай подастся, корреспондовать, а меня только о том уведомлять» 39.

Г. К. Репинский.

(Окончание следует).


Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1888 г., т. LX, октябрь, стр. 1-34.

2. Сенатский архив, черновые доклады конференции.

3. Дело сенатского архива.

4. Иными словами, Тотлебен оскорбил главного артиллерийских дел мастера, изобретателя «секретных» гаубиц и члена конференции графа П. И. Шувалова. — Г. Р.

5. Соловьев, 24, стр. 319 и 320.

6. Моск. архив, м-ва и. д., № 32, 1760 г.

7. Тоже, 1761 г., № 106.

8. Архив кн. Воронцова, VII, 419, 421.

9. Дело сенатского архива.

10. Как это письмо, так и другие, на которые мы ссылаемся, находятся в сенатском деле.

11. Соловьев, 24, стр. 321.

12. Моск. арх. м-ва ин. д., 1759-60 гг., № 31.

13. По свидетельству генерального штаб-доктора фон-Аша, произведенному 21 декабря 1760 г. по распоряжению Бутурлина, Тотлебен «действительно находился в поврежденном здоровье: от порубленного черепа и раны в правой щеке боль в голове; от лошадиного удара в грудь тяжелая одышка; четверодневная лихорадка; одышка и сухой кашель точно происходят от крепости в печенке, в правом боку и в том месте он чувствительную боль имеет». (Московск. архив м-ва иностр. дел, 1760 г., №13). — Г. Р.

14. Моск. арх. м-ва ин. дел, 1761 г., № 34.

15. Соловьев: История России, т. 24, стр. 372.

16. Моск. арх. м-ва юстиции, реляции Бутурлина, д. № 42.

17. Ордер 16 января.

18. Моск. арх. м-ва юстиции, реляции Бутурлина.

19. То же.

20. Реляция 13 января 1761 года.

21. Московск. арх. м-ва ин. дел № 50.

22. То-же.

23. То-же.

24. Моск. арх. м-ва ин. дел, № 49.

25. Из рапорта Тотлебена от 28 января 1761 г. (моск. арх. м-ва ин. дел, № 49) и из релялии Бутурлина от 2 февраля (мосв. арх. м-ва юст.) видно, что бригадир Краснощоков и казачий полковник Перфильев были арестованы за слабое смотрение за их подчиненными, за происходившие от того продерзости и за неисполнение ордеров Тотлебена о недопущении насильств над жителями.

26. В бытность в Берлине Тотлебен приказал поставить в Данциге, для армии, «некоторое число равных медикаментов». Реляция Бутурлина 2 января 1761 г. — Г. Р.

27. Тотлебен доносил перед тем Бутурлину, что по полученным им известиям принц Генрих прусский, с знатным корпусом войск, пойдет вскоре из Силезии в Померанию. Считая, что эти известия, подтверждаемые и с других сторон, «не гораздо имоверными быть кажутся», Бутурлин поручал, однако, Тотлебену «быть в осторожности», но паче, в случае с превосходною силою устремления на него неприятеля, отступить в назначенные места (ордера 4 и 6 февраля 1761 г.). — Г. Р.

28. Т. е. проект внезапного захвата Кольберга; см. ниже.

29. Ордер 7-го февраля.

30. Реляция 10 февраля. Замечателен, для характеристики Тотлебена, постскриптум в этой реляции; в нем прописан рапорт Тотлебена от 8-го февраля о том, что хотя неприятель сделал несколько тысяч пушечных выстрелов, он, Тотлебен, потерял только одного гусара, одного казака и одного артиллериста, который утонул; напротив, неприятель не малый урон претерпел. — Г. Р.

31. Ордер 10 февраля.

32. Ордер 28-го февраля.

33. Еще 15-го марта Тотлебен просил освободить его от команды на несколько времени и дозволить уехать в Польшу в деревню, для поправления в здоровье, которое со дня на день хуже становилось: «приключаются такие припадки, — писал он, — которые пророчествуют ближнюю кончину моего века»; но Бутурлин отказал в этом ходатайстве, ссылаясь на то, что своею властию этого сделать не может, и предложил отдохнуть на месте, сдав команду бригадиру Бекетову. Тогда Тотлебен подал прошение об увольнении от службы (моск. арх. ин. д. №№ 49 и 50). Представляя это прошение и донеся, что он отправил к Тотлебену доктора Аша, Бутурлин писал императрице, что так как служба Тотлебена, «в рассуждении его достоинств, по меньшей мере, на нынешнюю войну полезна и надобна, то не соизволите ли, для удержания его в службе и лучшего ободрения, если не ныне пожаловать его генерал-поручиком, то хотя обнадежить, что при первом генералитетском произвождении, конечно, награжден будет. Также не пожалуете-ли ему маетность в Лифляндин, чтобы он к пребыванию в империи свое пристанище имел. Хотя я сам достоверно ведаю, что он болен, но статься может, что и перемена чина сему его прошению причиною есть, столь больше, что иногда ему обидно, что известный Вернер в генерал-поручики пожалован». (Реляция 27-го марта). — Г. Р.

34. Ордер 24 марта.

35. Ордер 30 марта.

36. Рапорт 9 апреля 1761 г.

37. Ордер 12 мая 1761 г.

38. В ратификации принца Бевернского 3 марта 1761 г. заключенного 14 (25) февраля договора Тотлебена с Вернером значится, что перемирие было заключено до 1-го (12-го) мая. (Московск. арх. мин. ин. дел, 1761 г., № 101).

39. Ордер 20 мая 1761 г.

Текст воспроизведен по изданию: Граф Готлоб-Курт-Генрих Тотлебен в 1715-1763 гг. Материалы для биографии // Русская старина, № 6. 1889

© текст - Репинский Г. К. 1889
© сетевая версия - Thietmar. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1889