-

ПРИНЦ КАРЛ-ЭРНЕСТ КУРЛЯНДСКИЙ В БАСТИЛИИ

8 января — 24 апреля 1768 г.

Помещая нижеследующую статью, полагаю,что она заинтересует читателей уважаемого журнала "Русская Старина", потому что, когда дело идет о таком громадном, по своим последствиям, событии, каково вступление императрицы Екатерины II на престол, каждый из нас любопытствует знать малейшие подробности. Здесь же является рассказ, между прочим, об одном совершенно неизвестном эпизоде, имевшем отношение к самому перевороту 1762 г,

Статья эта есть не что иное, как дело, извлеченное из архива Бастилии после взятия ее парижскою чернью 14 июля 1789 года, и, вместе с другими бастильскими бумагами, была напечатана в тогдашних повременных изданиях. Мноювзята она из повременного сборника: «Jоurnal des Revolutions de l'Еurоре еn 1789 еt 1790. Neuwied et Strasbourg, 1790. Т. X, cтраницы 138-156. Перевод сделан со всевозможною точностию.

Герой предлагаемого рассказа, принц Карл-Эрнест Курляндский, был младшим из двух сыновей пресловутого герцога Бирона. Вот те немногие данные, которые я мог собрать об этой личности.

1728 г. октября 1 (12). Принц родился в Митаве (см. К. Ф. Ж, 1786 г. 1 октября).

1737 г. июня 20. Его челобитная в "Русской Старине", VII, 66 (... "пристойное поведение"...). Просьба уважена.

1740 г. февраля 14. Вместе с старшим братом пожалован орденами св. Андрея и св. Александра Невского.

1740 р. ноября 8. При падении отца оба лишены орденов.

1762 г. Петром III назначен генерал-маиором и шефом Вологодского пех. полка. (Этот полк вошел, впоследствии, в состав Астраханского гренадерского полка).

1762 г. июня 9. Петр III возвратил обоим братьям орден св. Александра Невского. Екатерина II, будучи в Митаве, 13 июня 1764, вторично пожаловала старшему из них, как наследному принцу Курляндскому, орден св. Андрея. Младшему — нет.

1762 г. По вступлении имп. Екатерины на престол не упоминается о принце Карле ни при каком случае. [540]

1765 г. октября 8, он обедал у вел. кн. Павла Петровича и откланивался по случаю отъезда якобы в Курляндию, на самом же деле, как видно из прилагаемой статьи, он отправлялся именно в то путешествие, которое описано в Бастильской бумаге. Любопытна отметка Порошина (изд. "Русской Старины" 1881 г., стр. 469-470):

"Его прев-во Никита Ив. (Панин) рассказывал, как его (т. е. принца Карла) покойная имп. Анна Иоан. жаловала, и более, нежели от старшего брата, проку от него ожидала.... В принце Карле бездну премудрости и разума все тогда находили, а теперь все мы видим, что он шалун и повеса, не только светлейший, но и пресветлейший.

1768 г. 8 янв — 24 апр. Принц Карл сидит в Бастилии.

1778 г. февр. 7 (18). Женится на княжне Аполлонии Понинской, (род. 4 февр. 1760). Ему почти 50 лет, ей 18.

1800 г. июля 24. Принцесса умирает в Спб.

1801 г. окт. 4 (16). Принц умирает 73 лет от роду в своем замке. Вартенберг (в Силезии).

Кн. А. Б. Л.-Р.

[Перевод с французского]. Карл-Эрнест, принц Курляндский, 39 лет от роду, уроженец митавский, генерал, командующий пехотными войсками Ее Имп. Величества всея России, заключен в Бастилию по королевскому повелению от 8-го января 1768 года.

Он был арестован за совершение фальшивых векселей и подделку подписей.

Этот принц прибыл в Париж 20 декабря 1767 года с многочисленною свитою, и, под именем графа Бралинского, остановился в гостиннице «Испания» на улице Генего. При нем были два кавалера или офицера, из коих один носил звание адъютанта; оба они вскоре уехали в Лондон. Остальная свита состояла из секретаря, пажа, дворецкого с женою, повара и двух лакеев.

Полицейский офицер Бюго (Buhot) арестовал принца в то самое время, когда он ложился спать, хотя было едва 10 часов вечера. Бюго съумел, под благовидным предлогом, пробраться до второй передней, но был остановлен пажем и камердинером у самой спальни, где принц, в одной рубашке и с голою ногою, находился с своею любовницею. Нахал стал уверять, что ему поручено передать принцу в собственные руки письмо от министра, на которое требовался немедленный ответ. Его впустили вместе с [742] frees et Rillier) в Париже за подписью Варфоломея Гюберта и вдовы Ге (Barthelemy Hubert et veuve Gay).

Подлинный вексель был уплачен названными банкирами самому принцу, который отказался дать в том квитанцию. Этот вексель был сравнен с копиею, найденною в портфеле принца. Обе бумаги были столь похожи одна на другую, что подделка казалась своего рода чудом, и до того поражала своим совершенством, что решительно невозможно было отличить копию от оригинала.

На сделанные принцу вопросы: почему эта копия находилась в его бумагах и кем она была сделана, он отвечал, что она сделана была, по его приказанию, в Лионе путешествовавшим при нем курляндцем, по фамилии Тнрль (Tirl), в самый день выдачи ему подлинного векселя, и что она должна была служить ему для памяти, согласно с существующим будто бы в его отечестве обычаем всегда сохранять копии с подлинных документов. Он постоянно, под присягою, утверждал, что не подделывал этого векселя.

Кроме того, ему представляли еще два бланка с подписями трех негоциантов. На вопрос, зачем он имел у себя эти бланки, так как ими легко было злоупотребить, он ответил, что приказывал тому же курляндцу записать фамилии названных негоциантов, и что этот последний записал их где и как хотел, но что он, принц, не принимал в этом деле никакого участия и никогда не намеревался пользоваться означенными бланками. Существовали, однако, доказательства тому, что принц сам подделывал подписи на бланках; но так как не представлялось желательным компрометтировать лицо, присутствовавшее при совершении этого подлога, то на этом вопросе не стали настаивать.

В течении допроса, коему принц был подвергнут г-ном де-Сартином, заметили, что он придумал существование никогда небывалой личности какого-то искателя приключений, который будто бы выдавал себя в Италии за сына герцога Курляндского и совершил там множество мошенничеств. Очевидная цель этой выдумки состояла в том, чтобы приписать этой вымышленной личности все дела, за которые он сам подлежал бы ответственности.

Все письма, к нему адресованные, доказывают, что он был в сношениях с разными мошенниками, и что он указывал им те дела, из коих можно было извлечь какую нибудь пользу.

Принц выпущен был из Бастилии 24-го апреля 1768 года, под непременным условием, чтобы, до освобождения, он заплатил все сделанные им во Франции французским подданным долги. [743]

Эти долги простирались до 49,353 ливров. Друг его, виленский епископ, сын литовского великого генерала князя Михаила Масальского, изъявил готовность заплатить эту сумму. Он получил разрешение видеться с принцем в Бастилии, дабы условиться с ним относительно необходимых для сего мер. После нескольких свиданий епископ подтвердил свое намерение уплатить долги принца Курляндского, а так как он должен был вернуться в Польшу, то перед отъездом он отдал надлежащие приказания аббату Будо (Boudot), назначенному им духовным начальником в Видзинишках. Но этот уполномоченный, в поданной им записке, предложил для уплаты долгов принца такие средства, которые, как кажется, не были приняты.

А именно, в ней заявлялось от имени епископа виленского, что патентом, данным в Версале 1 декабря 1736 года, король пожаловал его отцу, князю Михаилу Масальскому, пенсию в 6,000 ливров, в вознаграждение за свыше 150,000 ливров, им израсходованных для образования в Литве партии, преданной французскому двору в то время, когда этот двор пытался возвратить королю Станиславу Лещинскому польский престол; что пенсия эта аккуратно уплачивалась до 1752 года включительно; что с того времени князь Масальский перестал ее получать, и что прекращение платежей он приписывал единственно войне и смерти двух банкиров, парижского и кенигсбергского, чрез которых эти деньги ему пересылались. Вследствие сего аббату Будо поручалось епископом виленским ходатайствовать об уплате недоплаченных отцу его сумм, а между тем банкиру епископа приказывалось выдавать, на счет сего последнего, все, что министерство ни потребовало бы для погашения заключенных принцем Курляндским с французами долговых обязательств.

Этим и ограничивались предложения епископа виленского. Никакое решение, как кажется, не было принято относительно претензий князя Масальского.

Тайну приготовления чернильного состава, который совершенно исчезал на бумаге, так что нельзя было полагать, что когда либо что нибудь было написано, принц Курляндский получил от некоторого италиянца Казановы.

Следующий довольно интересный анекдот заслуживает внимания. Из него видно, что Российская Императрица, если только она узнала о настоящей причине задержания принца Карла-Эрнеста Курляндского, не могла быть очень удивлена, потому что она сама, при [744] весьма критических обстоятельствах, с успехом воспользовалась опасными талантами этого сына державного отца.

Государыня эта, при жизни своего супруга, покойного Петра III, имела при его дворе, во время пребыванья оного в Ораниенбауме, преданных себе людей, которые в точности доносили ей о всем том, что там происходило. (Не лишним будет заметить, что в то время императрица проживала в Петергофе, лежащем на дороге между С.-Петербургом и Ораниенбаумом) ¹. Поэтому она была своевременно извещена, что некоторому офицеру, коего приметы ей сообщались, удалось доставить в руки императора анонимное письмо, полученное из С.-Петербурга и предупреждавшее государя о составившемся против него заговоре. На государя это письмо, повиднмому, не произвело никакого впечатления: он сказал, что вполне полагается для своей безопасности на свое войско, что преданность оного ему хорошо известна, и что в этом отношении единственное исключение составляет Преображенский полк.

Тем не менее, после столь важного для императрицы предостережения, она велела следить за означенным офицером, и несколько дней спустя обнаружилось, что ему поручена передача нового письма на имя императора. Офицер вместе с находившимися при нем депешами был схвачен на дороге; депеши были задержаны в продолжение только нескольких часов, и тут-то императрица воспользовалась опасным искусством Курляндского принца.

Принц, бывши посвящен в тайну готовившегося предприятия, вскрыл перехваченное письмо, не дотрогиваясь до печати. Вот как он объяснил это г-ну Демаре (г. Демаре слышал этот рассказ от самого принца Карла Курляндского): он разрезал ножом один край конверта; за сим письмо было вынуто и заменено другим, написанным в выражениях, долженствовавших отклонить ту опасность, которая угрожала им всем неминуемою погибелью. Подделка почерка, исполненная принцем, и изумительное искусство, с которым он съумел, посредством белого порошка [746] генерал-маиора, орденом Христа, и в особенности привлекательною наружностию Дале.

В Нюренберге принц Карл закупил разных драгоценностей на 40,000 ливров, и кредиторы его, благодаря только своей ловкости, успели спастись от обмана. Он потом хотел заключить заем в 60,000 ливров; но проницательные немцы потребовали обеспечения, и заем не состоялся.

Повидимому, принц Карл не очень богат, или банкиры его не очень аккуратны, ибо во Флоренции его держали под арестом четыре или пять суток. Он оттуда приехал во Францию и предполагает переправиться в Англию. Надо ожидать, что он неминуемо прельстит алчность или добродушие какого нибудь парижанина.

II.

Найденные нами в Бастильских бумагах сведения о принце Карле-Эрнесте вполне подтверждаются перепискою графа Кирилла Григор. Разумовского с Ив. Ив. Шуваловым. От 26 февраля 1768 г. Разумовский писал Шувалову следующее (Васильчиков. Семейство Разумовских. I. 640):

«В третьем письме от 23 янв. под № 3 пишете вы ко мне о деньгах, которые вы доставили принцу Курляндскому, 1350 червонных, в Венеции.... Сей детина есть сущий промышленник, который таскается по свету без воли, следовательно и без заплаты от отца своего, который ему не больше дает, как 6,000 (талеров) в год, что учинит с не большим 5,000 наших руб. Он уже столько намотал и столь поступков непристойных званиям его поделал, что, наконец, в Бастилии теперь резидует по фальшивым векселям, и говорят, что будто от него и поделанных им долгов отрицается... Однако, любезный мой друг, когда вы заблагорассудили дать мне сию коммиссию, чтобы вам отыскать сии деньги, то я не оставлю употребить всевозможного старания, вследствие чего рассудил призвать Ал-дра Ив. Черкасова, которому вручил для пересылки письмо к принцу Петру, дав ему знать, сколько ваш поступок честен и знатен в рассуждении сей фамилии, и что вы по справедливости для спокойствия вашего немедленно удовлетворены быть должны» и т. д.

От того же к тому же 29-го февраля 1768 г. (на стр. 341):

.... «Что касается до заплаты денег, которые вы заняли [747] для принца Курляндского, то будь, мой люб. друг, спокоен: я ничего не упущу, что потребно будет к доставлению вам оных».

Из этого должно заключить, что обещанная виленским епископом помощь не была оказана принцу Карлу.

Дальше, на стр. 342, Разумовский снова обнадеживает Шувалова, что деньги, данные им в займы принцу Курляндскому, не пропадут; наконец, на стр. 344, 9 апреля 1768 г., извещает, что деньги (1,300 червонц.) им приняты; «итак, ваши деньги на принце Курляндском не пропали».

То, что выше написано об отречении принца Карла (по словам Гельбига) от прав на курляндский престол, должно быть исправлено.

Старший брат его, Петр, имел, кроме дочерей, сына; но сын этот умер в малолетстве (род. 1787, ум. 1790). Из этого следует, что Екатерина имела повод требовать отречения принца Карла-Эрнеста только между 1790 г. (годом кончины этого ребенка) и 1795 (годом присоединения Курляндии к России).

Можно также оговорить, что Карл-Эрнест умер 4 окт. 1801 г. в Вартенберге, который не задолго перед тем наследовал по кончине своего старшего брата (ум. 13 янв. 1800 г.).

Бастильские бумаги, из коих извлечена статья о принце Карле-Эрнесте Бироне, были известны Гельбигу (немецкий подлинник, стр. 174, примеч.); но он не входит в их разбор, хотя сомневаться в их достоверности нет никакой причины. Гельбиг говорит, что принц Карл-Эрнест был, из-за денежных требований, в постоянной ссоре как с отцем, так и с братом своим, и что в течение своей жизни он имел, не по своей будто бы вине (!), множество самых неприятных приключений; вслед за сим он прибавляет, что общественное мнение было крайне не расположено к нему, и что имп. Екатерина должна была потребовать от него, в пользу его сына, отречения от прав его на курляндский престол (после того, как единственный сын старшего его брата умер малолетним в 1790 году).

Полное собрание бастильских бумаг предпринято было французским ученым Francols-Ravaisson-Mollien, conservateur de la bibliotheque ² de l’Arsenal, под заглавием: Archives de la Bastille. Вышло 16 томов с 1876 г. по 1884 г.; но, за смертию издателя, последовавшей в 1884 году, издание прекратилось. Я не имею этого [748] сочинения под рукою для сравнения с текстом, напечатанным в Journal des revolutions de l’Europe, откуда я заимствовал приведенную выше статью.

III.

Просматривая Записки Казановы (Memoires de Casanova, edition de 1826-1838, 12 vol. in 12), я встретил в них несколько раз имя принца Карла-Эрнеста.

Казанова познакомился с ним в 1764 году в Риге, где принц стоял с своим полком (X, 144 и 146), видел его потом в Спб. с его любовницею (X, 216); осенью 1765 принц выехал из Спб., и зимою того же года эти два приятеля встретились в Варшаве (X, 271), откуда принц поехал в Венецию (X, 325).

Но, еще прежде сего, Казанова встречался во Франции и в Италии с какою-то загадочною личностью, которая выдавала себя за принца Курляндского. В записках его (VII, 51, 74, 172, 303) читаем мы, что в конце 1760 года он находился в Гренобле. Однажды он был в гостях в одном французском доме, когда туда пришел какой-то русский и принес хозяину дома стклянку с беловатою жидкостию, которая, как он уверял, мгновенно вылечивала от ушибов. На вопрос Казановы, что это за человек, ему сказали, что никто этого не знал положительно, что у этого русского нет ни экипажа, ни прислуги, ни денег, и что он живет в гостиннице в долг; но что тем не менее он хорошо принят во многих домах.

Несколько времени спустя, этот русский пришел к Казанове, велел доложить о себе под именем Карла Иванова и просил денег, чтобы расплатиться с хозяином гостинницы и уехать. В разговоре он объявил: «Я — Карл, второй сын герцога Иоганна Курляндского, который в ссылке, в Сибири. Я бежал».

В Генуе, за обедом у банкира Беллони, Казанова, к крайнему своему удивлению, встретил обманщика Иванова. Он был порядочно одет, много говорил, но был печален. Когда разговор коснулся России, где царствовала императрица Елизавета Петровна, он замолчал, вздохнул и отвернулся как бы для того, чтобы утереть слезы... Его лакей, который за ним служил за столом, был в желтой ливрее с красными галунами. После обеда он нашел возможность поговорить наедине с Казановою и просил его [749] о помощи. «Вы можете, сказал он, одним словом достать мои 100,000 экю (ecus), и из них я дам вам половину». Казанова отвернулся от него, и больше не видел его в Генуе.

Во Флоренции с Казановою случилось, по вине этого русского, особенно неприятное происшествие. В один прекрасный день Казанове подают пакет; он вскрывает его и находит в нем вексель в 200 экю. на флорентинского банкира Сасси, и письмо, за подписью Карла Иванова, писанное из почтовой гостинницы в Пистое. «Будучи все еще в несчастном положении и без денег, писал этот Иванов, я открылся одному англичанину, который ехал из Флоренции в Лукку, и он великодушно подарил мне 200 экю, выдав мне на эту сумму вексель на имя предъявителя, который он написал в моем присутствии. Я боюсь ехать за этими деньгами во Флоренцию, где меня могут арестовать за несчастную мою историю в Генуе. Поэтому покорнейше прошу вас сжалиться надо мною, приказать взять эту сумму у банкира Сасси и доставить мне ее сюда, дабы я мог расплатиться в гостиннице и выехать».

Хотя подобная услуга, сама по себе, нисколько не была затруднительна, но Казанова не захотел компрометтировать себя и огласить свое знакомство с человеком, коего имя и приметы помещены были в газетах; он поэтому решился съездить в Пистою.

По прибытии в Пистою, Казанова был введен самим хозяином гостинницы в комнату мошенника, и объявив этому последнему, что не намерен иметь с ним никаких сношений, возвратил ему вексель. «Я вам советую, сказал он, отдать этот вексель вашему хозяину; он представит его г-ну Сасси и привезет вам деньги».

— Я последую вашему совету, отвечал русский.

Прошло два дня, как вдруг к Казанове является г. Сасси с хозяином Пистойской гостинницы. Банкир, вынув из кармана вышеозначенный вексель, сказал Казанове, что он обманут был тем, кто передал ему этот документ; что, во 1-х, этот вексель не написан рукою англичанина, коего подпись на нем находится, а что, во 2-х, хотя бы подпись и была подлинная, но милорд, не имея у него, Сасси, никаких денег, не был в праве выдавать вексель на его дом. «Хозяин гостинницы, — прибавил он, — уже эсконтировал этот вексель; русский уехал, и когда я сказал хозяину, что вексель — фальшивый, он ответил мне, что Карл Иванов получил его от вас, и что, зная вас, он (хозяин) не [750] усумнился выдать деньги, но что теперь он от вас требует возвращения 200 экю».

Казанова отказался платить. Хозяин обратился в полицию, и полиция объявила Казанове, что он обязан либо уплатить вексель, либо немедленно выехать из Флоренции. Казанова выбрал последнее, и выехал в Рим.

Приведенные выписки из записок Казановы заключают в себе довольно интересные сведения; из них следовало бы заключить, что Карл Эрнест бежал из России еще до помилования отца и шатался без всяких средств по Европе. Странно, что Казанова, когда, четыре года спустя, встретился оффициально с принцем Карлом, не узнал в нем того обманщика, которому он обязан был своею высылкою из Флоренции. Не должно-ли предположить, что принц уверил Казанову (как он впоследствии старался уверять французов), что не имеет ничего общего с этим негодяем.

Я должен прибавить, что мне приходилось несколько раз проверять то или другое из записок Казановы, и что показания его всегда оказывались верными. Разумеется, я не говорю здесь о его любовных похождениях, в которых не может не быть значительной доли хвастовства.

В периодическом издании: Le livre (1881 года), стр. 11, есть весьма интересная статья известного Armand Baschet о сличении записок Казановы с оффициальными венециянскими документами; это сравнение вполне доказывает несомненную достоверность рассказов Казановы.

Кн. А. Б. Л.-Р.

Февраль 1888 г.

Комментарии

1. Петр III поселился в Ораниенбауме 12 июня 1762 г. Екатерина переехала ив Спб. в Петергоф 17 июня; приезжала она в Ораниенбаум 19 июня, дабы присутствовать при представлении оперы, но в тот же вечер возвратилась в Петергоф. (См. «Сборник Имп. Русск. Истор. Общ.» XVIII, 404, 405 и 408).

Стало быть, эпизод Бирона мог иметь место только между 17 и 27 июня 1762 г., т. е. в один из десяти дней, непосредственно предшествовавших перевороту. — Переводчик.

2. Francois Ravaiseon-Mollien, conservateur de la Bibliotheque del’Arsenal, ум. в сентябре 1884 г.

Текст воспроизведен по изданию: Принц Карл-Эрнест Курляндский в Бастилии // Русская старина, № 3. 1888