За обедом я заметил

ТЕРНЕР Ф. Г.

ВОСПОМИНАНИЯ ЖИЗНИ Ф. Г. ТЕРНЕРА

(Начало повествования опущено как выходящее за рамки сайта - Thietmar. 2015)

За обедом я заметил, что все взоры обращались на человека средних лет, красивой и симпатичной наружности. Мой сосед, итальянец, объяснил мне, что это Речиотти Гарибальди, второй сын народного героя, о котором я так много наслышался от мессинских лодочников. Он держал себя весьма просто, без всякой аффектации, нисколько не выставляя своей личности, но и не уклонялся от общих разговоров. Я с ним скоро познакомился, играл с ним вместе в шахматы и много беседовал. Он вообще оказался очень приятным собеседником. Гарибальди рассказывал между прочим некоторые подробности о сражении при Аспромонте или Синалунга. Гарибальдийцы дрались с папскими войсками, победа еще ни на какую сторону не склонялась. Вдруг они были поражены науками какой-то мелкой трескотни, совершенно но похожей ни обыкновенный звук выстрелов, — оказалось, что это подошли французы и стреляют своими, новыми тогда, ружьями — это решило судьбу дела. Известно, что в донесении французского главнокомандующего помещена фраза: le nouveau fusil (chassepot) a fait merveille.

Дальнейшее плавание, продолжавшееся еще три с половиною дня, прошло довольно однообразно. За исключением острова Кандии, мимо которого мы пришли в четверг, мы не видали земли до самой Александрии. Гористый южный берег острова, вдоль которого мы шли часа четыре, почти лишен всякой растительности, на нем [234] не видно было почти никаких поселений, только изредка показывались на берегу отдельный каменные лачужки, по-видимому, покинутые жителями. Все главнейшие города и селения находятся на северном берегу острова. Проходя мимо этой исторической местности, я не мог не вспомнить о кровавой драме, разыгрывавшейся здесь в течение двух лет и тогда недавно только что окончившейся так неудовлетворительно во всех отношениях. Только много лет спустя Кандии удалось достигнуть освобождения от турецкого управления. Казалось, что на острове царить ненарушимый покой, но я думал, скоро ли изгладятся воспоминания кровавых происшествий и долго ли будет продолжаться этот покой. Замечательно впрочем, что уже тогда многие из лиц, бывавших в Кандии и по-видимому хорошо знакомых с местными условиями жизни, с которыми мне пришлось встретиться на востоке, уверяли меня, что желание присоединения к Греции далеко не всеобщее.

Там в то время существовала большая партия, желавшая только полной автономии; идеалом этой партии было положение острова Самоса, а совсем не Ионических островов, живших в то время далеко не в ладу ст. Грецией. Но в начале восстания восторжествовала греческая партия и партия автономистов должна была ей подчиниться. Утверждали, что если бы сначала критяне водрузили знамя автономии, не грозя Турции совершенным отпадением, то может быть желаемая цель уже тогда могла быть достигнута, особенно, если бы повстанцы сумели воспользоваться тем благоприятным моментом, когда Франция по-видимому склонялась на сторону России, и когда устрашенная Турция была готова на всевозможные уступки, кроме только совершенного отделения острова. Но этот благоприятный момент был пропущен, потребовали большого и в окончательном результате положено кандиотов оказалось несравенно хуже, чем оно было до восстания. Только десятки лет спустя, суждено было осуществиться умеренному идеалу автономистов острова.

На следующий вечер мы подошли уже довольно близко к Александрии, но так как вход в Александрийский порт в темноте не совершенно безопасен, то нам пришлось крейсировать нею ночь в море, чтобы ранним утром пойти в порть. Ночь была спокойная, теплая. Луна отражалась серебристыми нитями в мелких волнах, окруживших пароход, я за ним тянулась широкая полоса, блестевшая фосфорным светом, — явление, хорошо известное всем плававшим по Средиземному морю.

Наконец в субботу, рано утром, мы завидели берег. Показался маяк, затем отдельные береговые форты, между которыми [235] главнейший форт Марабу и, наконец, самый порт и Александрия.

Известковые, серовато-белые берега Александрийского залива не представляли особенно живописной картины; берега эти изрыты катакомбами, в которых скрывались и жили христиане во время гонений. По левой стороне города прежде всего бросается в глаза бесчисленное количество ветряных мельниц, расположенных на вершинах известковых холмов. За тем взгляд останавливается на большой мечети и на громадном строении в европейском стиле — дворец вице-короля, лежащем у самого порта. Весь порт, довольно обширный, был наполнен военными и купеческими судами всех наций; между ними мелькали по зеленовато-голубому морю лодки с гребцами в восточном костюме. Особенно красовался старый араб, бронзовато-темного цвета, в белой как снег бедуине, который стоял в одной из этих лодок. По величественности его осанки и белому одеянию я его принял сначала за очень важное лицо, но потом скоро разубедился, когда заметил то же выражение величайшего спокойствия на лицах всех местных жителей и те же белые одеяния на кучерах, сидевших на козлах извозчичьих колясок, ожидавших пассажиров в порт.

Я поспешил сесть в лодку и отправился на берег, где пришлось прежде всего прописать паспорт. Совершив в первый раз по выезд из России эту церемонию, я отправился в русское консульство, находящееся на другой стороне города. Кроме некоторых узких улиц, прилегающих к порту, в которых сгруппировалось арабское население, вся остальная часть Александра походила на любой второклассный европейский город, довольна грязный, хотя и с красивыми каменными строениями. Если бы не верблюды на у лицах, арабские костюмы рабочих и изредка выдающими из-за, прочих строений минареты и сады с пальмовыми деревьями, то можно было совершенно забыть, проезжая по Александра, что находишься на востоке.

Посреди города расположен довольно обширный и красивый сквер, где устроено для гуляющих нечто в роде бульвара; это место, называемое консульскою площадью (Place du Consulat), окружит высокими каменными строениями, в нижних этажах коих красуются магазины. Здесь же в соседстве находится здание биржи.

Александрия, один из древнейших исторических городов, сохранил в своей внешней обстановка весьма мало следов прежнего исторического значения. [236]

Помпеевская колонна, стоящая на возвышенности за городом возле мусульманского кладбища, и два обелиска Клеопатры, находящееся близ нового порта, служат почти единственными представителями памятников древности в Александрии. Впрочем, если обратить внимание на то, как здесь обходятся с остатками древности, то не удивительно, что они не сохраняются, и что даже следы их исчезают. Между станцией железной дороги и городом недавно была проложена новая дорога, для которой пришлось прорыть траншею в небольших холмах, лежащих за городом и покрытых пальмовым лесом. При этой работа напали на весьма хорошо сохранившееся остатки древних построек; оказалось, что эти холмы суть древние здания, вероятно часть прежнего города, которая в течение веков была занесена слоем земли столь значительным, что на нем мог вырости пальмовый лес.

Это открытие однако нисколько не остановило землекопных работ. Остатки прежних зданий, расположенных в былые времена вдоль линий пролагаемой дороги, были выломаны и обломки выброшены вместе с землею; о дальнейших археологических раскопках или о каких-либо исследованиях, которые могли бы повести к раскрытию части древнего города, под лачужками арабской деревни, находившейся по эту сторону Александрии в то время никто и не помышлял. Когда приезжаешь из Италии и видишь, с какой осторожностью и с каким тщанием там происходите раскрытие находящихся под землею древних построек, напр. в Риме и в Неаполе, то подобное варварское обращение с драгоценными остатками древности кажется совершенно непонятным. Проезжая по этой дороге, я видел остатки сводов и других строений, обломки коих печально торчали из земли, как бы взывая к проезжающим, чтобы хотя они обратили внимание на остатки зодчества прежних веков, погибающее без пользы для истории и науки.

Совершенно равнодушное к остаткам древности, которые могли сохраниться в Александрии, египетское правительство зато обращало постоянно внимание на развитие экономических интересов города, с которыми тесно связано благосостояние всей страны. В торговом отношении положение Александрии весьми благоприятно, так как этот город лежит на перепутье между Индией и Европой; вместе с тем Александрийский порт принадлежат к числу лучших портов этой части Средиземного моря. Нынешняя Александрия построена на узкой полосе земли, отделяющей порт от обширного, но мелководного озера Ахреотис, лежащего за городом. Ужо Мегмед-Али, так много сделавший для [237] величия Египта, обратил внимание на улучшение Александрийского порта. При нем же был восстановлен в двадцатых годах древний канал Клеопатры, соединяющий Александрию с Розеттским притоком Нила, в который он впадает около Кафр-Саида. Канал этот по значительной глубине и ширине своей имеет назначением не только снабжать Александрию пресною водою из Нила и орошает всю местность, по которой он проходит, но и открыть водное сообщение между Александрией и Нилом для речных судов средней величины. Над расчисткой этого канала, названного Махмудиэ — в честь султана Махмуда — работало 250.000 феллахов, из которых до 10 процентов, т. е. около 25.000 человек, погибло во время работ, большею частью от разных болезней, вызванных непредусмотрительностью и отсутствием всякой заботливости об участи несчастных рабочих. Канал Махмудиэ содержался в весьма удовлетворительном состоянии, так что по нем могло происходить весьма оживленное товарное движение на речных судах, несмотря на то, что вдоль его проходит железная дорога, соединяющая Александрию с Каиром.

Свое торговое значение Александрия получила однако только благодаря постройка этой железной дороги и продолжению ее до Суэца. Из Каира железная дорога была проведена первоначально прямо на Суэц вдоль горного хребта Джебель-Ау-Эбет. Но с самого начала эта дорога оказалась неудовлетворительною и потому она была совершенно покинута, а вместо нее была построена другая ветвь, отделяющаяся от Александрийско-Каирской дороги, не доходя до Каира близ станции Бен-Ха, и направляющаяся к городам: Загазигу и Измаилии, а затем вдоль Горьких озер и канала к Суэцу.

По этому пути проходила в то время так называемая Over-Land-Mail, т. е. англо-индийская сухопутная почтовая дорога, по которой провозились в Англии почтою и некоторые высокоценные товары. Между Индией и Суэцом содержалось в то время периодическое сообщение громадными пароходами английской Peninsular and Oviental Company. По приходе парохода в Суэц почта и товары отправлялись немедленно по железной дороге в Александрию, откуда они следовали на пароходах Messageries Imperials через Марсель и Канэ в Доверо, но за год до моего приезда в Египет, с улучшением порта в Бриндизи и с постройкой железной дороги из Бриндизи в Фоджиа — Over-Land-Mail стали направляться на Италию, именно на Бриндизи, Турин и Мон-Сенис. Такое изменение направления англо-индийского почтового пути вызвало уже тогда неудовольствие во Франции, завистливо следившей за развитием морского торгового значения Италии. [238]

Находясь на исходном пункте египетского транзита, Александрия должна была, благодаря этому обстоятельству, получить необыкновенное торговое значение; при этом народонаселение этого города в течение 35 лет утроилось. Все это должно было коренным образом измениться с открытием Суэцкого канала. Сознавая грозившую ему с этой стороны опасность, Александрийское купечество не подписалось ни на одну акцию Суэцкой К°.

Во время открытия Суэцкого канала в Александрии было сосредоточено не малое число весьма богатых торговых домов, но весьма немногие из них пользовались хорошею и честною репутацией. Большинство этих лиц принадлежало к числу людей, которым все средства наживать деньги кажутся позволительными. Александрия вообще сделалась в то время сборищем отребья европейского населения. Люди, доведшие свою репутацию до того, что им уже невозможно было оставаться в своем отечестве, отправлялись в Александрии наживать деньги всякой правдой и неправдой и большею частию достигали своей цели, потому что они не останавливались ни перед какими средствами. Таким образом народонаселение Александрии могло считаться тогда сбродом разных проходимцев Италии. Франции и Греции; эти элементы дополнялись армянами и левантийцами, стоявшими также не на высокой степени нравственного развития. Начиная с игорных домов и до коммерческих фирм, обман принадлежал в то время в Александрии к совершенно обычным явлениям. Явные кражи и убийства с корыстною целию случались довольно часто; особенно плохою репутациею пользовался в этом отношении греческий квартал. Явную противоположность с европейским представляло местное арабское народонаселение. В среде его кражи и убийства были почтя неизвестным явлением. Не только в Александрии и Каире, но и во всем Египте молено было разъезжать без оружия и почти с открытым чемоданом, не подвергаясь никакой опасности со стороны арабского населения.

Главная причина развращенности европейского населения Александрии заключалась в то время в отсутствии всякого действительного суда для европейцев. Каждый европеец мог быть проследуем и судим только своим консульством. Это обстоятельство обращалось для всех мошенников и негодяев почти в полную безнаказанность, так как консулы считали большею чистию своею обязанностию защищать интересы каждого своего соотечественника, далее в тех случаях, когда дело его оказывалось далеко не согласным с требованиями справедливости. В этом отношении только русское консульство, пользовавшееся в то время [239] в Александрии большим уважением, составляло почтенное исключение. Весьма энергически поддерживая справедливые требования русских подданных, оно не считало себя, однако, обязанным безусловно держать их сторону даже в тех случаях, когда оно наталкивалось на явную несправедливость или обман.

При таких условиях, египетское правительство, желая устранить существующее зло, только что предложило в то время европейским правительствам учредить международное судилище, на что и последовало согласие европейских держав.

С тех пор, после выходки Араби-Паши и с переходом Египта в руки англичан, все это вероятно значительно изменилось.

На следующий день, после приезда в Александрию, мне пришлось отправиться в числе прочих гостей на египетском пароходе "Эль Мазр” в Порт-Саид. Сильный ветер продержал нас однако целый день в порте. Наносная песчаная отмель, лежавшая у входа в Александрийский порт, чрезвычайно стеснявшая фарватер в том месте, была покрыта высокими пенящимися бурунами. Волна за волною, набегая на отмель и разбиваясь на ней, покрывали всю местность густой кипящей иеной. Нас окружал целый флот судов, вдали виднелись два огромных плавучих дока, недавно привезенных из Европы в Александрию. Из порта вышло нисколько английских и французских пароходов, — а мы все стояли на якоре. От того ли, что пароход "Эль-Мазр”, был слишком велик, или благодаря излишней осторожности нашего капитана, но было решено, что мы остаемся ночевать в порте. Наконец, в понедельник утром, при нисколько уменьшившемся, но все еще довольно сильном ветре, наш пароход благополучно вышел из Александрийского порта. Как ни значительны были его размеры, но его качало порядочно, так что на палубе появились больные. На следующий день, еще до восхода солнца, большая часть пассажиров высыпала на палубу в нетерпеливом ожидании увидеть Порт-Саид. Солнце поднялось из моря в виде красного огненного шара, осветило сначала горизонт, а потом и всю местность багровым светом. По мере приближения к Порт-Саиду, нам стали попадаться на пути другие пароходы, шедшие по тому же направлению. Наконец перед нами в дали показалась какая-то башня — это был маяк Порт-Саида; скоро представился нашим глазам и самый город. Зрелище было довольно необыкновенное. Вдали виднелся лес мачт, на которых развевалось бесчисленное количество разноцветных флагов, и затем, как бы на воздухе, ряд невысоких домов и построек. Песчаный берег, на котором построен город, до того низок, что вдали его почти [240] нельзя было отличить от поверхности воды; море, ярко освещенное солнцем, блестело, как зеркало, а берег казался узкою темною полосою, отделяющею постройки от поверхности воды; постройки как будто висели на воздухе.

Пароход наш приближался все более и более, и скоро мы могли разглядеть простыми глазами две огромные каменные дамбы, далеко выдающаяся в море и обхватывающие, как две гигантские руки, Саидский порт.

Выбор этой песчаной плоской косы, лишенной всякой растительности и едва выдающейся из моря для постройки нового города, был обусловлена тем обстоятельством, что только в этом месте Пелузийского залива необходимая глубина моря находится на самом близком расстоянии от берега. Пелузийский же залив лежит на исходном пункте кратчайшей лиши сообщения между Красным и Средиземным морями.

Суэцкий канал проведен почти в прямой линии между Пелузийским и Суэцким заливами и потому нисколько не мог воспользоваться многочисленными притоками Нила, к которым примыкали все прежние каналы, существовавшие уже в древности. Все древние каналы, известные под разными названиями: канала Дария, канала Птолемеева, канала Траяна, канала Омара, — были собственно не что иное, как соединение Пелузийского рукава Нила с Герополитским заливом Красного моря, нынешними Горькими озерами. Составители проекта, который был принять впоследствии в основание работ по сооружению настоящего канала — Мужель-Бей и Линан-Бей — пришли с самого начала к убеждению, что для того, чтобы всемирная торговля могла воспользоваться новым путем, следовало провести сообщение не по прежнему древнему направлению между Нилом и Красным морем, а в виде прямого морского канала, непосредственно соединяющего оба моря на кратчайшем расстоянии и имеющего достаточную глубину, чтобы по нем могли проходить значительный суда без разгрузки, т. о. не менее 8 метров или 26 футов осадка в воде.

Самою удобною в этом отношении оказалась местность, пролегающая как бы по естественному углублению почвы вдоль четырех озер: Мензалэ, Бэлла, Тимза и Горьких озер. Все эти озера частью мелководный, частью высыхания по временам, разделены между собою песчаными и изредка каменистыми порогами, незначительно только возвышавшимися над уровнем моря, кроме некоторых месть около озера Тимза.

Такая естественная ложбина песчаной пустыни вместе с тем представляла кратчайшую линию между Пелузийским и Суэцким [241] заливами, соединяя оба моря на расстоянии 160 верст; вот почему Она и была окончательно избрана местностью для сооружения канала, и этот выбор обусловил вместе с тем топографическое положение Порт-Саида.

За Саидским портом находится большой внутренний бассейн, к которому примыкают еще три небольшие бассейна. К западу от большого бассейна, вдоль берега расположен самый город, построенный в виде параллелограмма, прорезанного прямыми улицами. Дома, большею частью, были в один или два этажа, в средине города находилась довольно большая площадь, обнесенная двухэтажными домами, в центре которой красовался фонтан. Численность народонаселения Порт-Саида достигала уже тогда до 8.000 душ, колебалась, впрочем, под влиянием прилива и отлива рабочих. Магазины, кофейни и рестораны были довольно многочисленны; так, например, нижние этажи почти всех домов, окружавших площадь, были заняты исключительно магазинами и кофейнями. Последние были довольно прилично устроены, на французский лад и нельзя было жаловаться даже на чрезвычайную дороговизну. Несмотря на громадное стечение народа, наполнявшего в день открытия канала все кофейни в Порт-Саиде, платилось не более полуфранка за бутылку пива или за чашку кофе — дешевле, чем в Петербурге. В Порт-Саиде оказался даже Cafe Chantant, в котором весьма зрелые француженки напевали французские комические романсы, к немалому удовольствию публики, состоявшей на половину из матросов всех национальностей.

Смотря на Порт-Саид и на толпы людей, наполнявших все улицы города, мысль невольно переносилась к тому времени, когда здесь была совершенная пустыня. Многие дома должны были быть первоначально построены на сваях, во избежание затопления волнами, набегавшими на берег, так что первый этаж висел на воздухе и в него приходилось подниматься по лестнице. Только мало по малу, по мере того, как расчищался порт, местность города возвышалась, пока, наконец, насыпь не достигла до уровня первого этажа домов, предохранив их на всегда от посещения морских волн. К этому надо присовокупить, что нигде в окрестностях Порт-Саида не оказалось колодцев, так что пресную воду в течение пяти лет приходилось подвозить на верблюдах и на барках из Дамиэтты; когда же привоз оказывался недостаточным, тогда приходилось раздавать воду рабочим порциями.

При таких условиях, положение первых инженеров, высадившихся на берег, должно было быть довольно безотрадное, и много энергии и выдержки потребовалось от этих лиц, чтобы [242] перенести все невзгоды ветра и моря, которым они в начале подвергались. Вот как один из первых прибывших описывает их положение в 1859 году:

"Мы живем на узкой низменной песчаной полосе, расположенной между Средиземным морем и озером Мензалэ. При малейшем ветре волны набегают на песок то с одной, то с другой стороны. Ближайшие населенные местности от нас — Дамиэтта в 60 верстах и Александрия в двух днях расстояния от будущего Порт-Саида. В бурное время всякое сообщение с этими городами прекращается, а других в окрестности не имеется, если не считать двух-трех рыбачьих поселений, разбросанных на берегу озера Мензалэ, — самые значительные из них Матриэ и Мензалэ, в которых до 2.000 душ жителей, тоже на расстоянии тридцати верст от Порт-Саида, — при том единственная провизия, которою можно запастись в этих поселениях, это рыба и сушеная икра. Мы помещаемся в неудобных палатках. В течение дня в этих палатках, находящихся под лучами солнца, нестерпимый зной, а ночью втягивается сырость и такой холод, что, покрывшись всем своим гардеробом, в добавок к одеялам, не успеваешь согреться. В дополнение всего палатки наполняются в темноте разными земноводными животными, который сотнями ползают около постели.

Сколько нужно было твердости характера и энергии, чтобы перенести все эти страдания, а между тем имена храбрых тружеников, которые впервые высадились здесь на берег, забыты, или значатся только где-нибудь в счетных книгах компании; но крайней мере никакой памятник не гласить о них в Порт-Саиде.

Войдя в Саидский порт, мы очутились посреди весьма многочисленная флота военных и коммерческих судов всех наций. Везде было движение, кипела жизнь, везде замечалось какое-то особенное праздничное настроение. Вдруг все суда расцветились флагами, матросы разошлись но реям, началась пушечная пальба. При входе в порть показался красивый французский пароход "Эгль”, на палубе стояла императрица Евгения, окруженная блестящей свитой. Скоро после него, вошол пароход "Грейф”, на котором находился австрийский император, за тем пароход "Грилле” с прусским наследным принцем; затем показался русский флаг — это быль паровой клипер "Яхонт”, на котором прибыл русский посол граф Игнатьев со свитой, из Константинополя. Каждое приходящее судно салютовалось со всех находившихся в порте военных кораблей и отвечало им на салюты, — канонада продолжалась все утро, представляя собою совершенное подобие морской [243] битвы. Наконец, около 11 часов все несколько успокоилось в порте, суда заняли указанный им места, — в два часа должна была происходить религиозная церемония на берегу, а на другой день, рано утром, был назначен вход судов в канал. Я воспользовался промежутком времени для поездки на "Яхонт", чтобы повидаться с графом Игнатьевым. На нашем пароходе ожидали приезда вице-короля, который, по принятому этикету, должен был сделать первый визит послу. Над нами на палубе раздался оглушительный выстрел огромного орудия, которым был вооружен клипер, затем последовал другой, третий, вдали показался баркас, украшенный красным, шитым золотом бархатном балдахином, под ним сидело два человека в красных фесках и темно-синих богато вышитых золотом мундирах; это были вице-король Измаил-паша и его министр иностранных дел Нубар-паша. Двенадцать одетых в красивые мундиры, египетских лодочников дружно ударяли по воде веслами, лодка быстро приближалась, плавно обогнула корму парохода и пристала к трапу. Вице-король был человек среднего роста, довольно полный, черты лица его, несколько смуглого, имели южно-европейский характер; он свободно объяснялся по-французски и вообще во всем своем обращении напоминал более европейца, чем властелина востока. Нубар-паша был выше ростом, чрезвычайно стройный и красивый мужчина; судя по умному и хитрому взгляду его уже видно было, что это был человек далеко не обыкновенных способностей и чрезвычайно проницательный, вместе с тем его ловкое и несколько самоуверенное обращение напоминало, что он долго вращался в дипломатических кружках в Париже. Нубар-паша был армянин; благодаря своему уму и уменью обращаться с людьми, он пользовался необыкновенными влиянием в Египте и почти безусловным доверием вице-короля. Замена консульской юрисдикции в Египте международными судами была проведана только благодаря такту и уму, с которым Нубар-паша, председатель реорганизационной комиссии, сумел повести это дело. Граф Игнатьев представил меня ему на пароходе.

Текст воспроизведен по изданию: Воспоминания жизни Ф. Г. Тернера // Русская старина, № 4. 1910