Явление это было предметом исследования французских историков, в том числе и одного из крупнейших представителей современной исторической науки на западе, профессора Жоржа Лефевра. В своей сравнительно недавно вышедшей из печати работе “La grande peur de 1789” 1, Лефевр на основе большого документального материала дает детальную и точную картину распространения “великого страха” на территории Франции. Вместе с тем Лефевр рисует и ту сложную социальную в политическую обстановку, в которой жила тогда Франция, и в которой, очевидно, надо искать ключ к разгадке генезиса “великого страха”.
Полная экономическая разруха, до которой довел Францию абсолютистско-феодальный порядок, неурожаи и сопутствующий им голод, ставшие
[255’] периодическим и часто повторяющимся явлением, породили огромное количество нищих, бродяжничавших по дорогам и нередко прибегавших к грабежу и разбою. Представители королевской администрации на местах сплошь и рядом жаловались на недостаточность имевшейся в их распоряжении вооруженной силы для борьбы с этими шайками. В одном из наказов 1789 г. прямо говорится, что населению приходится проводить ночи с оружием в руках. Несомненно, в появлении этого огромного количества нищих сыграло роль и еще одно обстоятельство, о котором не упоминает Лефевр в своем труде, посвященном “великому страху”, но которое он показал в своем другом исследовании 2, именно, то обстоятельство, что, в связи с начавшейся капитализацией сельского хозяйства, укрупняются арендные участки, и мелкие держатели вытесняются с земель.Как бы там ни было, во всяком случае от этих опасений перед отдельными нападениями разбойников и перед воровством, к которому прибегают изголодавшиеся, обреченные на нищенство люди, до уверенности, что существуют тысячные отряды разбойников, что целые города уже стали жертвой их нападения, расстояние еще очень велико. Несомненно, раскаленная до предела атмосфера, в которой жила Франция летом 1789 г., сыграла не последнюю роль в распространении “великого страха”.
С ранней весны 1789 г. по стране прошла полоса восстаний. В деревнях происходила глухая, а подчас и открытая борьба не только против феодальных прав и привилегий, но назревало обострение классовой борьбы в среде самого третьего сословия, между буржуазией и крестьянством, между кулаками я крестьянской беднотой. Имущие классы были серьезно встревожены начинающимся аграрным [256] движением. Ко всему этому прибавились доходившие из Парижа и Версаля известия о подготовляемом двором и частью привилегированных разгоне Национального собрания, об “аристократическом заговоре” против народа. Июльские события в столице, отставка Неккера, сосредоточение чужеземных наемных полков вокруг Парижа, восстание народных масс, взятие Бастилии, еще усугубили общее возбуждение. Непосредственно вслед за этими событиями и возникает “великий страх”. Кто являлся виновником этой паники? Из каких кругов вышли первые известия о появлении “разбойников”? Обследованные до сих пор материалы не дают пока конкретного ответа на этот вопрос. Современники судили о нем по разному. Многие считали, что панику старались вызвать контрреволюционные элементы, рассчитывая оттолкнуть таким образом имущие классы от революции. Если дело обстоит так, то эти контрреволюционные элементы просчитались. Одним из последствий “великого страха” было сплочение крестьянства и усиление происходившего уже антифеодального движения, что отнюдь не могло, конечно, являться целью противников революции.
Публикуемые ниже извлечения из писем Габриэля Дюбрейля, адресованных в августе 1789 г. в Париж к Жильберу Ромму, дают небольшой, но любопытный материал для иллюстрации этого своеобразного движения.
Ромм, известный деятель французской революции XVIII в., член Законодательного собрания и Конвента, жил с 1779 г. по 1786 г. в России, в семье графа А. С. Строганова; он был воспитателем его сына Павла. В архиве Строгановых сохранились некоторые письма Ромма. Впоследствии русские коллекционеры, интересовавшиеся личностью этого ученого и революционера, скупили во Франции часть его архива, в том числе все бумаги Ромма, собранные его французским биографом Марком Виссаком. В состав этого собрания вошли рукописные работы Ромма по физике и химии, дневники его путешествий по России, черновые наброски некоторых его речей в Конвенте и письма к нему разных лиц. В настоящее время материалы эти находятся в государственных хранилищах Москвы и Ленинграда.
Дюбрейль, занимавший должность директора почтового бюро в Риоме, родном городе Ромма, был связан с последним тесной дружбой и вел с ним деятельную переписку. В письмах его, относящихся к годам революции, содержится не мало интересного материала, характеризующего жизнь провинции.
Печатаемые ниже выдержки из писем отмечают и организованные выступления крестьян. Отряд крестьян в полном порядке, под предводительством бывшего военного, вступает в Риом с предложением помощи. Другой отряд также организованно спешит на выручку соседнего города.
Письма дают также сведения о массовых выступлениях против феодальных сеньеров, последовавших здесь непосредственно вслед за пережитым страхом перед “разбойниками”.
И, наконец, мы находим в них отражение той борьбы, которая происходила в самом Риоме между представителями различных социальных групп, между старыми городскими заправилами и сторонниками нового, рожденного июльскими событиями, муниципального устройства.
“Великий страх” так же быстро был ликвидирован, как и возник. 20 августа Дюбрейль уже писал Ромму: “Никаких слухов, никаких разбойников, все тихо в Оверни”.
Тихо в Оверни не стало. Движение продолжалось, но перед ним стояли более реальные задачи, чем борьба с мнимыми “разбойниками”.
Публикуемые письма хранятся в Государственном архиве феодально-крепостнической эпохи.
К. Раткевич.
1 августа 1789 г. 3
Дорогой Ромм 4, третьего дня я не думал, что сегодня мне придется рассказывать вам о волнениях и страшной тревоге, только что пережитых нами и, повидимому, еще не пришедших в концу. В четверг произошло довольно ожесточенное столкновение между несколькими клерками и теми из жителей, которые находились в карауле у Ратуши. Клерки были кругом виноваты, и часть их товарищей выразила им порицание. Комитет двадцати четырех и члены муниципалитета 5 должны были [257] собраться вечером,чтобы обсудить вопрос как избежать последствий этого столкновения. Им предстояло также закончить обсуждение регламента для буржуазной милиции, организации которой пытались противиться наши муниципальные советники и некоторые другие лица. Около пяти часов вечера появляется нарочный от мэра и кюре города Монтэгю с предупреждением, что по соседству с Монлюсоном появился значительный отряд разбойников, что отряд этот произвел погром в городе Гере, а перед тем разрушил город Сутерени, и что они просят о помощи людьми и оружием, в котором у них крайняя нужда. Мэр и кюре сообщают также, что эти злодеи стремятся поджигать стоящий на полях сжатый хлеб. Известие это моментально распространилось и повергло в страшную тревогу всех наших сограждан.
По улицам забегали люди, женщины подняли плач. И вот уже слышатся голоса, что этот отряд состоит из 15 000 человек. И сразу же вслед за этим грозным известием появляется, некий Шардоннэ, муниципальный пристав из Сен-Жерве, с просьбой от имени коммуны о помощи и с сообщением, что неподалеку от них находятся разбойники. Перепуг возрастает; с городской башни и с церкви св. Амабль раздается набат. Люди вооружаются чем попало и спешат в ратушу. На Вербную площадь привезены 7 пушек, и уже все готово, чтобы палить из них.
Офицеры выстраивают сбежавшихся людей; по городу, в предместья и в деревни высланы патрули; молодежь предлагает свои услуги — она готова итти на разведку. Посылают гонцов в Клермон известить о том, что у нас происходит. Отдано распоряжение, чтобы в каждом окне горел свет, и все неизвестные арестовывались. Жители баррикадируются у себя в домах. Наступившая ночь усиливает волнения и тревогу. Даже, г-н Буара 6 и тот проводит ночь на указанном ему посту; священники вооружаются; монахи покидают Мезак, и один из них принимает начальство над крестьянами. Городские ворота забаррикадированы телегами и повозками.
Вчера утром, около четырех часов, несколько человек, взобравшись на Борегар, приняли встающий над землей туман за облако пыли, поднятой передвижением разбойников, и начали кричать, что вот они уж тут, явились. Набат гудит, и никто не сомневается, что, действительно, пришли разбойники. Те кто было улегся в постель, вскакивают: к Львиному фонтану тащат пушки; вооруженные люди толпами устремляются к предместью Айа, готовясь к стойкой защите. Около девяти часов вечера из Себаза является четыреста человек крестьян во главе с несколькими буржуа и канониками; пришли и жители из Стуза, 120 человек из Вальвика, 60 из Мезака. Трудно себе представить, что это был за переполох.
Вчерашний день попрежнему [не разобрано], но к вечеру страхи улеглись. Население убедилось, что тревога не имела других оснований, кроме появления в наших краях нескольких человек убежавших из тюрем Парижа и Лиона и из других мест. Тем не менее состав милиции был увеличен вчетверо, и в результате этой тревоги наши советники и их присные стали теперь не чинясь записываться в нее. Одновременно с нами и Клермон переживал такие же страхи вследствие полученного от жителей Пионза предупреждения и слухов о грабежах и погромах в городах Лезу и Пон-дю-Шато.
Уверяю Вас, что страх был не малый; я не в состоянии был ни есть, ни спать. Мне пришлось провести очень скверную ночь. Все население вооружено. Вы могли бы увидеть здесь всевозможное оружие вплоть до насосов и кухонных вертелов. Теперь мы потешаемся над вооружением и костюмами некоторых лиц. Деревенских жителей отправили по домам, заверив их, что мы им поможем при первом сигнале, и взяв с них обещание, что и они придут к нам на помощь, как только загудит набат. Буржуа уехали из деревень... 7.
6 августа 1789 г.
У меня было желание написать вам в прошлый вторник мой милый друг Ромм, но необходимо было отправить несколько срочных писем, и письмо к вам пришлось отложить на сегодня. В субботу я сообщал Вам о внезапной тревоге, распространившейся у нас в четверг вечером. Расскажу Вам теперь о тех мерах, которые были приняты, чтобы держать людей наготове, а также и для того, чтобы успокоить напуганные и взволнованные умы. В деревнях жители покидали свои дома, и, забирая с собой все свое имущество, уходили на ночь в лес и в виноградники; перепуг до такой степени овладел ими, что только в воскресенье они решились вернуться на ночлег к себе [258] домой. Кюре в большинстве случаев уходили вместе с ними и были напуганы не меньше их. Днем эти бедные люди не решались выходить из деревень, подозревая разбойника в каждом попадавшемся им на глаза незнакомце. Они и по сейчас уверены в существовании многочисленных шаек, и вследствие этого каждую ночь во всех деревнях выставляется хорошо вооруженный караул, по крайней мере из двенадцати человек. Для них эти страхи — сущее бедствие, если принять во внимание, что сельско-хозяйственные работы требуют их присутствия в поле для уборки хлеба, который... [не разобрано]; у многих из них нет ни минуты отдыха. Сколько бы вы их ни разуверяли, все они твердят вам, что вот там-то жители видели 20 —30 человек разбойников, которые гнались за ними, но только не смогли настигнуть. Малейший шум является поводом к тревоге. Люди все время настороже; безжалостно задерживают всякого незнакомца и приводят сюда под охраной в 10 — 12 человек, вооруженных ружьями и косами. В воскресенье двадцать человек привели одного нищего, задержанного в Туррете. Всякое сообщение сопровождается бесконечным количеством басен.
В воскресенье в ратушу явилось сто пятьдесят человек крестьян из Шательгюйона. Они заявили, что придут сюда по первому удару колокола, или по первому извещению, и просили, чтобы им тоже была оказана в подобном случае помощь. Эти люди избрали себе начальником одного бывшего военного и вступили в город в полном порядке, вооруженные ружьями, косами, вилами, аллебардами, старыми пиками. При их появлении им были отданы воинские почести, их приняли со всевозможной честью, накормили и напоили. Вечером то же самое проделали 800 [?] человек крестьян из Сен-Боннэ.
Надо сказать, что четверг и пятницу и мы здесь провели не с большим спокойствием. Часть жителей разбежались и укрылись в виноградниках; большинство оставшихся в городе попрятали наиболее ценные вещи. Монахини из монастыря богоматери, считая, что бандиты это нечто вроде дьявола, окропили святой водой:... [не разобрано] в своем монастыре. Монахини из Марса разбежались и провели ночь с четверга на пятницу в лесу... [название не разобрано], расположенном против деревни.
Многое из того, что здесь происходило во время этого страшного переполоха, кажется теперь курьезным и вызывает смех. В течение трех дней буржуазная гвардия состояла из 72 человек, и сейчас еще в ней 48 душ, но думаю, что с завтрашнего дня ее сократят до 24.
Вслед за этими треволнениями поднялось возмущение против муниципалитета и комитета, вызванное вопросом об офицерах милиции, которые были назначены двумя этими органами власти. Восставшие жаловались на нарушение своих прав и заявили, что намерены сами выбирать своих офицеров. 24 члена комитета и офицеры, которым надоели эти жалобы и особенно сопровождавшие их резкие замечания, решили подать в отставку. Члены муниципалитета, раздраженные не меньше их, постановили созвать общее собрание, которое и состоялось вчера вечером. На нем они заявили, что слагают свои полномочия и предоставляют гражданам заботу выбрать им преемников. Число голосующих было не велико, так как рассудительные и уравновешенные люди отнеслись с осуждением к этим проискам. После своего заявления члены муниципалитета покинули собрание. Присутствующие разделились по кварталам, и было решено избрать по три делегата от квартала, чтобы просить муниципалов вновь вступить в отправление своих обязанностей. Эта делегация достигла своей цели. Муниципалы вернулись во дворец, где происходило собрание; при их появлении раздались рукоплескания, им стали говорить, что их управлением довольны, и просят их не отказываться; после этого было решено, что состоявшееся назначение офицеров буржуазной милиции останется в силе вплоть до первого января следующего года, а тогда будут произведены новые выборы; затем были анулированы выборы временного исполнительного комитета, что является делом весьма неприглядным...8
В окрестностях Иссуара и Бриуда население сильно возбуждено против дворян. Часть горожан и крестьян двинулись на замок г-на д'Эпиншаля в Массиаке; они разбили стекла, переломали мебель и повсюду искали графа, так как прошел слух, что он здесь; на самом деле он находится в Париже. Этот сеньер слывет отъявленным аристократом. Жители Иссуара намереваются проделать то же самое и у г-на де Машеко, вызвавшего неудовольствие многих лиц своими наглыми речами, за которые ему, равно как и еще одному дворянину, пришлось две недели тому назад принести повинную перед собранием, специально по этому [259] поводу созванным. Очевидно, это унижение не сделало его воздержаннее на язык Он — бывший советник Дижонского парламента и женат на m-lle Марсий из Риома. Жители этих городов знают всех дворян, придерживающихся аристократических взглядов, и хотят покарать их за их убеждения.
До свидания, прощаюсь с вами, так как очень спешу. Кланяйтесь вашему воспитаннику, привет Клеману и Воронихину. Друзья кланяются вам, а мы с матушкой моей вас обнимаем. Люблю вас всем сердцем.
8 августа 1789 г.
...Наши бедные крестьяне все еще находятся в страхе и волнении. Третьего дня в Сен-Жорже, деревне подле Шартрез, распространился слух, что сто человек разбойников подожгли город Кэй. По всем приходским церквам загудел набат. Собралось 800 человек, вооруженных чем попало и двинулось на Кэй, где все оказалось спокойно. Эти сто разбойников на деле свелись к шести разбойникам или нищим, скрывающимся в густом лесу и ускользающим от преследования. Несмотря на это явное доказательство отсутствия разбойников, крестьяне не могут успокоиться. Они сбиваются с ног от усталости, неся караулы, и боятся отойти подальше от своей деревни...
20 августа 1789 г.
...Никаких слухов, никаких разбойников; все тихо в Оверни...
1. Georges Lefеbvrе, La grande peur de 1789. P. 1932.
2. G. Lefebvre, La question agraire au temps de la terreur. (Имеется русский перевод, изд. Соцэкгиза, 1936 г.)
3. ГАФКЭ, ф. 355, оп. 2, лл. 34-38.
4. Ромм жил в это время в Париже вместе со своим воспитанником графом Павлом Строгановым, камердинером Клеманом и крепостным художником графа Андреем Григорьевичем Воронихиным, впоследствии знаменитым русским зодчим. Письма адресованы: В Париж, предместье Сен-Жермен, улица Des petits augustins. Отель Люксембург, № 9.
5. Речь идет о старом, дореволюционном муниципалитете.
6. Буара (Boirat) — риомский врач, приятель Дюбрейля и Ромма.
7. Опускается конец письма, содержащий подробности, не относящиеся к теме.
8. Опускается часть письма, не имеющая отношения к обстоятельствам, связанным с "великим страхом”.
Текст воспроизведен по изданию: "Великий страх" в Оверни // Красный архив, № 3 (94). 1939
© текст -
Раткевич К. 1939
© сетевая версия - Тhietmar. 2006
© OCR - Засорин А. И. 2006
© дизайн -
Войтехович А. 2001
© Красный архив.
1939