-

АНЕКДОТ ОБ АНГЛИЙСКОМ АДМИРАЛЕ СЭР СИДНЕЙ СМИТЕ.

Сэр Сидней Смит, известный своим содействием Шведскому Королю Густаву III, в войне против Русских в 1790 году, участием в сожжении Французского флота и адмиралтейства в Тулоне, знаменитою защитою крепости С. Жан-д’Акра против Наполеона и множеством отважных предприятий, еще теперь живет в памяти Английских мореходцев, как Баярд соленой воды; его теперь еще называют совершеннейшим из рыцарей, без боязни и упрека (sans peur et sans reproche), и прославляют как офицера, одаренного всеми достоинствами, составляющими истинного воина. В доказательство справедливости этого общего мнения о нем, может служить следующее происшествие.

В 1795 году, Сэр Сидней Смит, будучи тогда еще капитаном, командовал фрегатом Алмаз (Diamond) и находился в отряде командора Варрена (Sir John Borlase Warren), который был послан для осмотра Бреста, в следствие полученного Адмиралтейством известия об отплытии Французской эскадры, под начальством адмирала Вилларе-Жоёза (Villaret-Joyeuse). Командор Варрен поручил капитану Смиту исполнение сего весьма важного и трудного дела, «но будьте осторожны, Сэр Сидней», сказал он ему при отправлении, «я не фрегатского сражения хочу, а верных известий».

В жизнеописании Сэр Сидней Смита, изданном в 1848 году, встречаем следующее донесение командору Варрену, сделанное им по возвращении из Брестского залива, и по занимательности его, выписываем вполне этот рапорт. [180]

Фрегат Алмаз, в море, 4-го Января 1795.

«Вследствие предписания Вашего, сегодня утром я вошел в Брестский залив, для осмотра его, на вверенном мне Фрегате, чтобы поверить точность полученного известия об отплытии неприятельского флота.

«Вчера еще я обошел западную оконечность острова Уэссанта, и при восточном ветре лавировал между отмелями у мыса Св. Матфея и каменьями, к югу лежащими, чтобы подойти достаточно близко для осмотра рейда. Мы на ветре заметили большое судно под Французским флагом, лавировавшее также ко входу; оно на нас не обращало внимания, принимая нас за судно своей же нации, по смелости, с какою мы подходили к берегу. Я приказал поднять Французской флаг, изменив до того, сколько можно, наружный вид фрегата, чтобы легче ввести неприятеля в заблуждение. Отлив сильно стремился из залива, неприятельское судно бросило якорь, и я по этому, при захождении солнца, стал также на якорь позади его. Я надеялся, что при наступлении прилива, неприятель снимется с якоря, и что тогда мы могли бы также вступить под паруса, не приближаясь к нему на столько, чтоб он мог распознать с кем имеет дело; но Французское судно не снималось, и я принужден был, или отказаться от намерения подойти довольно близко, чтоб осмотреть Брестский рейд, или встревожить весь берег, атаковав это судно, или наконец тихонько пройти мимо его, оставляя его позади себя, и следовательно на пути моего отступления. Считая поручение, с каким я был отряжен от эскадры, такой особенной важности, что для исполнения его я в праве был подвергнуть фрегат свой всякому риску, я снялся с якоря, и прошел достаточно близко к неприятельскому судну, чтоб рассмотреть при лунном свете, что это линейный корабль.

«Проходя далее, мы увидели еще два судна на якоре и одно из них признали за фрегат. Я не был уверен, [181] что с того места, где мы теперь находились, можно будет хорошо осмотреть Брестский рейд при наступлении дня, а потому был принужден пройти между этими судами и каменьями Тулинге, взяв предосторожность, во время прохождения мимо неприятельских судов, отдавать приказания тихим голосом, чтоб они не могли слышать Английских слов. Они на нас не обратили внимания, и на рассвете сего утра мы дошли до такого положения, что могли ясно осмотреть обыкновенное якорное место Брестского рейда, и удостовериться, что там не было ни одного военного судна. (Самую гавань, бассейн, нельзя видеть из положения вне форта.)

«Я заметил большое разбитое судно у острова Минган.

«Теперь нужно было всевозможно стараться выйти из прохода. Поэтому я поворотил из залива, взяв курс, чтоб миновать линейный корабль. Корвет, шедший параллельно нашему курсу из залива, первый встревожился нашею переменою курса; он привел к ветру и стал делать сигналы, которые обратили на нас внимание остальных двух судов: они тотчас подняли марса-фалы и стали подымать якорь. Положение наше сделалось совершенно критическим. Я видел, что линейный корабль имел намерение пересечь мне курс между им и каменьями, так что мне невозможно тут пройти. Не оставалось другого способа, как уничтожить всякое сомнение на наш счет, взяв такой курс, который показывал бы им, что мы не избегаем встречи с ними. По этому я спустился прямо на линейный корабль, который находился по Фарватеру нашему, между Басс Бёзек (Basse Beuzec) и Трепье (Trepieds). В это время я мог рассмотреть, что корабль имел повреждения, выкачивал воду из трюма и был под фальшивым вооружением; некоторые из верхних портов были без орудий. Чтобы избегнут вопросов, которые могли привести меня в замешательство, я, подойдя к нему, первый начал разговор по Французски, с капитаном, бывшим в кормовой [182] галлерее, объясняя перемену моего курса тем, что я увидел его повреждения и спустился к нему для оказания помощи. Он отвечал благодарностию за мое предложение, но не принял его, сказав, что у него людей достаточно, что я имел также случай заметить, потому что они все сбежались на ют и к борту — посмотреть на нас.

«Видя состояние сего корабля, я не мог подавить надежду, что удержав положение мое под его кормою, так чтобы дать ему несколько продольных залпов, и вступив таким образом в дело с огромною выгодою на нашей стороне, мне удалось бы кончить сражение с ним счастливо. Само собою разумеется, что пушки наши были готовы и наведены. Но я подумал о том, что напрасно будет начинать бой, потому что не было возможности овладеть кораблем и увести его в виду двух других; что поручение, с которым я был послан, останется совершенно неисполненным, ежели я вступлю в неравный бой против всех трех неприятельских судов; что все, что я мог бы сделать, состояло в том, чтобы дав этому кораблю несколько продольных, разрушительных залпов, бежать. На это люди мои были совершенно готовы и с нетерпением ожидали приказания начинать; но я приказал отойти от орудий, рассчитав, что мы произвели бы страшное побоище на неприятельском корабле нашими пушками, заряженными двумя ядрами, действующими продольно по многочисленной команде, на расстоянии полупистолетного выстрела, и считая такое действие постыдным и предательским, в то время, как мы дружелюбно переговаривали и предлагали свою помощь.

«Я думал, что хотя мое отечество и могло от такого действия приобрести незначительную выгоду, но что оно охотно откажется от выгоды, приобретенной бесчеловечным действием, которое омрачило бы национальный его характер, и надеюсь, что в этом случае не буду обвинен за то, что не воспользовался [183] случайно представившеюся мне возможностию нанести вред неприятелю.

«Переговоря еще довольно много, мы расстались с обоюдными учтивостями. Французский капитан сказал мне, что корабль его — Катон (Caton), а я, в ответ на вопрос его, объявил ему, что фрегат мой принадлежит к эскадре Норвежской, потому что полагал, что он не мог знать судов этой эскадры по наружному виду. Другие Французские суда, увидев, что мы переговаривай ем с Катоном, прекратили свое преследование, и мы прошли мимо каменьев без сопротивления».

Текст воспроизведен по изданию: Анекдот об английском адмирале сэр Сидней Смите // Морской сборник, № 3. 1849