-

Невиновность самого ославленного в истории убийцы-садиста.

Георга Брандеса.

С своим близким к ясновидению воображением Жюль Мишле мог более живо, чем какой-либо другой историк, осваиваться с верой в диавола, с культом диавола и со всеми болезненными душевными состояниями, со всеми ужасающими уголовными преследованиями, которые вера в диавола порождала.

Поэтому, когда читаешь в его Истории Франции о Жилле де Рэ (Gilles de Rais), о том, как он массами умерщвлял младенцев, чтоб приносить их в жертву диаволу, то заранее склоняешься к мысли, что именно этот историк должен быть хорошо осведомлен.

Когда читаешь после этого известный жуткий роман La-Bas Жориса Карла Гюисманса, этот этюд так называемого сатанизма, охватывающий период времени от пятнадцатого до девятнадцатого века и долго останавливающийся на замке Тиффож (Tiffauges), в погребах которого, согласно преданию, были награмождены трупы младенцев, между тем, как сам Жилль де Рэ изображается здесь полупомешанным убийцей-садистом, самым назидательным образом раскаявшимся перед казнью, то чувствуешь, что стоишь перед одной из тех психологических загадок, которые, являясь глубоко отталкивающими, как-будто могут дать нам заглянуть в самое гнусное человеческое зверство, не исключающее однако сентиментальности.

Жилль де Рэ, подобно всем своим современникам, был во власти средневековой веры и суеверия, над которыми древняя Греция так высоко поднялась целыми восемнадцатью [98] веками ранее. Зверство, как это исторически доказано, лежало в природе и характере не Жилля, а его преследователей и палачей. Его жизнь, его смерть, оставленная им по себе память возвещают громогласно, какими мировыми силами были всегда суеверие, ложь, злодейство, и как в течение долгих веков они умеют утверждать свое владычество, опираясь на человеческое легковерие и глупость.

II.

Во время всего дивного похода Жанны д'Арк, от снятия осады с Орлеана до коронования Карла в Реймсе и от въезда в Реймс до битвы под стенами Парижа, рядом с ней ехал на коне молодой человек высоко-знатного рода, блиставший своей отвагой; на него было возложено поручение заботиться о безопасности Жанны. Он происходил от одного из величайших героев ратного поля во Франции, великого коннетабля Дюгеклена, похороненного рядом с французскими королями, и унаследовал доблести своего великого предка. Всего лишь 25-ти лет от роду, на короновании Карла VII в Реймсе, Жилль де Рэ был назначен маршалом Франции и получил право поместить на своем щите лилии королевского дома в виде рамки вокруг своего герба. Он родился в 1404 г., следовательно, восемью годами раньше Жанны д'Арк.

Он осиротел еще ребенком, но после смерти своего деда получил в наследство громадные поместья, и его богатства еще больше увеличились, благодаря его женитьбе на богатой наследнице, Екатерине де Туар.

Он вел пышную, но не бессмысленную жизнь, наоборот, обнаруживал совсем необычайную для своего века любовь к искусству и науке. Он имел большую библиотеку, в которую со страстью собирал красивые, иллюстрированные миниатюрами рукописи и изящные переплеты. Он сам изукрасил эмалью переплет служебника для своей частной капеллы. Дело в том, что он был столь же набожен, как и расточителен. Эта капелла была убрана с княжеской роскошью. К ней принадлежала целая школа молодых певчих, и в ней был переносный орган, который во время путешествий Жилля шестеро воинов носили на плечах. Он основал также много благотворительных учреждений. Вместе с тем у него была необыкновенная для того времени страсть к театру. На импровизированной сцене он выставлял сотню актеров, одетых в великолепнейшие костюмы, а после представления угощал по-царски [99] зрителей. Мед и вино лились тогда рекой. Его гостеприимство славилось по всей долине Луары, и ни один гость не уходил от его всегда накрытого стола, не получив на память подарка. Рассказывают, что однажды, при посещении Орлеана, он привез с собой двести человек свиты, — кавалеров, слуг, пажей, священников, придворных шутов, так что занял все гостиницы в городе и в несколько месяцев истратил 80.000 червонцев.

III.

При всем его богатстве, ему не хватало его доходов. Никто не обвинял его в распутстве; но он жил выше своих средств, так что бывал вынужден делать займы под залог будущего урожая или под эксплуатацию соляных копей, и вскоре ему пришлось начать сбывать некоторые из своих поместий ниже их стоимости, но обыкновенно под тем условием, что он сохраняет в течение шести лет право выкупить их за ту же цену.

Около 1436 г. его родные стали тревожиться его расточительностью и побудили короля запретить ему продавать свои земли, а другим покупать их. Этот приказ был с барабанным боем разглашен герольдами во всех окрестностях Орлеана и по всему Анжу. Но герцог Иоанн V Бретанский отказался обнародовать его. Ибо, корыстолюбивый и беззастенчивый, он уже успел скупить многие из поместий Жилля и намеревался или лишить его возможности выкупить их или сделаться владельцем и всех остальных. Чтоб лучше скрыть от маршала свой план, он назначил его генерал-лейтенантом герцогства Бретань, то-есть, вторым лицом в стране после герцога.

Вместе с герцогом, или, вероятно, в еще более сильной степени, чем он, домогался гибели Жилля канцлер Бретани, епископ Нантский, Жан де Малеструа (Malestroit). Он тоже, отчасти прямо, отчасти чрез подставных лиц, скупал поместья принадлежавшие маршалу, но. в отличие от герцога, питал, кроме того, застарелую ненависть к Жиллю де Рэ. В 1426 г. Малеструа, состоявший тогда на службе у англичан, был виновником поражения при Сен-Шан де Бёвьон, во время которого Жилль, сражавшийся под начальством коннетабля Риммонского, должен был отступить. Коннетабль бросил Малеструа в тюрьму, и тот лишь с трудом добился своего освобождения, но затаил в душе непримеримую ненависть как к Жиллю, так и к Риммону. [100]

IV.

В своих постоянных денежных затруднениях Жилль, как многие и многие из его современников, прибегнул к алхимии и выписал из Флоренции итальянца, Франческо Прелати, умевшего будто-бы составлять элексир, при помощи которого все металлы превращаются в золото. Этому Прелати Жилль предоставил богато оборудованную лабораторию. Алхимия была в близком родстве с колдовством, и Прелати заставил Жилля поверить, что он имеет у себя на службе диавола, по имени Баррона, который является ему, Прелати, как только он останется один, но упорно отказывается показаться Жиллю. Жилль все-таки увидел однажды разбросанные алхимиком по полу слитки золота; но только ему запретили дотрогиваться до них. Когда он попытался проникнуть в комнату, вооружившись Распятием, заключавшим в себе частицу Животворящего Креста, Прелати заградил ему путь, а когда спустя несколько дней его туда допустили, то от слитков золота оставалось лишь немножко золотой мишуры.

Подписанный кровью Жилля договор, в котором он обещал слепо повиноваться Баррону, ожидая получить от него взамен этого знание, богатство и могущество, не удовлетворил требовательного диавола. Чтоб явиться Жиллю, он поставил ему еще условие: маршал должен был достать ему руку, сердце и глаза ребенка. Жилль представил в стакане упомянутые части тела, взятые от детского трупа. Но диавол продолжал оставаться невидимым, и Прелати должен был похоронить в освященной земле эти зловещие анатомические предметы. Но нелепая жертва, принесенная таким образом легковерным Жиллем злому духу, сделалась орудием его гибели.

Его враги, (Іоанн V и Малеструа) не менее твердо, чем он, верили в алхимию и жили в величайшей тревоге, думая, что вскоре он будет в состоянии делать золото в изобилии и получит таким путем возможность выкупить свои поместья.

Нужно было раньше этого разорить его в пух и прах. Но для того, чтоб уничтожить человека с таким высоким положением и так высоко почитаемого, была в те времена лишь одна достаточно сильная власть: церковь (чрез посредство инквизиции). Еслиб удалось обвинить его в еретичестве, то он не имел бы на суде адвоката (кто помогал еретику, тотчас же сам подвергался обвинению в ереси), а приговоры инквизиции почти всегда влекли за собой конфискацию имущества.

Величайшим препятствием к тому, чтобы сразить его, был однако всеобщий почет, которым он был окружен. [101] Нужно было произвести сначала перевороты в питавшихся к нему чувствах, внушить к нему ужас и отвращение. После этого всегда можно было привлечь его к духовному судилищу, как еретика.

Барония Рэ находилась в Нантской епархии и, следовательно, была подчинена епископу Малеструа. В июле месяце 1440 г. он выпустил окружное послание, в котором Жилль объявлялся сильно подозреваемым в умерщвлении множества младенцев после удовлетворения над ними своих позорных страстей; он объявлялся подозреваемым в заключении омерзительного договора с диаволом. Епископ ссылался на восьмерых свидетелей, происходивших из самой низкой черни. Семеро из них были женщины, обывательницы Нанта, потерявшие своих детей и теперь обвинявшие Жилля в том, что он будто-бы похитил их и умертвил. В послании значилось, что показания этих баб подтверждаются свидетельством надежных людей. Кто были эти последние, об этом не упоминалось; это, конечно, могли быть только какие-нибудь подкупленные слуги Жилля. В посланной епископом Жиллю повестке о явке к нему на 19-е сентября 1440 г. ко всем уже перечисленным преступлениям было весьма предусмотрительно прибавлено: «в известных преступлениях, отзывающихся ересью». Эта добавка была необходима, так как иначе дело не подлежало бы суду епископов, и так как не было бы тогда возможно лишить обвиняемого содействия защитника.

28 сентября Жилль, несмотря на то, что он отвергал обвинение, должен был предстать пред вице-инквизитором в Нанте, и этим он был уже заранее осужден. Хотя в обвинении указывалось на умерщвление им 140 младенцев, в общем удалось найти лишь десять женщин, жаловавшихся на пропажу своих детей. Они были будто-бы украдены для Жилля некоей Перриной Мартен, которая добровольно во всем созналась, но, конечно, не подверглась после того судебному преследованию. Ни к чему не послужило то, что Жилль де Рэ коротко и веско объявил лживыми взведенные на него обвинения. Обвинения эти гласили, что он и его сообщники растлили, задушили, изрезали на части и сожгли 140 младенцев, а пепел их развеяли по ветру. Обвинения были письменно изложены 13-го октября, когда родители еще не знали или не могли еще ничего знать кроме того, что их дети исчезли. Лишь 17-го октября пытками и обещаниями исторгли у Прелати и некоторых других показания, на основании которых за четыре дня до этого уже было формулировано обвинение. [102]

VI.

На допросе 13-го октября Жилль с негодованием отверг компетенцию суда, издевался над судьями, выражал изумление по поводу того, что президент парламента Бретани дозволяет священникам осыпать его такими ужасными обвинениями. Но тогда епископ совместно с инквизитором объявил его отлученным от Церкви, и, при религиозности Жилля, это совершенно сломило его. Он пришел в полное отчаяние и решил во что бы то ни стало добиться примирения с церковью.

15-го- октября — чрез данный ему 48-часовой срок, он смиренно признал авторитет духовных судей, умоляя их снять с него отлучение. Он отрицал свою виновность в приписываемых ему преступлениях, отрицал свою виновность и в принесении жертвы диаволу. Но судьи настаивали на показании Прелати, что Жилль принес ему некоторые части детского трупа, и отождествили это с умерщвлением ребенка. Какую цену вообще имели показания Прелати, с очевидностью вытекает из его признания, что «диавол Баррон являлся ему десять или двенадцать раз».

Двое других из слуг Жилля дают еще более гнусные показания против него — правда, до такой степени одинаковые, что ясно чувствуется, как они только повторяют то, что им было продиктовано во время пыток. «Жилль имел обыкновение обезглавливать младенцев, затем садился к ним на живот и тешился, видя, как жизнь в них угасает». — Та же самая фраза повторяется неделю спустя, как признание самого преступника. Отрицание Жиллем своей виновности оказалось для него совершенно бесполезным. 21-го октября его привели в застенок. И полководец, своей храбростью на войне стяжавший себе такую громкую славу, до того устрашился при виде орудий пытки, что стал молить пощады на один еще день; после того он обещал все рассказать к общему удовлетворению. Но судьи отказали ему в отсрочке, он должен был покаяться немедленно. И он, имевший в своем замке целую толпу молодых пажей, целую толпу подростков в своей часовне, из которых никогда ни один не жаловался на него ни по самому малейшему поводу, сознался теперь во всем, чего от него требовали, во всем, что ему подсказывали, — в растлении и умерщвлении 140 никому неизвестных младенцев из простонародья, хотя никто не видал ни одного трупа этих младенцев и ни одной их косточки после их мнимого сожжения. Так некогда несчастные тамплиеры сознались под пыткой во всех ужасах, в которых их обвиняли. [103]

Только отпущение своих грехов вымолил себе Жилль у церкви и одну только милость, — чтоб его похоронили в кармелитском храме в Нанте, месте последнего успокоения герцогов и знаменитых личностей Бретани. И вот, на другой день после суда его заставили подняться на костер, на котором была воздвигнута виселица. Ему накинули веревку на шею в то самое время, как костер был зажжен, так что он был уже мертв, когда огонь охватил его тело.

Герцог Бретанский конфисковал его поместья.

VII.

Можно думать, что Карлу VII была хорошо известна невинность Жилля де Рэ, и что высшая знать Франции равным образом не питала относительно ее ни малейшего сомнения. Дочь Жилля, Мария, вышла замуж за Прежана де Коэтиви, адмирала Франции, а после его смерти за Андрэ де Лаваль, адмирала и маршала. Семья Жилля тотчас же заявила протест против действительности приговора, и уже от 1442 г. существует два королевских послания по этому вопросу. В первом из них говорится, что Жилль де Рэ при своем аресте апеллировал к королю и парламенту, но что на это не было обращено внимания, «он был приговорен к смерти беззаконно и без причины». Король сообщает поэтому герцогу Франциску Первому, сыну умершего в 1441 г. Иоанна V, что на приговор подана теперь апелляция. Второе королевское послание адресовано президенту и советникам парламента и призывает их расследовать поводы к осуждению Жилля де Рэ, «так как покойного Жилля казнили, несмотря на его невиновность, и так как имели место и другие подобные правонарушения». Но ничего не было сделано.

Только в наши дни Маршгэ (Marchegay) нашел эти послания. Но впервые и с убедительной силой доказал невиновность Жилля историк Соломон Рсйнак в четвертом томе своего сочинения Культы, мифы и религии (Culles, Mylhes el Religions).

Чуть не целых пять столетий Жилль де Рэ оставался в воспонимаиии человечества чудовищем самой зверской похоти и кровожадности. Им, повидимому, навеяна сказка о Рауле Синей Бороде; поэты и романисты изображали его почти фантастическим злодеем более омерзительным, чем сказочные гномы, убивающие и поедающие детей. А между тем он был просто человек великой души и героического склада, более храбрый, более тонко образованный и более расточительный, чем его современники, верный соратник и телохранитель Жанны д’Арк, и одинаковая с ней судьба постигла его, суеверного и невинного, как она.

Пер. с датского В. Спасской.

(пер. Спасская В.)
Текст воспроизведен по изданию: Невиновность самого ославленного в истории убийцы-садиста // Голос минувшего, № 2. 1914