НОРОВ, А. С.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЕГИПТУ И НУБИИ

В 1834-1835 ГГ.

ГЛАВА XIII.

ПЛАВАНИЕ ОТ УАДИ-СЕБУА ДО БОЛЬШИХ ПОРОГОВ НИЛА.

Возле двух землянок, Нубийская семья, черная как уголь, сидела под скудной тению сиал. Несколько полосок песчаной земли, слегка посыпанной береговым илом и на которых виднелись черенки уже пожатой дуры, дают им насущный хлеб. Вокруг нанесены из пустыни глыбы раскаленного песка яркой желтизны. Жилища Нубийцев нельзя назвать деревнями, это род земляных таборов, прислоненных то к развалинам, то к пальме, то к скале. Мужчины ходят совершенно нагие и имеют только нечто похожее на пояс; носят копья, луки и щиты обтянутые кожего гиппопотама [181] или носорога. Женщины только что обернуты в черные покрывала, но совсем нагие; не говоря о детях, даже девушки лет двенадцати, имеют только пояс из висящих тоненьких ремешков. Разверните Диодора и вы увидите, что коренная жизнь и обычаи Эфиопов не изменились с того времени, но где-же воинственные полчища, которые так долго боролись с Фараонами? где мощные богатыри, подобные тем, которые предлагали послам Камбизовым, прежде нежели воевать с ними, натянуть огромной величины лук ими употребляемый?

Здесь стоит храм, посвященный Сезострисом богам Фре и Фта, судиям правды. Половина этого храма погребена в песках. Здания примыкали к скалам и даже вся часть святилища входила во внутрь скалы; но и самые скалы, которые тут не высоки, едва показывают черные хребты свои из песочных волн. Только передовая часть храма открыта еще на несколько десятков лет для взоров человека. Два ряда сфинксов ведут к преддверию. По два колосса, изображающие Сезостриса, стояли в начале и в конце этой аллеи. Передние и теперь стоят на своем месте; изъеденные временем они [182] показывают один только облик человеческий, а другие два привратника храма, вдвое огромнее первых, лежат поверженные, один навзничь, а другой лицем во прах. Два первые сфинксы видны почти до основания, другие, более или менее уцелевшие, грустно выглядывают из песков. За пилонами, видна часть притвора, который был украшен, вместо колонн, кариатидами, подобными Фивским, со сложенными на крест руками. Остальное здание и святилище (adytum), в которое можно еще было проникнуть несколько лет тому назад, скрыты в песке. На пилонах едва можно разобрать следы изображений и иероглифов, но видны еще очерки воинственных фигур: это Сезострис, поражающий северные и южные народы. Этот храм глубоко-вдохновителен для зрителя. Жестоко палимый и ослепляемый солнцем, я однако взялся за карандаш и срисовал преддверие храма. Я хотел также изобразить проспект аллеи сфинксов, но солнце вынудило меня искать прибежища в моей дагабии. С некоторого времени в защите от ослепительной атмосферы и яркой желтизны песков, я должен был вооружиться зелеными очками. [183]

За Уади-Себуа, картина берегов неменяется. Около Шейх-Абд-Дейн, мои гребцы, которые за продолжавшимся безветрием, тянули гужем, расположились на отдыхе и для обеда под тению густых сиал. За Шейх-Абд-Дейном крутой песчаный берег заслонен кустами гумми и сиал, переплетенных с тонким стелющимся растением, в виде многосучного тростника. Арабы называют его ханзир. По самым краям Нила посеяны гряды дуры и турмиса; это растение, украшенное синими цветами и которого листья похожи на бобовые, имеет горькие зерна; из него делают масло, которым они умащивают свое тело или употребляют для ламп, а иногда перетирая их в муку, приготовляют хлебные лепешки. Это едва ли не то самое Эфиопское растение, о котором пишет Страбон, называя его Кики. Мои гужевые Арабы были в одном месте остановлены крутизною берега; я им предложил переправиться по ту сторону Нила по находящимся тут отмелям и частию вплавь, но тут они в первый раз устрашились крокодилов и предпочли идти по крутизне. Противуположный берег, хотя несколько украшен разбросанными хижинами Сатурма, но встающие по местам черные зубчатые скалы дают ему печальный вид. [184] Приближение вечера, здесь, в знойном поясе, имеет необыкновенную негу; людн и животные ожидают его нетерпеливо ... Красота вечерней зари после знойного дня не выразима. Я любовался наступлением ночи близ Уади-ем-Гарбиа, у грозной горы Агабет-Телла. Как ни мрачны были скалы, окружавшие нас отвсюду, но вечерняя заря одела их лазоревым и фалетовым цветом. На запад, небо постепенно переходило из радужных цветов зашедшего солнца в чистейшую прозрачную лазурь. Сперва появилась одна полярная звезда, и за нею с быстро-налетевшим мраком вдруг вспыхнула вся небесная иллюминация. Я ночевал у подошвы горы Агабет-Телла, долго любуясь великолепием зввздного неба. Невообразимая красота тропического неба всегда обольщала взор жителей этих стран и издавна вовлекала их не только в астрологию, но и в идольское поклонение самим светилам небесньм; это преступное поклонение сильно выражено в книге Иова:

»Видя солнце, как оно светит, и месяц, как он величественно ходит, прельстился-ли я в тайне сердца моего, и из почтения к ним целовал ли руку мою устами? Но и это преступление, суду подлежащее, потому, что я чрез сие отрекся бы от Бога Всевышнего« [185]

Ветер задул на рассвете, но противный, — и мы опять медленно потянулись гужем мимо аспидных скал, образованных уступами; но здесь берег становится отраднее. Очень высокие пальмы помавали над деревнею Зингари; западный берег хотя и покрыт песками, но во многих местах обрисован гумиями, пальмами и сиалами, особенно около длинной цепи хижин селения Мальки. Тут Нил опять круто поворачивает на запад. Скалы восточного берега довольно живописны; возле небольшего ущелья или уади, оживленного разпыші произрастениями и пальмами, и называемого: Абрук, видны, на обрывистой скале, небольшие развалины, в которых обитал лет восемь тому назад, разбойник, ужас этих мест, зовомый: Иссель-Гарасис; это было в то время, когда Египетский Паша начал набирать рекрут в Нубии. Несколько отрядов были посланы против него и только через пять лет он был захвачен изменою, на порогах Уади-Гальфа. Скала сохранила его имя.

Около полудня атмосфера сделалась очень тускла. Ровно в полдень прибыли мы к Короско. Этим именем называются несколько разбросанных деревень под тению пальмовых рощей. Сюда стекаются караваны из глубины Африки и здесь производится значительиая торговля строусовыми перьями. В последствии я имел случай купить одного молодого [186] строуса. Иов живописно изображает эту огромную птицу степей Африки: »Вот размахивается крыло строусово! Аистово-ли это перье и пух? Но он оставляет на земле яйца свои и на песке греет их. И забывает, что нога может раздавить оные, или полевой зверь может растоптать их. Он жесток к детям своим, как-бы не своим, и что труд его будет напрасен, нет у него опасения: потому, что Бог не дал ему и не уделил ему смысла. А когда к верху махнет крыльями, насмеется коню и всаднику его.« Ловля строусов изображена на одном из памятников древнего Египта.

Множество сакиев или поливальных машин, обозначающих всегда большее или меньшее народонаселение, видны вдоль берегов Короско. По причине жаров, сакии приводятся в действие преимущественно по ночам и тяжелый скрып колес весьма неприятен для слуха путешественника, который остановится ночевать возле них. На Ниле противу Короско обозначается несколько подводных камней; я завидел на них двух огромных крокодилов; мы отправились воевать с ними, но допустив нас очень близко, они, прежде наших выстрелов, скрылись. За Короско открывается в перспективе большое скопление высоких скал: [187] от этих-то преград, нагроможденных между Короско и Дером, Нил, принужден быв отклониться, образовал продолжительный и очень изгибистый обход между Дером и Уади-Себуа; и по этому Геродоту сказали, что за Элефантисом течение Нила походит на течение Меандра. Здесь, по причине изворотов Нила, нельзя воспользоваться одним попутным ветром и потому плавание бывает очень медленно. Мы не могли дойти в этот день далее Ареги, где Нил поворачивает к Деру. В окрестностях Короско мы с удовольствием увидели небольшую полянку, засеянную горохом. Терпев очень давно недостаток в овощах, мы вышли на берег и очень долго не могли вразумить Нубийцев, что мы не даром просим у них овощей, а за деньги, без чего они никак не хотели нам дать ни одного стручка. Язык Нубийцев есть диалект Барабрасов, совсем не похожий на Арабский. Здесь не имеют обыкновения брить головы, как в Египте, — волосы здешних жителей совершенно похожи на овечью шерсть.

Февраля 9. На рассвете мы опять потянулись гужем и по усердному старанию наших Арабов, к 9 часам утра, были уже противу развалин храма Амады. От Ареги до Амады, горы отступили от [188] обоих берегов. Восточный берег населен, а западный покрыт песками; храм Амады почти весь засыпан ими. Это здание есть одно из древнейших в Нубии: оно воздвигнуто Фараоном Мерисом. Наружность почти совсем разрушена временем и скрыта в песк, но оно очень любопытно по сохранившимся внутри храма изображениям. Арабский купол венчает эту нестройную груду; здесь была некогда Коптская Христианская церковь, и в первые века Христианства эти пустыни осенены были спасительным знамением Креста.

В 10 часов мы огибали мыс, за которым находится Дер. Лес высоких пальм, три дома в два этажа, из которых один из двуцветных кирпичей земляных и обожженных, — уютная мечеть, несколько низких сантонских молелень с куполами и вокруг множество разбросанных по разным направлениям мазанок, — составляют главный город Нубии. Он замечателен плодородием своих окрестностей и находящимся позади города храмом времен Сезостриса. За Дером мы обогнули другой мыс, составленный из довольно высоких скал; отсюда течение Нила уже довольно прямое. В селении Томас, на западном берегу замечательно новое земляное построение Нубийцев, в подражание Египетским пилонам. Над этим селением видны остатки укрепления Римлян. Не много подалее, [189] на отмелях, мы потревожили нескольких крокодилов, и прошли мимо очень хорошо возделаного острова, носящего название селения Томас. Восточный берег у селения Гета также хорошо возделан; везде посевы дуры, табака, генне, бобов, индиго, хлопчатых дерев и других произрастений, которыми изобилуют эти берега; проходя возле самого берега, мы виделн несколько семей Нубийцев, с заплетенными в виде лошадиной гривы волосами, сидящих отдельными кружками под тенью пальм. Тут я заметил несколько сантонских молелень особенного построения. На противуположном берегу рассеяны развалины, принадлежащие позднейшему времени, и называющиеся: Карагнок.

Приближаясь к Ибриму, я ожидал видеть что-либо похожее на город, потому что это было некогда главное место Нубии — но это, также как и Дер, — протяжение нескольких деревень на плодородном берегу, осененном лесом пальм. Летронь полагает существование древнего города Феникона около Дера; разве только чрезвычайное изобилие фиников может привести к такому заключению, но конечно не географическая местность, потому что из трех городов носивших это имя, один был в Египте близ Коптоса, а два в Аравии. К Ибриму принадлежит живописный остров с роскошными пальмами, думами и сиалами; он довольно хорошо [190] обстроен. После ужасной дикости берегов, виденных мною в эти последние дни, веселые ландшафты Дера и Ибрима обольщали мой взор.

Через час плавания от Ибрима, зеленый берег внезапно прерывается несколькими отвесными скалами грозного вида; на одной из них, крутейшей из всех, рисуются очень живописно развалины целого города. Тут я узнал настояший Ибрим Арабских географов, древний Премнис, самое конечное место, куда проникли Римляне под предводительством Петрония. Заходящее солнце освещало эти мрачные развалины; я мог видеть, в зрительную трубу, все подробности этой грустной картины. Совершенная безжизненность скалы вполне соответствует разрушению; улицы, полуразвалившиеся дома, монастыри, мечети и башни Римского построения, которых большие камни ясно обозначаются, рисовались передо мною со всеми подробностями; но ни люди, ни животные не посещают эти крутизны и ни одно растение не принимается на этих голых камнях. Романтическое имя царицы Кандаки, этой Семирамиды Нубийской, которой слава еще не умерла в народных рассказах, может воспламенить здесь воображение ваше. У самой подошвы скалы, омываемой Нилом, видно несколько спэосов времен отдаленнейших. Я долго любовался этим запустением, но едва последние лучи солнца погасли на зданиях Премниса, — и вся картина, [191] как будто по какому-то очарованию, исчезла; развалины слились в один цвет со скалою и составили с нею одно целое. Плавание ночью, по предлежащему нам пути, было опасно по причине подводинх камней и отмелей, и потому, мы остановились возле селения Уади-Шабах, при тяжком скрыпе береговых сакиев, или поливальных машин. Заметим, что подати в Нубии взымаются не с федданов земли, а с каждой сакии, с которой платят по 6 мерь дуры и по стольку-же баранов. Сакии более необходимы в Нубии, чем в Египте, потому что Нил при разливе не поднимается здесь так высоко. Посев, который бывает здесь 3 раза, начинается тотчас по отбытии воды, а жатва в Декабре и Январе.

Рано оставили мы Уади-Шабах с самым попутным ветром. У селения Масмас берег очень хорошо обработан и весел. Со вчерашнего дня окрестности Нила совершенно оживились; горы и скалы далеко отступили. Огромные пальмы, думы, сиалы и гумми оттеняют жилища, которые изрядно выстроены и часто украшены двух-этажными домами и голубятнями, похожими на пилоны; береговые поляны обработаны; много сакиев, видна деятельность и слышны песни Нубийцев. Этот народ доволен весьма малым, хотя полосы плодоносной земли вдоль берегов едва достаточны для их содержания. [192] Далее, селения Тодшке, расположенные по обеим берегам, хотя хорошо населены, но основаны на песке. Жители утучняют его, нанося речной ил в пригоршнях и чрез беспрестанное поливание. Здесь много отмелей затрудняющих плавание — так, что ночью, никто, кроме прибрежных жителей, не плавает по Нилу. За Армине, опять берега становятся пустынны. Западный берег весь занесен песками.

По мере приближения к селению Тамид, открывается наконец, на западе, цель путешественников в Нубии, — это знаменитые скалы Ипсамбула, которые неожиданно являются после низкого берега. Мы очень быстро подходили к ним, как вдруг, на самом краю Нила, выдвинулись из скалы четыре сидящие исполина, которые ежемиутно возрастали, меж тем, как из недр передовой скалы выказывались огромные кариатиды, стрегущие темный вход в скалу, испещренную иероглпфическими изображениями; — я воскликнул от удивления! — так поразительна, так неожиданна эта картина походящая на волшебство! День уже склонялся к вечеру; большие пороги Нила находились не более как в пятидесяти верстах; ветер был самый сильный, попутный, — желание скорее достичь до предела моего путешествия заставило меня решиться пролететь [193] мимо этих чудес, тем более, что я не удовлетворил-бы своего любопытства ночыо. Я не мог отвести глаз от этих гигантских представителей области Катадупов, которые вскоре, показав мне профиль великого Сезостриса, — скрылись в свои ущелья... Везде этот исполинский образ Сезостриса! — этот, обремененный тысячами лет, призрак не перестает преследовать вас!

Вот мы проходим вдоль восточного берега, мимо скалы Абагуды, в которой видно несколько погребальных пещер или спэосов. Прилежащие к ней скалы живописны; оне идут уступами в глубь перспективы. На вершине одной из них видны значительные развалины, подобные Галейт-Ибриму, а на ближних высотах, остатки укреплений и несколько гробниц Сантонов; и тут также скалы изрыты пещерами. Остров Балахниа лежит напротив этого места. За ним, восточный берег опять становится низменным, а западный продолжает представлять от самого Ипсамбула цепь диких гор; оне очень живописны, иные образованы в виде пирамид, другие как трапеции; одна из последних, называемая Джебель-Адех, напомнила мне наш Крымский Шатырдах.

На восточном берегу, у большего селения Айдан, видны на холме, развалины; очень болыние [194] тесанные камни, обличают древнее построение, — а пристройки, где входы образованы огивами, принадлежат Арабам. Несколько прежде, на западном берегу, противу южных отмелей острова Андана, видны также небольшие развалины. Селение Фарас далеко тянется по западному берегу, который очень красиво обрисован пальмами и строениями. За Фарасом следует остров того же имени. Была ночь, когда мы приблизились к селению Арткаргиух. Проход по Нилу мимо большего местечка Дибер, соединенного с селением Ишед, не всегда безопасен, по причине подводных камней; но желание скорее предпринять обратный путь из этой дичи, заставило мепя пренебречь предосторожностями. Имев хорошего лоцмана, мы продолжали путь не смотря на темноту ночи: нам обошлось это довольно счастливо; только однажды мы тронулись мели, но скоро с нее сбежали. [195]

ГЛАВА XIV.

УАДИ-ГАЛЬФА. — БОЛЬШИЕ ПОРОГИ НИЛА. — ОБРАТНЫЙ ПУТЬ: — АБАГУДА.

Лучи восходящего солнца осветили, на западпом берегу, песчаные безжизненные степи; а на восточном, ряды высоких пальм и несколько селений. Последнее из них называется: Уади-Гальфа; вдали виден хребет скал, которые представляют преграду к плаванию по Нилу; там, столь знаменитые большие пороги; там написано для меня: Nec plus ultra.

Я мало видел, мест столь печальных. Какое-то уныние разлито повсюду. В Уади-Гальфа есть складочный магазин провиантских запасов, назначаемых для гарнизонов Мегмета-Али, рассеянных в Донголе и Сеннааре. Этот магазин [196] состоит из большой квадратной мазанки. Здесь взимаются подати с караванов, следующих за пределы болыших порогов и приходящих из Донголы. Египетские суда возвращаются отсюда обратно.

Меня посетил здешиий Каимакан; он предложил мне два способа видеть пороги: доехать до известного места на одной из здешних барок с лоскутными парусами, или, следовать пустынею на дромадерах; — я выбрал последнее. Надобно было однако переправиться на западный берег, и сам Каймакан вызвался проводить меня. Во время переправы я должен был сидеть в смрадной тесноте полунагих Нубийцев с гнуснейшими лицами, но переправа была не долга.

В ожидании дромадеров, мы уселись с Каймаканом на горячем песке, без защиты от палящего солнца, и нам поднесли трубки. Дромадеры явились не прежде, как через час и полегли перед нами. Каймакан долго не хотел мне верить, что я никогда еще не езжал на этих животных, доехав до конца Нубии; его очень позабавила неловкость моя и людей моих, когда мы усаживались на верблюдов. Езда на дромадерах показалась мне не столько беспокойною, как мне ее описывали. Для начинающего, минута, когда дромадер поднимается на ноги, довольно критическая; надобно уметь хорошо придерживаться за обе [197] оконечности седла и последовать быстрому движению животного при подъеме, иначе, дромадер, встав вдруг на задние ноги и тотчас же потом на передние, может перекинуть седока или вперед через свою голову или назад, что и случилось, к большой забаве Нубийцев, с одним из моих людей. Шаг этого животного покоен; малая рысь, если это не продолжительно, довольно сносна, но большую, могут выносить только пустынные жители. За шагом дромадера может человек следовать идя поспешно; большая рысь дромадера очень скора по причине его огромных шагов. Мне дали трех проводников пеших и одного на дромадере. Все эти проводники были нагие, черные как уголь, с зверскими лицами, с длинными волосами, взбитыми как шерсть и частию заплетенными как грива; у каждого из них было по одному кинжалу, привязанному об руку ремнем и скрытому левым локтем.

Вскоре, вокруг нас, обнаружилась необозримая пустыня ярко-желтого песка, из которого выказывался каменный плитник; кой-где белелись кости животных, расстерзаныых гиеннами или львами; солнце жгло нас отвесными лучами. Шум порогов становился уже слышан. Поднявшись на первые хребты гор, я увидел вдали черные груды камней, из-за которых сверкал Нил; чем далее мы подвигались, тем мрачнее [198] становилась картина. Не доезжая порогов видны три острова. Первый, ближайший к Уади-Гальфа, называется: Сиварти; он закрывает от путешественника, своими пальмами, места ужаса. За ним следует, уже окруженный скалами, остров Меянарти, где видны развалины какого-то древнего здания, окруженного бледными и тощими сиалами; на этом острове живет издавна одно Нубийское семейство, которое, довольствуясь обработыванием уголка наносной земли, совершенно отчуждено от мира; доступ туда возможен только в продолжении нескольких дней года, при мелководии, и то с большою опасностию. Говорят, что эти бедные люди принимают с восторгом и с трогательным гостеприимством тех, которые решаются, при возможности, посетить их. Это доказывает, что отчуждение от мира развивает в самом грубом человеке высокие чувства, врожденные в сушествах бессмертных, когда они удалены от испорченных пороками людей. Эта забытая людьми колония напомпила мне стих Иллиады:

»Зевс громовержец вчера к отдаленным водам Океана,

С сонмом бессмертных, на пир к Эфиопам отшел непорочным«[199]

На одной ближайшей от этого острова скале сохранились развалины Христианской церкви; можно полагать, что эта благословенная семья принадлежала некогда Христовой пастве; любопытно было-бы узнать, не остались-ли в них искры погасшего света? Последний остров, Генизаб, уже походит на подводный камень, и за ним открываются миллионы черных безобразных камней, по которым скачут, с шумом, дробящиеся волны Нила. Но чтобы вполне видеть это грозное место, надобно взойти на самую вершину огромной скалы Эбшир, которая сходит отвесно в Нил: черные камни и пенящиеся волны, в страшном смешении, кажется, кипят вместе, а вокруг вас такое запустение, которое пугает: — прибавьте к этому, зверский вид наших провожатых, и вы вспомните о свирепых Катадупах, обитавших здесь, по мнению древних писателей. Цицерон говорит, что Катадупы лишены слуха от ужасного шума, производимого Нилом чрез его падение с высоких гор. В прошедшем столетии, Французский путешественник Павел Люкa, представил не менее баснословный рассказ о порогах Нила у Ассуана. Древние говорили об этом таинственном крае по одним [200] преданиям. И теперь Арабы рассказывают чудеса о порогах Нила. Вожатый Бурхарта сказал ему, что тут, воды Нила падают как-бы с неба!...

Арабы называют эти большие пороги Дженадель. Местах в трех или четырех, быстрота Нила ужасна и от сопротивления камней поднимается водяная пыль. Течение Нила, с юга, заслонено отчасти шпицами уродливых скал; промежду их видно, принадлежащее уже Дошоле, какое-то строение, которое называется Гамке, и еще другие развалины, где был некогда Греческий монастырь. Бурхардт видел там остатки церкви.

Это место производит глубокое впечатление на зрителя. Таинственность Нила и его торжество над мощными преградами природы, воспламеняют воображение. Припомним здесь из поэмы Лукановой, речь Египетского жреца, Кесарю, который сказал ему: »Утверди меня в непреложной надежде видеть исток Нила и я откажусь от междоусобной войны!« »Римлянин!« отвечал ему жрец, одинаковое желание имели тираны Фаросские, Персидские и Македонские; каждый век хотел передать будущим родам это открытие: но природа сберегает доныне свою тайну. Александр, величайший из царей, боготворимый в Мемфисе, глядел завистливо на эту тайну и посылал избранных своих до последних пределов Эфиопии: их остановил [201] пламенный пояс неба; они видели разженные воды Нила. Сезострис доходил до пределов мира на западе, и сами цари влекли его Египетскую колесницу; он испил от струй Родана и Эридана, но не почерпал воды в источнике Нила. Неистовый Камбиз достиг на востоке до народа долговечного; воины его, постигнутые голодом, пожирали друг друга, и он возвратился, не постигнув тебя таинственный Нил! Даже, баснословные предания не дерзнули говорить об истоке твоем: тебя ищут везде, где тебя видят! Ни один народ не может гордиться славою назвать тебя своим! ... Природа никому не доверила тайны твоего исхода, никому не дозволила видеть тебя в узком русле; народы могут тебя видеть и удивляться — но не постигать тебя. В самое равноденствие, воды твои прибывают, и, среди лета, ты стремишь зимние потоки. Твои пучины объемлют остров Мерое, населенный черными жителями, и гордящийся развесистыми пальмами; но тень их не защищает от зноя, так прямо падают там лучи солнца! Оттуда ты протекаешь по областям Феба, без потери вод; ты долго измеряешь пссчаные пустыни и совокупя свои силы там, где Филе, предел Египта, [202] отделяет его от Аравии, ты медленно омываешь пустыню, отделяющую нашу торговлю от Чермного моря. Кто подумает, видя тут тихое твое течение, тот гнев, которым кипят твои пучины, когда, падая с кремнистых скал, с камня на камень, в темные пропасти, — разбивая в гневе все преграды, воздвигаемые твоему свободному и величественному течению, ты потрясаешь воздух и высоко клубишь пену волн своих.«

Арабы к имени Нила присовокупляют имя всей страны: ель-Месср, признавая тем, что без этой реки не существовала бы вся страна им протекаемая. Таким образом одно из наидревнейших названий Нила: Египтус дало имя всей стране.

Касательно этимологии древнего названия реки: Нил, — некоторые полагают, что оно произошло от Еврейского слова Нигал, обозначающее: русло, поток или реку. Я не говорю о загадочном имени царя Нилуса, которое не находится ни на одном памятнике и о котором говорит один только Диодор. Библейское название Нила есть Сихор и Геон. Это последнее название, которое мы находим в [203] книге Бытия, значит, следуя некоторым толковникам: река Хусова, то есть: Эфиопская. Некоторые церковно-писатели первых веков Христианства называют Нил Фивский Хеон.

Не стремясь разгадывать тайну истока Нила, которая и для нас, так много разгадавших, — все еще остается тайною, я отсюда предпринял обратный путь.

Constitui naves, et feci perfectas hecatombas.

Гомер, называя Нил нисходящим от Зевеса, давно уже показал, в какую тайну облечена эта непостижимая река.

Утомленный путем и зноем, я раскупорил здесь последнюю бутылку Кипрского вина, которая у меня оставалась, и выпив с моими спутниками, за славу России, начертил над пропастью, на стене скалы Эбшир, обращенной к родному северу:

ALME SOL! POSSIS NIHIL RUSSIA VISERE MAJUS!

Чрез полтора часа езды мы были опять на том же месте, где вышли на берег. Я посетил [204] тут остатки, уже ничтожные, Египетского храма, посвященного Гор-Аммону, Фараоном — Аменофисом II-м; тут видны небольшая часть стены из необожженного кирпича и только несколько оснований колонн, на которых заметны еще канелюры; этому роду колонн подражали Греки Дорийские, и мы видели подобные, только в спэосах Бени-Гассана. Шамполион, и тут нашел для себя жатву: отгребая от оснований храма песок, он прочел несколько иероглифических отрывков, из которых в одном, сохранились имена пяти народов Эфиопских, побежденных Фараонами. Здесь существовал Египетский город Бегени. Полагают, что Египтяне имели здесь укрепление в защиту противу нашествий народов, живших по ту сторону больших порогов. Несколько подалее видны еще меньшие остатки двух других храмов.

Нубийский писатель Ибн-Селим ель-Ассуани, говорит, что в его время наместник царя Нубийского, пребывавшего в Донголе, и называвшегося: владыкою гор, не дозволял Мусульманам, под смертною казнию, проникать далее больших порогов. Он обменивал привозимые товары и платил за [205] них невольниками; по сю пору ценность денег, собственно Нубийцам, неизвестна. Таким образом, этот край, полный памятников древности и христианства, был неизвестен Европейцам, которые черпали о нем сведения у Мусульман. От древних писателей мы знали кое-что об острове Мерое, который издавна пользовался таинственною знаменитостию, Мы читаем у Геродота сказку о трапезе солнца, находившейся у долговечпых Эфиопов. Грозная участь, постигшая армию Камбизову в степях Нубии, оградила этот край, в последствии, от покушения варваров-Персов и потому, уцелевшие храмы Нубийские имеют особенную важность для археологов, как оригинальные памятники первобытного зодчества.

Мы знаем также из Библии, что Эфиопы были народ могущественный и воинственный; цари: Зара Фаррака, или Таракка, которого имя прочтено в иероглифах, потрясли Иудею. Первый из них пришел с силою в тысящи тысящей, и колесниц »триста.« Греки не старались проникать далее Элефантиса и острова Филе. Они считали пороги Сиенские гранью, поставленною самою природою и [206] означающею предел Египта. Таким образом Эфиопы, быв долгое время как-бы отчуждены от мира, сохранили нравы и обычаи первобытные, утраченные уже Египтянами под владычеством Персов, Греков и Римлян; чувствуя свою силу, они начали наконец сами производить набеги на границы Египетские и навлекли на себя при Августе мщение Римлян, которые, под предводительством Петрония проникли даже за Премнис. Это завоевание не могло быть твердым для Римлян, когда дефилеи больших порогов находились не в их руках. Фараоны утвердили там свое владычество прочнее; мы уже заметили, что они имели у Уади-Гальфа военное укрепление. После Августа, Римские писатели называют Филе границею Римской Империи, по Нилу, ибо, надобно заметить, что их владычсство по берегу Чермного моря простиралось, вероятно, до пролива Бабуль-Мандеб. При Византийских Императорах, Нубия была совершенно забыта, или лучше сказать, доступ в нее был тщательно охраняем от всех покушений иноземцев. В начале седьмого столетия, Нубия еще посылала вспомогательное войско в Нижнюю Фиваиду, Христианам-Грекам; вскоре после того Арабы нахлынули на Египет. Все жившие там Христиане, которых [207] число было весьма велико, укрылись от гонений в Нубию и распространили там свет Христианства, который уже был возжен там евнухом царицы Эфиопийской, Кандаки, крещеной Св. Филиппом. Этому времени бегства Христиан из Египта, должно приписать основание церквей в Нубии; но после того, по покорении Египта Арабами, начались вторжения Исламов в Нубию. Нубийцы, раззорив в конце XII столетия Ассуан и Элефантис, сами подали повод армии султана Саладина, проникнуть в их землю. Наконец Египетский Султан Дагер-Бибар завладел самою Донголою, полонил царя Дауда и сделал его своим данником. В это время были раззорены все существовавшие в Нубии церкви, а богатые сосуды и кресты похищены. Нубия открыта для путешественников только со времени владычества Мегмета-Али, когда он рассеял под Ибримом, на том же месте, где ратовал Римский полководец Петроний, — последние остатки Мамелюков.

Нынешние Нубийцы, составленные из двух колен бедуинов Джовабере и ель-Гараие, происходят от бедуинов Арабских, которые проникли [208] сюда за полчищами Магомета. Потомки прежних коренных Нубийцев, которые, как мы сказали, были обращены в Христианство, видны еще около Серры и Тафе, на север от Уади-Гальфа. Колено ель-Гарбие, будучи теснимо коленом Джоваберов, отправило депутатов в Константинополь к султану Селиму; он прислал на помощь к ним значительный отряд Босняков, которые, соединясь с бедуинами ель-Гарбие, восторжествовали над их соперниками. С той поры Босняки остались в Нубии; они возобновили укрепления в Ассуане, в Ибриме и в Саие. — Потомки этих Босняков, забывши уже язык и обычаи своих предков, доселе встречаются в этих местах и в Дере; они отличаются от Нубийцев смугловатостию своей кожи, меж тем как цвет кожи Нубийцев, совершенно черный. Туземцы разделяют Нубию, — в общем смысле, — на две части: первую, которая простирается от острова Филе до Уади-Себуа, называют они: Уади-Кенус; а вторую, которая занимает все пространство, заключенное между Уади-Себуа и северною границею Донголы, называют: Уади-Нуба. Ныне Нубия разделена на четыре округа: Келабше, Дер, Ибрим и Уади-Гальфа. Каждый из этих округов подчинен Каймакану; но все они находятся в зависимости от Каймакана Дера. Округ Келабше простирается от острова Филе до Гарб-Мерое. Гранитные, [209] базальтовые и аспидные горы, стесняющие Нил, оставляют, как мы видели, самую узкую полосу земли для обработывания. Округ Ибрима оканчивается знаменитым храмом Ипсамбула. Гора Ипсамбула и большие пороги составляют границы округа Уади-Гальфа. Мегмет-Али собирает с Нубии от 250 до 300 тысяч рублей дохода, и сверх того с каждого Каймакана или Кашефа по 3 1/2 тысячи рублей. Каймаканы с своей стороны имеют довольно значительный доход. Преступления входят также в отрасль их доходов; таким образом, убийца, чтобы откупиться, должен поставить 6 верблюдов и 7 баранов. Кражи также обложены штрафами, по мере своей значительности.

Возвратясь в Уади-Гальфа, к моей дагабии, я нашел ее уже совершенно готовою для возвратного плавания, то есть, без мачт, и без парусов, но с прилаженными веслами. При обратном плавании по Нилу, барка пускается по течению реки, вспомоществуемая, смотря по надобности, веслами; когда же мало гребцов, то барка плывет, просто по течению реки, вертясь вперед, то кормой, то носом, то боком, так, что путешественник, видя солнце попеременно с разных сторон, с трудом может сообразить место, на котором он находится. Однако мои Арабы гребли довольно прилежно, и даже с громкими песнями, примешивая в них похвалы [210] собственно мне, на пример, по смешному переводу моего драгомана: »Да сопутствует тебе Пророк и его двоюродный брат (Али)! Куда ты нас завез? в Уади-Гальфу, где мы никогда не думали быть!« припевая беспрестанно: »рауах-ямелих! рауах-джининар (т. е. генерал) рауах! бис-саламе!« и пр. Простояв ночью только два часа, к восхождению солнца мы были уже перед жавописными скалами Абагуды. Пройдя скалы, увечанные разрушенным городом, мы пристали к той, которая почти отвесно сходит в Нил, и в которой чернеет гробовая пещера; — это спэос времен Фараонов. Но как я был поражен при первом вступлении туда, увидев перед собою храм Христа Спасителя! Не могу выразить моего восторженного ощущения, когда мой первый взгляд остановился на изображении благословляющего Искупителя. Это изображеиие находится на потолке. Христос представлен стоящим, в ризе червленной. Лице написано по облику нерукотворного образа; тройное сияние главы разделено на семь лучей; десница, благословляет; — шуйца, приложенная к груди, держит Евангелие. Обратясь к входу, вы видите на том же потолке, изображение одного святого угодника, так-же во весь рост, но весьма поврежденное в лице и в стопах. Глава украшена тройным сиянием; висон белый, а риза червленная; в [211] правой руке венец, а в левой крестный посох; правая нога наступает на пламень. Я полагаю, что это Иоанн Креститель. На потолке, который над двсрью, находится, в кругу, поясный образ Спасителя. По обеим сторонам двери, стоят, уже почти изглаженные, облики ангелов в белых ризах, с крыльями; они держат в правой руке, вместе с сосудом, крестный посох, а в левой венок или шар, но трудпо уже распознать. На правой стене видны три изображения великомучеников на конях, из которых один — Св. Георгий, а на левой и на главной стене видны стоящие изображения святых угодников, едва уже заметные. Эта главная зала поддерживается четырьмя Египетскими колоннами. Из средней стены есть вход в небольшую комнату или ниш, где, тотчас при вступлении, видно в полу могильное отверзтие. В этом нише, должно полагать, стоял алтарь, ибо, в каждой стене видны небольшие углубления, как бы места для святых сосудов. Вдоль стен большой залы выделаны каменные скамьи. С права и с лева главной залы, есть еще по одной комнате, которые вероятно служили кельями для отшельников. Живопись всех этих альфресков носит характер древней Византийской живописи. Изображенные на образах облачения принадлежат Православной Восточной церкви. Это легко поясняется тем, что мы сказали выше. Основатели этой церкви и [212] других подобных ей в Эфиопии, были первые Египетские христиане, укрывшиеся сюда от нашествия Арабов, и принесшие, в дар за гостеприимство, свет Христов, седящим в стране и сени смертной. Мы видим, к утешению сердца человеческого, с каким рвением принимали эти народы духовное назидание, даже потемненное ересью Якобитов. Арабский историк Ельмацин пишет, что в 737 году при XVII Калифе, Нубийцы услышали, что Патриарх Якобитов, в Александрии, был заключен в темницу, — и тотчас, Кириак, царь Нубийский подвигся на Египет со ста тысячми черных всадников и на сто тысячах черных конях. Абдул-Мелик, Наместник Египетский, услышав о приближении этой армии, немедленно освободил Патриарха, прося его, чтобы он написал о том к царю Нубийскому, и что Христианам будет оказано покровительство, только-б он умолил его отложить войну. Эфиопы возвратились, по письму Патриарха. Через год после этого события, вся Нубия приняла Якобитскую ересь. По словам того-же историка, в это время распространение Якобитской ереси было так сильно, что для православных осталась в Александрии одна только церковь Св. Саввы и напоследок, Греческий Патриарх в Александрии, с трудом приобрел [213] еще несколько церквей для своей паствы. Цсрковь, находящаяся в скале Абагуды, судя по оставшимся в ней иконам, конечно должна быть причислена к числу церквей Православных. »Придут вельможи от Египта, Эфиопия прострет руки свои к Богу!« провозгласил царь Давид в Пророческом духе. Мы сказали уже, что в Нижнем Египте Христианство возникло чрез Св. Евангелиста Марка; в Нубии, по достоверным преданиям слово Христово было насаждено, впервые, Св. Евангелистом Матфеем, и жители этой страны были, более или менее, Христианами, до 1500 года. Что касается до Абиссинцев, которые ныне остались Христианами, то известно, что они были обращены в Христианство в IV веке, Св. Фрументием. Будучи юношею воспитан в Тире своим родственником Меропием, он отправился, при нем, но торговым, делам в Индию. Буря забросила его на берег Африки; все спасшиеся от кораблекрушения, кроме Фрументия и его товарища Эдессия, умерщвлены дикими. Оба юноши были приведены к царю Абиссинскому и обратили на себя его внимание своим благочестием. Фрументий возвестил ему и народу Святое Евангелие. Получив позволение отбыть в Египет, он донес Патриарху Александрийскому Афанасию об этом [214] чудном событии. Облеченный в Александрии в сан Епископский, Фрументий возвратился в Эфиопию, и, утвердив там церковь Христову, кончил жизни в 360 году. Не смотря на распространенную в исповедании Абиссинцев ересь Якобитов, Евтихиян и Монофизитов, доселе, их исповедание сохраняет следы Православного Греческого исповедания; это показывает, что первенствующая церковь была всегда Православная Греческая. Со времени, как Португальцы проникли в Абиссинию, в начале XVI века, Латинцы не переставали употреблять старании к приобщению этого народа к своей церкви, но Абиссинцы, увидя значительную разность в совершении литургии и обрядах, противу переданной им литургии и обрядов первобытной церкви, изгнали Римских миссионеров. Епископы Абиссинские назначаются Коптским Патриархом в Каире, и оттуда они получают ежегодно святое миро. Исключая заблуждения, общие с Якобитами, Абиссиицы приносят чистое поклонение Пресвятой и нераздельной Троице, соблюдают семь таинств и признают Пресвятую Богородицу по догматам Православия. Чиноположение и правила жизни их священников, во многом, основаны на постановлениях нашей церкви. Кроме перевода Нового Завета и нескольких отрывков Ветхого, на общенародном языке, Абиссинцы обладают полным переводом Библии на древнем [215] Эфиопском языке, который, как говорят, весьма сходен с Халдейским. До сей поры никто из Европейцев не мог добыть экземпляра этой Библии. Мы видим из книг Священного Писания, что Эфиопия и Абиссиния имели издавна сообщение с Палестиною и вообще с землями Востока. Навуходоносор посылал послов »на пределы Эфиопии.« Подобно Исаию, Пророк Софония восклицал от имени Саваофа: »Из-за рек Эфиопских, Мои поклонники, Мною рассеянные, принесут Мне дары!.«

В Истории Абиссинцев, две важные эпохи ознаменованы двумя великими женами. Первая из них, царица Савская; вторая, царица Кандака. Первую называют они: Макведа, и говорят, что она имела от Соломона, сына Менилегека, от которого по их мнению происходят их цари. Они уверяют, что Менилегек, которого они называют также Даудом, приял веру от Евреев и возвратился в Эфиопию с одним первосвященником, сыном Садока. Царица Кандака, принадлежащая второй эпохе, есть та самая, которой Евнуха, крестил св. Филипп. Полагают, и это очень вероятно, что имя Кандаки [216] было общее многим первым царицам Эфиопским или Абиссинским. Границы земли Эфиопской доселе еще неопределены. Можно полагать, что обе Аравии, то есть оба берега Чермного моря, входили в состав Эфиопии. Дары, принесенные царицею Савскою Соломону, заключают произведения обеих этих стран.

Лет семь тому назад, спэос Абагуды, этот драгоценный памятник Христианской церкви времен отдаленнейших, был еще в целости. Его исказил ученый и знаменитый Шамполион, который с редкою откровенностию говорит: обломав известь, он уверился наконец, что этот храм был посвящен Фоту, царем Горусом, сыном Аменофиса-Мемнона; но рука его не коснулась изображениям Спасигеля. Вопреки мнению Шамполиона, мы полагаем, что его предположение ошибочно; могильный колодезь, подобный тем, которые видны в спэосах Бени-Гассана, (похожих своим образованием на этот), ясно показывает, что он нечто иное как великолепная гробница, но чья? одного ли из Эфиопских Фараонов или военачальников, это не мне решит. Что ж касается до эпохи сооружения памятника, то определение Шамполиона несомненно: тут убереглось имя Аменофиса Мемнона III, царствовавшего несколько лет прежде Сезостриса. Мы полагаем, что на скалах Абагуды [217] существовал город Абокцис, Aboccin, или Abuncis, о котором упоминает Плиний.

Помолясь святым иконам, — мы продолжали путь. [218]

ГЛАВА XV.

ИПСАМБУЛ. — ГАЛЕИТ-ИБРИМ.

Едва вы оставите Абагуду, как уже предстают вам скалы Ипсамбула и вместе с ними их гиганты, порождение земли, которые, как бы магнитною силою влекут к себе вашу барку, и вы, как пигмеи, пристаете к берегу, на котором они встречают вас как-бы существа сверхъестественные. Этим необычайным памятником, магически оканчивается ряд чудес Фараонов, от пирамид до пределов Эфиопии. Доступ к исполинам труден: они заволокли себя песчаным покровом пустыни. Ни предания Греков, ни предания Римлян, не говорят нам о них, и по весьма простой причине, потому что они их [219] не видели. Только с 1810 года, после нескольких тысящелетий, слух об них начал распространяться среди чуждых им поколений, и каждый путешественник предлагал свои отгадки, какое географическое место занимает этот дивный Троглодический храм? Все предположения оказываются неудовлетворительными. Мужи ученейшие: Вилькинсон и Риттер, полагали: первый, что храмы Ипсамбула занимают место Абокциса, который мы означаем на скалах Абагуды; но Абокцис был не что иное, как военный пост, и то на правом, а не на левом берегу Нила; второй, — судя по Греческой надписи, в которой прочтено имя Псаммитиха, — что Ипсамбул есть искаженное слово Псам-Полис или город Псаммитиха; но мы увидим, что этот храм принадлежит времени гораздо отдаленнейшему. Такое гигантское и вместе гениальное создание, плод могущественного и образованного народа, стоит в совершенном одиночестве; по близости нет никаких развалин, которые бы показывали существование большего города. Читая Шамполионовы объяснения иероглифических картин Ипсамбула и заглянув в Геродота , мы приходим к заключению, что храм Ипсамбула создан Сезострисом в воспоминание опасностей, которые он избежал при покорении Эфиопии. Выпишем строки Геродота: »Из всех «Егиетских царей, один только Сезострис [220] царствовал над Эфиопиею. Он соорудил каменные статуи перед храмом Вулкана, в память избегнутых им опасностей.« То же говорит Диодор, определяя даже место побед Сезостриса: »в первой Эфиопии.« то есть в Нубии, между первыми и вторыми порогами Нила. Мудрый Сезострис, среди самых побед, упрочивал свои завоевания чрез охранение религиозных поверий покоряемых им народов. Эфиопы в его время были: Троглодиты или жители пещер. Это нам указывает Библия; — в числе нашедших на Иерусалим полчищ, под предводительством Фараона Сесака, мы находим Троглодитян, которые означают первую Эфиопию или Нубию и поставлены в Библии, по географической местности, между Ливийцами и Эфиопами. Троглодиты именно названы у Страбона в числе народов покоренных Сезострисом. Воздвигая памятник собственному своему величию, он вместе соблюл их собственные теогонические предания, создав храм в глубине скалы. Подобные храмы мы увидим в Герф-Гуссейне и в Дере. Теперь взглянем на нынешнее положение этого места. Воинственные колена бедуинов, называвшиеся: Магреби, и кочующие [221] между большою Оазисою и Сиютом, направляют ежегодно свои набеги в Нубию. Пройдя огромное пространство пустыни, они появляются сначала около Арго и поднимаясь к Магасу, Сукоту, Батн-ел-Гаджар, Уади-Гальфа и вдоль берега противуположного Деру, достигают Дакке, и, уже оттуда, перейдя горы, возвращаются, пресыщенные грабительством и обремененные добычею, в родимые степи, лежащие за Сиютом. Число этих грабителей состоит обыкновенно из 150 всадников и столька же человек на верблюдах. Жители мест, обтекаемых этими варварами, приобыкшие к их грозным набегам, покоряются пред их могуществом и предупреждают все их требования. Одни только жители Белиене, обладатели храма Ипсамбула, сохраняя воинственный дух своих предков, боровшихся с Сезострисом, заслыша о приближении Магребиев, заключаются с семействами и стадами во глубины храмов Ипсамбула и под кровом своих гигантских защитников, оспоривают у врагов, с оружием в руках, доступ туда, — и всегда удачно. Эти колоссы суть истинные портреты Сезостриса; их лица совершенно сходны с лицем поверженного колосса Мемфийского, который был воздвигнут в память побед Сезостриса над Эфиопами. Можно судить о мере, удивления [222] народов к деяниям этого Фараона по изваяниям, которые как-бы расли более и более вместе с его славою. Четыре исполина Ипсамбульские изображены, подобно Мемнону, сидящими, с подоженными на колена руками; их вышина от подошвы трона до темени 9 саженей. Первый (от левой руки) совершенно сберегся, верхняя часть второго уже совсем разрушена; песок Нубийской пустыни, наваливающий как водопад из-за хребтов скал, засыпал остальные два, одного, — по лице, другого — по пояс. У ног этих колоссов, изящной отделки, видны женские стоящие фигуры не доходящие до колен; они изображают дочерей Фараона. Вход в скалу, оберегаемый с каждой стороны двумя такими придверниками, украшен, сверху, резным изображением Озириса, которое показывает какому божеству посвящено это горное святилпще. При вступлении туда, воображение, сильно уже возбужденное этою величественною картиною, ожидает чего-то необычайного. Зодчие подобного здания знали как удовлетворить требованию возбужденного воображения, и первый взгляд в святилище исполняет все [223] ожидания. В первой огромной зале высятся восемь исполинов почти в пять саженей вышины; они прислонены к пиластрам и поддерживают на главах, теготеющую на них громаду горы. В глубине перспективы, через три залы, сидят перед жертвенником, в таинственном мраке, четыре грозные истукана, — там было святилище. Углубление храма во внутрь горы простирается на 25 сажень. По всем стенам зал, которых было четырнадцать, видны превосходные произведения резца того времени. В главной зале, — предметы исторические; а в прочих священные обряды и мифы. Предметы исторические отделаны изящнее прочих. По обеим сторонам двери, в первой зале, представлен сам Сезострис в колоссальном виде воина, поражающего врагов; одною рукою он держит за власы упавшего на колена неприятеля, а другою, направляет копье. На левой боковой стене виден Сезострис, на колеснице, преследующий армию, и дети его (в меньшем виде), следуют за ним, также на колесницах. Заметим, что судя по изображениям на памятниках Египтян, лошади употреблялись у них только для войны. По этой причине, в числе животных, подаренных Фараоном Аврааму, мирному владетельному пастырю, не названы лошади. Обратимся к [224] картине: — победитель достиг осажденного города, где ищет защиты неприятель; у стен города, две женщины, пав на колени, и простирая объятия, просят пощады; эта группа прекрасна. Женские фигуры, отличающиеся от прочих, дают повод думать, что Эфиопы были тогда управляемы царицами как-то было во времена позднейшие. Далее, тот же Сезострис, наступя на главу пораженного врага, пронзает другого копьем, схватив его за руку; страдание сего последнего выражено чрезвычайно живо. За сим, — торжество Фараоца, идущего в колеснице, и предшествуемого побежденными пленниками; эта картина переходит и на среднюю стену. Наконец, он приводит пленников к богам своего отечества и Эфиопским. Правая боковая стена занята изображениями общих битв. Созострис представлен сидящим на троне, посреди войска; к нему приходят с известием о наступлении неприятеля; колесница, запряженная борзыми конями, уже для него готова. Один лишь Фараон представлен везде в колоссальном виде, но прочие лица кажутся перед ним пигмеями; колоссальность в изображениях выражала степень величия и власти. Боковые комнаты обречены мраку; изображения там находящиеся равно изящны, но требуют большего внимания в атмосфере тяжслой и при свете огня. С появлением факелов, стаи летучих мышей пробуждаются и [225] налетают на любопытного. Краски почти везде стерты. Вторая зала поддерживается четырьмя подпорами; потом сдедует комната весьма небольшая, составляющая святилнще. Посреди ее стоит жертвенник (может быть позднейшего времени); четыре колоссальные статуи сидят прислоненные к средней стене; они изображают бога Аммона, Сезостриса и богов Фта и Фре. Всрховный бог Аммон уже обезглавлен; Сезострис представлен в обыкновенном своем воинственном наряде, но, достойно замечания, что лице его сделано черным; не приведет ли это к догадке, что этот великий Фараон был Эфиоп? я не знаю, заметил-ли это кто нибудь?... Припомним, что в Песни Песней, царственная супруга изображена черною: »Чернa есмь аз и добра, дщери Иерусалимские, яко же селения Кидарска, якоже завесы Соломони. Не зрите мене, яко аз есмь очернена, яко опали мя солнце.«

Статуи богов Фта и Фре несколько искажены, но лице первого, которое имеет белый цвет, сохранило выражение. Эти исполненные думы статуи, этот жертвенник, эти мистические иероглифы и, в дальней перспективе, ряды стоящих гигантов, производят глубочайшее впечатление на зрителя.

Ужасное запустение, которому обречено такое [226] волшебное здание воздвигнутое не иначе, как властию необычайною, народом многочисленным, в память событий важных и предприятий исполинских, показывает ничтожество того, что человек называет славным! Все, что вы ни видите, в этом подземном чертоге, заводит вас в лабиринт мыслей и догадок.

Видя перед собою остатки такого могущества, такой славы, вы спрашиваете, как пал столь исполинский народ? народ, умевший уже постигать течение светил, когда половина земли была еще безлюдна; но принял ли он свет Божественной Истины, который показывал ему прямое назначение человека? внял ли он глаголам Авраама, Иосифа, Моисея и наконец последним увещаниям Пророков? ...

»Сын человеческий, скажи Фараону, царю Египетскому и народу его,« вещал Иезекииль, именем Иеговы: »кому вы равнялись величием своим? Вот был кедр ... Кедры в саду Божием не заслоняли его; ели не равнялись сучьям его, и тополи не были величиною с ветви его ... поелику ты высок стал ростом, и сердце его возгордилось величием его, за то я отдам его в руки властителю народов, чтобы он поступил с ним по воле своей, — за беззакония его Я отверг его! ... И срубили его чужеземцы, лютейшие из народов, и [227] оставили его на горах; по всем долинам лежат ветви его, и сучья его ломаются на всех лощинах земли и вышли из под — тени его все народы земли и оставили его. На развалинах его остались жить всякие птицы небесные, и у ветвей его находятся всякие полевые звери. То-же будет с Фараоном и с народом его.«

Всего более привлекали мое внимание необъятные колоссы, образующие наружную часть этого горного храма, эти облики первого завоевателя, который в девять лет покорил Африку, Азию и часть Европы до Фракии, и везде воздвигал памятники своей славы.

Палящее солнце, проникавшее во все составы моего тела, заставило меня искать убежища, и я спустился к противуположной скале, куда привлекало меня другое чудо: это другой горный храм, которого фасад есть образец прекрасного в зодчестве, или, правильнее сказать, в ваянии Египетском. Он также высечен в скале. Шесть пиластров, испещренных иероглифами в виде контрфорсов, следующих склону скалы, поддерживают ее навес. В [228] глубоких нишах, устроенных между этими пиластрами, стоят шесть огромных статуй, которые я не называю уже исполинскими после колоссов главного храма, которые пресытили мое удивление; но и эти статуи имеют почти пять саженей в вышину! Их отделка не менее превосходна, как и отделка первых колоссов. В этих шести статуях узнают Сезостриса, жену его, Озириса, Изиду, богиню Гатор и Горуса. Шамполион полагает, что храм посвящен богине Гатор или Венере, в память жены Сезострисовой. Бурхарт сообщает предание Нубийцев, что перед этим храмом стояла на берегу Нила огромная статуя с Нилометром в руках. Внутренность храма состоит из большой залы и трех малых комнат, находящихся в углублении, из которых средняя составляла святилище. Там видно женское изваяние, уже искаженное; но вообще все украшения очень хорошо сохранились. Зала поддерживается шестью огромными четверосторонними колоннами и, как в Египетских храмах, Изиаческие головы составляют четыре фаса капителей; мы полагаем, что этот храм посвяшен победителем собственно Египетским божествам, тогда как посвяшение первого, заключает в себе; вместе чествование феогонических поверий покоренного народа, — Троглодитов. Резные картины, украшающие стены зал, изображают вообще, также как и в другом [229] храме, торжество Сезостриса над врагами. В картинах религиозных замечательно между прочим посвящение одной девы в таинства Изиды и потому этот храм может быть назван справедливее храмом Изиды. Шамполион говорит, что в изображениях богини Гатор, олицетворена жена Сезостриса; он даже прочел ее имя: Нофре-Ари. Все женские изображения на картинах покрыты яркою желтою краскою, и кажется, что это ничто иное, как грунт позолоты, которая уже исчезла, но проблески ее заметны при тщательном внимании. Можно судить, каково было богатство и великолепие этого храма! Желтый цвет на женских фигурах обозначал собственно Египтянок, тогда как лица Эфиопские всегда покрыты черною краскою.

Оставляя магический Ипсамбул, я срисовал общий вид храмов с Нила. Гиганты еще виднелись после трех часов плавания и я вошел в каюту тогда только, когда они закрылись туманом отдаленности.

На другой день, рано по утру, при сильном противном ветре, мы пристали к обрывистой скале Галейт-Ибрим. Мы уже дали понятие о живописности этой скалы, увенчанной развалинами. Тут существовал город Премна, взятый штурмом [230] Римским полководцем Петронием. В новейшие времена Премна, под названием Галейт-Ибрим, всегда считались важным военным пунктом. Она была разрушена в конце XII века при Султане Саладине, как гнездо набегов Нубийцев на Египет. Мегмет-Али в 1812 году, подобно Саладину, с большим трудом успел изгнать отсюда Мамелюков. В XII столетии в Галейт-Ибриме блистало знамение Креста на куполе храма Пресвятой Богородицы; здесь было Епископство; значительные и живописные развалины этого храма еще видны, вместе со многими остатками древних укреплений. Окрестная страна была обитаема свирепыми Блеммиями. Тут находятся несколько замечательных спэосов, из которых я посетил один.

Сойдя на узкую полосу наносной земли, я не знал, как подняться на отвесную скалу саженей в пять вышиною. Когда Нил высок, это посещение не трудно, но теперь, это была настоящая работа. Я добрался туда с помощию находившихся с нами двух лестниц; мы надвязали одну на другую, но н тут оне оказались коротки; тогда мои Арабы, достигнув пещеры собственным своим искусством, втащили меня туда, вместе с лестницами, на канатах. Надобно быть Шамполионом, чтобы чувствовать полное вознаграждение за такие труды, в находящихся там иероглифах. Эта гробница, состоящая [231] из одной комнаты, принадлежала правителю Нубии в царствование Мериса. Три сидящие статуи, совершенно обезображенные, находятся возле главной стены; середняя статуя изображает самого Мериса, а по сторонам бог Ибрим и богиня Сате или Юнона, владычица Нубии, dame de Nubie, как называет ее Шамполион; но резные изображения на стенах заслуживают внимание; многие из них сохранили свежесть красок. Я не без любопытства рассматривал, как правитель Нубии, дает отчет в своем управлении седящему перед ним царю и представляет ему подати, собранные золотом, драгоценными каменьями и хлебными произведениями. За троном царя стоит невольник с большим опахалом из павлиньих перьев; оно совершенно подобно тем опахалам, которые употребляются и теперь в гаремах.

Не далеко от Ибрима, мы останавливались в селении Аниба, по причине сильного противного ветра; я вышел к хижинам Нубийцев; у порога сидели женщины; их черные волосы были тщательно заплетены, перебраны с железными кольцами и смазаны густым маслом, походящим на деготь; солнце топило этот состав; я не мог постинуть как оне могут это выносить; но после узнал, что это масло есть предохранительное средство от жара. Увидев, что я [232] замечаю их прическу, некоторые закрылись покрывалами, а другие убежали. Хижины Нубийцев обыкновенно состоят из двух комнат: одна для мужа, другая для жены. К вечеру я прибыл в Дерр.

© текст - Норов А. 1840
© сетевая версия - Тhietmar. 2006
© OCR - Кулаков А. 2006
© дизайн - Войтехович А. 2001

Мы приносим свою благодарность
Египтологический изборнику за помощь в получении текста.