-

УМ ВОЗБУДИЛСЯ ПРИНЦИПАМИ

Русский вольнодумец, "разбуженный" Французской революцией, или иерей-самодур?

Известие о событиях 14 июля 1789 года в Париже крайне встревожило императрицу Екатерину II, с самого начала усмотревшую во «французском бунте» вызов Старому порядку не только во Франции, но и во всей Европе. Давая прощальную аудиенцию милому ее сердцу графу де Сегюру, французскому посланнику в Петербурге, покидавшему Россию 11 октября 1789 года, императрица сказала ему: «Вы едете навстречу грозе, о силе которой и не подозреваете. Я знаю вашу склонность к философии и свободе , и она толкнет вас на сторону народа. Это меня очень огорчает, потому что я остаюсь аристократкой. Таков мой долг» ¹. Вскоре до Екатерины стали доходить слухи, что некоторые из ее подданных, находившихся в это время во ФрАнции, не только с сочувствием отнеслись к революции, но и будто бы примкнули к тем, кого Екатерина называла «каналиями», «ослами» и «маркизами Пугачевыми», — к французским революционерам. Ей рассказывали, что кто-то из русских даже вступил в Национальную гвардию генерала Лафайета. «Я могу с уверенностью заявить, — писал из Парижа 14 мая 1790 года российский посланник Иван Матвеевич Симолин, — что пребывание во Франции становится очень опасным для молодых людей других национальностей, ум которых возбуждается принципами, способными принести им лишь несчастье при возвращении на родину». ² Ввсе это побудило императрицу распорядиться, чтоб был составлен полный список русских подданных, оказавшихся во Франции, с характеристикой поведения каждого из них, чем и занялся Симолин.

Слухи об участии русских в революционных событиях в Париже оказались сильно преувеличенными. Подтвердился только один факт: 17-летний граф Павел Александрович Строганов, будущий сподвижник императора Александра I, побуждаемый своим воспитателем Жильбером Роммом, вступил в Якобинский клуб под именем гражданина Очера. Все другие сообщения оказались ложными. Тем не менее в июне 1790 года Екатерина II повелела своим подданным немедленно вернуться на родину, дабы не подвергаться во Франции опасным искушениям. Высочайшее повеление было исполнено, хотя и впоследствии на территории Франции оказывались (в основном проездом) отдельные русские люди, не принимавшие, впрочем, участия в революционных событиях. Так, в феврале 1792 года к поверенному в делах России в Париже М. С. Новикову явились с повинной два беглых солдата — Яков Страхов и Ефим Петров, дезертировавшие из армии во время русско-шведской войны 1788–1790 годов. Поколесив по Европе, они очутились во Франции в то самое время, когда там случилась революция. По их обоюдному признанию, революция им не понравилась, и они запросились домой, уповая на милость царицы-матушки, в чем раскаявшимся беглецам великодушно не было отказано. ³

Весьма своеобразного поборника революция нашла в [44] лице священника российской посольской церкви в Париже иерея Павла Криницкого, о чем свидетельствуют донесения графа Ивана Матвеевича Симолина вице-канцлеру графу Ивану Андреевичу Остерману. Эти донесения рисуют весьма колоритный образ самодура, ум которого, перефразируя Симолина, «возбудился принципами» Декларации прав, где иерей сумел усмотреть оправдание творимым им бесчинствам. Есть смысл привести полностью текст одного такого донесения:

В Государственную Коллегию Иностранных дел

Доношение

Находящийся здесь, при Российской посольской церкви Священник Павел Криницкий, со времени своего приезда, ведя себя самым порочным и соблазнительным образом, многократно побуждал как моего предшественника Князя Ивана Сергеевича Барятинского, так и меня, выговаривать ему то словесно, то письменно, а иногда и стращать донесением его бесчестного поведения в Государственную Коллегию Иностранных дел, что часто хорошее действие производило. Со времени же здешней Революции Право Человека, вступив ему в голову, закружило его до такой степени, что он более ни приходить ко мне на требования по Церковным делам, ни повиноваться не хочет. На возражения же мои отвечает, что он позовет меня к суду в здешний дистрикт.

Такое самовольное поведение почел бы я за глупость, если бы оно касалося одного меня, и имело бы когда-нибудь конец. Но как оно со дня на день сильнее становится и трогает многих, особливо учащающих церковь, из коих Княгине Наталье Петровне Голицыной отказал прийти по Долгу Христианскому; переводчику Петру Дубровскому многажды без всякого права и причины запирал ворота; живописца Пискорского острамил в Церкве самым непристойным образом и в присутствии людей. На другого, так же молодого человека, учащегося в здешнем Университете, напал на улице с палкою, и если б сей последний не поступил с ним великодушным образом, попал бы он, Священник, в здешнюю тюрьму. Церковнику Чернявскому, как можно усмотреть из прилагаемой при сем от него жалобы, не перестает делать самые страмные нападения, говоря, что он, будучи в Покровительстве Преосвященного Митрополита Санкт-Петербургского, не боится никого, и имеет совершенную над ним власть.

Чего для прошу покорнейше Государственную Коллегию Иностранных дел все сии бесчинства того Священника в Святейший Правительствующий Синод с требованием, дабы, опасаясь чего горшего от сего Самовола, соблаговолено было его от сего поста отозвать, а на то место определить для Христианских душ находящихся здесь Нашего исповедания Россиян и Греков, другого Человека скромного и постоянного, который бы во всем поступал сходственно своему сану, прилично важности веры и в честь Отечества; с церковниками же своими не буянил.

В Париже

23-го июля/3 августа 1791-го года

И. Симолин. ⁴

К доношению была приложена жалоба дьякона посольской церкви Зиновия Чернявского, подвергавшегося особенным издевательствам со стороны самодура-иерея. Дьякон был старожилом русской колонии в Париже. Он исправно служил в храме в течение тридцати трех лет — с 1759 года, пережив нескольких настоятелей, семь посланников и поверенных в делах. И лишь с приездом в Париж в 1783 году Криницкого спокойная жизнь о. Зиновия, [45] да и всей церковной общины, сменилась раздорами и конфликтами, виновником которых, по общему мнению, был новый священник. Еще прежний посланник, князь И. С. Барятинский, пытался урезонить о. Павла, но в 1785 году он был отозван в Петербург, а сменивший Барятинского И. М. Симолин, будучи лютеранином, старался не вмешиваться в дела православного прихода. Лишь после 14 июля 1789 года, когда о. Павел, по-своему воспринявший Декларацию прав человека и гражданина, стал в буквальном смысле общественно опасен, тайный советник Симолин обратился в Иностранную коллегию с просьбой убрать из Парижа разбушевавшегося иерея; от его издевательств пострадала даже беременная дьяконица-француженка, у которой случились преждевременные роды.

«Смею еще раз разорвать свое молчание, — писал дьякон Симолину по этому поводу, — прося Вас, Милостивейший Государь, сжалиться над моею старостию и слезами жены моей, которую поносил он (о. Павел. — П. Ч.) публично самыми бесчестными и непристойными словами...» ⁵

Последующее развитие событий показало, что в Коллегии иностранных дел (или в Святейшем синоде?) не посчитали в тот момент нужным заменять священника посольской церкви. Дело в том, что и само посольство, и все его члены, включая священнослужителей, в скором времени должны были покинуть Париж: Екатерина после неудачного Вареннского бегства Людовика XVI и его семьи (июнь 1791 года), приняла решение свернуть дипломатические отношения с Францией. В феврале 1792 года она отозвала оттуда Симолина, а в июне того же года — и поверенного в делах М. С. Новикова. Одновременно французскому поверенному в делах в Петербурге Э. Жене недвусмысленно указали на дверь.

После отъезда из Парижа русских дипломатов священнослужители посольской церкви некоторое время оставались там одни, готовясь к возвращению в Россию. Отец-иерей окончательно распоясался. Он нередко избивал несчастного дьякона прямо в храме, не допускал его к службе, не выдавал положенных денег на оплату жилья. «Я не боюсь никого, — бахвалится «поборник прав человека», — я сам министр в моем доме». Когда же о. Зиновий обратился к о. Павлу с просьбой выдать ему оставленные посланником средства для проезда на родину, иерей злорадно ответил: «Денег я тебе не дам.., ты взял себе покровителем Симолина, а пойди же теперь бегай за ним, или пусть он тебе заплатит с своего карману». ⁶

Окончание этой истории относится к маю 1793 года. Еще в августе 1792-го оставив дьякона без средств к существованию, Криницкий выехал из Парижа и прибыл в Брюссель, где в это время находился Симолин, следивший из Бельгии по поручению императрицы за развитием событий во Франции. Там иерей обратился к Симолину с просьбой о выделении ему с семьей дополнительной суммы на проезд в Россию. «Смею приметить Вашему Сиятельству, — просил недавний вольнодумец, — что в рассуждении моих маленьких детей я не мог ехать морем, а должен пуститься в путь сухим путем с Брюсселя. Вашему Сиятельству небезызвестно, что положенные деньги на проезд для сухого пути не могут быть довольны, но я полагаюсь на милость Всемилостивейшей Монархини, которую тем скорее могу одержать, чем скорее Ваше Сиятельство примете на себя труд о сем доложить общей нашей Матери. Сиятельнейший граф! — униженно завершал он свое прошение. — Не оставьте оказать сие человеколюбие тому, который вечно вас благодарить не престанет, за честь оставляя себя Вашего Сиятельства Милостивого Государя всепреданнейшим слугою». ⁷ Симолин не стал беспокоить государыню по пустякам, ограничившись донесением вице-канцлеру И. А. Остерману: «Мне безразлично, поедет ли он сухим путем, если у него есть средства» ⁸. Никаких дополнительных денег вольнодумец не получил и принужден был отправиться в Россию морем. Его дальнейшая судьба неизвестна. Наверное, следы Криницкого можно было бы отыскать в синодальных архивах. Не исключено, что иерея спас от неприятностей его высокий покровитель, на которого он любил ссылаться. Во всяком случае, имя Павла Криницкого не значится в одном ряду с именами Александра Радищева, Николая Новикова, Федора Кречетова и других русских вольнодумцев, «разбуженных» Французской революцией.

Ну а что же «излюбленная» жертва самодура Криницкого?

Зиновию Чернявскому с большими трудностями с семьей осенью 1792 года удалось вырваться из Парижа и добраться до Брюсселя, где его свалила болезнь. Граф Симолин не оставил дьякона своим попечением, снабдил деньгами на дорогу и даже проявил заботу о его будущем. В письме Остерману он писал 12 мая 1793 года: «Находившийся при Российской церкви в Париже дьячок Зиновий, который по причине жестокой болезни принужден был препроводить здесь прошедшую осень, едет теперь в Амстердам, дабы отправиться оттуда на первом корабле в Санкт-Петербург; почему я вручил ему сие письмо, приемлю смелость препоручить его с женою, которая родом француженка, под высокое покровительство и благоволение Вашего Сиятельства. Двадцатилетняя его отлучка из России сделала его чужестранным в своем отечестве, где он никого не знает, а сие тем более побудит его прибегать к вашим милостям, коих всепокорно прошу Вас не лишать его. Желания сего дьячка будут исполнены, ежели откроется случай для помещения его при каком ни есть министерском посте (при посольстве. — П. Ч.), и если угодно будет Вашему Сиятельству доставить ему Ваше вспоможение, то Вы учините его счастливым» ⁹.

Комментарии

1. Memoires ou souvenirs et anecdotes par M. le Comte de Segur. 2-eme edition. Paris. 1826. T. 3. P. 532.

2. Цит. по: Французская революция 1789 г. в донесениях русского посла в Париже И. М. Симолина // Лит. наследство. Т. 29, 30. М. 1937.

3. Архив внешней политики Российской империи (далее: АВПРИ). Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 502. Л. 161–164об.

4. АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 489. Л. 14–15. И. М. Симолин — И. А. Остерману. 23 июля (3 августа) 1791 г.

5. Там же. Л. 16. Прошение З. Чернявского И. М. Симолину. 16 (27) июля 1791 г.

6. Там же. Д. 510. Л. 5. Прошение в Государственную Коллегию иностранных дел от священника миссии Чернявского из Парижа. 1792 июля 26 дня.

7. Там же. Д. 506. Л. 166-166об. Прошение о. Павла Криницкого графу И. М. Симолину от 6 (17) сентября 1792 г.

8. Там же. Л. 165. И. М. Симолин — И. А. Остерману. 6 (17) сентября 1792 г.

9. Там же. Д. 515. Л. 100–100об. И. М. Симолин — И. А. Остерману. 1 (12) мая 1793 г.

Текст воспроизведен по изданию: Ум возбудился принципами. Русский вольнодумец, "разбуженный" Французской революцией, или иерей-самодур? // Родина, № 9. 2000