ФИЛИПП БУОНАРРОТИ

ЗАГОВОР ВО ИМЯ РАВЕНСТВА

ТОМ I

CONSPIRATION POUR UEGALITE DITE DE BABEUF.

SUIVIE DU PROCES AUQUEL ELLE DONNA LIEU, ET DES PIECES JUSTIFICATIVES, ETC., ETC. PAR PH. BUONARROTI.

1828.

Робеспьер был другом такого равенства.

Развивая эти идеи, часто говорили о философах и особенно о деятелях революции, которые признавали их справедливость. К числу таких деятелей принадлежал Робеспьер и его товарищи по мученической смерти, которые, по мнению тех, чью доктрину я изложил, явно стремились к равному распределению обязанностей и благ ⁶⁸. Амар, который 9 термидора был одним из наиболее свирепых преследователей Робеспьера, чтя имя его, признал свою неправоту, засвидетельствовал свое раскаяние и старался найти оправдание своей ошибке лишь ссылками на то, что ему якобы были неизвестны благотворные взгляды человека, на которого он клеветал и которого погубил.

Препятствия к установлению равенства.

Однако пути истины и справедливости с трудом становятся видимыми для масс. Для них недостаточны мотивы, убеждающие [168] мыслящие умы. Мудрецы, которые хотели сделать счастливыми своих порабощенных, несчастных и невежественных сограждан, часто получали в Награду смертный приговор по банальному обвинению во властолюбии, которое им лицемерно предъявляли ловкие и неизменные враги равенства (Трудно убедить массы в преимуществе нововведений без помощи опыта, который может последовать лишь позднее. Поэтому самые мудрые законодатели древности прибегали к религиозным вымыслам, поражая толпу, которую им не удалось убедить. Это небезопасное средство не может быть с успехом применено среди народов, которые к счастью или к несчастью культивируют философию. В этом случае можно чего-либо достигнуть только благодаря привлекательности удовольствия, либо силой.

Если бы христианство не было искажено людьми, которые обманывают, чтобы поработить, оно могло бы оказать большую помощь законодателям, желающим добра своим ближним. Подлинное учение Иисуса, изображаемое проистекающим из естественной религии, от которой оно не отличается, могло бы послужить опорой для разумного преобразования и источником поистине социальных нравов ⁶⁹. Такие нравы несовместимы с материализмом, который низводит множество людей до того, что они руководствуются в своем поведении лишь своими прямыми интересами и пренебрегают всякой добродетелью).

Комитет отдавал себе отчет в том, насколько катастрофа 9 термидора и явившиеся ее последствием трагические события были пагубны для общего дела и для добрых нравов: он знал, что после 9 термидора множество граждан предались самому постыдному [169] хищничеству; ему было небезызвестно и то, что мелкие собственники, убежденные в том, что законодательство утратило всякую идею общественной пользы и что оно отныне отдано во власть самого необузданного эгоизма, вновь ухватились за свою собственность, от которой еще недавно они готовы были отказаться. Комитет, следовательно, сознавал всю трудность немедленной и полной замены законодательства, основанного на собственности, законодательством, основанным на равенстве имуществ и труда, несравненно более мягким и справедливым.

Конституция 1793 года — путь к равенству.

Ничто, однако, не было так далеко от равенства, как социальный строй, установленный кодексом III года, утверждение которого должно было лишить народ права пользования его естественными правами. Но чтобы побудить народ высказаться по поводу постоянного предмета его сокровенных желаний — достигнуть этого ему всегда мешал недостаток просвещения и надлежащего руководства,— необходимо было, как казалось Комитету, начать с возврата ему права собраний, дискуссий, совещаний и сознания собственной силы. Путь к лучшему Комитет видел в конституции 1793 г. и поэтому, а также по мотивам, заставлявшим по справедливости уважать в этой конституции свободно и торжественно [170] выраженную волю французов, он пришел к решению сделать ее первым связующим звеном между патриотами и народом.

Недостатки конституции.

Никто не скрывал от себя недостатков этой конституции. Их находили главным образом в статьях Декларации прав, которые при определении права собственности освящают его во всей его ужасающей полноте. Тем не менее признавалось, что никогда еще подобного рода произведение не было столь близко к совершенству, и приветствовались положения конституции, представлявшие широкое поле для всевозможных улучшений.

С другой стороны, было принято во внимание, что к этой конституции присоединились равные, менее требовательные демократы и значительная часть народа; что легко будет осуществить все изменения, как только вновь разовьется дух равенства, и что можно подвергнуться слишком большой опасности, если предаваться идейным разногласиям в такой момент, когда важно объединить все силы для успешного наступления на могущественного врага.

Пункты, объединявшие республиканцев.

После длительного и серьезного рассмотрения Комитет свел обязанности друзей народа к следующим двум кардинальным пунктам: [171]

1. Восстановить принятую народом конституцию 1793 г., закон, открыто освящающий пользование народом своей властью; средство быстрого достижения равенства, необходимый связующий пункт для свержения существующей власти, уличенной в тирании.

2. Подготовлять исподволь установление подлинного равенства, указывая на него народу как на единственное средство, способное навсегда устранить причины общественных бедствий.

Власть, которой надлежало заменить правительство III года.

Так как замышлявшаяся революция должна была начаться с уничтожения конституции III года, то было естественно, чтобы Комитет занялся способами осуществления этого, а также той государственной формой, которой следовало сразу заменить подлежавшее свержению правительство. Было очевидно, что сами обстоятельства, как и успех предприятия, требовали промежутка времени между падением аристократической власти и окончательным установлением народной конституции.

Атаку на узурпаторское правительство предполагалось осуществить при помощи силы народа; эту силу рассчитывали привести в действие только влиянием истины, любви к свободе и ненависти к гнету.

Так как я должен в ходе данной работы вернуться к форме временной власти, которой [172] участники заговора намеревались сразу заменить конституционный строй III года, то я ограничусь здесь кратким изложением различных мнений, разделявших Комитет.

Одни предполагали призвать оставшихся членов Национального конвента, который все еще рассматривался ими существующим по праву; другие хотели вверить временное управление республикой органу, назначенному восставшим парижским народом; иные, наконец, придерживались мнения, что необходимо вручить на известное время верховную власть и заботу об учреждении республики одному человеку, который был бы назван диктатором или лицом регулирующим.

В дальнейшем будут изложены мотивы, которыми каждый обосновывал свое мнение. Сейчас же достаточно сказать, что созыву Конвента, предложенному Амаром, и диктатуре, выдвинутой Бедоном [Дебоном], предпочли временную власть, назначенную восставшими.

Между тем как Комитет обстоятельно обдумывал свои проекты, общество Пантеона и сочинения Бабефа становились для него рычагами замышлявшегося им движения. Чтобы направить деятельность этого общества, Комитет внушал его ораторам — из которых он рассчитывал образовать основное ядро восстания — чтобы они осторожно сдерживали преждевременные порывы к восстанию, не давая, однако, угаснуть энтузиазму. Вместе с тем Комитет побуждал Бабефа бороться с [173] удвоенным рвением против угнетателей и без обиняков призывать народ к полному завоеванию им своих прав.

Собирались разбиться на секции, чтобы подготовить восстание, заложить основы временного законодательства, которое должно было за ним последовать, и выработать окончательные учреждения равенства. Но тут недоверие приостановило работы Комитета, и он вскоре распался.

Насильственный роспуск Комитета.

Амар стал предметом общего беспокойства. Он был ненавистен многим из друзей равенства, как и сторонникам аристократии; последние упрекали его за участие, которое он принимал в преследованиях жирондистов, и за суровость по отношению к врагам республики; первые же обвиняли его в том, что он являлся одним из наиболее ярых преследователей жертв 9 термидора, по отношению к которым — как утверждали — он проявил страшную жестокость; его считали тщеславным, наглым, мстительным, интриганом. Но ему удалось войти в доверие к Дарте и Массару, а через них с ним вступили в связь и другие члены Комитета. Их удерживало возле Амара горячее желание служить делу народа, как и мнение об искренности проявляемого им рвения, но их отталкивали от него горькие воспоминания, самая готовность, с которой он высказывался за систему равных [174] вплоть до несправедливого опасения измены.

Эрон ⁷⁰, бывший одним из главных агентов Комитета общественной безопасности при Конвенте, питал в Комитете самую непримиримую ненависть к Амару. Как только он узнал, что республиканцы относятся к Амару с некоторым доверием, он, больной, умирающий, спешно вызвал к себе Филипа Ле Рекселе [Фелиюс Леиелетье] и именем отечества заклинал его отдалить республиканцев от Амара; Эрон поручил ему представить им Амара в самых ужасных красках; Комитет, перенесший из предосторожности свои заседания на улицу Нёв-Эгалите, был тотчас распущен (Амар сделал несколько денежных пожертвований в пользу демократического заговора, в котором не переставал косвенно участвовать вплоть до момента, когда он оказался причастным к обвинению предъявленному инициаторам заговора).

Другие объединения того же рода.

В это время не существовало ни одного истинного республиканца, который не являлся бы заговорщиком или не был бы готов стать таковым; все испытывали сильнейшую потребность объединиться и договориться между собой, чтобы добиться уничтожения тирании. Поэтому когда Комитет, о котором идет речь, был распущен, то во многих пунктах Парижа образовались подобные же объединения, в которых обращали на себя внимание Дарте, Буонарроти, Массар, Буэн, Эридди [175] (Дидье], Антонелль, Жермен, Бодеман, Шентрар (Треншар], Реди [Дерэ], Тисмио [Миттуа], Дюфур и Шапель.

Эти новые общества просуществовали недолго, ибо надзор полиции и скрытое воздействие, стремившееся связать усилия демократов с другим центром, вскоре заставили эти общества прекратить существование. Как раз этими обществами и был разработан проект о том, чтобы разбить всех патриотов на мелкие, незаметные клубы, представители которых должны были составить окружные общества, подчиненные центральному комитету; в его состав должно было входить небольшое число испытанных демократов, на которых возлагалась обязанность придать всей организации в целом один и тот же импульс.

В обществе Пантеона проявляется демократический дух.

С большим трудом удавалось сдерживать порывы численно возросшего общества Пантеона против конституционной тирании III года. Горячие дискуссии, вызывавшиеся чтением газет всех партий, и еще более оживленные споры, поводом к которым служило предложение добиваться введения в действие закона о предоставлении защитникам отечества миллиарда из национальных имуществ, как и закона, жаловавшего неимущим гражданам почетное вспомоществование, пробудили в демократах этого общества былую энергию и [176] вместе с тем осведомили правительство о наиболее преданных и красноречивых друзьях демократических принципов.

Трудное положение ораторов этого общества.

Хотя среди членов общества Пантеона было признано, что разумная скрытность является необходимой предосторожностью, облегчающей выполнение их чаяний, нельзя было помешать передаче из уст в уста отважных речей и даже тому, чтобы иной раз эти речи прозвучали с трибуны общества — то от избытка рвения, то вследствие интриги, стремившейся спровоцировать уничтожение этой полезной организации. Впрочем, невозможно было воодушевить народ, не говоря ему об его интересах и об его правах; необходимость предоставлять прениям некоторый простор, вместе с осторожностью, которой следовало вооружиться, чтобы не насторожить преждевременно тиранию, ставили ораторов общества Пантеона в трудное положение как с точки зрения общественных интересов, так и с точки зрения доверия, которое им важно было к себе сохранить.

Возрождение демократических принципов в народе.

Между тем как общество настораживало друзей и врагов равенства, а его дискуссии повторялись и комментировались [177] патриотическими газетами, искажались, критиковались и подвергались клевете контрреволюционными писателями, и между тем как старые демократы с надеждой взирали на общество Пантеона, парижский народ постепенно выходил из состояния безразличия, в которое он был ввергнут долгими несчастьями; во всех департаментах создавалось множество обществ, тайно сносившихся с столичным обществом через посредство своих членов, принятых в состав общества Пантеона.

Деятельность общества Пантеона.

Деятельность общества Пантеона заключалась в следующем: чтение газет, сообщение о корреспонденции членов; сборы в пользу неимущих патриотов; меры с целью возвращения свободы людям, которые по вине аристократии были брошены в тюрьмы.

Далее следовали дискуссии по поводу законодательства и поведения правительства, предложения обращений к властям и их рассмотрение. В горячих прениях часто выявлялись благородные чувства людей, стремившихся вернуть народу всю полноту его прав, корыстные и ограниченные взгляды некоторых других, рассчитывавших сделать общество базой для гнусного господства.

Среди замечательных событий, происшедших в лоне этого общества, заслуживают особого внимания следующие два события. [178]

Раздача защитникам отечества миллиарда из национальных имуществ.

Два закона подготовили до 9 термидора II года крупное преобразование в распределении земельных богатств.

Согласно первому, защитникам отечества был обещан миллиард из национальных имуществ.

Согласно второму, имущество врагов революции предоставлялось неимущим патриотам (Декреты от 8 и 14 вантоза II года ⁷¹).

Почти все члены общества Пантеона рассматривали осуществление первого закона как дань признательности; но наиболее преданные делу равенства видели в нем, кроме того, первый шаг к проведению второго закона и к тому, чтобы приучить нацию к принципу, предоставляющему суверенному народу право распоряжаться [национальным] имуществом; к тому же они сознавали, что только путем такого рода дискуссий можно было пробудить в народе энергию, благодаря которой он совершил столько чудес и без которой все усилия, предпринятые с целью установления разумного общественного строя, окажутся тщетными.

Поэтому предложение добиваться фактической раздачи миллиарда было встречено с восторгом, и обращение, содержавшее такое требование, было вначале принято без изменений. Однако подача его была на [179] следующем заседании отложена на неопределенный срок под влиянием некоторых правительственных агентов, которым удалось вновь нагнать на большинство членов общества такой страх, от которого они с трудом освободились (Национальные имущества, предназначавшиеся с самого начала для погашения старого государственного долга, выражавшегося в государственной ренте, и нового, представленного в бумажных деньгах, известных под названием ассигнатов, начали подвергаться ужасному расхищению после 9 термидора, когда было разрешено покупать их не с публичного торга и без необходимости объявлений, а просто по письменному заявлению, и платить за них почти обесцененными бумажными деньгами, по оценке, сделанной прежде в звонкой монете. Отсюда, а также вследствие хищений лиц, снабжавших армию провиантом, возникли те колоссальные состояния и та безудержная роскошь, которые так сильно способствовали затем полному разорению республики.

В своем обращении члены общества Пантеона указывали на то, что если такой беспорядок будет продолжаться, то для уплаты долга защитникам отечества не останется ни арпана земли. Уже Робеспьер в своих последних речах жаловался на снисхождение, оказываемое богатым рантье в ущерб беднякам, и особенно на то, что комитет финансов мирится с сокращением общего числа национальных имуществ, выделенных для народа).

Интерес общества к Бабефу.

Отвага, с которой Бабеф нападал в своем «Трибуне народа» на действующую конституцию, как и на членов правительства, являлась причиной сурового молчания, которое [180] общество Пантеона так долго хранило по отношению к нему. Лица, одобрявшие взгляды трибуна, опасались все погубить поспешностью; люди робкие боялись скомпрометировать себя; враги доктрины Бабефа боялись усилить его влияние.

В начале вантоза IV года проскрипция, тяготевшая над Бабефом, распространилась и на его жену ⁷²; она была арестована по обвинению в распространении сочинений своего мужа, в действительности же из одного только желания узнать от нее местонахождение его тайной квартиры. При сообщении в обществе Пантеона об этой чрезвычайной жестокости раздалось множество негодующих возгласов; друзья равенства подняли голос в защиту мужественного Бабефа; они добились, чтобы общество возбудило ходатайство об освобождении его жены и чтобы ему была послана в тюрьму денежная помощь.

Раскол в обществе Пантеона.

Рвение, с которым народ снова воспринимал истины, которые он недавно с таким блеском защищал, дух равенства, вновь распространившийся по всей Франции, новый порыв к демократии,, а более всего известные всем качества многих членов общества Пантеона восстановили против этого общества всех антинародных писателей, к которым присоединились многие ораторы из Совета пятисот. Правительство, вначале [181] приветствовавшее общество, рассчитывая сделать из него пугало для роялистов, начало уже страшиться его влияния.

Тайные агенты тирании, используя нерешительность слабых людей, парализовали энергию общества, посеяв в нем ужас; они то указывали ему на шайку аристократов, готовых наброситься на него с оружием в руках, то расписывали перед ним гнев правительства, якобы взбешенного смелостью его дебатов. Выход из положения, по их словам, заключался только в покорности и в изъявлениях преданности установленной системе правления.

Увлеченное подобными советами общество позволило внести предложение о том, чтобы направить Исполнительной директории обращение, изобиловавшее низкой лестью, в котором его заставляли клясться в верности конституции III года. Это обращение подверглось сильным нападкам. Принятое, однако, большинством, оно явилось основанием для открытого раскола между теми, кто его подписал, и теми, кто трусливому вероломству предпочел вероятность нового преследования. Эта шумная развязка обнажила все чувства, и узурпаторская власть с достоверностью узнала тех граждан, принципов и твердости которых ей надлежало более всего опасаться.

Ассигнаты, свобода печати, присяжные заседатели.

В ходе своей деятельности общество сосредоточило внимание на покупательной [182] способности ассигнатов, на свободе печати и на создании суда присяжных.

Ассигнаты теряли в то время свою ценность с такой быстротой, что заработная плата не могла держаться на уровне стоимости съестных припасов, которая удваивалась не по дням, а по часам. Всем, кто жил своим трудом, не на что было более существовать, и они продавали свою утварь и лохмотья, чахли в нищете и умирали от истощения. Петиция членов общества Пантеона обращала внимание Законодательного собрания на эти серьезные непорядки.

В другой петиции опровергались софизмы, при помощи которых голоса недоброжелателей спровоцировали Законодательное собрание на ограничение свободы печати с целью подавления — как они говорили — дерзости демократов, которых новая аристократия лицемерно отождествляла с роялистами.

Согласно новому законодательству, лица, не платившие избирательного ценза, лишались права быть внесенными в списки присяжных заседателей судов по предъявлению обвинения и по судебному разбирательству; таким образом, неимущие классы при судебном разбирательстве утратили гарантии, вытекавшие, из этого права; отсюда суровость суда по отношению к ним и снисходительность по отношению к привилегированным. Это опасное, сколь и вопиющее злоупотребление общество разоблачило перед народом и перед [183] Законодательным собранием, но Законодательное собрание продолжало хранить молчание.

Осторожность общества.

Люди, с самого начала предполагавшие превратить общество Пантеона в опорный пункт для восстановления демократии, никогда не упускали случая возбуждать энергию народа и в то же время щадили конституционную власть до того момента, когда перестройка общественного мнения позволит говорить без обиняков и сделает бесплодными усилия угнетателей. Они, следовательно, хотели ограничиться обсуждением прав людей и народов без прямого применения их к существующим ныне тиранам; именно по их советам общество постоянно порицало, как опрометчивую и, возможно, притворную, горячность лиц, выступавших в обществе с серьезными обвинениями против членов Исполнительной директории и провозглашавших в нем необходимость восстания.

Недопущение членов Конвента.

По тем же мотивам предосторожности было отказано в приеме в общество изгнанным монтаньярам, в лице которых правительство безосновательно усматривало опасных заговорщиков; был принят один Друэ (Он задержал в Варение бежавшего короля-бунтовщика и стал в Конвенте под знамена демократии; взятый в плен при осаде Мобежа вследствие своей пламенной самоотверженности, он во время роковых событий термидора, которые он открыто бичевал, находился в тюрьмах Австрии ⁷³). [184]

Наплыв в общество Пантеона людей из народа, здоровый дух возникших во многих кварталах Парижа мелких демократических обществ, как и живой интерес, который народ питал к восстановлению своих прав, показали основателям общества Пантеона в плювиозе IV года, что их чаяния начинают сбываться и что настало время открыть для их усилий более широкое поле деятельности.

До сих пор они ограничивались объединением и воодушевлением наиболее активных элементов революции; теперь же они осознали, что настало время оказать такое же влияние на парижский народ.

Декадные праздники.

Стараясь согласовать необходимость публичности заседаний с полицейскими правилами и особенно с предосторожностями, диктовавшимися осмотрительностью, они пришли к убеждению, что, поскольку их политическая доктрина является неоспоримым следствием законов природы, легко и разумно представить ее как божественный кодекс, т. е. как предмет естественной религии.

В самом деле, отправление культа, представлявшего Верховное существо творцом, законодателем и покровителем равенства ⁷⁴, [185] представляло огромное преимущество для привлечения людей, придерживавшихся христианства только из-за его морали и отвергавших атеизм, как и тех, кто ненавидит суеверие. Оно было, кроме того, основано на мнении мудрецов, которых человечество почитает, как и на неопровержимых рассуждениях; оно могло стать в руках преобразователей мощным рычагом установления демократических учреждений; оно являлось единственным легальным средством обращения к большим народным собраниям.

Таким образом, было решено появляться публично в храмах, именуя себя деистами и проповедуя в качестве единственного догмата естественную мораль.

И так как было полезно приучить массы к замене обрядов католической церкви другими обрядами,— что само правительство старалось в то время осуществить введением декадных праздников ⁷⁵,— то было решено отмечать эти праздники публично и для этой цели испросить у Исполнительной директории просторный храм.

Директория, разгадавшая цель этой просьбы и опасавшаяся ее последствий, отказалась ее выполнить под тем предлогом, что она сама займется предложенными торжествами.

Тогда стало необходимо заговорить с обществом более ясным языком и открыть ему часть тайных намерений, которые было бы неблагоразумно сообщить ему полностью. Хотелось убедить общество в необходимости [186] прикрыться религиозными формами, чтобы пользоваться гласностью и храмами, которые гарантированы законом приверженцам всех культов.

Начавшаяся по этому поводу дискуссия была оживленной и продолжалась на нескольких заседаниях. Авторам проекта пришлось оспаривать мнение ораторов, старавшихся помешать его осуществлению, то советуя осмотрительно обратиться с ним к правительству, то настаивая на рассмотрении всякой религиозной формы как источника нового суеверия.

Наконец, были устранены все препятствия, и общество постановило, «что оно использует декадные торжества для того, чтобы публично чтить божество путем проповеди естественного закона». Особой комиссии было поручено снять храм и подготовить катехизис и устав нового культа.

Ненависть правительства к членам общества Пантеона.

Исполнительная директория в это время страшилась общества Пантеона, дискуссии которого беспокоили многочисленных эгоистов столицы. Полиция была с тех пор всецело занята слежкой за речами и действиями ораторов-пантеонистов, публичное поведение которых не давало никакого серьезного повода для преследования. Между тем их гибель была предрешена; ждали только повода, чтобы [187] разогнать общество, которое получило уже кличку разбойничьего логова.

Рвение членов общества.

К началу вантоза IV года члены общества Пантеона, выйдя из прежнего оцепенения, были преданы делу торжества демократии. Вместо того, чтобы возбуждать в них рвение, приходилось умерять его, ибо оно могло оказаться роковым.

Проникшие в общество эмиссары правительства, презираемые, опозоренные, не имевшие более возможности обманывать, стали гнусными доносчиками.

Чтение произведения Бабефа. Насильственный роспуск общества Пантеона.

Предлог, которого искало правительство, предоставил ему Дарте. Желая позондировать настроение общества, он устроил в нем чтение одного из выпусков «Трибуна народа», в котором не щадились члены Директории и некоторые депутаты, так же как и их угнетательская конституция и тиранические законы.

Чтение было покрыто аплодисментами. А вскоре после этого (9 вантоза IV года) Директория издала приказ о роспуске общества Пантеона; он был [188] приведен в исполнение лично генералом Бонапартом (Бонапарт ⁷⁶, командовавший в то время внутренней армией, был подлинным творцом этой меры. Выяснив с помощью многочисленных агентов тайные намерения членов общества Пантеона, он запугал ими Директорию и добился приказа о ликвидации общества; он лично присутствовал при исполнении приказа и велел вручить ему ключи от зала, где происходили заседания общества.

Бонапарт, в силу твердости его характера и авторитета его военных подвигов, мог бы стать восстановителем французской свободы, но, будучи вульгарным честолюбцем, он предпочел нанести ей последние удары; он держал в своих руках благо Европы, а стал бичом для нее вследствие систематического гнета, которому он ее подвергал, как и вследствие еще более ужасного гнета, элементы которого он подготовлял и который после падения Бонапарта поглотил именем самой свободы столько народов этой части земного шара. Чем более размышляешь над последовательным развитием событий, тем более убеждаешься в том, что контрреволюция началась 9 термидора). [189]

Вероломство правительства.

Правительство французской республики, как и все аристократические правительства, было по своему духу в равной мере [190] враждебно власти одного лица, как и власти народа. Однако горячность, с которой доктрина народного суверенитета была еще недавно принята большинством нации и даже проповедовалась некоторыми из основателей новой аристократии, не позволяла аристократии ставить эту доктрину в вину демократам, изображая их в подлинном свете. Поэтому она старалась навлечь на них ненависть народа, объявив их замаскированными роялистами, стремящимися окольным путем вернуть нацию к монархическому режиму при помощи анархии, с которой аристократия притворно смешивала демократические принципы.

Такое политическое надувательство можно найти во всех действиях новой власти по отношению к народной партии. Доказательством тому служит приказ Директории о закрытии заодно с обществом Пантеона многочисленных роялистских обществ, которые почти тотчас были вновь открыты. Помимо этого существуют и другие, еще более убедительные доказательства, о которых я буду иметь случай говорить при отчете о знаменитом законе 27 жерминаля ⁷⁸ (См. ниже, стр. 234 и сл.).

Эти зловредные люди ни перед чем не останавливались, чтобы уничтожить своих беспокойных противников. Самые бескорыстные друзья равенства были представлены миру чудовищными хищниками и честолюбцами, людьми, не скупившимися ни на [191] насилие, ни на клевету, чтобы удержать власть, превратившую их из бедняков, какими они были недавно, в богачей. Подобные же обвинения во множестве предъявлялись Директорией членам общества Пантеона, которых она обвиняла в открытом требовании конституции 1793 г. и диктатуры. Что касается последней, то о ней никогда не было и речи, и хотя каждый из членов общества хранил в своем сердце конституцию 1793 г., все они были всегда достаточно осторожны, чтобы не допускать разговоров о ней с трибуны общества.

Новая проскрипция патриотов.

Этот насильственный акт встревожил все сердца, даже и мало привязанные к свободе; он явился сигналом для новых преследований. Многих патриотов прогнали с занимаемых ими государственных должностей; производились расследования их революционной деятельности; подвергались усиленному преследованию писатели, защищавшие дело народа.

Все, от самого страстного друга равенства до самого умеренного патриота, были возмущены ударом, нанесенным Исполнительной директорией, докладом депутата Майль ⁷⁹ о народных обществах, чрезвычайно ограниченным правом собраний, предоставленным народу конституцией III года. Последствием тирании, принимавшей тем самым еще более угрожающий и гнусный характер, явилось объединение [192] против нее патриотов всех оттенков, возымевших единодушное желание ее быстрейшего уничтожения. Насильственно разогнанные члены общества Пантеона сначала собирались в кафе, содержавшихся республиканцами, а затем с наступлением теплой погоды — на площадях.

Несколько писателей энергично выступили против этого акта Директории; другие, по примеру Бабефа, воспользовались случаем, чтобы громче чем когда-либо призвать народ к восстановлению своих прав.

Среди сочинений, получивших в то время распространение в Париже, выделялось воззвание под заглавием «Солдат, остановись и прочти», написанное Филипом Ле Рекселе [Феликсом Лепелетье], и «Речь к французам о собраниях граждан», анонимным автором которой был Антонелль (Мне не удалось раздобыть это сочинение).

Мужество Бабефа создает ему множество врагов.

Бабеф неустанно продолжал проповедовать в своем «Трибуне народа» доктрину подлинного равенства и упрекать в узурпации основателей нового правления и тех, кто пользовался при нем властью. Его суровый язык создал ему могущественных врагов и возбудил против него недовольство граждан, державшихся за высших чиновников вследствие полученных, либо ожидаемых от них милостей, [193] а также недовольство тех, кто считал травильной политикой казаться сочувствующим власти; чтобы затем с большей легкостью ее уничтожить, и кто обвинял его в опрометчивом разглашении того, что они называли тайной демократов.

Их недовольство было столь велико, что некоторые из них решили погубить этого мужественного гражданина. Они попытались вызвать против него взрыв негодования народной партии путем преувеличения его былых связей с подстрекателями термидорианских преступлений и злостного напоминания о его писаниях, направленных против некоторых агентов революционного правительства. Между тем убежденные друзья равенства сознавали, что политические принципы, касающиеся общих интересов, являются единственным средством, способным поддержать и поднять в народе энтузиазм, который аристократы старались погасить. Они видели, какие услуги могли оказать общему делу дарования и смелость Бабефа, и открыто выступили в его защиту, способствуя тем самым развитию его планов.

У Бабефа зарождается план освобождения народа.

Желание просветить своих сограждан Бабеф с давних пор соединял с желанием активно помочь им вернуть свои права. С этой целью он привлек к себе страстных поборников демократии. Знакомясь с усилиями [194] демократов, собиравшихся у Амара на улице Папийон, в предместье Дени и в других местах, он старался их направлять. Квартиры Филипа Ле Рекселе [Феликса Лепелетье], Эри [Рейса] и Крекселя [Клере] служили одна за другой убежищем для Бабефа; здесь он, при содействии и помощи Антонелля, Буонарроти, Симона Дюпле, Дарте, Эридди [Дидье], Жермена, Сильвена Марешаля ⁸⁰ и Сомбо [Бодсона], выполнял взятые на себя обязательства и обстоятельно подготавливал свое предприятие.

Повстанческая организация, речь о которой будет ниже, возникла только к началу жерминаля IV года. До этого времени между Бабефом, Филипом Ле Рекселе [Феликсом Лепелетье] и Сильвеном Марешалем существовало соглашение, имевшее вначале единственной целью согласовать содержание и тон их политических произведений. Представляется несомненным, что Бабеф, стремившийся централизовать все движения, способствовал, пользуясь влиянием своих друзей, роспуску комитетов, с деятельностью которых мы уже ознакомились и многие воззрения которых можно обнаружить в актах нового повстанческого органа.

Создание Тайной директории общественного спасения.

В первые дни жерминаля Бабеф, Антонелль, Сильвен Марешаль и Филип Ле Рекселе [Феликс Лепелетье] сорганизовались в [195] Тайную директорию общественного спасения и приняли благородное решение связать в одно целое разрозненные нити демократического движения для единого руководства ими в щелях восстановления народного суверенитета (см. Документы, № 4).

Агенты и их инструктирование.

Первой заботой этой Директории было объединить и взять под свое руководство всех друзей свободы, рассчитать их силы и настроить их в пользу всеобщего просвещения и освобождения, избегая опасности скомпрометировать изменой или несоблюдением тайны как само дело, так и причастных к нему лиц. Тайная директория приняла меры к этому, издав организационное постановление (См. там же, № 5), устанавливавшее в каждом из 12 округов Парижа главного революционного агента, а также агентов-посредников, предназначавшихся для поддержания связей между Директорией и ее революционными агентами. Этот акт сопровождался инструкцией, в которой Тайная директория объясняла своим агентам мотивы и правоту данного начинания и намечала путь, по которому они должны следовать для обеспечения его успеха (См. там же, № 6).

Никогда не существовало лучшего агента связи, чем Эридди [Дидье]; его усердие, активность, находчивость и скромность были всегда [196] выше всякой похвалы. Хотя согласно введенному уставу, этот агент не должен был быть знаком ни с членами Директории, ни с их действиями, безупречность его патриотизма, его благоразумие и испытанная преданность снискали ему полное их доверие; это доверие было беспредельно, и Эридди [Дидье] воспользовался этим, чтобы склонить членов Тайной директории к принятию в свой состав Дарте и Буонарроти, которые в свою очередь добились принятия Бедона [Дебона].

Члены Директории и их политическая доктрина.

Таким образом, к 10 жерминаля IV года в Париже существовала Тайная директория общественного спасения, созданная с целью восстановления народа в его правах; в нее входили Антонелль, Бабеф, Бедон [Дебон], Буонарроти, Дарте, Филип Ле Рекселе [Феликс Лепелетье] и Сильвен Марешаль (Сильвен Марешаль составил знаменитый манифест равных, который Тайная директория не хотела предать гласности, так как она не одобряла ни выражения: «Пусть погибнут, если это необходимо, все искусства, только бы для нас осталось подлинное равенство», ни другого выражения: «Пусть исчезнет, наконец, возмутительное разделение на управляющих и управляемых». См. этот манифест: Документы, № 7). Ее собрания происходили в помещении, занимаемом Крекселем [Клере], у которого в то время находил убежище Бабеф. [198]

Среди них не существовало никаких разногласий относительно политической доктрины, обсуждавшейся на квартире у Амара; их объединяло полное единодушие; все они рассматривали равенство в труде и в пользовании его плодами как единственную цель, достойную истинного гражданина, и только в этом видели законный мотив для восстания.

Их теории имеют столь важное значение для общественного прогресса, для чести французской революции и для ознакомления с замыслами Тайной директории, что я считаю необходимым поместить в числе документов, прилагаемых к этой работе, одно произведение, составляющее сущность этих теорий. Напечатанное по распоряжению Тайной директории, оно носит название: «Анализ доктрины Бабефа, трибуна народа, преследуемого Исполнительной директорией за то, что он высказывает правду» *(См. Документы, № 8).

Конечная цель участников заговора.

Ничем не ограниченное равенство, максимальное счастье для всех, уверенность в том, что оно никогда не будет отнято,— таковы были блага, которые Тайная директория общественного спасения хотела обеспечить французскому народу; она хотела возобновить дело, которое было погублено 9 термидора и по примеру жертв этого рокового дня [199] дополнить революцию властей и авторитетов несравненно более справедливой революцией, конечным результатам которой явилось бы беспристрастное распределение собственности и просвещения.

Народ — цель и средство Тайной директории.

Хотя Тайной директории было известно, что благоразумие в соединении с авторитетом послужат для нее гарантией успеха, она была убеждена в том, что самая благонамеренная власть не может рассчитывать на полный и длительный успех без любви и содействия народа. На него-то она главным образом и рассчитывала.

До того как французская революция явила миру небывалое зрелище многих миллионов людей, провозгласивших и скрепивших своей кровью истины, которые в предшествующие времена были видны лишь немногим мудрым людям,— намерение поднять народ одной лишь силой этих истин могло показаться несбыточным. Иначе обстояло дело в период создания Тайной директории; в то время речь шла не столько о том, чтобы вызвать к жизни новое общественное мнение, сколько о том, чтобы сделать единым существовавшее еще недавно общественное мнение, которое клевета и преследование раскололи и подавили.

Во время революции был такой период, когда надежда на близкое осуществление равенства привязала к новому общественному [200] строю сердца широких масс населения; обманутые в своих ожиданиях, они после 9 термидора сожалели о принесенных ими жертвах и, считая обманом обещанное им счастье, начали питать неприязнь к революции и к ее защитникам. Это настроение умов предоставило роялистам случай дискредитировать республиканский строй, а аристократам — посеять ужас перед нововведениями и политическую индифферентность.

С другой стороны, в результате преследований значительно поредели ряды убежденных республиканцев. Те из них, которые уцелели, насильственно разогнанные или разобщенные клеветой, не внушали более того доверия, при помощи которого они в прежние времена повели народ на завоевание своих прав.

При таком положении вещей Тайная директория, которая хотела действовать только в интересах и при посредстве народа, должна была осознать, что ей прежде всего надлежит просветить впавших в заблуждение, ободрить слабых, заставить массы узреть действительные причины их бедствий, наметить для мужественных апостолов демократии единообразный план действий и предложить всем единый руководящий центр.

Далекие от мысли действовать в тени, как преступные заговорщики, члены Тайной директории ожидали успеха своего начинания только от прогресса общественного разума и от сияющего света истины. [201]

То, что общество Пантеона сумело наметить лишь в общих чертах, взялась завершить Тайная директория; она имела перед обществом Пантеона то двойное преимущество, что менее бросалась в глаза и могла более зрело обдумать свои планы и следовать им. Насильственное прекращение деятельности этого общества немало способствовало — вследствие вызванного этим недовольства — укреплению в Тайной директории сознания своей силы.

Тайная директория хотела установить конституцию 1793 года.

Помимо того, что было справедливо и необходимо представить народу действительное равенство как подлинную и законную цель революции, важно было привлечь его внимание к такой форме правления, которая способна сохранить это равенство.

Ввиду этого Тайная директория более внимательно, чем когда-либо ранее, подвергла рассмотрению конституцию 1793 г., к которой, казалось, присоединились в этот период все искренние друзья республики; и так как она в то же время обсуждала вопрос об учреждениях, при посредстве которых надлежало установить равенство, то она тем более имела возможность распознать недостатки конституции и выявить добавления, в которых та нуждалась. [202]

Мнение Тайной директории об этой конституции.

По примеру комитета, заседавшего на квартире у Амара, наши заговорщики видели неоспоримый порок этой конституции в статьях Декларации прав, касающихся собственности. В отношении самой конституции они считали, что она недостаточно гарантировала народ от узурпаций Законодательного собрания, как и от заблуждений, в которые он сам может быть введен. В конце этой работы станет видно, при помощи каких добавлений они намеревались предотвратить эти опасности.

Несмотря на эти недостатки, Тайная директория была полна решимости поддерживать уважение, которое республиканцы питали к этой конституции, по двум решающим мотивам: одним из них была почти единодушная санкция нации, которую получила конституция, а другим — право народа, закрепленное самой конституцией — обсуждать законы. Особенно в этом последнем положении Тайная директория усматривала отличительную черту конституции 1793 г.; все прочие части конституции представлялись ей лишь регламентарными статьями.

Было, таким образом, условлено принять эту конституцию в качестве объединяющего пункта и рекомендовать ее установление как средство достижения дорогого сердцу равенства, неустанно доказывать при этом ее справедливость, требовать ее осуществления и излагать ее основные законы. [203]

Истина — главная движущая сила народного восстания.

Тайная директория намеревалась сокрушить узурпаторское правительство не при помощи горстки мятежников, взбунтовавшихся из корыстных побуждений или вследствие безрассудного фанатизма,— она не хотела прибегать ни к какой другой побудительной силе, кроме силы истины.

Ясное и всестороннее изложение прав народа и преступлений его угнетателей являлось единственным средством, при помощи которого Тайная директория намеревалась поднять против тирании массу парижан; в момент, когда негодование усилилось бы и стало всеобщим, она собиралась выступить и дать сигнал к восстанию.

В Париже множатся народные общества.

Поэтому первая забота Тайной директории состояла в том, чтобы заняться убеждением и вовлечением. Она не скупилась ни на речи, ни на письменные выступления; и для того чтобы плодотворно пустить их в обращение, она основала в Париже большое число мелких, неизвестных друг другу обществ; всеми ими руководили демократы, сами получавшие импульс от 12 революционных агентов.

Следует прочитать в инструкции, данной этим агентам, о предосторожностях, которыми Директория общественного спасения [204] старалась предохранить демократов от неблагоразумия и вероломства.

Революционные агенты с самого начала предназначались для того, чтобы стать рычагами, в результате действия которых парижский народ должен был обрушиться на своих тиранов; пока же они создавали объединения, руководили народными дискуссиями, распространяли письменные обращения и отчитывались перед Тайной директорией в успехах общественного мнения, докладывали о происках аристократии, численности, дееспособности и энергии демократов.

Не следует удивляться тому, что мероприятия наших заговорщиков касались главным образом Парижа: надо было поразить аристократию в самое сердце; движение многочисленного населения этой коммуны легко сообщилось бы демократическим элементам во всей республике.

Выбор 12 революционных агентов.

Выбор революционных агентов был исключительно важным делом; столь значительные функции могли быть доверены только таким людям, которые сочетали в себе неизменную любовь к равенству, испытанную осторожность и доверие к ним народа с большой активностью и известным образованием. Они были назначены Тайной директорией большинством голосов после тщательного рассмотрения мотивов, приведенных в пользу [205] каждого из них теми, кто предлагал их кандидатуру (

Список революционных агентов.

С тех пор, как верховная власть сошла с пути справедливости, ее декреты не встречали более поддержки в общественном мнении и утратили любовь народа. Насколько раньше они легко и быстро исполнялись, настолько позднее они встречались холодно и вызывали сопротивление. Пришлось тогда вместо [206] народной любви прибегнуть к силе; пришлось запугивать массы, справедливой вражды которых опасались. После того как возглавлявшие аристократический строй окружили себя множеством врагов революции, в низости и недобросовестности которых они скоро убедились, они поняли, что их безопасность может покоиться только на штыках, слепо подчиняющихся их ставленникам. Под предлогом сохранения общественного спокойствия они постарались превратить национальный представительный орган, единственной защитой которого еще недавно была преданность граждан, в вооруженный лагерь, угрожавший их свободе и жизни.

Армия, стоявшая вокруг Парижа и внутри его, помогавшая в жерминале и прериале III года врагам свободы установить свое господство, была сохранена и численно увеличена конституционным правительством; во главе ее можно было видеть бывших дворян, лиц, содержавшихся в тюрьме во II году, и вообще людей, открыто засвидетельствовавших свою ненависть к народному суверенитету. Наличие многочисленных сил, преданных тирании, и наряду с ними наличие народа, лишенного правительством оружия, под предлогом его изъятия то у роялистов, то у террористов, должно было обескуражить народ и вызвать в нем страх перед малейшим столкновением.

К числу препятствий, которые могли помешать успеху ее начинания, Тайная [207] директория относила сопротивление войск и даже самую мысль об этом, которая могла возникнуть у народа. Поэтому она заблаговременно подумала о том, чтобы свести на нет такое сопротивление, пробуждая в сердцах солдат любовь к демократам, напоминая им о великих интересах, ради которых они проливали свою кровь, и незаметно высвобождая их от рабского повиновения своим начальникам, предписывавшегося им тиранами как самый настоятельный долг. Чтобы соединить в едином порыве силы армии с силами народа, участники заговора стремились еще и воздействием истины зажечь в армии ненависть к аристократическому правительству.

Военные агенты.

С этой целью Тайная директория постепенно добавила к окружным агентам военных агентов, возложив на них аналогичные функции в отношении батальонов, расположенных в Париже и в его окрестностях. Она оказала свое доверие:

Фиону — для работы среди солдат, расположенных в Доме Инвалидов.

Жермену — в Полицейском легионе.

Сасеми [Массе] — в отрядах, расквартированных во Франсиаде.

Ваннеку ⁸¹ — среди войск в целом.

Жоржу Гризелю — в Гренелльском лагере.

Роль, которую этот Гризель сыграл в развязке заговора, заставляет нас широко [208] осветить обстоятельства и мотивы, открывшие ему доступ к руководящим защитникам равенства.

Кроме вышеупомянутых нами гражданских и военных агентов, Тайная директория назначила наблюдателей, изучавших их поведение, корректировавших его и придававших их деятельности новую силу.

Эта важная забота была возложена на Дарте и Жермена. Оба они оказали в то время делу равенства крупные услуги: именно благодаря им Директории было подробно известно о том, что происходит на собраниях; им она давала самые трудные поручения, которые они выполняли с точностью и мужеством, показавшими их глубокую убежденность и полную самоотверженность.

Дарте, неутомимый и бесстрашный, умевший зажигать души своих слушателей пламенем своей души, сдерживать слишком стремительные порывы и примирять различные оттенки мнения, старался ободрить и объединить друзей равенства и выявить тех из них, кто мог наилучшим образом служить делу. Именно в этих целях он посещал кафе «Китайские бани», где ежедневно появлялись многие демократы, и там сблизился с Жоржем Гризелем из Абевилля, бывшим в то время капитаном в составе 3-го батальона 38-й линейной полубригады, стоявшей лагерем на Гренелльскюй равнине близ Парижа. [209]

Г ризель.

Гризель, который, должно быть, подобно многим другим, видел в революции лишь удобный случай для личного возвышения, искал знакомства с патриотами. Ему удалось путем подражания их языку прослыть среди них пылким революционером, и после этого ему было нетрудно снискать благосклонность некоторых демократов, представивших его Дарте как ценного для их партии человека. Опрометчивые похвалы, расточавшиеся по адресу Гризеля представившими его лицами, его речи, а также готовность, с какой он взялся распространять в войсках обращения Тайной директории, причем сам он составил инсуррекционную брошюру, имевшую целью вызвать неподчинение в армии (Эта брошюра называлась «Свободный Франк — своему другу Террору». См. Документы, № 9), убедили чрезмерно доверчивого Дарте в безупречности его намерений и побудили его решиться предложить Гризеля Директории, нуждавшейся в военном агенте для Гренелльского лагеря. Он был назначен, и 26 жерминаля Дарте вручил ему инструкции относительно его миссии (Эти инструкции см. там же, № 10).

Демократические произведения.

Как только учрежденная агентура была достаточным образом организована, Тайная директория занялась неустанным [210] распространением произведений, назначение которых состояло в том, чтобы вывести народ из заблуждения. Надо было доказать народу, что его суверенитет узурпирован существующей властью, что конституция 1793 г. является единственной законной конституцией, что всеобщее благо может проистекать лишь из истинного равенства и что бедствия, которые народ приписывал революции, происходят исключительно оттого, что она не достигла своей цели.

Демократы пустили в ход свои перья. Бабеф развивал в своем «Трибуне народа» идею повстанческой организации. Симон Дюпле пропагандировал те же доктрины среди трудящихся классов посредством небольшого листка под названием «Разведчик». Республиканцы, руководившие «Газетой свободных людей» ⁸² , также оказали демократии серьезные услуги, не побоявшись вести дискуссии о форме правления и о великой системе равенства, справедливость которого они показывали путем неопровержимых ответов на выдвинутые возражения.

Одна из первых забот Тайной директории состояла в том, чтобы обоснованно указать народу положения, к которым ему надлежит присоединиться. Она сделала это посредством «Анализа доктрины Бабефа», который 20 жерминаля был в большом количестве роздан по рукам и расклеен; хотя правительство старалось скрыть это произведение от народа, но оно до такой степени поразило [211] все умы, что аристократы перепечатали его в своих газетах, как шедевр экстравагантности и дерзости, а патриоты сделали его предметом своих разговоров и надежд.

23 жерминаля появилось «Мнение о двух наших конституциях» (Этот документ утерян. (Документ обнаружен нами в следственном деле бабувистов, хранящемся в Национальном архиве в Париже; фотокопия в Центральном партийном архиве ИМЛ. См. т. II, Приложения.— Ред.)); 24-го было опубликовано «Письмо свободного Франка своему другу Террору»; 25-го было пущено в обращение сочинение под заглавием «Следует ли подчиняться конституции 1795 г.» (См. Документы, №11). 27-го было роздано Обращение Трибуна к армии (Там же, № 12); 29-го распространено «Ответное письмо М. В.» (Там же, № 13); 1 флореаля обнародован «Вопль французского народа против его угнетателей» (Этот документ не разыскан. (Документ обнаружен нами в следственном деле бабувистов, хранящемся в Национальном архиве в Париже; фотокопия в ЦПА ИМЛ. См. т. II, Приложения.— Ред.)).

Нищета народа.

Стараниям Тайной директории оказывали огромную помощь преследования, продолжавшие обрушиваться на массу патриотов, и все возраставшая нужда, испытываемая трудящейся частью нации. Это был момент, когда [212] вследствие прогрессирующего падения курса ассигнатов приходилось сокращать снабжение продовольствием, что вынудило рабочих лишать себя необходимого или продавать последнее имущество и одежду (Это возмутительное наступление на уже и без того ничтожное достояние трудящегося класса было следствием отмены твердых цен на съестные припасы и обложения натурой богачей — двух способов, которые до 9 термидора устраняли необходимость прибегать к чрезмерному выпуску ассигнатов. После 9 термидора, когда продовольственное снабжение населения было сдано на попечение алчных собственников и торговцев, в большинстве своем враждебно относившихся к преобразованиям в интересах народа, неимущий люд был лишен необходимого, служившего увеличению излишеств и роскоши богатых людей).

Эта нужда, а также письменные обращения Тайной директории, в которых она показывала причину такой нужды и способ ее радикального устранения, вызвали столь сильное и всеобщее брожение, что вскоре недовольство, распространявшееся тайными обществами, вспыхнуло открыто и вызвало к середине жерминаля IV года многочисленные скопления народа на улицах, площадях и на мостах Парижа.

Тогда-то узурпаторы народного суверенитета с достоверностью узнали, что их враги, объединяясь, превращаются в силу, и что народ, взывая к равенству и к демократической конституции, выражает сожаление о лицах, принесенных в жертву коррупции и аристократии в термидоре II года и в прериале III года. [213]

Рост повстанческих настроений.

Все происходившее в Париже, высказывавшиеся мнения, речи, дискуссии народа и солдат, ежедневно передавались Тайной директории путем донесений ее агентов и устных сообщений наблюдателей, принятых в ее состав; ее осведомляли об этом также многие демократы, ловко проникшие в состав правительственной полиции.

Вскоре Тайная директория обнаружила, что воздействие ее внушений превзошло ее ожидания, и осознала необходимость применения всех средств, при помощи которых она рассчитывала содействовать, направлять и сделать полезным народное движение, предвестники которого были уже налицо.

Деятельность Тайной директории.

Участники заговора собирались почти каждый вечер в убежище Бабефа, у которого постоянно хранились главные документы заговора и его печать. На этой печати, по которой революционные агенты опознавали приказы Директории, значились по краю слова: «Общественное спасение». На заседаниях рассматривались: донесения агентов и проекты ответов на них; письменные обращения, подлежавшие напечатанию; предложения о форме восстания; законодательные распоряжения, которые должны были последовать за восстанием; учреждения республики и ее организация. [214]

Все решения, принимавшиеся Тайной директорией большинством голосов, регистрировались и служили основой для переписки и подготовительных работ, распределявшихся между участниками заговора. Все было без подписи. Бабеф, вынужденный вследствие преследования скрываться, был почти единственным составителем писем и инструкций; необходимая их отправка производилась секретарем, а доставка революционным агентам — Эридди [Дидье].

Власть, которой надлежало заменить существующую.

Постановив, что действия народа следует направить против существующего правительства, к установлению конституции 1793 г., Тайная директория должна была решить вопрос, который в силу обстоятельств оказывался весьма трудным; речь шла о том, чтобы установить, какой формой правления следует сразу заменить власть, которую задумали уничтожить.

Существовало убеждение, что невозможно и небезопасно немедленно созвать первичные собрания для назначения законодательного органа и правительства в соответствии с конституцией 1793 г. Прежде всего было очевидно, что между восстанием и установлением новой конституционной власти должен существовать некоторый промежуток времени; не менее ясно было и то, что было бы крайне [215] неблагоразумно оставить народ хотя бы на мгновение без власти и без руководства. Другие соображения побуждали Тайную директорию полагать, что этот промежуток времени должен быть продолжительнее, чем время, которое потребуется на одни выборы и на прибытие новых депутатов. Эти соображения заслуживают более подробного изложения.

Необходимость власти, которая предшествовала бы конституционному строю.

Изменение формы общественного управления не было единственной целью, которую ставили перед собой наши заговорщики; они хотели — и в этом заключалась важнейшая часть их намерений — дать Франции хорошие и устойчивые законы. Тайной директории было небезызвестно, что способ издания и исполнения закона может оказать известное влияние на учреждения, которые надлежит установить, однако история и опыт французской революции учили тому, что неоспоримым следствием неравенства является разделение гражданского населения, создание противоположных интересов, разжигание враждебных страстей и подчинение массы народа, которая остается невежественной, легковерной жертвой чрезмерного труда, горстке образованных и ловких людей, злоупотребляющих достигнутым ими привилегированным положением и старающихся лишь сохранить и [216] укрепить порядок распределения богатств и преимуществ, благоприятствующий им одним. Отсюда Тайная директория заключала, что народ, до такой степени устраненный от естественного порядка, совершенно не способен сделать полезный для себя выбор и нуждается в необычайном средстве, которое сможет поставить его снова в такое положение, при котором он получит возможность на деле, а не фиктивно пользоваться всей полнотой суверенитета.

Этот образ мыслей породил проект замены существующего правительства временной революционной властью, составленной таким образом, чтобы навсегда высвободить народ из-под влияния настоящих врагов равенства и сообщить ему единство воли, необходимое для установления республиканских учреждений.

Какова же будет эта власть?— таков был деликатный вопрос, который Тайная директория подвергла тщательному рассмотрению. Снова приводились три предложения, поднимавшиеся на собраниях у Амара. Согласно первому, созывалась часть Национального конвента; согласно второму, создавалась диктатура; согласно третьему, устанавливался новый орган, на который возлагалось довести революцию до счастливого завершения (Опыт французской революции и в особенности беспорядки и перемены, происходившие в период Национального конвента, достаточно, как мне кажется, показали, что народ, взгляды которого формировались при режиме неравенства и деспотизма, мало способен в начале возрождающей революции своим голосованием указать людей, на которых можно было бы возложить руководство революцией и ее завершение. Эта трудная задача может быть выполнена только мудрыми и мужественными гражданами, питающими большую любовь к отечеству и к человечеству, долгое время изучавшими причины общественных зол и освободившимися таким образом от общих предрассудков и пороков, опередившими познаниями своих современников и, презирая пошлость золота и власти, почитающими за счастье обессмертить себя путем обеспечения торжества равенства. Быть может, необходимо в начале политической революции, из одного уважения к действительному суверенитету народа, заниматься не столько собиранием избирательных голосов нации, сколько обеспечением того, чтобы высшая власть как можно менее произвольным путем попала в руки разумных и стойких революционеров). [217]

Созыв Конвента.

В первом комитете Амар предлагал созвать Национальный конвент. По его словам, этот орган, который мог быть заменен только властью, угодной народу, хотя и являлся властью в силу конституции и законов, противоречащих суверенной воле народа, все еще остается, однако, единственной законной властью. С другой стороны, продолжал Амар, декреты могут быть законными только при наличии свободы депутатов, гарантируемой установленными формами преследования тех из них, против кого могут быть возбуждены серьезные обвинения. Отдельные члены Конвента [218] были в жерминале и в прериале III года арестованы, сосланы, лишены своих политических прав без суда и следствия. Следовательно, акты Конвента, совершенные после этих насилий, недействительны, редакция конституции III года должна рассматриваться как несуществующая, и подлинными уполномоченными народа по-прежнему являются лица, непричастные к этим злоупотреблениям властью или же являющиеся их жертвами.

Возражения.

Сообразно с этим рассуждением Амар предлагал вернуть к осуществлению руководящей власти членов Национального конвента, которых Конвент объявил не подлежащими избранию, а также тех членов, которые были исключены из состава Законодательного собрания и, следовательно, непричастны к узурпации.

Между тем многим из этих членов Конвента ставилось в укор участие, которое они принимали в преступлениях 9 термидора: преследование демократов, названных анархистами, непримиримыми, террористами и т. д.; закрытие народных обществ; введение в Конвент 73 жирондистов и освобождение всех аристократов; то, что они по слабости позволили погубить многих из их коллег; что они ответили молчанием на предложение изменить конституцию; их большое властолюбие, обогащение некоторых из них и вообще крайнее [219] малодушие в деле защиты прав народа (Хотя Тайная директория считала, что она имеет основание отказывать в доверии многим из этих членов Конвента, она в равной мере отдавала многим из них вполне заслуженную ими дань уважения и почитания). Могли ли люди, проникнутые сознанием необходимости вручить судьбы отечества только наиболее разумным и мужественным, решиться вновь призвать к высшей власти лиц, заслуживших при ее исполнении столь тяжелые упреки?

Тайная директория считала, что столь веские основания должны быть поставлены ею выше весьма сомнительных преимуществ, которые могла дать видимость законности, с помощью которой надеялись смягчить старую вражду и преодолеть сопротивление.

Она, напротив, полагала, что, поскольку она основывает успех своих планов исключительно на влиянии демократов во всей республике, которые по всем предложениям поддержат толчок, данный парижскими демократами, благоразумно будет отбросить всякие ухищрения и предпочесть путь, дающий более всего гарантий против ошибок и слабости людей, облеченных властью.

Временная власть, подлежавшая назначению парижскими повстанцами.

Отклонив, таким образом, созыв Конвента, Тайная директория остановилась на мысли о [220] назначении восставшим населением Парижа временной власти, которой необходимо вверить управление нацией. В самом деле, при физической невозможности немедленно устроить выборы с участием всех французов это был единственный способ воздать народному суверенитету все допускаемое обстоятельствами уважение. К этому преимуществу присоединялось преимущество большей вероятности удачного выбора со стороны людей, преданность которых принципам новой революции подтверждалась бы мужеством, с которым они стали бы ее защищать.

Эта система гармонировала с народным суверенитетом.

Тайная директория предвидела, что вероломные враги равенства попытаются поднять население провинции против того, что они не преминут назвать захватом парижскими разбойниками прав суверенного народа. Желая действовать только по справедливости, она рассмотрела это возражение. Вот каким образом она его опровергла: «Когда налицо тирания, то каждый гражданин имеет право и обязанность приложить старания к ее уничтожению. Однако всем гражданам обширной республики невозможно обрушиться с этой целью на власть, подлежащую свержению; первыми, следовательно, должны взяться за оружие те, кто близко стоит к ней; и так как важно, чтобы новая власть тотчас заступила [221] место старой, то позаботиться об атом должны восставшие.

К тому же, так как право свержения тиранической власти возлагается самой природой вещей на ту часть народа, которая близко стоит к ней, то ей же дается также право, которым никому другому не дано пользоваться,— временно заменить старую власть формой правления, соответствующей, насколько это будет возможно, принципам народного суверенитета».

После этого речь шла о том, чтобы определить, какова должна быть та временная форма правления, которую следует предложить восставшему парижскому народу. По этому вопросу существовали различные мнения: одни члены Тайной директории высказывались за единоличный образ правления; другие отдавали предпочтение новому органу, состоящему из небольшого числа испытанных демократов. Одержало верх последнее мнение.

Бедон [Дебон] и Дарте, предлагавшие диктатуру, связывали с этим термином идею чрезвычайной власти, вверяемой одному лицу, на которое возлагается двойная функция: во-первых, предложить народу простое законодательство, способное обеспечить ему равенство и реальное пользование суверенитетом, и, во-вторых, временно диктовать подготовительные меры, имеющие целью подготовить народ к принятию такого законодательства. По их мнению, столь важная и столь смелая задача, которая может быть хорошо выполнена только при совершенном единстве мысли и действия, должна быть задумана и осуществлена одним и тем же лицом. В подкрепление своего взгляда они приводили в пример древние народы и напоминали о пагубных последствиях плюрализма, доказательства которых они усматривали в недавних разногласиях, имевших место в Комитете общественного спасения.

Им казалось, что опасность злоупотреблений, возможных при подобном правлении, может быть легко устранима, если всем будут хорошо известны достоинства гражданина, облекаемого такой властью, если будет ясно и в соответствии с законом изложена цель, которой эта власть должна достичь, и если будет заранее установлена продолжительность этой власти.

При такой системе задача Тайной директории сводилась к начертанию в немногих пунктах цели преобразования, к установлению срока действия нового органа власти, к отысканию наиболее достойного гражданина республики, как и к тому, чтобы восставшие парижане приняли ее план (Чему иному — если рассуждать разумно — следует приписать гибель демократии и свободы во Франции, как не различию взглядов, противоположности интересов, недостатку добродетели, единства и твердости в Национальном конвенте. Твердая и непоколебимая власть нужна — как мне кажется — не для сохранения, а для установления равенства среди развращенного народа. Надо полагать, что если бы во II или III году имели благоразумие облечь диктатурой, которую предлагали Бедон [Дебон] и Дарте, человека такого склада характера, как Робеспьер, то революция достигла бы своей подлинной цели). [223]

Однако Тайная директория судила об этом иначе. Это не значит, что она не признавала правильности доводов, приводимых в пользу диктатуры. Но трудность выбора, боязнь злоупотреблений, внешнее сходство этого образа правления с монархической властью, а главным образом общее предубеждение, казавшееся непреодолимым, заставили отдать предпочтение немногочисленному органу, которому можно было бы вверить те же полномочия, не подвергаясь перечисленным опасностям и не будучи вынужденными преодолевать столько препятствий.

Восставшему парижскому народу должен был быть предложен орган из демократов, по одному от каждого департамента.

Результатом этого важного обсуждения было решение о том, что после уничтожения тирании парижскому народу будет предложено учредить облеченное верховной властью Национальное собрание, состоящее из демократов, по одному от каждого департамента (Французская республика была в то время разбита на 97 департаментов); тем временем Тайная директория тщательно исследует, кого из демократов надлежит предложить после того как революция будет осуществлена. Директория не прекратит своей деятельности, а будет осуществлять надзор над образом действий нового Собрания.

Одновременно с тем как участники заговора согласовывали таким образом эти важнейшие вопросы, они внимательно следили за всеми настроениями народа: они не пренебрегали ничем, для того чтобы обеспечить себе победу в день восстания, который мог оказаться днем вооруженной борьбы. И в самом деле, было основание полагать, что армия присоединится к народному движению, но было бы крайне неблагоразумно не принимать в расчет влияния, которое офицеры, будучи плохими гражданами, могли оказать на привыкших к повиновению невежественных солдат.

Тайная директория предусматривает способы сделать народ более сильным, чем армия.

Умножая усилия для привлечения правительственных солдат к народному делу, Тайная директория старалась сделать демократов сильнее этих солдат на случай, если бы пришлось попасться к ним в руки. Она [225] намеревалась немедленно создать народную армию и для этой цели собирала сведения о численности, качествах и способностях демократов, о силе их врагов и о местах, где народ мог добыть себе оружие и снаряжение. Она подготовляла в Париже квартиры для республиканцев, которых созывала со всех концов Франции в подкрепление друзьям свободы, и заботливо намечала склады продовольствия, чтобы в великий день искупления голод не вынудил народ, как это было в прериале III года, покинуть поле битвы.

Лионские республиканцы.

Из провинциальных патриотов особое внимание Тайной директории привлекали лионцы. Среди них в Париже были такие, которые заслужили доверие Робеспьера; те же, которые оставались в Лионе, проявили себя там таким образом, что имелись основания ожидать от них самых крупных услуг. Бывшему мэру этого города, Бертрану, Директория доверила объединить их и руководить ими в духе повстанческой организации.

Сильное брожение в Париже.

20 жерминаля IV года среди парижского населения появилось сильнейшее возбуждение, которое преступные клики, соперничая с демократами, старались использовать. [226]

Две клики в государстве.

С этого времени в государстве существовали две основные клики. Люди, ловко завладевшие под флагом равенства богатством и властью и названные мною фальшивыми друзьями равенства, или воинствующими эгоистами, образовали клику, признанными вождями которой были: Баррас, Тальен, Лежандр, Фрерон, Мерлен из Тионвиля, Ребель ⁸³ и т. д. Другая составилась из друзей старого строя неравенства, которых я имел в виду под названием эгоистов-консерваторов, или старых аристократов. Она объединяла остатки Жиронды, авторов новой конституции и даже роялистов, надеявшихся на некоторые выгоды от направления, которое эта клика придавала общественному мнению, и вообще от всего, что имело тенденцией уничтожить равенство. В ее рядах находились Буасси д’Англа, Ларивьер, Тибодо, Дюмолар, Камилл Жордан, Ларевейер-Лепо, Ланжюинэ, Порталис, Пасторе, Симеон и т. д. ⁸⁴

Первая из этих клик признавала конституцию лишь постольку, поскольку она помогала ей удержать за собой превосходство; вторая ожидала от точного выполнения конституции новых успехов для себя. Не столь многочисленная, но более предприимчивая и смелая, она замышляла насильственные действия против первой клики, которую она обвиняла в расчетах на восстановление монархии; последняя, со своей стороны, будучи [227] многочисленнее, но лицемернее и трусливее, намеревалась одолеть своих противников оружием конституции. Аристократия, какова бы она ни была, отвергает заодно с равенством и всякую иную аристократию, соперничества которой она опасается; она готова использовать любой предлог для устранения своих соперников. Так как ничто так не вредит общественным деятелям в мнении масс, как беспорядочность действий и алчность, то старые аристократы старались такого рода упреками возбудить против истинных и фальшивых друзей равенства негодование народа, которое последние более чем заслужили.

Фальшивые друзья равенства хотят устранить из органов власти бывших аристократов.

Такого рода нападкам воинствующие эгоисты противопоставляли всю ту массу людей, которая принимала то или иное участие в революции. Они ловко представили врагами республики всех без различия критиков их преступлений; они запугивали республиканцев всех оттенков опасностью близкого возврата королевской власти; они утверждали, что права народа забыты ради помыслов о роялистских заговорах, подавить которые, по их словам, были способны только они одни; они, наконец, пустили в ход все средства, чтобы стать центром народного движения, в нарастании которого они отдавали себе ясный отчет.[228]

Согласно плану этой клики восстание, которое она рассчитывала взять в свои руки, должно было иметь единственной целью устранение из Законодательного собрания и из правительства неугодных ей людей, таких, как Буасси д’Англа, Инар, Кадруа, Ровер, Ларивьер ⁸⁵ и т. д. (По этим чертам легко распознать и клику, одержавшую верх, и ту, которая пала 18 фрюктидора V года. События этого дня запоздали вследствие непреклонности республиканцев, настроенных как против одной, так и против другой из этих клик и тем самым вынудивших их объединить свои усилия против их общего врага — демократии).

Они пытаются объединить вокруг себя патриотов и народ.

С этой целью в стенах законодательных советов раздавались неистовые напыщенные речи против убийств, происшедших незадолго перед тем на юге Франции ⁸⁶, в подстрекательстве к которым обвинялись некоторые из этих лиц, в то время как в действительности эти убийства долгое время провоцировались нынешними врагами этих лиц.

Лицемерные отступники, рассеявшись по общественным местам, преувеличивали численность роялистских заговорщиков и их покушения, отвлекая этим внимание народа от преступлений фальшивых друзей равенства, стараясь вернуть им доверие народа.

Таким образом, малопроницательные республиканцы оказывались под воздействием [229] соблазнов вероломных революционеров, как и советов истинных демократов.

Это двойное воздействие порождало опасные препятствия для деятельности Директории, вскоре почувствовавшей необходимость положить им конец.

Тайная директория расстраивает эти козни.

Тайная директория все еще искала исцеления в истине; она разоблачила эти козни, и они были расстроены. Один из номеров «Трибуна народа» (См. Документы, № 14), посвященный разоблачению преступлений перебежчиков из народной партии, привел в замешательство их эмиссаров, и можно безошибочно сказать, что среди людей, искренно принимавших то или иное участие в революции, у них не осталось ни одного сторонника; скорейшее низвержение тирании, установленной конституцией III года, стало общим стремлением.

Комментарии

68. Бабеф, за исключением первого периода после 9 термидора, когда он выступал против Робеспьера, в общем вполне разделял эту оценку Буонарроти. Еще в 1791 г. в переписке с Купе он высказал предположение, что Робеспьер является скрытым сторонником «аграрного закона». В 1796 г. в «Трибуне народа» он писал, что не должен «высокомерно оспаривать у Максимилиана Робеспьера инициативу создания во время революции плана действительного равенства, к которому, как видно из сотни мест в его сочинениях, тяготели его подлинные желания».

69. Эта оценка Иисуса совершенно расходится с взглядами Бабефа, который в своей неопубликованной рукописи «Новая история Иисуса Христа» подверг резкой критике взгляды Руссо и Эбера на Христа, как на защитника новой социальной доктрины. «Я беспощадно нападаю,— писал Бабеф,— на главного идола, которого до сих пор чтили и боялись наши философы, осмеливавшиеся нападать только на его свиту и на его окружение... Христос не был ни санкюлотом, ни честным якобинцем, ни мудрецом, ни моралистом, ни философом, ни законодателем».

70. Эрон, Луи-Жюльен-Симон (1748-1795?) — до революции моряк; был капитаном брандера; участник всех важнейших народных движений в годы революции: 14 июля, 5—6 октября, 10 августа. Скрывал у себя Марата, был одним из основных работников в Комитете общественной безопасности. После прериальского восстания был арестован и привлечен к суду вместе с Пашем, Бушотгам, Одуэном, Клеманом, Маршаном. Освобожденный по амнистии 4 брюмера, вскоре умер.

71. Вантозские декреты (26 февраля — 4 марта 1794 г.), принятые Конвентом по докладу Сен-Жюста, предусматривали создание шести комиссий для разбора дел «подозрительных» с целью передачи их в (революционный трибунал, ссылки или освобождения. Имущество первых двух групп подлежало конфискации и передаче неимущим патриотам. Вантозские декреты встретили на практике сопротивление правобуржуазных групп якобинского блока и не были проведены в жизнь до термидорианского контрреволюционного переворота. Сохранилось письмо Дарте, в котором он настоятельно просил о включении его в одну из этих комиссий.

72. Бабеф, рожденная Лангле, Виктория (род. 1766 г.) — дочь амьенского скобянщика; была домашней служанкой, в 1782 г. вышла замуж за Бабефа. Мужественно разделяла с ним все невзгоды. Неоднократно подвергалась преследованиям и при жизни Бабефа, и после его смерти — в1801 г., после взрыва «адской машины», и в 1808 г., после первого заговора генерала Мале.

73. Друэ, Жан-Батист (1763-1824) — в 1796 г. был освобожден из австрийской крепости Шпильберг в обман на дочь Людовика XVI. По возвращении он заявил, что если бы жил эти годы во Франции, то следовал бы за Маратом и Робеспьером. Арестованный вслед за Бабефом, бежал из тюрьмы при содействии Барраса и направился в Индию. Узнав об оправдании на вандомском процессе, вернулся с Канарских островов, где участвовал в боях против Нельсона. Входил в якобинский клуб 1799 г.; супрефект при Наполеоне; после реставрации подлежал аресту, но скрывался, вплоть до смерти, работая в течение восьми лет садовникам в Маконе у одного из местных монархистов.

74. 18 флореаля II г. (7 мая 1794 г.) по докладу Робеспьера Конвент принял декрет о культе «верховного существа», первый пункт которого гласил: «Французский народ признает верховное существо и бессмертие души». При подготовке контрреволюционного переворота 9 термидора этот декрет пытались использовать в целях дискредитации Робеспьера. В заметках о Вадье и Барере Буонарроти указывает: «Вадье прилагал все усилия, чтобы осмеять этот декрет... и обвинял Робеспьера в том, что он хочет взойти на трон при помощи религиозного фанатизма». Заметки Буонарроти опубликованы в статье А. Матьеза «Le role de Barere et de Vadier au 9 thermidor juge par Buonarroti» (A. Mathiez. Etudes sur Robespierre, Paris, 1958).

75. Декрет 5 октября 1793 г. о республиканском календаре вводил разделение месяца на декады, новое наименование дней, в том числе десятый день (decade), который заменял воскресенье. По декрету о культе верховного существа в дни декад должны были устраиваться праздники. При Директории была введена обязательная замена воскресенья как праздничного дня днем декады. Католическим священникам предписывалось совершать богослужения только по десятым дням.

76. Буонарроти лично хорошо знал Наполеона, с которым он познакомился еще во время своего пребывания на Корсике. Буонарроти был вместе с Наполеоном под Тулоном в 1793 г. и уже тогда составил неблагоприятное мнение о его властолюбии. Сам Наполеон позднее вспоминал о Буонарроти: «Он мог бы оказаться мне очень полезным в Италии. Он скомпрометировал себя в заговоре Бабефа. После 13 вандемьера я закрыл общество Пантеона. Эта партия хотела погубить меня как командовавшего гарнизоном в Париже. Я заявил тогда Буонарроти, что вовсе не собираюсь пожертвовать ему свою голову» — Bertrand. Cahiers de Sainte-Helene. Journal. 1816-1817. Paris, 1951, p. 177-178 (см. также Bertrand. Cahiers de Sainte-Helene. 1818-1819. Paris, 1959, p. 225, 295: «После вандемьера, он был бабувистом. Я вызвал его, он ответил гордо. «Хорошо,— заявил я,— вы проповедуете коммунистические взгляды, чтобы срубить голову командующего в Париже. Это мне не подходит, и я прикажу предать вас военному суду и расстрелять»»).

77. В флореале IV г. были произведены аресты Бабефа и руководителей движения. В фрюктидоре того же года имели место казни по делу Гренельского лагеря. 18 фрюктидора V г. часть Директории, руководимая Баррасом, напуганная усилением монархистов в результате дополнительных выборов, произвела переворот. Выборы в 49 департаментах были кассированы. 53 депутата были сосланы; Карно и Бартелеми выведены из состава Директории. В числе сосланных были министр полиции Кошон и Дессонвиль, арестовавший Бабефа. В список депутатов, подлежавших ссылке, входили Буасси д’Англа, Кодруа, Анри Ларивьер, Дюмолар, Камилл Жордан, Пасторе, Саладен, Симеон, Порталис, Ровер. После дополнительных выборов VI г., давших перевес левым элементам (в Париже в числе выборщиков оказался ряд лиц, связанных с бабувистами — Антонелль, генерал Фион, К. Фике и др.), 22 флореаля VI г. было принято решение о проверке полномочий всех депутатов и к 1 прериаля VI г. было отстранено несколько десятков вновь избранных депутатов (Р. Ленде, Фион и др.).

78. Закон 27 жерминаля III г. (16 апреля 1796 г.) предусматривал роспуск всех политических собраний, смертную казнь за устные или письменные выступления с требованием, роспуска Собрания или Директории, восстановления конституции 1793 или 1791 г., «аграрного закона» и т. д.

79. 8 жерминаля Ш г. (28 марта 1796 г.) депутат Майль внес предложение о закрытии всех политических обществ, насчитывавших свыше 60 членов — в городах с населением свыше 100 тысяч жителей, свыше 40 членов — в городах с 20-тысячным населением и свыше 20 членов — в коммунах, имевших более 5 тысяч жителей.

80. Марешаль, Сильвен (1750-1803) — писатель, поэт, драматург; по своим воззрениям атеист и материалист. В 1781 г. выпустил «Французского Лукреция», в 1784 г.— «Книгу, которая спаслась от потопа», в 1788 г. «Альманах честных людей», произведения с резко выраженными атеистическими взглядами. Подвергался за них до революции преследованиям и был отстранен от должности библиотекаря в коллеже Мазарини. После смерти Лустало (1790 г.) главный редактор одной из наиболее левых газет «Парижские революции», в которой выступал с защитой «аграрного закона». Один из инициаторов введения республиканского календаря; написал ряд революционных гимнов, песен и пьес; продолжал активную атеистическую пропаганду в ряде философских и литературных произведений. Благодаря тому, что Гризелю осталась неизвестным имя Марешаля, он не был привлечен по вандомскому процессу. Умер в январе 1803 г. в Монруже. Бабеф познакомился с ним еще в 1793 г. В 1794 г. Марешаль принимал активное участие в хлопотах об освобождении Бабефа и прекращении возбужденного против него дела. Философские и атеистические взгляды С. Марешаля оказали на Бабефа несомненное влияние.

81. Ваннек — одни из организаторов движения 31 мая 1793 г., командовавший отрядом секции Сите. 12 жерминаля III г. выступал с речью в Конвенте от имени демонстрантов. Привлекался по вандомскому процессу, был оправдан. Принимал активное участие в якобинско-бабувистском движении 1799 г. При Наполеоне подвергался ссылке после 18 брюмера и по делу взрыва «адской машины».

82. Газета «Разведчик народа, или защитник 24 миллионов угнетенных» («L’EcIaireur du Peuple ou le Defenseur de 24 millions opprimes»). Вышло семь номеров при участии Бабефа. «Газета свободных людей» («Journal des hommes libres») редактировалась Антонеллем. Под разными названиями продолжала выходить до переворота 18 брюмера.

83. Тальен, Жан-Ламбер (1769-1820) — один из самых активных деятелей термидорианского переворота. Участвовал в восстании 10 августа 1792 г.; член Конвента; выступая под личиной крайнего якобинца, еще во время своей миссии в Бордо занимался хищениями, вымогательствами, грабежом в разных формах. Ожидая неизбежной репрессии со стороны Робеспьера, стал одним из самых деятельных организаторов контрреволюционного заговора 9 термидора. Алчный, бесцеремонный в средствах стяжатель, абсолютно беспринципный честолюбец, один из самых типичных представителей новой, хищнической буржуазии, Тальен, естественно, стал одной из главных фигур контрреволюции. Лежандр, Луи (1756-1797) — мясник по профессии, участник взятия Бастилии, член клуба кордельеров, затем якобинцев, член Конвента, видный дантонист, избежавший казни со своими единомышленниками, активный участник переворота 9 термидора, а затем репрессий против якобинцев. Фpерон, Луи-Станислав ( 1765-1802) — в первый период революции стоял на левых позициях: влиятельный член клуба кордельеров, редактор «Orateur du peuple», участник восстания 10 августа 1792 г., ученик Марата, который еще в августе 1792 г. называл его «достойным товарищем Друга народа», член Конвента, якобинец. Однако подлинная сущность Фрерона раскрылась позднее. Уже в 1793-1794 гг., будучи представителем Конвента в Марселе и Тулоне, Фрерон запятнал себя грабежом, взяточничеством и т. п., прикрываемыми бессмысленными и вредными жестокостями при проведении репрессий. Отозванный Комитетом общественного спасения, Фрерон стал одним из главных организаторов термидорианского переворота. Руководитель банд контрреволюционной «золотой молодежи» после термидора, Фрерон с той же жестокостью и свирепостью стал преследовать своих бывших товарищей-якобинцев и участников революционной борьбы 1793-1794 гг. Мерлен из Тионвиля, Антуан Кристоф (1762-1833) — член Законодательного собрания и Конвента, якобинец, представитель Конвента в армиях, участник контрреволюционного переворота 9 термидора, беспринципный стяжатель, составивший себе всякими злоупотреблениями большое состояние; вел после термидора беспощадную войну против якобинцев. Ребель, Жан-Франсуа (1747-1805) — член Учредительного собрания и Конвента, был якобинцем; со времени внутренней борьбы в якобинском блоке — дантонист; затем активный термидорианец. После термидора был введен в Комитет общественной безопасности, направлявший террор против якобинцев; позже председатель Исполнительной директории. О Баррасе см. прим. 53. Поскольку все члены этой группы в той или иной степени участвовали в революционных событиях, были скомпрометированы в глазах роялистов в качестве «цареубийц», наконец, представляли собой новую, разбогатевшую за годы революции буржуазию, не желавшую ничем делиться со старыми собственническими классами, Тальен, Фрерон и другие термидорианцы ревниво следили за происками роялистов и других старых политических группировок, не желая ни уступать им власти, ни, тем более, допустить восстановления старой монархии.

84. Буасси д’Адгла (1756-1826) — до 9 термидора примыкал в Конвенте к «болоту»; играл активную роль после переворота; в Законодательном собрании был одним из руководителей монархического большинства; при Наполеоне — сенатор и граф; член палаты пэров при Бурбонах. Ларивьер, Анри (1761-1838) — жирондист; вернулся в Конвент после термидора; требовал ареста всех членов правительственных комитетов. В Совете пятисот в 1797 г. был одним из руководителей реакционного большинства; скрылся после переворота 18 фрюктидора; связался с графом д’Артуа и вернулся во Францию только при Бурбонах. Дюмолар, Жозеф-Винсент (1766-1819) — гренобльский адвокат; депутат Законодательного собрания; поддерживал Лафайета; член Совета пятисот; после 18 фрюктидора сослан на остров Олерон. Позднее служил империи. Жордан, Камилл (1771-1821) — один из участников контрреволюционного восстания в Лионе в 1793 г.; после этого эмигрировал в Швейцарию, затем в Англию; вернулся в 1796 г.; был избран в Совет пятисот. Ларевейер-Лепо, Луи-Мари (1753-1824) — депутат Учредительного собрания; член Конвента, голосовал за казнь короля; подписал протест против ареста жирондистов 2 июня 1793 г. и после этого скрывался в течение всего времени якобинской диктатуры; после 9 термидора вернулся в Конвент; в 1795 г. был избран в Исполнительную директорию. Порталис, Жан-Этьенн-Мари (1746-1807) — адвокат по профессии; в период революции значительной роли не играл; в декабре 1793 г. был арестован; освобожден в 1794 г.; избранный в Совет старейшин, выдвинулся в нем; в период консульства и империи служил Наполеону Бонапарту; в 1802 г. был назначен одним из четырех государственных советников; принимал участие в создании гражданского кодекса Наполеона. Пасторе, Клод-Эммануэль-Жозеф-Пьер (1756 -1840) — граф, затем маркиз; в 1789 г.— прокурор-синдик рижского департамента, член Законодательного собрания; роялист, после свержения монархии эмигрировал; вернулся во Францию в период термидорианской реакции; член Совета пятисот; во время империи — сенатор; во время Реставрации — пэр Франции. Симеон, Жозеф-Жером (1749-1842) — граф; с начала революции замял враждебную ей позицию; принимал участие в федералистском мятеже против якобинского правительства, затем эмигрировал; вернулся во Францию после термидора; член Совета пятисот; позднее служил последовательно империи, Реставрации и Июльской монархии. О Тибодо см. прим. 54, о Ланжюинэ — прим. 17.

85. Инар, Максимен (1750-1825) — до революции предприниматель; член Законодательного собрания и Конвента; жирондист, известен своей угрозой уничтожить Париж; вернулся в Конвент при термидорианской контрреволюции; член Совета пятисот; один из организаторов белого террора на юге вместе с депутатом П. Кадруа (1751-1813), высланным после 18 фрюктидора и возвратившимся при Наполеоне. Ровер де Фонвиель (1746-1798) — по происхождению маркиз, член Конвента, один из наиболее беспринципных представителей термидорианской контрреволюции; занимался скупкой национальных имуществ; член Комитета общественной безопасности термидорианского конвента, преследовал якобинцев и санкюлотов; после 18 фрюктидора выслан в Кайенну, где и умер.

86. Весной 1795 г., после подавления прериальского движения, на юге Франции прошла волна белого террора под руководством вернувшихся жирондистов и эмигрантов. В Лионе, Тулоне, Марселе, Эксе и др. происходила резня в тюрьмах, составлялись списки бывших «террористов» для их уничтожения и т. д. Жирондист Инар призывал в Эксе: «Если у вас нет оружия, берите дубины; если нет дубин, вырывайте кости ваших родных и бейте по террористам».

© текст - Желубовская Э. А. 1963
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Андреев-Попович И. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001
© АН СССР. 1963