-

ЛЕОН ДЕ ЛАБОРД

ЛОВЛЯ ЛЮДЕЙ

Статья Леона де-Лаборда.

В 1820 году, Мехмед-Али задумал и привел в исполнение завоевание Донголы, Сеннаара и Кордофана, трех обширных провинций, управляемых наследственными туземными вождями, которые назывались меликами. Первою побудительною причиною и настоящею целью этого предприятия было — обращение в неволю черного народонаселения этих земель. Паша хотел набирать рекрутов в свою армию за пределами Египта для того, чтоб не уменьшать числа рабочих рук, долженствовавших возделывать для него, для него одного, почву египетскую. Мужчин предполагали пригонять из Донголы, Сеннаара и Кордофана для пополнения армии; женщин и детей — на невольничий рынок. [89]

Экспедиция поручена была Измаилу-Паше, сыну египетского наместника: многочисленные войска были под его начальством, и в свите его находилось несколько путешественников французских, английских и американских, придававших этой экспедиции некоторое сходство с египетскою экспедициею Наполеона. Различие состояло в цели войны, да в способе ведения ее, состоявшем в безжалостном избиении всех, кто не хотел покориться. Слабое и дурно-вооруженное население этих стран не могло противопоставить возмущающим душу жестокостям Египтян ничего, кроме засады, сетей, — и эти сети раскидываемы были мастерски. В одно утро, сын паши, главнокомандующий, и весь его штаб, были изжарены, и негры плясали вокруг горящего костра.

Дефтердарю Мехмед-Бэю поручено было начальство над войсками; наместник отправил его из Каира окончить войну, дав ему одну инструкцию — мщение. Трудно было съискать человека, который мог бы лучше дефтердаря исполнить данное ему поручение. Отказываюсь изобразить картину его жестокостей. Истина кажется тут вымыслом; трудно верить соединению подобных жестокостей. Достаточно будет сказать, что в первый год в Египет пригнано было сорок тысяч невольников.

С этого времени, Кордофан занят был войсками паши; охота за неграми, производившаяся сначала для пополнения армии, была продолжаема и тогда, когда паша увидел невозможность употреблять негров в своих полках; она сделалась постоянным источником его доходов. Негров стали прямо отправлять на невольничьи рынки во все города Империи-Оттоманской, где они были продаваемы с большою выгодой для египетского наместника.

В Кордофане, экспедиции для ловли людей отправляются из Обеида, главного города провинции. Войска идут к югу, к горам, населенным неграми Нубами. Эти горы образуют, среди равнины, обширную группу отдельных и, может-быть, волканических холмов; на каждом холме живет отдельное поколение, от тысячи до трех-тысяч душ. Нубы живут семействами в селениях, построенных в самой крутой части горы и укрепленных оградами из колючих ветвей. Промышленость их довольно-ограничена; они жнут хлеб, собирают мед, страусовые перья, слоновые зубы, разводят рогатый скот, получают от него масло и кожи, которые искусна дубят. Излишек своих продуктов променивают они на холст, мелкие стеклянные изделия, кофе, табак и проч. Они составляют небольшие караваны и ведут меновой торг между собою и купцами египетскими. Каждое поколение имеет царя и наследственную царскую Фамилию, первосвященника и подчиненных ему жрецов; есть у них некоторый порядок и мораль, вытекающая из правил, уважаемых по преданию.

Веселость их характера поддерживается малочисленностью их нужд и удобством удовлетворять их, удобством, которое доставляет им плодородие их почвы и стад: потому, собрав хлеб с полей, они ни о чем более не думают, кроме плясок и нарядов. И так, чувство порядка поддерживается у них правильными учреждениями, чувство нравственное — религиею и браком, дозволяющим иметь только одну жену; характер веселый — благосостоянием; между невольниками, эти негры пользуются наилучшею репутацией и ценятся дороже других. Хвалят их смышленость, деятельность, мужество, верность; за ними водится только один порок, важный, неисправимый: они тоскуют по родине, не могут рассеять воспоминания о ней, и часто, с виду здоровые, вдруг начинают чахнуть и умирают, разумеется, к крайней досаде владельца. Но где же, скажите, на земле совершенство? [90]

Европейский офицер, постланный пашою египетским в Кордофан в качестве учителя недавно-сформированных полков, был очевидцем одной из четырех гасв, в то время производившихся ежегодно, и сообщил мне те подробности, которые я хочу передать читателям.

Экспедиция для ловли людей составляется из четырех-сот Египтян и турецких их офицеров; все они вооружены по-французски, носят мундир войск египетского наместника, обучены по французскому воинскому уставу и на походе идут под звук барабана и французских маршей времен империи. Подле, на флангах, едет отряд легкой кавалерии, человек сто, набранный из Бедуинов; в арьергарде человек двенадцать шейхов или старост из смежных с столицею Кордофана селений; за каждым из них следует человек двадцать подчиненных им поселян; они провожают провиант, везомый их верблюдами; в центре главнокомандующий, подле него его адъютанты, поверенный от казначейства для надзора за употреблением казенных денег, наконец врач и два хирурга-Европейца для пользования раненных. Как видите, все тут есть, чего требуют стратегия, человеколюбие и административная экономия.

Все эти люди идут в порядке; вместе выступают в поход, вместе останавливаются на вечернем бивуаке. Туземцы-негры служат проводниками. Эти негры — пастухи и торгуют рогатым скотом и кожами. Так-как они свободно ходят по всей стране, под защитою своей мирной роли, ходят в город и возвращаются оттуда, не возбуждая подозрений, то для них ничего нет легче, как шпионить и изменять бедным горным неграм. Они разведывают, сколько на каждой горе жителей, сколько вооруженных, сколько приблизительно лет каждому жителю; разведав все это, они приходят в столицу с донесениями, и за деньги берутся быть проводниками экспедиции и заложниками в верности донесений. Таким-образом, они служат как-бы ищейками охотников.

Экспедиция в походе; проводники впереди; идут днем, ночью отдыхают. С обеих сторон дороги, возвышаются горы; одни из них пусты, потому-что уже опустошены; другие были опустошены и опять уже населились, и охотники щадят их, дожидаясь, когда население размножится; третьи сильно защищены, и потому экспедиция минует их. Обитатели этих гор на-стороже и в тревоге: те готовятся к побегу, те к обороне.

На расстоянии двух дней от горы, на которую экспедиция предположила напасть, время похода изменяется: выступают в путь ночью, в темноте; останавливаются, когда взойдет солнце.

Накануне нападения, осматривается оружие, делается смотр отряду, раздаются порох и пули; все это делается по правилам самой строгой дисциплины. Когда наступит ночь, экспедиция тихо снимается с бивуака, люди молчат, барабаны немы; отряд идет...

Расстояние рассчитано так верно, что отряд приходит к цели до рассвета. Бедуины, предшествующие пехоте в галоп, огибают гору; искусным и совокупным движением кавалерия и пехота протягивают кордон вокруг нее. Бедные негры спят беззаботно; редко просыпаются они, когда неприятель начинает окружать их, еще реже узнают они наперед о нападении и принимают меры безопасности; бывали, однакож, примеры, что негр, убежав из неволи, прибегал к своим землякам с вестию о грозившей им опасности; отряд окружал тогда гору, но гора была уже пустою; все народонаселение кидалось в соседние леса, наполненные терновыми кустами и колючими растениями, куда можно смело броситься нагому человеку, но куда хорошо-одетый отряд не пойдет драть [91] платья. Чаще всего, экспедиция окружает гору, когда жители беспечно спят, и охотники имеют время до восхода солнца сделать все распоряжения для нападения.

Командующий генерал располагается на возвышенном месте; для него раскидываются палатки; впереди стоит пушка и артиллеристы с зажженным фитилем ждут сигнала. Вот яркое восточное солнце начинает золотить вершину горы; пушечный выстрел возвещает белым, что начинается их роль хищников, и неграм, что дело идет о их свободе. Никогда пушка не гремела в этих местах, никогда бомба не разрывалась среди этих утесов. Можете вообразить, какая тревога поднимается на горе. Куда ни взглянешь, везде видятся негры; одни высовывают головы из-за утесов, другие карабкаются на деревья, прыгают с ветви на ветвь, исчезают и снова появляются далее. Женщины уносят детей на руках и на спине, тащат за собой слепых или немощных стариков; слышен глухой шум; издали гора кажется муравейником, на который ступила неосторожная нога.

Начинается нападение; отряжаются четыре взвода; они идут на приступ, и вся линия поддерживает их движение ружейными и пушечными выстрелами, впрочем без пуль и ядер: надо только усилить испуг и расстроить оборону негров. Солдаты с примкнутыми штыками идут вперед, через скалы и кустарники. Все бежит, потому-что все объято страхом; но скоро эти беглецы ободряются. Знаете ли, от-чего? От-того, что убийцы приближаются к пещере, где лев спрятал своих детенышей.

Негры строят шалаши и избушки наверху горы; там живут они в спокойное время; но на случай нападения врагов, роют ямы, настоящие логовища, в глубине которых прячут все, что для них дорого — жен и детей. Мужество возвращается к ним, когда они видят, что неприятель добирается до этого клада: одной рукой кидают они свои длинные, намазанные ядом, дротики, другой закрывают себя щитом. Но слабое их оружие не достигает до врагов, а пули уже долетают до них. Боль для них нипочем: видите ли, четыре, пять пуль попали в негра, и ои не слабеет, не падает. Он не энает ружейной пули, берет горсть земли, потирает ею отверстие своих ран, думая, что как-нибудь сам нечаянно оцарапался, и продолжает сражаться до-тех-пор, пока, истощенный потерею крови, не падет мертвый. Пока глава семейства защищается, жена его и дети ободряют его криками, помогают ему, бросая в неприятеля каменья; когда он убит, они сдаются без ропота, покоряясь воле судьбы.

Другие, не столь мужественные, бегут с своей семьей все выше и выше; иные прячутся в свои норы, и какой смельчак пойдет в эти пещеры, куда укрылось отчаяние? Искусство охотника состоит в том, чтоб выжить беглецов из норы; их выгоняют оттуда дымом, точно такими же средствами, какие употребляются в Европе против лисиц и барсуков. Но часто достаточно бывает зарядить ружье перцом и выстрелить в нору: пороховой дым с крепким перцовым запахом наполняет пещеру, ест глаза негров, захватывает их дыхание; они выходят из пещеры и падают; солдаты кидаются на них, надевают цепи. Если после выстрела никто не выходит, охотники отправляются к другой пещере; они знают уже, от-чего никто не вышел: это значит, что мать задушила детей, отец убил мать и потом сам умертвил себя, — солдатам нечего делать с трупами! Живых пленников они тащат с собою. Но и тут обнаруживается привязанность к родной земле, к семье, столь живая, столь сильная у негров: один, ухватившись руками за ноги, ни за что не хочет встать; другой хватается эа дерево и держится эа него изо всей силы; [92] третий обнимает жену и детей и образует с ними увел, который может разорвать только железо.

Есть способы преодолевать такое упрямство: несчастного негра привязывают за ноги к лошади, и лошадь тащит его по утесам и сквозь терние к подошве горы; ободранный, окровавленный, обезоруженный спускается он вниз, и если даже и в этом состоянии продолжает упрямиться, то его убивают; если же он уступит, то казнь приостанавливается; его сковывают и на шею привязывают длинные тяжелые вилы, которые он принужден поднимать, чтоб сделать шаг.

Солдаты являются со скованными таким образом пленниками к палатке паши; там собрался диван; там молодой Турок, ездивший в Париж учиться бухгалтерии, записывает число приведенных пленников и имена деревенских шейхов, на которых возлагается надзор за ними и ответственность. Эти шейхи и люди их знают обычаи негров, язык их и средство утишать их ярость. Они успевают уменьшить убийственные действия той нравственной борьбы, которая начинается, как скоро борьба с оружием в руках прекратится. Случалось, что когда негров караулили одни солдаты египетские, то пленники, сговорившись на языке, непонятном для караульных, внезапно кидались на них и убивали цепями и рукоятями вил, привязанных к их шее. Тогда, для укрощения мятежа, надлежало прибегать к пулям и ядрам, и понятно, какой ущерб терпела от того экспедиция.

Взвод, приведший добычу, становится в линию, а другой взвод отправляется вместо его; мало-по-малу, гора пустеет, и когда последние охотники удостоверятся, что ни одной живой души не осталось на высотах, объявляют о том паше, и немедленно отдается приказ, чтоб отряд соединился.

Таков, вкратце, образ действий экспедиций, не встречающих большего сопротивления; если же первые взводы встретили сильный отпор; если, отражаемые многочисленным населением, они напрасно будут сеять смерть среди нападающих, то командующий генерал прибегает к другой тактике, тактике медленной, но не менее жестокой, не менее убийственной.

У негров одно средство доставать себе воду: черпать ее в источниках, текущих у подошвы горы. По-этому, легко заморить их жаждою: кордон, растянутый вокруг горы, сдвигается к линии, где начинаются источники; солдаты спокойно стоят лагерем до-тех-пор, пока несчастные не прийдут менять свою свободу, родину, узы семейные на несколько капель воды, которые дадут им вместе с оковами. Тогда-то во всей изумительной силе выказывается терпеливость негритянского племени. Из лагеря видно, как грызут несчастные древесную кору, чтоб высосать каплю влаги; знойное африканское солнце сушит небо; наступают муки страшные; иногда негры выдерживают их с неделю, но долее этого срока выдерживать они не в силах. Наша может быть уверен тогда в покорно сти всех, кто не предпочтет невольничеству смерть вместе с женою и детьми. С каждым днем ниже и ниже спускаются негры с горы и приближаются к источникам, где привыкли утолять свою жажду; вид солдат заставляет их отступить, но жажда опять гонит их к лагерю, и вода, которую предлагают им, как обманчивую приманку, ослабляет их нерешимость. Они уступают искушению; цепи на руках, вилы на шее ручаются за их покорность.

Диван пересчитывает пленников, дает каждому шейху известное число солдат для караула и конвоя негров, и экспедиция выступает в обратный путь. С этой минуты, все изменяется; место резни, огня, ран [93] занимают самые внимательные попечения, самая трогательная сострадательность. Если старик до того удручен летами, что не может идти, его сажают на носилки или верблюда, дают ему крепительный напиток. Женщинам дают время покормить грудью детей, раненным — перевязать раны, пленникам не жалеют провизии. Не обманывайтесь однакожь на-счет этой сострадательности: это предосторожность мясника, жалость палача, — надо, видите ли, жертву привести в столицу живою. Естественные пределы этого человеколюбия заключаются между горой и столицей Кордофана...

По прибытии в столицу — новый диван: областной паша сидит на диване; шейхи приводят негров, вверенных их надзору; рассматриваются счеты; начинается продажа. Но, не приступая еще к продаже, паша, как искусный администратор, вызывает медика, или царя негров, и первосвященника их. Если они не погибли в борьбе, то выступают из рядов и получают позволение выбрать в толпе пленных двадцать человек своих родственников, мужчин и женщин. Когда выбор сделан, им дают двух верблюдов, съестные припасы и отсылают на родную гору; чрез несколько лет, гора снова населится и представит будущим охотникам новый рудник для разработки. Мера, как видите, весьма-благоразумная и предусмотрительная.

Что касается до других пленников, то выбирают из них самых старых, самых хилых, изувеченных, обезображенных ранами, и раздают их в виде платы за труды Бедуинам, участвовавшим в гасве, то-есть отдают людям самым безжалостным людей, которые требуют наиболее попечений. Бедуин ведет к себе своего невольника, кнутом гонит его на тяжкую работу, и обращается с ним тем суровее, что вероятная кратковременность жизни невольника заставляет его опасаться, что мало принесет он ему прибыли. Затем, офицеры и солдаты имеют право выбирать себе невольников, смотря по своему жалованью; цена невольников назначается пашою соразмерно с их летами и силою; цена невольниц соразмерна с их красотою. Когда солдаты и офицеры паши получат таким-образом свое жалованье, остальная и большая часть добычи отправляется в Донголу на Ниле, а оттуда водою в Каир. Там особые чиновники, вместе с таможенными, берут с невольников пошлину в пользу казны, и негры продаются на рынке; мать разлучается с сыном, муж с женой; не остается и следа семьи, размножившейся, возросшей в очах Божиих!

Из Сеннаара, принадлежащего также паше египетскому, равным-образом каждый год отправляются четыре гасвы, которые приводят пять тысяч невольников, а в хороший год и шесть тысяч. Этого мало: Абиссиния поставляет также невольников. Каждый год, джеллабы, продавцы невольников, отправляются из Сеннаара покупать женщин, которых туземные поколения похищают ради корысти, предлагаемой им пашою египетским, и эти женщины-христианки развозятся по всем гаремам Востока, где в-замену родины, семейства, истинной веры, находят они унижение. Этого мало: владетель Дарфура, неподвластный паше, каждый год высылает в Египет из своей земли восемь, девять тысяч невольников, четверть которых умирает в степи. Этот большой караван запасается съестными припасами в-обрез на столько дней, сколько предполагается провести в дороге; медлить на пути нельзя, и конвой погоняет всю эту толпу, чтобы добраться вовремя до равнины или горы, где назначен вечерний роздых. Горе несчастным, потерпевшим крушение в этом плавании по пескам! Тщетно, не в силах будучи идти, просят [94] они одного дня отдыха; тщетно вопят и ломают себе руки, видя, что конвои и караван удаляются от них, — предоставляя их другому конвою, гиенам и шакалам... Начальник отряда глух ко всем воплям; он жесток из человеколюбия, потому-что от замедления может погибнуть целый караван, — и когда, спустя несколько дней после прохода каравана, сидя на легком дромадере, быстро проезжал я по той же степи, то по оставам человеческим, недавно-оглоданным зверями, распознавал я путь свой, а вечером узнавал, где должен был остановиться. — Этого мало: на обоих берегах Нила, выше порогов, можно видеть еще следующий промысл; Турок, кроме гарема, держит сотню негритянок, которых соединяет, на заднем дворе, с десятком негров. Каждый год эти сто негритянок рожают по ребенку; дети продаются, как скоро достигнут двенадцати лет. Это жалкое стадо не имеет другого назначения. Женщины, рожающие мало или плохо, за негодностию продаются; мужчины также отправляются на рынок, когда с летами сделаются хилыми и больными. Этот промысел в обыкновенный год дает две тысячи невольников, с которых таможня паши берет пошлину и которые пригоняются в Каир на продажу. Этого мало... Как, еще? спросите вы. Да, мало того, что в этой стране охотятся за людьми, мало того, что дозволяется такой постыдный промысл: в деревнях, когда в определенное время приидет сборщик податей, каждая семья ищет в своих мешках, оставили ли что-нибудь для уплаты налога дожди, засухи, нашествия Бедуинов или саранчи; если мешки окажутся пустыми, отец семейства глядит кругом на близких его сердцу и ду мает, кого бы принести на жертву: вот дочь его, вот сын, а вон мать их. И когда не достанет у него мужества сделать выбор, он сам идет в неволю, — а в Европе пишут, что налоги в Египте, [94] распределенные справедливо, легко собираются!..

Текст воспроизведен по изданию: Ловля людей // Отечественные записки, № 12. 1844