СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

КОНРАД МЕГЕНБЕРГ

ПЛАЧ ЦЕРКВИ О ГЕРМАНИИ

ДРУГИМ ВОПРОСАМ

Безродным я прихожу к тебе, святейший отец. Я Конрад, дитя и юноша одновременно. Немногими словами, если будет на то твое соизволение, хотел бы я решить свою проблему. Я молю о внимании, с вашего разрешения я буду говорить. Ты же, мать, госпожа, наставница, сделай снисхождение, ведь я еще так юн!

В ГЛАВЕ 13: «ТЕПЕРЬ ВОЦАРИТСЯ ГАРМОНИЯ»

Ты утверждаешь, что то, что ранее было любезным созвучием, теперь стало печальным диссонансом, и «дребезжащий, фальшивый голос рождает унылое бурчание». Я не буду выискивать здесь хитроумные различия, а попытаюсь убедительно опровергнуть тебя. Разве когда ты была еще юна, двое или трое братьев, которые не могли произнести «соль, ут», не пели ли тогда в твою честь? Теперь же сотни тысяч прекрасно поют тебе «фа, соль, ля». Все больше становится белых, черных и серых братьев, везде растет их число. Слаженно поют и сестры. Одежды разных орденов, отличающиеся друг от друга по цвету, различные формы креста выступают признаками тех, которые искусно умеют петь во славу Христа. Сотни тысяч монахов, принимаемых ею (церковью. — АЛ.), устраивают в каждом городе разнообразные встречи. Еще раньше псалмист провозгласил как нечто изящное и приятное, когда братья, как сказал он, живут вместе в гармонии ⁸². Не только братья, полагаю я, но и сестры. В каждой келье монахиня [70] поет в твою честь. Павел или Симон поют «Господи, помилуй!» Теперь брат — воинствующий учитель, могучий Гектор. Он дает всему объяснения и защищает их в споре. Они действуют так, а другое чуть ли не равняют себя с Ахиллом. Таким образом уточняю первое утверждение; если угодно, я опровергну и второе, но только если ты позволишь, я сердечно прошу тебя, девственная наставница.

МАЛОЗНАЧИМ

Теперь ты, Абра, займи мое место в споре, ибо ниже моего достоинства осквернять уста мои столь незначительными речами. Остановись, солнце, остановись, Аврора, прошу. Время сделает то, чего не может час.

БОЛЬШИЕ УБЫТКИ БОЖЬЕЙ ЦЕРКВИ

Теперь же, моя дорогая, блистательная, благослови меня! Из того, что ты говоришь, часть должно признать, часть — отклонить. Определенно, среди братьев воров больше, чем звезд на небе, из-за них разоряется церковное имущество, довольно редко они используют его по назначению, большей же частью совершенно недостойно. Пусть Бог изведет их огнем, об этом прошу я горячо и настойчиво. Я утверждаю, наставник (с вашего позволения), что есть монахи, чьи желудки подобны кувшинам Бахуса; они пируют и кутят, не зная меры, что невообразимо раздувает их животы. Зависть монахов не знает границ, правит симония, ряса не страшится порока и воистину является бичом всей земли. [71]

ИМПЕРАТОРА ГЕНРИХА, ОТРАВЛЕННОГО МОНАХОМ

Смерть императора Генриха, любимого и одаренного Господом, доказала всем, и старикам и детям, что монашество вырождается, Генрих лучше всех владел оружием, он был оплотом благородных нравов, мечом церкви. Его позорно умертвил яд из чаши причастия презренного фальшивого отца-исповедника. О Боже, о Христос, сохрани меня от того отвратительного зелья! Благочестивая Дева Мария, заступница, молю тебя об этом. Недостойный выродок в семье своих братьев, разве ты не знаешь, что тот, кого ты извел, кого ты похитил, был первым благочестивым слугой Христа? О ты нечестивый, демон безверия, денежный мешок, торгующий должностями, ты продаешь силу и власть империи, вершину прекрасного! Разве стоял ли он каким-либо образом у тебя на пути, тот, кого погубил твой коварный обман мошенника? Но воплотившийся дьявол, вероятно, внушил тебе грех. Теперь стали епископами Каиафа, Пилат, Ирод вместе с Симоном, симония дает роскошные цветы и плоды. Непозволительно продают и покупают те, которые присваивают доходы церкви, не страшась кары. Свои догматы они перенимают от хитрых пройдох, эти священники, считающиеся теперь светильниками мира, они светят из мрака своих пороков, как кузнечный горн из темноты. Они валяются на засеянных полях, срывают стебли, которые расцвели бы, пожинают побеги и топчут ногами даже плоды Христа.

РАСПРОСТРАНЯЕМЫЕ МОНАХАМИ

Господи, ты знаешь, что кордельеры вместе с черными рясами ⁸⁴ враждебно и без должного почтения пишут о собственности Христа. Однако божественные пророчества опровергают это разбойничье учение, провозглашая: «О моей [72] ризе бросили жребий» ⁸⁵. Если они говорили «мое», то это означает «собственность», это доказывает учение христианской мудрости. Кроме того, это подтверждается резной печатью церкви. Папа Иоанн XXII самолично установил и засвидетельствовал эти источники.

ИХ И ВЫДУМАЛ, ТО МОНАХИ ИХ ПОДДЕРЖИВАЛИ

Впоследствии дело дошло до допроса кордельеров, которым руководил их генерал, собрав все духовенство в Париже. Не могли ли те души, кому божественные заповеди были путеводной нитью на земле, узреть Господа в небесах? Папа Бенедикт XII, наделенный непревзойденной силой и объявленный орденом Бернарда блаженным, выступает против этих споров. Он подтвердил возможность видения душ святых, а именно до второго явления Христа страждущим как истинного и строгого судьи. Блаженным, чьи слезы заслужили это, в Царстве вечном даруется милость лицезреть лик Божий. Хороший работник достоин платы своей ⁸⁶. Под сомнение ставится то, что провозглашается Священным писанием; зависть очерняет все.

СУЕТНЫМ ХЛОПОТАМ

Августин, лучший из всех, молчи, прошу тебя; не сердись на меня! Святые учителя церкви, вы все утратили свою честь. Великий Аристотель и Аверроэс провозгласили нечто, с чем не справились благочестивые и проницательные ученые. Так, Аристотель говорит в 1 главе вещи, как я полагаю, достойные [73] Иоанна: «Бог явится из вечности вовремя, ибо он сама вечность, и станет истинным человеком, рожденным Девой». Далее, в десятом толкования, на второй лист, презренный и проклятый, Аверроэс продолжает, что Христос, Человек, Бог и Лев, благословенный, спас нас на кресте от истинной смерти и даровал блаженство. Это ирония. Так затуманивается Закон ⁸⁷.

АБРЫ, ПРИВЕДЕННОЕ В ПЯТОЙ ГЛАВЕ ВТОРОЙ ЧАСТИ

Абра, ты держишь зеркало, в котором отражаешься, как госпожа. Твоя стрела не ранит меня; то, что ты утверждаешь, верно, за исключением одного момента. Никто не наделен властью искоренять все нечестивое, никто, кроме всемогущего Бога, ведающего обо всем, даже самом незначительном. Если один из братьев негодяй, то другой может быть хорошим человеком. Ты, вероятно, могла бы позаботиться о том, чтобы братья и сестры исчезли: многие бы стали захватчиками, разбойниками и наемниками; юные девы стали бы блудницами, за еду поступающимися своими прелестью, телами и честью. Такие люди оберегают и охраняют монастыри, а их песни достойны похвалы.

ВТОРОЙ ЧАСТИ

Тот, кто посвятил свою жизнь монашеству, должен тщательно заботиться о своем теле. Иначе благородная знать просто не выдержит утомительного обучения по причине своей крайней худобы. Чтобы быть свежими, им необходимо поддерживать свое тело обильной пищей. Ведь если душа [74] склонна к доброте, то плоть слаба. Тело тает, душа же устремляется ко всему доброму. Кто не совершает ошибок? Едва ли кто-либо живет без вины. Поэтому Катон, учитель нравов, говорит: «Никто не живет без ошибок».

ВОСЬМОЙ ГЛАВАХ ЭТОЙ ЧАСТИ

Почему тебя злят все эти хитроумные вопросы, которые братья имеют обыкновение задавать? ⁸⁸ Позже ты сам узнаешь, что здесь нет алого умысла. Если великий Аристотель или язычники согласны со святыми, ибо только святое проповедуется, то в том не будет никакого вреда или отступления от истины.

ПРИВЕДЕННЫЕ В ГЛАВЕ ДЕВЯТОЙ

Разве милостивый Папа не имеет власти искоренять по меньшей мере, то, о чем ведает? Гнусное злодеяние требует наказания, но не вознаграждения, тогда как проклятый лжепапа, повинившийся в своем намерении извести императора Генриха, теперь, как я слышал, высокое духовное лицо. Того, кто отмечен коварством, пусть настигнет проклятие. Разве, посягая на императора, он не попирает тем самым закон? Чем выше находишься, тем больнее падать. Закон надежнее оберегает людей, наказывая зло. Искореняя злодеяния, закон противостоит любым проявлениям зла. Возрадуйся, брат, будь решительней в борьбе с гнусностями. О ты, архизлодей, ты живешь, не ведая наказания за грехи свои. Все же честная Германия вместе с умной Ломбардией молят высшие власти отвернуться от тебя и низвергнуть тебя в тартар. Ты радуешься, отравляя чашу Христову. Ты осмеливаешься на это с таким [75] подлым коварством.

ИЗ ПУНКТОВ ПРИВЕДЕННОГО ОПРОВЕРЖЕНИЯ

Поверь мне, меня не огорчает то, что орден содержит братьев! Пусть они просто чисты, то есть целомудренны, но все же намереваются жить с надлежащей скромностью. Тем самым они осчастливят народ своим поведением.

БЕССТЫДНОСТИ ИХ ПОРОКОВ

Когда моя юность стенала под палкой наставника, скандально известной была следующая отвратительная история. Горожане движутся в траурной процессии: они оплакивают смерть человека, который до сего дня радовался жизни. Ибо он был очень богат, я это знаю. Часть хоронящих образует в городе свиту траурного кортежа, сто знатных молодых вооруженных людей сопровождают его и тысяча зависимых от него людей. Его свалила беспощадная смерть; она растоптала дары счастья; она пожелала, чтобы они закончились и голый труп был предан земле. Собираются братья, сбегаются сестры. И поскольку он был очень богат, со всех сторон устремляются горожане. Надежда разинула жадные пасти; она делает богаче каждого, кто имеет духовную должность или связан с мессой. Братья-францисканцы падки на блюда, и нищенствующие монахи не могут устоять перед чашей, наполненной вином; черные рясы множатся. Их не меньше, чем звезд на небе. Они чуть ли не любезничают с трупом. Деревенский священник, однако, клянется всеми святыми, что этот труп должен по праву принадлежать ему, ибо кто кормит овцу при жизни, тому она должна принадлежать и после смерти. Однако братья сожалеют, [76] что то, что было, ушло в небытие и не повторится: по меньшей мере, в царстве природы порядок отделяет цветущее жизнью от того, что умирает. Священник собирает толпу вокруг себя, подходит ближе к гробу и тянет его к себе. «Всемогущий Боже, Триединый и Единый, защити нас сегодня! Каждый должен молиться Марии «Будь благословенна!» Пусть плачут те, кого лично касается траурный кортеж. Вскоре еще больше братьев хватаются за катафалк; брат Генрих и брат Фридрих желают, чтобы этот катафалк был доставлен в их монастырь. Кто-то отнимает руку, кто-то подхватывает, кто-то тащит к себе гроб, мертвец падает. Самая настоящая война разыгрывается вокруг гроба. К кулакам добавляется тысяча дубинок; сопровождающие набрасываются друг на друга, один тащит за волосы, другой раздает оплеухи, третий швыряет камни. Из толпы доносятся различного рода призывы и шутки. Одни плачут, другие смеются, вмешиваются вооруженные молодые люди, священники в уже разорванных рясах. Безобразно изувеченный труп валяется в дорожной грязи; так он лежит там и молчит, не желая ничего знать об этом святотатстве. Деревенский священник ликует, не скрывая своей радости по поводу необходимости хоронить людей. Он предает тело земле, драки прекращаются. Теперь день должен уступить место ночи, он отпущен и подчиняется. И вот, крадучись, поднимаются монахи, покрытые шлемом Бахуса: они похищают труп, дабы не потерпеть ущерба при поминках, когда наступит годовщина, Я часто была свидетельницей подобных скандалов. Пусть отныне зовутся они недостойными лжецами и корыстолюбцами. Едва ли хватит воды в море, чтобы отмыть тех, кто хоть однажды очернил и покрыл себя позором, совершив столь отвратительное преступление ⁸⁹.

ПРИВЕДЕННОЕ В ГЛАВЕ ДЕСЯТОЙ

Я вовсе не требую, чтобы монахи не имели пропитания и одежды, но все должно быть крайне умеренным, поскольку не [77] столь уж многое является необходимым. Каждый может пользоваться этими вещами, не злоупотребляя, однако, ими. Аббаты и приоры портят добрые нравы. Все их помыслы устремлены к полным денег сундукам. Пример тому — аббат Клюни. Каждый лелеет свои заблуждения и не хочет оставлять свои порочные привычки. О лучший из отцов, я буду краток, с вашего позволения. Я хотел бы сказать следующее: коль скоро речь идет о монахах, лучше пусть не будет всех этих вещей. Напыщенный и самодовольный, разъезжает на коне брат монах, а с ним сотня зависимых людей в нарядах, сотня пристеров, образующих свиту. Бог свидетель, воистину они — несчастье земли нашей.

ПРИВЕДЕННЫЕ В ГЛАВЕ ОДИННАДЦАТОЙ

Поверь мне, я вовсе не считаю мелкими и презренными столь сложные проблемы — то, как притесняются мои братья. Мне не нравится, однако, огромное значение, которое этому придается, будь то злоупотребление либо чрезмерное усердие и злоба, с которыми они выискиваются или искусственно создаются. Я понимаю, что стремление к естественному должно заглушаться. Не должно возникать спора, если написанное во славу Христа — благочестиво, ибо это приносит лишь любовь, страх перед Господом, но никаких мук учения, позволяя под знаком страждущего тела Христова познать все блага.

НА НЕГО, ПРЕДПРИНЯТЫЕ В ПЯТНАДЦАТОЙ ГЛАВЕ

Теперь я спрашиваю у тебя, Абра, для чего ты оскверняешь свои губы такими неблагородными и крайне отвратительными словами, пытаясь, как ты уверяешь, обнажить порок? Я думаю все же, что названное тобой не есть недостатки, а скорее — [78] достоинства. Я утверждаю, что священники нуждаются во множестве слуг, с тем чтобы они могли вытаскивать нас из пороков и смывать наши грехи, не угнетая из-за злодеев плоть свою и не теряя своего достоинства. Они избегают излишеств и прокипают зло. Они презирают богатство, но благословляют повседневные заботы в этом печальном, сумасшедшем мире. Их пожертвования помогают хромым, раздетым и бедным; ты, вероятно, забыла о Христе, ибо не думаешь о добре, сотворенном этими братьями.

ЖИЗНЬ ДУХОВЕНСТВА

Мой сын Конрад, ты, неразумная голова, сердечно прошу тебя, посмотри истине в глаза! Разве тебе неизвестно, как я люблю духовенство? Ты верный слуга церкви, я знаю это. Я говорю тебе, держись этой небесной госпожи и не бойся того, что чуждо церкви. Обрати внимание на советы церкви; твоему сердцу (стенает ли оно до сих пор?) дарует радость Царь, Отец церкви, Сын Девы Марии, Благодетель и благочестивый творец мира.

ПРОТИВ ОПРОВЕРЖЕНИЯ В СЕМНАДЦАТОЙ ГЛАВЕ

Конечно же, большой вред причиняют те, которые учат святому, но ничего не делают. Да и помогали бы они только словами и жестокостью, когда плачущие у их ворот забиваются палками до смерти. Ибо их свирепые слуги набрасываются на убого одетых бедняков. Эти слуги настолько тупы, что раздают беднякам у ворот болезненные удары, и что бедняки измазываются нечистотами или оплевываются охранниками, которые сопровождают прелатов в шлемах и со щитами. [79] Истинное высокомерие господ поощряет таких кровопийц. Господа не пресекают их мерзостей. Воры, разбойники и множество грабителей находят отраду в набегах и стремятся как сопровождающие в хвост или фланг охраны, которая так прекрасно одета и увешана богатыми ожерельями из монет.

ОТПУЩЕНИЙ ГРЕХОВ

В народе ходят слухи, поверь мне, что нынешние клирики радуются, если мы повержены. Они уверяют, что менее грешным они могут отпустить грехи за 100 марок; тем же, кто согрешил более тяжко, прощение может быть даровано за 1000 марок. Тайком, однако, они отпускают менее тяжкие грехи за грош, тогда как более грешному и злому это будет стоить одно свежее яйцо.

ПРОДАЖЕЙ ОТПУЩЕНИЯ ГРЕХОВ

Когда ты зайдешь в любую церковь, то на колоннах и пилястрах прочитай изречения Папы, да не прейдут они вовек, к примеру, о том, что крестьянину, внесшему пожертвование своей церкви, будет даровано прощение на тысячу и сто дней, а также прощение за совершенные неблаговидные поступки, не дающие ему покоя. И вот однажды в Божью церковь входит крестьянин по имени Адам. Я его хорошо знаю. И спрашивает: «Что здесь написано?» Юные школяры ответили ему: «Если бы ты что-либо пожертвовал церкви, то очистился бы от всех грехов, отмылся бы ты прямо-таки дочиста, верь нам, на 1000 и 100 дней». Онемев от такого подарка, крестьянин [80] одобрительно крякнул и спросил: «Как велик должен быть дар?» Туг один из молодых людей сказал ему. «Без разницы, что у тебя есть: деньги, вещицы; поверь, все это устроит Венцеслава и святого Николая» ⁹⁰. Тут принялся он размышлять, и так и эдак прикидывает бестолковый мужик: «Прекрасные новости. Моя жена собирает яйца, она собралась их продать; в конце концов, если она доверит их мне, а цены на святого Николая, полагаю я, выше, — она провернет блестящее дельце, ибо если я не ошибаюсь, он наверняка продаст мне сто тысяч дней за одно-единственное яйцо; он не получит от меня просто так за это два или три яйца, старые они или свежие, какие есть; продам-ка я ему все яйца!» Осторожно возвращается домой, где, как он знает, лежат яйца в изрядном количестве, старые и свежие, складывает яйца в корзину и считает от тысячи трижды и четырежды, умножает первое число на второе, думаю я, или наоборот, уставившись в землю. «Побежден дух злой, да благословен всемогущий Господь Бог, сущий в Триединстве, как нас истинно учили священники. Я хочу оплатить больше грехов, чем замыслю или когда-либо совершу в моей жизни; но я не проживу столько. Грешить я буду в любом случае. Если дьявол внимательно следил, какие воды глубоки, то пусть поостережется сильных пинков! Ведь Венцеслав и Николай — господа. Не увлечет меня в преисподнюю, ведь я отныне Адам Тройной ⁹¹. А не прояви он к нам должного почтения, то да сожрут его море и скалы, коль скоро он к огню привык. Николай утопит его в пучине или Венцеслав накроет каменной глыбой; К тому же, если захочет, Вельзевул даст ему плетей. Теперь же, когда трое так взаимопроникают друг в друга, в то время как прежде были лишь связаны друг с другом, пусть же Триединый служит им примером, если только господин справедливости захочет войти в церковь. Если двое придут к власти, один будет низвергнут! Однако они — святые, благородные господа, я полагаю; Венцеслав так же хорош, как и Николай!» И вот крестьянин быстро возвращается в церковь и видит статую Николая, святого исповедника. «Что за поведение, — говорит он, — почему ты отказываешься приветствовать меня, благочестивая плешивая башка? Ты достаточно стар и тебе подобает быть благонравным и почтительным. Я предложил бы тебе такой уговор: ты дашь [81] мне, если пожелаешь, только сто тысяч дней, если я говорю правду, а ты или твой друг получите от меня только одно яйцо, старое или свежее — все равно». А святой Николай молчит. «Если кто здесь и нарушит договор, то не я», — говорит мужик; кто молчит, тот соглашается или делает вид, что согласен, или скрывает что-то, или плохо понимает, либо, как говорят в таких случаях, вообще ничего не понимает. Вот здесь прекрасные свежие яйца, я пересчитаю их все вместе. Вот тысяча, отец, трижды и четырежды, никто из наставников не может сравниться в величии своем с таким господином, как святой Николай. (Если он не глуп, то проглотит их один). У меня нет для тебя соли; будь здоров, святой епископ, я удаляюсь». Пересчитав яйца, он прилаживает добрый меч и прочный щит. Теперь он полагает, что он полностью в безопасности, так что даже если бы он извел сотню человек, и даже если бы кто-то знал или был свидетелем содеянного, то он не был бы схвачен и никогда не был бы вынужден признать свою вину. И поскольку он считает себя господином, то сильно оскорбляет тем самым духовенство, в особенности одного священника, как полагаю, истинного в добродетелях. Но посмотри-ка, священник запрещает ему отныне входить в церковь, пока тот не получит отпущение грехов и не исповедуется в проступке. «Если здесь кто-то и провинился, то не я», — говорит крестьянин, — во всяком случае, я не снизойду до этого, поскольку я святейший Адам; Венцеслав свидетель, да и Николай тоже. Итак, не спорь! Если они не дураки, лентяи или обманщики, ты никогда не убережешь свои достоинства. Думай о том, что ты говоришь или не говоришь, дабы не утонуть в реке! Два яйца свершили бы чудо, но никак не сильнее, пусть бы это даже была сотня или тысяча яиц, принадлежащих твоим прихожанам, ибо я тот святейший, кого его товар действительно бы освободил от грехов. Что бы я ни делал, я делаю по уму, я, святейший Адам; что бы я ни делал, я — святой и у меня нет недостатка в святых». Священник крайне удивлен, у него закружилась голова от этих путаных речей. Наконец он расспрашивает и требует, чтобы тот поведал правду. Крестьянин рассказал священнику, что он содеял до этого. Тогда священник говорит: «Ты дурень, безмозглый глупец! Ты ведь все истолковал неверно и заслужил самого худшего. Эта притча касается тех, [82] которые действительно раскаиваются и которые искренне исповедуются в своих грехах, тех, которые устали грешить; нельзя так просто воспринимать эти вещи. Поверь, это не борьба, ведущая к звездам!» Крестьянин недоверчиво опускает глаза и слезы капают с ресниц на кончик носа, он перекашивает свое лицо, угрожая дикими гримасами: «Священник, я убежден, что ты ужасная мерзость!» — сказал крестьянин. — Да будешь ты погублен! Следи за тем, что говоришь! Лучше скажи: «Среди груза грехов, преступлений или гнусностей, чего бы ты убоялся больше, если бы пожелал искупить прегрешения?» Я убежден, что именно исповедь преступлений есть величайший ужас и страх. Поостерегись! Ибо воистину я уйду и сразу же расскажу все рассудительному господину Николаю, чтобы он отомстил за своего святого! И он споет тебе особую песенку, и куда после этого денется твое величие? Или же ты пойдешь со мной на мировую!» Он подбегает к алтарю Николая и горько вопит: «Священник, подданный твой, да будет навечно проклят! Пусть все несчастья свалятся на его голову, да не будет у него ни одного счастливого дня! Ибо он настаивает на скреплении нашей сделки по обычаю священников. Я требую, чтобы он был лишен своей должности — ведь подобная тонзура ⁹² вряд ли добровольно откажется от своих прав. Пусть он будет низвергнут и никогда не сможет наслаждаться своими правами! О, будь благословен, отец, заклинаю тебя, позволь мне познать истину, если я еще не знаю ее. Иначе горю моему не будет конца, если я проиграю свое дело. Однако такому злоречивому священнику я не в силах поверить". Но статуя Николая молчит, естественно, ведь она деревянная и по своей природе не может отменить законы своего бытия. Крестьянин на это: «Ну что ж, отец, если я четырежды скажу «наставник» и ты не ответишь мне, то воистину ты в сговоре с клириком. Это уж слишком, я жестоко обманут!» И наконец, он хватает статую Николая, деревяшку с прикрепленными к ней пустыми кружками, в которые прихожане по обычаю в праздничные дни в благодарность исповеднику бросают монеты; нанося жалкие удары статуе, он швыряет ее на землю и объявляет ей тотальную войну, «Если ты сейчас же мне не вернешь мое же, то тут же умрешь!» Тут кружка разбивается, из нее выпадает монета, которая, я думаю, была в ней единственная. «За [83] одну-единственную монету я не продал бы столько много яиц»,— говорит крестьянин Адам. «Твоя почетная обязанность — заплатить мне как подобает. Я попробую простить тебе все твои многочисленные и ужасные ошибки, если ты мне заплатишь за яйца так, чтобы я остался доволен. Если же нет, то пусть поостережется твое набитое толстое брюхо пресыщаться за чужой счет! Тебе нужен врач, чтобы следить за твоим брюхом, такому набитому животу не обойтись без клизмы. Я уже дважды сказал тебе, что от меня ты не уйдешь просто так, не заплатив. Уясни это еще и еще раз! Священник учит: нужно пользоваться своим добром, а не чужим. Открой-ка клюв, скажи что-нибудь! Христос, которого я знаю как нашего Христа, суров и справедлив, и если ты утащишь одно-единственное яйцо, то будешь наказан и не миновать тебе дубинки! Учитель нравов говорит: «Боль есть лекарство от боли.» Если ты не скажешь мне ни слова и не заплатишь, будешь бит! Знаешь, что я сделаю? Ты получишь оплеухи, вот так! Ты, железный чурбан, неотесанный. Мой желудок абсолютно пуст; но ты, как я вижу, не хочешь платить добровольно». Он хватает палку и давай колотить ею по образу. И тут разбивается другая кружка, не замеченная им до этого. Смотри-ка, выпали четыре фунта — они освобождают статую от вины! «Кто так провинится, должен быть бит, — говорит крестьянин, — тогда он передумает и хорошенько заплатит. Бык, которого загнали в воду, едва ли будет пить под принуждением, как говорят древние. Когда баб или женщин колотят несправедливо, то после они уже не требуют того, что им причитается по справедливости. Я бы поверил священнику, он добрый малый, а я добрый Адам. Но поверь мне, есть никуда не годные, ты уже сам их видел, обладатели епископских митр, почитаемые глупцами. Если голова принадлежит деве или прелату, то никто не поверит, что сердце, зад, глаза и глотка принадлежат святому Пророку!» Крестьянин больше не вернется. Он знает, что епископы —лицемеры и злоречивые фарисеи. Так думают многие, все глупцы, я полагаю. «Почему я не могу грешить? — говорят они, — я искупил бы одним грошем больше, чем согрешил бы». Еще не пробил час, когда монашеские ордена отказались бы от своих прав. [84]

ТВОРИМЫЙ МОНАХАМИ В ИХ СТРОЕНИЯХ

Кода бы ты ни пришел, то увидишь, как плачут фасадные части церквей; они засыпаются снегом и заливаются дождем и молят о заботе, уходе или о срочном ремонте, поскольку они все в жалком состоянии или вообще того и гляди рухнут. Напротив же, задняя часть полностью отстроена и покрыта прочной крышей, она блистает картинами, а ее крепкие каменные стены надежно защищают братьев. Нищенский же и жалкий вид фасадной части удручает деревенских жителей, особенно в праздник Всех Святых. В ушах мирян свистит ветер, с минуты на минуту может пойти дождь, град забарабанит по дырявой крыше и стенам. Вот тихо бурчит каждый крестьянин, возможно, он может помочь своим грошем церкви, а ей ведь необходимо помочь, и он собирает небольшую сумму. Такое сострадание выказывает он к монахам. Фасад церкви, новый или старый, всегда в ветхом состоянии, поскольку братья кормятся подаяниями, оставляемыми в кружках для пожертвований. И каждый отдает монахам то, что необходимо. Мы бы сами помогли, если бы монах довольствовался только этим. Но подобная необходимость и невзыскательность не прельщает никого.

СТРАСТЬ К НАКОПЛЕНИЮ

Миряне, как люди из высших сословий, так и люди из народа, приписывают всему сословию духовенства следующие прегрешения: каждый хотел бы иметь себе во вред десять пребенд, десять жирных пребенд духовников, но не для употребления, а скорее для злоупотребления. У многих они обесчещивают их жен, а также срывают первоцвет у целомудренных дев. Защищенные шлемами и еще надежнее копьями, они разжигают многочисленные стычки. Клирики [85] преисполнены заблуждений. Все ошибки, которые ты оплакиваешь, Германия, о которых сожалеешь, происходят от клира. Ах, если бы не было правдой то, что о них говорят!

НАУКАМИ И ОТКАЗАТЬСЯ ОТ МИРСКИХ СОБЛАЗНОВ

О как вы напичканы грехами, но лишены всех добродетелей! Тебе, сын мой, я дам совет: вернись к своим занятиям и никогда не помышляй о том, что есть земная слава и насколько она велика! Ибо автор, наставляющий нас в звездах, учит: «Большой ущерб наносят хлопоты, которые раскачивают мир и ввергают его в суетную борьбу за почетные должности». Все же высокий, благородный дух разрывает мутную пену, к благим свершениям устремляется он. Не скроешь огонь, вершина требует своей коронации. Но всевышний усмиряет дух и удерживает его в себе самом. То известно лишь Господу на небесах.

В ПАРИЖЕ И В ДРУГОМ МЕСТЕ

Париж, место рождения клира, цветущий сад наслаждений, заклинаю тебя, разве он тебе не даровал множество озер, достаточно глубоких, чтобы бродить по прозрачной глубине божественной мудрости? Твой маленький, твой детский дух пытается вознестись к небу. Посмотри, мальчик, я благочестивая, цветущая и юная — твоя. Моя жизнь и мое смирение вечны, оно не знает и не узнает предела, и моя жизнь никогда не исчезнет. Разве ты не радуешься чистой, нежной, дарящей радость деве, которая таит в себе добродетели и, разумеется, всю сладость? Девушке, преисполненной [86] прелести, которая ведет юношу в царство прекрасного? Она питает тебя любовью и добротой, чей союз связывает тебя? Я благородная дева из семени Господа. Возможно, ты слаб и страдаешь. По крайней мере, вспомни, что я твоя благородная кормилица. Катай чудесный свадебный подарок — они сделали меня твоей возлюбленной. Как они осчастливили тебя! Разве ты не знаешь, какая большая любовь и какая великая забота связала меня с тобой? Горячее сердце страстно праздновало свадьбу.

СЛАВЕ МИРА ЗА ТО, ЧТО ОНА ОБМАНУЛА АВТОРА

Поверь мне, блудница поплатится, мой хороший, обманщица, затмившая тебе глаза и оросившая свою глотку ядовитым напитком гнусности. Но она — ничтожество, воняющая, как овчарня или как козел. Гнуснейшая вливает в тебя яд под одеждами. Она обманывает старых и молодых и названа блудницей — спесью этого мира. Она очерняет стариков, мужчин, детей и женщин.

В ОТНОШЕНИИ БОГАТЫХ И БЕДНЫХ

Как я полагаю, ты не получишь пребенды, а скорее ругань и упрек: едва ли в Авиньоне тебе дадут плод чертополоха. Ничего не дается здесь плачущим, хлеб получает имеющий его. У кого ничего нет, у того отнимется и то, что он имеет ⁹³. Вряд ли неправильно это утверждение. Каждый хлопочет о себе в обличье бедняка, однако при неравных условиях; богатый мог ликовать, но внутренне утонченный бедняк должен вздыхать. Смеясь, богатый стоит перед дверью. Быстро, как бы случайно, подходит слуга Папы, возможно, что и с посохом: «Чего тебе [87] нужно?» — спрашивает он его. Слуга осторожно подставляет ему свое ухо, перед его глазами проносят богатые дары: «Ах, прошу, удели мне внимание и допусти меня в нужное время, когда будут входить влиятельные особы, я щедро отблагодарю тебя». Смотри-ка, вот идет князь, к свите которого он присоединится. Затем он с печальным бормотанием предстает первым слугой Христа: «Я бедный проситель, вынужденный жить подаянием Христа ради». Печальный, в слезах, он разевает рот перед Папой и тот напишет ему: «Да будет так!». Он сдает экзамен из рук вон плохо, необразованный, без каких-либо знаний. Аминь. Однако он с усердием будет петь, отлично читать, правильно объяснять строение предложения. Он будет хорош во всех сферах, и как быстро он обрадуется булле о назначении. Но если ты беден, то горе тебе, ибо ты только зря потеряешь время. Ни время, ни ожидание ничего не изменят, ты не будешь здесь желанен. Люди, занимающиеся делами Папы, будут колотить и оскорблять тебя ругательствами, пока ты не встанешь молча в отдалении или не уйдешь совсем. Если вдруг случайно удача улыбнется тебе, то это будет новое обещание. Затем твоя булла укладывается в чехол, и ты можешь не ждать ничего хорошего в этом году.

СЕСТРУ БОЖЬЕЙ ЦЕРКВИ

Разве ты не видишь благородную, благосклонную матрону, как она жалуется на тупость клира и оплакивает свою запятнанную грехами честь? Уста и лживый образ распутницы похитили у нее ее доброту. Если Бенедикт, Папа Господа, смилостивится над нею, она обретет покой. Разумеется, она моя сестра, но я должна уступить и служить ей, и охотно буду называться «Абра». Я старше ее, пожалуй, но любовь к ней отца более глубока. Она мать не по возрасту, но по своему высокому положению. Она мать, госпожа, золотая сестра и святая наставница. Я имею в виду церковь Христа, появившуюся [88] на свет благодаря Его крови и горькой смерти. Из пасти врага, из царства его освободил он бедный, плененный и измученный народ. И когда в мире исполнилось время, то родилась она будто нежный побег из семени Давида. Если бы ее жених искоренил страх перед врагом из любви к своей достойной невесте, благородной и благосклонной, изнемогая в стонах на кресте, но торжествуя победу.

 ГЛАВА 29,

НЕ ЗНАЯ, ЧТО ОНА ЕГО КОРМИЛИЦА

О благородная кормилица, светлейшая наставница в добродетели, о благочестивая матрона, сладчайшая истина, будь здорова! О юный мальчик, как мало ты еще знаешь своих добрых гениев! О благородная мать, благосклонная, добросердечная дева, умоляю тебя, береги своего мальчика, мирской порядок приготовил тебе достойное место! Ты, однако, не брезгуешь и не отказываешься вести и защищать меня. Я пролью слезы, потому что этого настоятельно требует право. Я слишком далеко держал тебя от себя, о прекрасная, я безрассудно провел свое время, свою собственную кормилицу я считал чужой. Но теперь я знаю тебя, сладчайшая, и прошу тебя о милости.

ПЕРЕД НИМ ИМЕЮТ ПРЕИМУЩЕСТВО

Я вернулся бы в Париж и больше никогда не добивался бы подобного ⁹⁴. Благочестивый и благосклонный Папа Бенедикт сам щедро одарил меня, но один необразованный селянин или два пожелали быть далеко впереди меня. Фактически я никогда не смогу воспользоваться плодами [89] церкви, ибо я столько не проживу. Не знаю, как случается, что глаза, пожелавшие увидеть меня, смотрят недружелюбно.

РЕКОМЕНДУЕТ ЕМУ СЕБЯ И СВОЕ СОЧИНЕНИЕ

Вряд ли обладатель берета допустит меня к экзамену. Да пребудет с ним милость Господня на вечные времена! Его имя Иоганн Пискибус, да выпадет ему тысяча всяческих благ. Ты сладостный, ты сама сладость, Иоганн, говорю я. Ты благоухающий цвет клира, снизойди и прояви сострадание к бедному! Я отдаю всего себя в твои руки, влей же нектар в питье! Мне достаточно одной капли, и вскоре я поправлюсь.

БОЖЬЕЙ ЦЕРКВИ

Я беру тебя под защиту, нежная, сладчайшая дева; прошу, замолви за меня словечко перед своей сестрой, которая есть сладость благородной добродетели! Буду ли я живым или мертвым, поблеклым или преисполненным свежестью, вся моя любовь принадлежит церкви Христовой. Если ты вспомнишь что-либо, возможно, недостойное или незрелое высказывание, то не ставь это в вину юности, а прими за любовь страдающего юнца!

ВЫСШЕГО КЛИРА ПРИ ПАПСКОМ ДВОРЕ

Благочестивый Папа полагал, что дарит мне почетную [90] должность, но слово «дарение» не оказалось для меня счастливым. Среди длинных аббатских посохов во время процессий и глухих аббатов, одним словом, я хочу теперь отметить тех, которые совсем коротко стригут свои волосы и обзаводятся щедрыми дамами в качестве свиты. Пусть они внемлют нам, лишенным всех средств, пусть откроют уши свои! Но они притворяются глухими, они плотно сжимают свои губы. Они не хотят ни слушать, ни говорить.

С ЕГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ, С ДРУГОЙ

Вот Папа поднимается во дворец, Христос, Бог и человек, возносится к звездам и излучает свой блеск как высочайший свет. Исхудавшие образы Христа вырезаются для церквей, в то время как клирики жиреют, а представители Пап пребывают в полном благополучии. Изможденный образ Христа ⁹⁵ молча стоит в церкви, наместники Папы редко появляются там и произносят лишь скупые слова.

И ЭТИМ ЗАВЕРШАЕТ СВОЮ КНИГУ

Всемогущий Боже, Ты горько разочарован желчью, Ты был распят в истинной плоти как Бог и не Бог, а истинно как плоть избранной Девы, Ты сам, сыне Девы Марии, как и сын Бога; блудницы и фарисеи не были отвергнуты Тобою, а почитаемы, когда оплакивали свои грехи: помилуй меня!

Аминь.

Закончился жалобный плач церкви о Германии, составленный Конрадом Мегенбергом, которого в Париже называли «Montepuellarum», в году 1337, в лень Обрезания Господа ⁹⁶, в возрасте 28 лет.

Комментарии

82. Пс. 132,1.

83. Абра (только в Вульгате) — служанка и управительница Юдифи. Сопровождала свою госпожу в лагерь Олоферна. За верную службу и помощь Юдифь отпустила Абру на свободу. См.: Юд. 8,10; 10,2; 12,15; 16,23. У Конрада Мегенберга Абра — аллегория мудрости.

84. Монастырские уставы тщательным образом регламентировали костюм. Строгие ордена XI и XII вв., в первую очередь цистерцианцы, приняли белую, некрашеную одежду (подчеркивались особенности ордена). Их называли «белые монахи», «белые кардиналы» и т.д. Цистерцианцев противопоставляли «черным монахам» — бенедиктинцам. Францисканцы и доминиканцы пошли еще дальше. Члены их орденов стаж одеваться в суровую мешковину («серые монахи»). Св. Доминика, как правило, изображали с четками, а Св. Франциска — препоясанным вервью (символом власяницы). Носители веревок — францисканцы-минориты (кордельеры).

85. Мф. 27,35.

86. Лк. 10,7.

87. Закон = учение Христа. 88.1 Иор.13,9-12.

89. См. о подобном у Николло Бутрино: поступки духовных лиц зачастую не лучше поступков мирян.

90. Св. Николай — один из самых глубоко почитавшихся католических святых. Жизнь Николая отличалась особой праведностью. Почти с колыбели он проник в суть Священного писания, всегда и во всем стремился помочь ближнему (Николай-заступник). Был популярен в крестьянской среде (Св. Николай мог подбросить деньги в дом бедняка, чтобы тот смог выдать замуж своих дочерей и т.д.).

91. «Тройственный» Адам (ternus = selbdritt), т.е. Адам, Венцеслав и Николай.

92. Конрад Мегенберг ироничен. Тонзура — выбритое место на макушке, знак принадлежности к духовенству в католицизме. В средние века выбривание макушки толковалось по-разному: 1) ссылались на Св. Петра, схваченного язычниками и остриженного; 2) кружок волос означал украшение добродетелями; 3) ровно выстриженный кружок указывал на гармонию любви, в которой совершенствуются добродетели; 4) круг есть совершенство, поэтому выбритый кружок означал замкнутость духа клирика; 5) выбритая макушка — символ устремленности к горнему, остающиеся же волосы — символ связи с мирским; 6) тонзура — знак союза с Богам; 7) символ тернового венца. Папа Александр VI Борджиа предписал лицам духовного звания иметь тонзуру не менее печати (бумы) на папских документах.

93. Мк. 4,25.

94. Т.е. пребенд, бенефициев и т.д.

95. В раннее средневековье Христа часто изображали в виде агнца, держащего крест или знамя с распятием. Вскоре рядом с Христом-агнцем появляется антропоморфный Христос: Христос — добрый пастырь, Христос — учитель. Увеличивается число христологических символов: мистическая мельница, винный пресс, виноградная лоза, гроздь; лев и орел — знаки могущества, единорог — знак чистоты, пеликан — знак жертвы, феникс — воскрешение и бессмертие, ворота и т.д. В XII в. утверждается культ Христа-младенца (параллельно с культом Девы Марии). Христос — новый Адам, Мария — новая Ева. Христос XIII-XIV вв. все более становился Христом Голгофы и Страстей (Христос Страждущий). Поэтому Мегенберг и говорит об изможденных образах Христа в церквах.

96. Обрезание Господне — 1 января.