НОРОВ, А. С.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЕГИПТУ И НУБИИ

В 1834-1835 ГГ.

ГЛАВА I.

ОТПЛЫТИЕ ИЗ КАИРА. — ПИРАМИДА МЕЙДУМА. — БЕНИСУЕФ. — МОНАСТЬІРЬ СВ. АНТОНИЕ. — ІІТИЧЬЯ ГОРА.

Дагабия ожидала меня у старого Каира. Ветер был очень крут и порывист; мой раис представлял затруднения к отплытию: Аллах Керим сказал я ему и все пошло на лад; мы поплыли или лучше сказать помчались.

Песочная пыль, поднимаемая ветром из Ливийских степей, закрывала от глаз окрестность. Из-за облаков этой пыли мелькали то громады пирамид, то вершины пальм. Нас прибило к пустому острову против Тoрретина, и мы с трудом [2] могли от него отвалить. Возле Тoрретина находится красивый загородный гарем роскошного Магмуд-Бея, того самого, который нас угощал в Каире. К этому местечку примыкают, с северной стороны, провиантские магазины Аттер Энаби, с мечетью, в которой показывают на помосте следы стоп Магомета. Пирамиды, от отражения, высились огромнее обыкновенного. Возле местечка Торра виден на берегу Коптский моиастырь. Каменоломни Торры, породившие пирамиды и Мемфис, рисовались живописно, обнаруживая темные утробы своих пещер. Отсюда мечети Каирской цитадели мелькнули в глазах моих и исчезли в отдаленности...

Вот уже мы противу пирамид Сахары и Абу-сира, — бессмертное кладбище Мемфиса! Мы уклонились на несколько минут в пустую гавань исчезнувшей столицы Фараонов и попранной пальмовьм лесом. Отобедав, мы продолжали путь при хорошем попутном ветре.

Возле Дашура встает опять целый ряд исполинских пирамид! Как не вспомнить высокого изречения Египтян, которые говорили, что их дома — гостинницы, а гробы настоящие жилища! Пустыня и плодородие, — жизнь и смерть, беспрестанно были в глазах Египтян. Таким образом, сама [3] природа, представляя им малое пространство земли плодородной для живущих и не исследимые пустыни и цепи нагих скал для их мертвецов, воспламенив их воображение, подала им мысль создать те памятники, которые не престанут удивлять род человеческий. Деревенька Дашур заменила древний город Акантус, прозванный по имени растущих возле него гуми. Тут же был храм Озирисов. Ближе к берегу видна та полуразрушенная кирпичная пирамида, которая показывает нам следы плинфоделания Израильтян. К ней прильнули мои взоры, и я смотрел на нее пока сумерки позволяли ее видеть.

Я был выведен внезапно из мечтаний громкою музыкою и пением моих Арабов, которые приветствовали появление нового месяца и первую ночь Байрама!... Полный воспоминаний Библейских, я был поражен этим переходом из мира былого, к настоящему поколению древних Египтян, к таким новым поклонникам Изиды или подражателям Иудейских новолуний,и новомесячий ваших и праздников ваших, ненавидит душа моя... Егда прострете руки ваши ко мне, отвращу очи мои от вас«. Вскоре начались пляски при [4] восклицаниях: »да сопутствует тебе везде Аллах!« это приветствие относилось ко мне. Ветер совсем затих и мы остановились на несколько часов ночи у левого берега возле селения ель-Атф; противу нас виднелась деревенька Ексас.

Простояв всю ночь у ель-Атфе, на рассвете, за безветрием, мы пошли гужем. Тут почти везде нагие окрестности. К востоку тянутся до самого горизонта хребты Аравийских гор, только одна тонкая полоса живой природы идет вдоль Нила, все прочее поглощено песками; они же, я думаю, заволокли остатки Афродитополиса, который, довольно вероятно, находился против деревеньки Гамазе-ель-Кебир, занимая отделившуюся от Аравийских гор плоскую высоту, увенчанную курганом; подобный курган заметен также при начале цепи Аравийской. Я срисовал это местоположение.

Вскоре, из-за пальм Кафр-Миата, открылись две разрушенные пирамиды; одна из них, более сохранившаяся названа Арабами ель-гарам ел-Кеддаб, то есть пирамида лжеца, — прозвание, основанное, вероятно, на какой нибудь волшебной сказке.

Мы находились тогда на одной линии с Меридовым озером; несколько других пирамид показывают туда путь. Вершины пирамид Дашура были еше видны за Кафр-Лаиатом, где мы остановились завтракать. Мы встретили тут нагруженную [5] хлебом казенную барку, которая, не смотря на попутный ветер, привалила к берегу, чтобы сбывать часть хлеба в пользу поставщика.

Пустынная дикость восточного берега с цепью Аравийских гор, очень живописна. Там, противу деревеньки Фатмин, замътил я совершенно отдельный от гор курган с заостренною оконечностию, имеющий вид пирамиды. Пройдя ель-Уади, я увидел величественную пирамиду Мейдуна, которая гордо высится над всею окрестностию. Ее образование отличается от прочих пирамид. Она построена на высоком холме и от середины идет тремя уступами к верху; третий уступ, верхний, до половины разрушен.

Я оставляю подробности описания обоих берегов до моего обратного плавания этим же самым единственным и великолепным путем, который проложил Нил по Африке. Теперь я поведу читателя, стольже быстро, как наше плавание, до глубины Нубии.

Противный ветер продержал нас долго перед великолепною пирамидою, где нас застигла ночь. Мы причалили к берегу возле одной казенной барки, во вскоре должны были удалиться; наши Арабы завели столь жаркий спор с солдатами, что мы едва их розняли и не смотря ва все, один из солдат пустил в них пулю на прощание. По [6] счастию, поднялся попутный ветер и мы продолжали путь.

Молодой месяц венчал мрачную массу пирамиды, и звезды ярко горели. Здесь Нил очень широк. Во всю ночь мы шли с легким попутным ветром и к 9 часам утра были у большого селения, Бенехдара. Против него тянутся, как укрепления сделанные руками человеческими, хребты скал Аравийских. На одной из них виден пирамидальный шпиц, который, посредством зрительной трубы, обнаруживает развалины. Эти горы называются: Джебель-Абу-Нур. Противу них, на восточном берегу Нила, построен Коптский монастырь во имя Св. Антония, о пяти небольших куполах, обнесенный стенами. Он стоит совсем без приюта на узкой полосе плодоносной земли; возле, растут несколько тощих пальм, спереди песчаный берег Нила, а сзади обширная пустыня до самых гор. Этот берег весь поглощен песками, которые сходят в самый Нил. Противу Абу-Сале виден обработанный островок. Близ этого места мы видели рыбачий плот, основанный на связанных пустых тыквах (по Арабски курджи), и покрытых тростником; на этом плоте устроена была мачта среди горшков, и натянут парус. Арабы часто переплывают Нил, подвязав под грудь или под мышки пустые тыквы. [7]

Оба берега, выше Абу-Сале, совершенно нагие, на них изредка были видны кочующие, со стадами верблюдов, бедуины. Меж тем, цепь Аравийских гор, сближается все более и более к берегу. Я наблюдал, по обширной поверхности песков, прилежащих к горам, пустынное отражение, которое представляло вид обширного, быстротекущего потока.

Мы достигли в первом часу по полудни Бени-суефа. На одной оконечности этого города мечеть, а на другой казармы, красивой архитектуры; прочее строение состоит из хижин. Мы пристали сюда для закупки свежей провизии, но не нашли ни мяса, ни молока. Около Бенисуефа видна большая плантация сахарного тростника. Чрез полчаса плавания от Бенисуефа, на восточном берегу, видно селение Баядие, откуда ведет пустынная дорога мимо подошв гор джебель-Буш к монастырю Св. Антония и Павла, на берег Чермного моря. Тут всегда собраны верблюды для проезда чрез пустыню. Несколько наискось, на противном берегу, видно селение ель-Баранка, которое состоит большею частию из пещер среди пальмовой рощи; некоторые землянки прислонены к скалам; возле него, точно такая же деревня Бенемаде. За сим оба берега опять становятся пустынны и дики; западный оживляется изредка селениями. На восточной стороне от деревеньки Гаяде, [8] прислоненной к скале, тянется белый каменный берег; у подошвы его, линии пальм красиво рисуются на стенах диких утесов. На той стороне Нила виден, закрытый букетами пальм, древний Коптский монастырь, который я надеюсь посетить на возвратном пути.

Тихая лунная ночь застала нас возле пальмовых лесов между селениями Малатие и Фокай. В пустыне слышан был протяжный вой гиен. Красота звездной ночи меня обольщала; мы шли до полночи мимо нагих берегов; тогда ветер совсем затих и мы причалили против селения Фешнь, где находятся каменоломни.

В 5 часов утра мы двинулись снова в путь. Обогнув мыс Джебель-Шейх-ул-Барик, мы приблизились к пальмовому лесу Шероне, где таятся в песке малые остатки Гиппонона, не давно совсем разметанные; тут было Римское укрепление. Шероне прислонено к подошве Аравийских гор; здесь находят доселе монеты и медали. Окрестности Бени-Салети покрыты на дальнее расстояние пальмовыми лесами, за то противный берег совершенно пуст. В 10 часов мы прошли город Абу-Джирдже и Бени-Мисур, закрытые от нас песчаным островом. Около Шеих-Фадле, не доходя островка, виден курган, похожий на искусственный. Оба берега становятся [9] очень песчаны, лишь изредка мелькают линии пальм.

Не доходя Несле-Абу-Азис, открылась вдали на восточном берегу Нила, знаменитая Птичья гора, Джебел-ул-Тейр, увенчанная развалинами. Она не могла быть еще видна, но отражение поднимало ее неимоверно высоко; она отделялась от других скал и верх ее казался разнообразно зубчат. Возле Шех-Гассана на восточном пустынном берегу, тянутся несколько разрушенных водопроводов, это остатки Кинополиса, где поклонялись Анубису и где был жрец для приготовления пищи псам.

У Калау-Сене ветер нас оставил и мы принуждены были тянуться гужем; В это время прибрежные жители беспрестанно выбегали к нам продавать хлеб и яйца, но вскоре ветер избавил нас от них. Мы направились прямо на селение Серарие, окруженное яркою зеленью; оно находится в небольшом заливе; оттуда Нил круто поворачивает к Аравийским горам, которые пестреют бесчисленным множеством пещер, Нил тут очень широк и берега его весьма живописны столько своим очертанием сколько и роскошию произрастений. Тут Аравийские горы уже сходят отвесно в Нил и представляют резкую противуположность с [10] необъятною плоскостию противного берега, некогда цветущей Гептаномиды; так называлась вся часть среднего Египта от Дельты до Фиваиды, разделенная на семь номов или провинций.

Вот мы уже проходим у самой подошвы птичьей горы, которая не могла быть видна, пока мы не обогнули мыса; но мы уже сказали, что эта самая гора, еще за час плавания до нее, представилась нам как призрак, чрез отражение. Нил прорыл глубокие пещеры в подошвах этих живописных скал; сверх того множество глубоких трещин раздирают сгены скал и стаи птиц с криком беспрестанно влетали туда на ночлег, оправдывая тем название горы. Она раздвоена на два уступа; на самой высоте видно строение: кирпичный купол выглядывает из-за ограды земляных стен. Это Коптский монастырь, посвященный Пресвятой Богородице (Дёр-Мариям). Сюда вначале уединился Святый Антоний.

Сердце мятется радостию при виде сих святых уединений, невидимо охраняюших путников. Несколько братий, сопровождаемых верною собакою, приветствовали нас с грозных вершин и знаками приглашали нас под свой кров. В самое это время солнце погружалось за беспредельную степь Ливии и ветер нас оставлял; я велел поворотить к монастырским скалам, но мы нигде не находили [11] приюта для нашей дагабии по причине их крутизны. Отшельники, заметив наше намерение, с радостию начали спускаться со скал к нам на встречу. Мы хотели пристать к тому месту, где видны идущие от верху до половины скалы, высеченные в камне ступени, но Копты нам закричали, что тут нет никакой возможности подняться оть подошвы иначе как на канатах и приглашали нас к другому месту. Пристав туда, мы увидели, что и тут доступ почти столь же труден и даже опасен, особенно ночью. В обуви, этот всход невозможен, и сами отшельннки советовали нам дождаться дня. Дорожа временем я обещал им на возвратном пути посетить это любопытное место. Меж тем мы остались у подошвы угрюмых скал поджидать ветра, любуясь потухающею зарею и восходящим месяцем и вместе беседуя чрез переводчика, с одним из отшельников. Вся братия природные Копты и не знают другого языка кроме Арабского. Я спросил об основателе монастыря, но они отвечали, что они не умеют читать и что про то знают только их священники; один из них, старее годами, прервал этот ответ, сказав мне, что обитель основана Святым Авраамом Сирийским. Желая увериться в этих словах я заставил несколько раз повторять себе то же самое и ясно слышал: Ембабе Ибрагим Суриани. [12]

Мы пробыли около получаса у подошвы этих скал, прикрепясь канатом за один камень; но нельзя было без опасности оставаться долее у такого неприступного берега. Мы воспользовались первым легким ветерком и простились с отшельниками. Они советовали нам на возврате пристать с северной стороны около Серарие, куда обещали выслать ослов, коль скоро завидят наш флаг. Долго мы слышали их приветствия, а потом, лай их сторожевой собаки... [13]

ГЛАВА II.

МИНИЭТ. — БЕНИ-ГАССАН.

К семи часам утра мы дошли не далее Миниэта; хотя мы стояли три часа на месте за безветрием, совсем тем, это замедление надобно приписать намерению Арабов пристать днем к Миниэту, для того, чтобы получить от нас мяснуго порцию, определенную в силу контракта, когда пристают к городу. В этом они успели, но я заметил раису, что его уловка от меня не укрылась. Миниэт находится на том месте, где было Римское укрепление Ибиум или Ибис; он довольно красиво выстроен и хорошо населен; базар не беден; тут значительная бумагопрядильная фабрика. [14]

По ту сторону Нила горы опять очень близко подходят к берегу и далеко тянутся белою полосою, а потом, несколько отступая, оставляют место для земли обработанной, где видно несколько селений. В свою чреду западный берег делается пуст. Чем более мы подвигаемся, тем Нил делается шире. Я распрашивал, по Данвилевой карте, о монастыре Аббата Гора, который должен быть близ Сауади, но никто не мог мне показать его; меж тем, проходя очень близко от берега , я открыл в зрительную трубу развалины этого монастыря на самой вершине скал; стены обширны и в иных местах зубчатые. Нам сказали, что этот монастырь еще не упразднен. У подошвы скал видны обширные пешеры, правильно высеченные в известковом камне и поддерживаемые огромными подпорами. Тут находятся две гипогеи, которые Шамполион назначает между селениями Сауари и Заует-ель-Маиетин.

Отсюда начинаются те древние каменоломни и гробницы, которые столь долгое время служили убежищем умершим для мира святым отшельникам. Сии места прославились в христианском мире, под названием уединений Фиваидских, хотя собственно Фиваида начинается еще несколько далее.

Пройдя Матагаре, где полагают древний Акорис, горы Аравийские, отклонившиеся от берега, [15] начинают опять приближаться к нему и становятся возвышеннее, но совершенно нагие. Против Володинуер, обращает ваше внимание множество водяных подъемов или шедуфов, устроенных на берегу Нила для орошения полей. На одной оси между двух столбов утверждены два коромысла; с одного конца привязана тяжесть, а с другого плетеная корзина, или кожаный мешок для черпания воды. Здесь, согласно с высотою берега, эти поливальни сделаны в три уступа; первая машина черпает воду из Нила, выливая ее в углубление первого уступа; другие машины подымают воду с уступа на уступ и таким образом доводят ее до поверхности земли. Если берег очень высок, тогда бывает таких уступов до пяти или шести. Этот тяжелый, хотя и полезный способ не должен-бы существовать, если-б каналы и шлюзы были устроены в Египте так, как они были в древности.

До полудня, небо, противу обыкновенного, было пасмурно, но к полудню пары очистились, погода сделалась ясная и жаркая, и наконец около часа, зной сделался так силен, как в средине июля; ветер начал ослабевать и наконец совсем нас оставил возле знаменитых скал Бени-Гассана, в древности: Speos Artemidos, т. е. пещера Дианы. Я очень был обрадован этою остановкою, и, взяв с собою драгомана и двух Арабов, начал с их [16] помощию взбираться на крутой каменистый берег по глыбам песка.

Солнечный зной чрезвычайно утомлял меня на этом пути. Мы вышли прямо перед архитрав первой гипогеи. Этот архитрав прекрасен своею простотою; его поддерживают две небольшие колонны, высеченные в скале, и к удивлению путешественника, видимые им колонны принадлежат ордеру, который назывался досел Дорическим, меж тем как эта гипогея отнесена, по исследованию Шамполиона, к IX веку до Р. X. Росселини полагает, что ее построение гораздо древнее; но мы более согласны в этом случае с Шамполионом, потому что колонны прожолобленные по высоте, не встречаются в уцелевших памятниках древнего Египта.

Шамполион сравнивает их с колоннами Пестума, но еслиб он был в Сицилии, то еше более нашел бы в них сходства с колонннами храмов Юпитера Олимпийского и Минервы в Сиракузах, тем более, что они принадлежат почти тому же веку. Достойно особенного замечания, что на рисунках этой гипогеи найдены, в изображении пленных народов, Греки. И так, древнейший образец, так называемого Дорического ордера принадлежит Египту. Эти колонны высечены в скале, оне о шести канелюрах и имеют круглое основание.

Эта первая гипогея или гробница принадлежит [17] по розысканиям Шамполиона правителю Восточной Гептаномиды, в царствование Озортасена, второго Фараона Танитийской династии. Стена портика между входом и колоннами покрыта иероглифами, которые составляют узорчатую кайму вокруг двери, сверху в пять рядов, а с боков в четыре ряда, и даже, расточены по толстоте дверной стены. При входе внутрь, вам открывается зала, почти квадратная, имеющая 14 шагов в длину и 13 в ширину; она поддерживается четырьмя толстыми колоннами того же ордера, как и первые, по две с каждой стороны: эти колонны, о шестнадцати канелюрах, имеют три вершка в каждой канелюре и стоят на круглых основаниях. Средняя часть потолка, находящаяся между колоннами, закруглена легким сводом; это последнее обстоятельство замечательно тем, что своды чрезвычайно редко встречаются в Египетском зодчестве. Этот свод высечен в скале, а до. сей поры был известен только один свод, выложенный из камня, в гипогее близ Мемфиса. В глубине перспективы виден ниш; его глубину составляет протяжение надгробного камня, лежащего на помосте и исписанного иероглифами. В стене, перед камнем, заметны следы изваяния в виде стоящей мумии, поддерживаемой двумя человеческими фигурами. Но все внимание пришельца устремляется невольно на превосходные алфрески, которыми покрыты [18] все стены кроме потолка; этот потолок разноцветный, шахматный. Работа альфресков так прекрасна и содержание их так любопытно, говорит Шамполион, что исторические богатства, им здесь почерпнутые, достаточны были бы, для исполнения цели его путешествия в Египет. Сии-то богатства поверены теперь знойной пустыне и диким зверям, которые часто отдыхают от жара или терзают свои жертвы в этих изящных гробовых жилищах.

 

Вся семейственная и хозяйственная жизнь Египтян начертана в раскрашенных картинах по стенам гипогей, хранящихся в недрах скал Бенигасана; здесь, и в гипогеях Элетии, мы более узнали об образе жизни этого удивительного народа, чем во всех оставшихся преданиях о древних Египтянах; у них религия и частная жизнь находились в самой тесной связи между собою. Веря возрождению душ в тех же самых телах, после срочного времени, они расставались с своими занятиями в надежде встретить их тотчас при возрождении. По большой части, в гипогеях находим мы картины частной жизни, а в храмах и дворцах картины исторические, переданные векам на граните. Шамполион тщательно скопировал все картины этих гипогей и разделил их по предметам на 13 классов. 1) Земледелие: тут видно пять родов плугов, пахание на быках и людьми, [19] утаптывание земли овнами, а не свиньями, как пишет Геродот, молотьба, молонье жерновами, жатва лотуса в болоте, виноделие посредством точила; разливка вина в кувшины и проч. 2) Художества и ремесла: Ваятель из камня и из дерева, разрисовщик статуй и зданий; живописец; каменоломщик, горшечник со всеми подробностями этого ремесла, плотники, мебельщики, токари, ткачи, пряльщики, стекольщики, ювелиры, кузнецы и проч. 3) Военное сословие: Военное воспитание и гимнастические упражнения. Все изгибы, которые можеть принять человеческое тело, представлены мастерски. Здесь я видел образец Капитолийских гладиаторов; эти картины превосходнее всех прочих, и находятся в двух первых и в восьмой гипогее. Тут же изображено несколько воинов; все роды оружий, осада, употребление черепахи и овна, делание разных оружий и проч. Между прочим должно заметить обучение детей и юношества стрелянию из луков, так в книге Бытия сказано о Измаиле, сыне Агари Египтянки: »и возрасте и вселися в пустыне и бысть стрелец.« 4) Музыка, пение и танцование. Из числа музыкальных инструментов заметны арфы, флейттраверс, флейта и род раковинной трубы; этот последний инструмент поселе встречается у [20] рыбаков Озера Мензале. Хор поющих мужчин и женщин, бьет такт, меж тем как другие танцуют, и проч. 5) Скотоводство: Быки всех родов, буйволы, ослы, доение коров, приготовление сыра. Тут же птичий двор, где среди уток и гусей заметны цапли или ибисы, и проч. 6) Несколько портретных изображений царей и вельмож. 7) Игры и увеселения: они находятся в первой гипогее над самым входом в погребальный ниш; в этих играх можно узнать чихарду и Итальянскую мору. Тут же охота: ловля зверей, птиц в тенетах и рыб на удах и неводами. 8) Домашние наказания: Обвинения, арест и наказания палками. 9) Хозяйство: частные дома, мебели, посуды, носилки, между прочим род Сицилийской летиги на полозках, но несомая на руках; кухня, прислуга, в которой находятся несколько карлов; собаки, обезьяны, кошки и проч. 10) Малое число исторических надписей иероглифами и монументальных барельефов. 11) Религия: Изображение разных божеств, которым поклонялись Египтяне, и проч. 12) Судоходство: Барки и суда, их построение, игры плавателей, и проч. 13) Зоология: Целое собрание четвероногих, птиц, рыб, гадов и наськомых; все эти животные раскрашены с таким же тщаниемь, как [21] в наших книгах. Шамполион насчитал тут до 14 пород собак. Я следовал книге этого ученого археолога, соединив описание всех гипогей в одно целое.

Вторая гипогея, в меньшей пропорции, подобна первой, но гробовой ниш совсем пустой, альфрески равно изящны; четыре внутренние колонны не существуют более; варвар Ахмет-Паша употребил их на жернова для одной фабрики в Миниэте. Третья и четвертая, с искаженными фронтонами, не имеют ни иероглифов, ни рисунков; пятая, шестая и седьмая ничтожны, но за то восьмая и девятая, хотя разрушены и лишены своих колонн, но сохранили совершенно свои альфрески, и, что всего удивительнее, живость красок. Десятая гипогея замечательна особенно оригинальностию своих внутренних колонн, послуживших образцами для тех, которые украшают Арабское зодчество. Оне составляют как бы тонкие связки лотосов и раскрашены красною, желтою и зеленою красками. Последние гипогеи замечательны своими глубокими погребальными колодезями, с круглыми и квадратными отверстиями, куда спускали мумий. Эти погреба составляют длинную галлерею для целого поколения, а иногда небольшую квадратную комнату.

Гипогеи Бени-Гассана подали нашему художнику Г. Ефимову мысль написать замечательную книгу, [22] изданную им на Италиянском языке, в Риме, под заглавием: Краткие очерки Египетской Архитектуры. Между прочим, Г. Ефимов выводит из своих соображений, что Египетское зодчество возникло в пещерах. Необходимость поддерживать тяжесть потолка заставила Египтян употреблять для подпоры срубленные деревья; то были пальмы, сначала в один сруб, а потом в несколько дерев связанных вместе; корни вставлялись, несколько закругляясь, в каменное отверстие или плинт. На макушке, пальмовые ветви подымались и связывались по верху, входя в углубление потолка. Исключая пальмовые деревья, лотос и тюльпаны служили также образцами Египетских колонн. Эти простые и верные предположения доказаны тем, что во многих храмах и памятниках Египта, колонны, быв часто раскрашены сберегли поныне свои краски и представляют вид означенных растений.

Вид с возвышенной платформы этих гробовых памятников великолепен: несравненный Нил далеко расстилается широкими извилинами вдоль низменного берега Гептапомиды, некогда усеянной городами, а теперь пустынной; ее луговая прибрежная [23] часть, на малом расстоянии от благотворных вод, исчезает в мертвом и молчаливом океане Ливийской степи. При спуске, от гипогей заметны еще кое-где иссеченные в скале ступени, которые вели к Нилу.

Дневнй жар лишил нас совершенно ветра, так что при отплытии от скал Бени-Гассана, должно было итти на веслах; мы провели всю ночь за деревенькою, носящею также название: Бенигассан, с прибавлением ель-амар, почти разрушенною; та деревня, которая была возле знаменитых гипогей, срыта до основания Мегметом-Али за неповиновение и разбойничество ее жителей.

Возле Бенигассан-ел-амар находится также одна гипогея, которая гораздо древнее первых; она принадлежит времени Тутмозиса IV, ХVIII династии, и посвящена Египетской Диане: Пашт; по этому здесь настоящее положение места названного пещерою Дианы, Speos Artemidos. Не подалеку от этой гипогеи показывают в песках кладбище кошек, тщательно бальзамированных и окутанных пеленами. Соседство кошечьих мумий возле храма Дианы понятно, если мы вспомним, что это животное было посвящено Египтянами богине Пашт или Вувасте, т. е. Диане.

Утром мы подвигались очень медленно. К 10 часам подул легкий ветерок и принес нас к [24] живописному своими пальмовыми рощами селению Календул. Все житеди сидели семейными группами под тению дерев, дыша бальзамическим воздухом. Тут есть несколько домиков в два этажа, довольно красиво построенных. На восточном берегу продолжение нагих скал испещрено пещерами; это каменоломни и гробницы древнего Египетского города Бессы. На его развалинах воздвиг Римский Император Адриан великолепный город Антиной, в память своего любимца Антиноя, утонувшего здесь в Ниле.

От обоих городов остались только эти каменоломни и гробницы, которые долго укрывали в своих недрах святых отшельников. Спасительное знамение креста, вычеканенное на многих стенах, свидетельствует о существовании здесь церквей и пребывании чистейших душ, приутотовивших себя в этом ужасном уединении созерцательною жизнию к вечности; подземные галлереи, где устроены были их келлии, идут на далекое пространство.

Последние остатки Антиноя возлле Шех-Абаде, были уже совсем разрушены варварским правительством в 1828 году, для построения фабрик и для добывания извести. Прежде того много материалов из Антиноя перенесено в Каир; между прочим своды ворот Каира: Бабуль-зуаиле построены из ворот Антиноя. Ту же участь имел великий город [25] Гермесов или Гермополис, процветавший на противуположном берегу, там где теперь Ашмунейн; эти города остались только в рисунках Французской Египетской Коммисии и в путешествии Денона. В первые века Христианства, города Антиной и Гермополис составляли одно Епископство. По свидетельству Палладия, в IV веке, здесь было одних женских монастырей двенадцать. В Шех-Абаде, в мечети, показывают гробницу Епископа Аммона, принявшего мученический венец в Антиное и прозванного самими Магометанами ель-адеб (богомольный), от чего и селение получило свое наименование. Несколько выше Ашмумейна, существует доселе, у подошвы Ливийского хребта, древний Коптский монастырь называемый Крестным, по Арабски Абу-Фуне, т. е. Аббата Стефана. Руфин описал жизнь этого блаженного мужа, который провел 60 лет в этой пустыне. Епископы Аммоний и Евагрий, посещавшие его во время его болезни, видели как этот страдалец плел корзину из пальмовых ветвей в то время, как врач делал ему операцию; когда они удивлялись его терпению, он сказал им: »братия, Бог всегда мне благодетельствовал, и ныне, для дарования мне вечного блаженства в вечной жизни, в которую я готовлюсь перейти, он легко наказует в здешнем мире плоть мою, заслужившую большие наказания за грехи мои.» Все стены этого [26] монастыря покрыты разноцветными изображениями крестов. На большом кресте, который находится на своде алтаря, написано по-Гречески: древо жизни. Коптские монастыри Св. Иоанна и так называемый Амба-Бишой, находившиеся по ту сторону близ Шех-Абаде, разрушены.

С поднявшимся сильным попутным ветром мы прошли в виду сахарной фабрики Рарамун и красивого городка Мелави. Все окрестные берега усеяны сахарным тростником; множество судов оживляли этот берег. Мы направились прямо на восточные скалы Шех-Саид. Гробница Сантона-Саида стоит на этом диком мысе, от которого начинается Фиваида, по-Арабски Саид. Древняя граница Гептаномиды и Фиваиды была на этом же месте. На восточном берегу эта граница была означена укреплением, называвшимся: Фивская Филака, Thebaica Philacae, где был в Римское владычество храм Урании — Венеры и которое находилось насупротив Гептаномидской или Гермополитанской Филаки, Hermopolitana Phylacae. Это были две таможни. Тут же Страбон помещает город Танис; полагают, что селение Туне занимает его место; здесь некогда были видны остатки храма Озирисова. Между селением Туне и Ашмунейн найдено кладбище ибисов, [27] подобное тому, которое находится у пирамид Сахары. Это оправдывает показание Геродота, что эти священные птицы были погребаемы в Гермополисе; известно, что ибисы посвящены были Гермесу, изобретателю наук и письмен. На том же берегу возле селения Тарут-Ешериф, выходит в Нил знаменитый канал Иосифов, где он и кончается. [28]

ГЛАВА III.

ФИВАИДА: — МОНФАЛУТ. — СИЮТ. — ДЖИРДЖЕ.

На западном берегу не прерываются дикие скалы. По миновании мыса ель-Амарне, на восточном берегу противу селения Мизарны, виден, близ нескольких хижин, Коптский монастырь, называемый Дейр-Коссеир. Между пальмами его окружающими, начинает появляться совершенно особый род пальмовых дерев, называемых доом или дум, Это дерево, достигнув средней высоты обыкновенных пальм, разделяется на два главные сука, которые пускают от себя несколько двусучных ветьвей, украшенных на оконечностях пальмовыми ветвями в виде опахал. Плоды дума похожи на большие [29] американские орехи, скорлупа их чрезвычайно толста; вкус зерна прянный, довольно приятный; из него делают напиток. Дерево дума столь же полезно, как и пальмовое. Появление этого дерева радует взор, привыкший уже к однообразному великолепию пальм. Скалы опять испещрены погребальными пещерами и спэосами. Несколько поодаль видно значительное селение Коссеир, среди обширного пальмового леса, растущего на голом песке. На противном берегу, не много выше, расположена деревенька Куссие, сохранившая древнее название Римского укрепления Cusae. Здесь, и в особенности на западном берегу, видны большие плантации сахарного тростника.

Восточный берег, на котором нет ни одной деревни, состоит из нагих скал, которые все приближаются к берегу и наконец сходят отвесно в Нил. В Египте коль скоро появляются дикие скалы, вы можете смело искать в этих местах гробовые пещеры и спэосы; здесь эти пещеры иссечены очень правильно и заметны издалека. Горы постепенно возвышаются и становятся живописнее; особенно замечателен грозный вид скалы Джебель-Абульфеда; это Сцилла здешних мест. Опасаясь шквала из горных ущелий, мы закрепили один парус, не смотря на то, что ветер был ровный. [30] Лунный свет превосходно рисовал уродливые очерки скал. Нил, который здесь очень широк, прорыл в их подошвах множество пещер, из которых иные готовы обрушиться. В одной из них, созданной для крокодилов, вдруг блеснул свет. Мне сказали, что сюда уединился араб с женою и двумя дочерьми; самая узкая полоса наносной земли примыкает к скалам; тут его огород, который его кормит. Наскучив беспрестанными притязаниями начальства и бременем податей, он оставил дом и свое поле, и давно уже живет в скале. Неподалеку отсюда я встретился с Англинским миссиинером; мы только что успели окликнуться и пронеслись мимо. Я задумался о Европе… может быть и он также.

За три часа расстояния от Ом-ель-Кусура, есть два монастыря, один из них называют Арабы Дейр-Магарак т. е. сожженный монастырь; на карте Данвиля один из них назван: Аббата-Аполлона, другой: Абиссинским. Западный берег, куда мы переправились, представляет плоские обработанные поля: ветер принудил нас вскоре опять приблизиться к берегу, к скалам Бени-Шекир, где мы простояли несколько времени и направились на Монфалут. Я не мог помешать моему раису остановиться под разными предлогами, [31] завидя город, но это было не на долго, и мы направились с попутным ветром на Сиют.

Сиют или Осиют, главный город Верхнего Египта, древний Lycopolis, представляется очень красиво в плодоносной долине, у подошвы Ливийских гор, которые ограждают его своими каменными громадами от песков пустыни. Сюда приходят из глубины Африки все караваны, производящие торг с Египтом, и здесь их складочное место. Главные предметы этой торговли: черные невольники обеих полов из Дарфура и Абиссииии, слоновая кость, гумми, страусовые перья, тамаринда и опиум.

Мегмет-Али предоставил себе монополию на слоновую кость и на гумми. Джелабы, или начальники караванов, обязаны продавать эти два предмета правительству за цену, которую оно назначает по произволу. По этой причине караваны Дарфура, области независимой от Египта, почти совсем перестали приходить сюда, предпочитая иметь торг с Триполи и с другими городами Варварийского берега. Со всем тем из Сеннара, Донголы и Кордофана, областей подчиненных Мегмету-Али, ежегодно привозят в весьма значительном количестве гумми и слоновую кость. Невольники же продаются частию в Египте, а частию отправляемы бывают в Константинополь и в другие Левантские пристани. [32] Здесь также производится гнусная торговля кажениками. Имея недостаток в веслах необходимых для нашего обратного пути по Нилу, мы простояли часа два, пока нам их доставили из Сиюта; мы воспользовались этим случаем, чтобы запастись мясом. Я успел снять вид Сиюта. Длинная плотина ведет от берегов Нила к городу; из его мечетей, хорошего Арабского зодчества, отличаются особенно две: одна напоминает прекрасную мечеть ель-Гассана в Каире, но жаль, что оштукатурена; другая, несколько меньшая, имеет над первою преимущество по каменной отделке. Мамелюки, которые имели в Сиюте главное пристанище, укрепили его стенами из нежженных кирпичей, с круглыми башнями, но теперь все это в развалинах. Здесь около 20 тысяч жителей; в том числе много Коптов, у которых три церкви. Горы, прилегающие к Сиюту, изрыты погребальными пещерами древних Египтян; многие из этих гипогей были замечательны по изящным альфрескам, которые частию описаны Французскими учеными, но теперь они уже не существуют; они обращены в известковые горнила для построения фабрик. Коптские Христиане показывают тут семь пещер, где по их преданиям, был женский монастырь; они даже утверждают, что там несколько времени укрывалась Пресвятая Богородица с младенцем Иисусом во [33] время ее пребывания в Египте. Крестные изображения видны доселе во многих местах. В Сиюте было некогда Епископство; один из его Епископов, по имени Иона, известен по сочиненному им описанию жизни некоторых святых. В пристани Сиюта ель-Гамра, где причаливают суда, устроен складочный магазин.

Мы отплыли с сильным попутным ветром. Цепи Аравийских гор здесь далеко отходят от берега и оставляют место для плодоносной земли. Селение ель-Уасти красиво выстроено, дома вообще в два этажа, которые разделены узорчатыми линиями, а верхи украшены круглыми зубцами. Не подалеку отсюда мы видели странную группу: нагой Араб нес на плечах нагого ребенка, держа под мышками пуки сахарного тростника; подле него шла его жена, закутанная с ног до головы синим покрывалом, неся также на плечах другого нагого младенца. Обычай носить детей на плечах, виден в Библии »Воста же Авраам заутра, и взя хлебы и мех воды и даде Агаре, и возложи на плещи ее отрочa и отпусти ю«

На западном берегу, селение Шиот построено на развалинах Гипселиса означенного у Птоломея. Чрез три с половиною часа очень быстрого плавания [34] от Сиюта, скалы Аравийские опять приближаются к Нилу. Около Абутиге (древний Abotis), порядочного местечка о трех мечетях, в котором пребывает Коптский Епископ, проходит возле деревни Довейн, канал, ведущий до Дараут-Шерифа. На противном берегу, довольно далеко от Нила, видно селение Силан, где находился основанный Греками город Селинон. Противу Афадни, где хребты гор Ливийских и Аравийских подходят к Нилу, ветер поднял столпы песка в обеих пустынях и налетел на нас с ужасною силою в то самое время, когда мы перерезывали Нил возле островка, окруженного мелями; избегая этих мелей, мой раис держал так круто, что удар ветра непременно-бы нас опрокинул, если-б мы не успели отдать парусов. Эти места между гор весьма опасны на Ниле, от подобных неожиданных шквалов; я советую всякому путешественнику строго наблюдать за беспечностию арабов, и не позволять закреплять шкоты, а всего лучше иметь на этом месте своего верного человека.

Мы шли очень быстро и не раз убавляли паруса. К вечеру ветер был ровнеяе и мы подходили къ берегу, где существовал некогда Антеополис, ныне селение Кау-ель-Кубара. Здесь Аравиийские скалы [35] отходят от Нила и, образовав довольно правильную полукруглую долину, опять направляются вдоль реки, как бы уступая место городу. Северная оконечность гор испещрена погребальными пещерами, это некрополис жителей Антеополиса; только это и осталось от его пышности; в недавние времена Нил подрыл последний его прибрежный храм, и мы быстро пронеслись по волнам, поглотившим весь этот город, который был главою нома. На Ефесском соборе подписался некто Макарий, Епископ Антеополиса.

Как всегда, вечер был прекрасный; заря рассыпала радужные цветы на всю окрестность, и лунная ночь застала нас, уже при самом тихом ветре, возле селения Миште. К 10 часам мы плыли перед фантастическою горою Джебель ель-Гариде. В выдавшемся из нее огромном камне арабы видят чудовище; множество глубоких пещер придают ей строгий вид, и жители деревеньки Ерагине, рассказывают про эту гору много чудестного. Следуя Птоломею, можно полагать около горы ель-Гариде местномть города Пассалона. Наискось от этой горы, на западном берегу, видно большое местечко Тахта, несколько отдаленное от берега; оно замечательно по находящейся близ него изумрудной руде.

Ночью, когда уже я начинал засыпать, нас едва не опрокинул порыв ветра, по неосторожности [36] раиса, который возле гор нес все паруса и, вероятно, закрепил шкоты; он был сам так напуган, что просил пристать к берегу, но я велел ему итти в одни снасти. Скоро после, этой тревоги ветер совсем затих. Таким образом мы подвинулись ночью очень мало. При восхождении солнца мы были около Фаугелай. У Саувама мы увиделн приставшую к берегу дагабию с Англинским Флагом и вскоре сами путешественники приветствовали нас с берега; я вышел на берег и переговорив с ними, поручил им доставить мои письма в Европу. Ветер был самый попутный; мы прошли мимо местечка Сагаик, довольно обширного, и тут, тронув на всем ходу мель, довольно счастливо сбежали с нее.

Возле Саувача, на западном берегу, пролегает дорога вдоль нового канала к двум монастырям, из которых первый называется красным, а второй белым. Они находятся не далеко один от другого и построены, по свидетельству Коптов, во время Святой Елены; эти монастыри в своем разрушении замечательны строгим зодчеством, напоминающим Египетские построения, что самое уже показывает их древность. Онн представляют вид четырех Египетских пилонов, соединенных в паралеллограм, который, на половину, своей высоты, опоясан двумя рядами окон. Первый монастырь построен [37] из кирпичей, а вторый из тесанного камня. Оба эти монастыря были сожжены во время Французской экспедиции. Одна из гор Аравийской цепи близ Шенишле называется Христианамн Агафонскою; в ней много пещер, которые, как сказывают, заключають прах мучеников — христиан, пострадавших во время Диоклециана.

За Сагаиком вскоре показывается Акмим, окружный город, где есть до тысячи Христиан-Коптов и несколько Греков и Католиков. Это древний Хемис (Hemmis), а у Греков Панополис. Диодор говорит, что этот город был построен в честь Пана, сопутинка Озиридова. Здесь родился поэт Ноннус (Nonnus), процветавший в начале пятого века, который, воспламенясь Мифологиею Египтян, сначала написал ученую поэму, заключающую в себе историю Бахуса, его завоевание Индии, битвы Тифона и проч., а потом, сделавшись Христианином, переложил в стихи Евангелие от Св. Иоанна. Горы начинают опять сближаться с обеих сторон и соседство их опять становится очень чувствительным сильными порывами ветра, клубящего пустынные пески. Опыт научил нас осторожности, и я велел итти на одном малом парусе.

Мазанки и пальмы селения Меншиет-ель-Неде занимают место Птолемаиса, который, по словам [38] Страбона был величайшим из всей Фиваиды городом, не меньше Мемфиса, и управлялся по образцу Греческих городов. Надобно заметить, что во время Страбона, Фивы были уже необитаемы, тогда как Мемфис сохранял еще наружность столицы. Теперь остались от Птолемаиса только небольшие обломки, несколько гробниц и каменная плотина в защиту от наводнения Нила.

Наискось Птолемаиса, выдается в Нил, на восточном берегу, гора Джебел-ель-Ассерат, а на противуположном берегу видно селение Тук-ел-Ассерат. Гора ель-Ашрат называется в простонародии Джебелуль-Мугуек, т. е. гора совы; ее макушка образована весьма странно и походит на птичью голову. Тут показали мне пещеру, где по словам моих Арабов найден богатый клад.

Вскоре выказываются из-за берега мечети Джирдже, некогда главного города Фиваиды или Верхнего Египта. Мы прошли мимо этого города при наступлении ночи, но месяц обрисовывал его очень ясно. Джирдже также много пострадал от Нила. Мне приятно было слышать, что самая высокая и красивая башня принадлежит гостеприимному Христианскому монастырю, ныне Католическому, а некогда Коптскому, во имя Св. великомученика Георгия (Джирджис, [39] по-Коптски), от чего и город получил свое название. Этот монастырь, имевший более двух сот монахов и владевший большім количеством земли, оказывал значительные подаяния бедным Христианам Каира. Чума истребила, в начале XV столетия, всех его монахов, и уже с той поры монастырь начал упадать.

Противу селения Вардиса, ветер нас оставил, и мы приехали к берегу. Мы простояли всю ночь, и по утру потянулись гужем вдоль берега, который далеко сохраняет название Бардиса. Отсюда пальмовые леса становятся роскошнее, ветви дерев гораздо гуще и шире. Я ходил гулять под их тению и найдя между ними много дсрев: gummi Arabicum, набрал запас гумми. В полях много самородного индиго; я пожалел, что не занимался ботаникою. Какая земля и как мало рук для ее возделывания!

Тут же, на близ-лежащих отмелях по среди Нила, я увидел в первый раз крокодилов. Два больших, из которых один огромный, а третий молодой, спали под полуденным солнцем. С этого часа я открыл войну крокодилам; она продолжалась во все время моего плавания и только один раз, в этот же день, мне удалось убить [40] одного из этих чудовищ. Потратив напрасно из ружья и пистолетов, несколько пуль, которые скользили по их чешуе, и заставляли их только переменять место, я наконец взялся за мушкетон. Пользуясь очень тихим ветром, мы проходили мимо одной отмели, где отдыхали два крокодила; один из них покоился, разинув пасть. Этот был ближе, и по малому расстоянию нельзя было дать промаха; я был закрыт полами палатки, также и мои люди, и таким образом я заставил этого беззаботного урода проглотить мои четыре пули. Он быстро покатился в воду и исчез вместе с своим товарищем; я не верил сам себе, чтоб на сей раз могла быть неудача и уже почитал этих чудовищ заколдованными, как вдруг мой крокодил всплыл на поверхность воды мертвый, вверх брюхом. Течение понесло его к противуположному берегу, а между тем тишина ветра не позволяла уже нам нести паруса; как мы ни кружились на веслах; но крокодил отходил от нас все далее и далее. Отчаявшись приобрести столь желанный трофей, я взялся за зрительную трубу и видел, как на берегу, толпа Арабов ожидала этого гостя и наконец овладела им.

Рассматривая напоследок часто больших мертвых крокодилов, и молодых живых, я скажу несколько слов об этом знаменитом [41] животном. Говорят, что крокодилы достигают слишком до 30 футов длины, но я не видал более как в 2 1/2 сажени или 17 1/2 футов, и около 5 и 6 ф. в окружности. Они походят издали на длинную глыбу черной земли и иногда их трудно различить от берега, если они не лежат на песчаных отмелях; из этого можно видеть с какою осторожностию надобно сходить на берега. Со всем тем, жители Нила, привыкшие к тому, очень редко делаются их добычею, несчастные примеры бывают только с детьми и с животными, которые приходят пить. Мне рассказывали здесь, что крокодилы очень хорошо замечают места водопоев и нарочно плескают воду на берег, которого илистый тук делается чрезвычайно скользким. Бедные ослы всего чаще достаются им в добычу; крокодил быстро бросается на упавшее животное, а иногда сшибает его ударом хвоста и увлекает на дно реки. Говорят, что крокодил не может съедать свою жертву в воде не задохнувшись, что он закапывает труп на дне, пока он придет в порчу и тогда уже вытаскивает для съедения на берег. В убитых крокодилах находили часто цельные трупы проглоченных детей. Пасть крокодила чрезвычайно длинная и идет до ушей, которые обозначаются небольшими отверстиями, прикрытыми мясистыми губами. Зубы устроены как пилы, до двадцати в нижней [42] и несколько менее в верхней челюсти. Крокодил двигает одну верхнюю челюсть; глаза его узкие, небольшие, но сверкающие, с выпуклостию и сближенные к темени. Чешуя образует со всех сторон как бы настоящую железную броню; вблизи она имеет темно-зеленоватый отлив. Спина украшена особенною грядою чешуи, с полосами поперек. Брюхо желтоватого цвета. Лапы образованы как у ящерицы, но с пятью острыми когтями. Гортань имеет свойство сжиматься. Долго полагали, что у крокодилов нет языка, но теперь известно, что их язык очень углублен в пасти и весьма неболышой.

Об этом чудовище, первобытном и неизменившемся жителе ветхого Египта, упоминается несколько раз в Библии. Езекииль сравнил его с Фараоном. В книге Иова под именем Левиафана, великолепно описан крокодил.

»Можешь ли ты на уде вытащить Левиафана и веревкою пригнести язык его?

»Проденешь ли ему в нос кольцо из тростника и щеки его проколешь ли иглою?

»Станет ли он умолять тебя и будет ли говорить с тобою смиренно?

»Захочет ли он делать уговор с тобою и возьмешь ли его в вечные рабы? [43]

»Станешь ли забавляться с ним, как с птичкою и свяжешь ли его для дочек твоих?

»Запируют ли над ним товарищи ловли? разделят ли его Хананейским купцам?

»Пронзишь ли его кожу острым оружием и голову его рыболовничьею острогою.

»Клади на него руки, но помни, с кем борешься! впредь не будешь.

»Изменит надежда, кому бы тони было, от одного взгляда на него он падеть.

»Нет столь отважного, чтобы смел вызывать его в бой! Кто же может стоять пред Моим лицем?

»Не умолчу о членах его, о качестве силы и доброте вооружения его.

»Кто снимет с него одежду его? Кто подойдет с двойным удилом своим?

»Кто отворит двери лица его? ряды зубов его ужас!

»По хребту его листы щитов скреплены твердою печатью!

»Один к другому лежит близко, воздух не пройдет между ними.

»Один с другимь лежат плотно, сцепились и не раздвигаются.

»Чихание его освещает светом и глаза у него, как ресницы зари. [44]

»На шее его лежит свирепость, а пред лицем его рыщет ужас.

»Мясистые части тела его плотны, слились на нем, не дрогнет.

»Сердце его жестко как камень и твердо как нижний жернов.

»Когда он поднимается, трепешут силачи, теряются от ужасов.

»Если бы кто поднял на него меч; то ни меч не устоит, ни конь, ни стрела, ни латы.

»Железо он считает соломою, медь гнилым деревом.

»Не прогонит его сын лука (стрела), в плеву обращаются пред ним пращные камни.

»Плевою считается булава и свисту дротика он смеется.

»Внизу у него острые черепицы; как зубчатый каток лежит он на грязи.

»Волнует пучину, как котел; море претворяет в кипящую масть.«

Многие полагают, что Иов хотел описать кита, не исключая того, что в Средиземном море [45] нет китов, а по описанию Иова видно, что он говорит о животном известном; сверх того, многие выражения, изображающие животное чешуйчатое, имеющее шею, которого кожа, как латы, презирает копья и стрелы, совсем не согласны с естеством кита, который не имеет ни чешуи, ни шеи, и поражается копьями. Последний стих совершенно рисует крокодила. Но лучшим доказательством, что крокодил должен быть признан за левиафана книги Иова, служит нам стих 14-й псалма 73-го, где сказано: »Ты раздробил голову левиафана (змия изгибистого), отдал его на снедение обитателям пустыни.« и наконец слова Исайи Гл. 27 ст. 1. »В то время Иегова лютым оным и великим и крепким мечем своим посетит левиафана, змея продолговатого, и левиафана, змея изгибистого, и убиет кита, который в море.« Тут уже не только кит обозначен особо, но и крокодилы разделены на два рода, что совершенно справедливо; этот второй род крокодилов арабы называют уараль или вараль; это род огромных ящериц, которые не свирепы и способны быть ручными, и вероятно, те ручные или земные крокодилы, о которых говорит Геродот, или те крокодилы, которых Страбон называет сухос: название, сохранившееся у Коптов. [46]

Замечательно, что теперешнее Арабское название крокодилов, тимса, ееть почти то же, что и у Геродота: хампса.

Описание крокодила, которое мы находим у Геродота, очень верно. Между прочим он говорит, что когда крокодил отдыхает на земле, то он лежит часто разиня пасть, обратясь к стороне, откуда дует ветер: это заметил я несколько раз. Самка крокодила несет яица числом до шестидесяти, которые несколько больше гусиных, и тщательно закапывает их на берегу, потому что сами крокодилы поедают их, также и зверок, называемый Ихнемон. Жар солнечный оплодотворяет наконец эти яица. Крокодил искусно плавает и часто в уровень с поверхностию воды из под которой виднеются только его блестящие глаза. Крокодилы, отдыхающие на отмелях, почти всегда окружены множеством птиц разного рода, которые ни мало их не боятся. Не знаю, есть ли посреди их знаменитый Трохилос, который, как говорят, охраняет крокодила от опасностей, пробуждая его своим криком и даже по словам Геродота, очищающий пасть крокодила от пиявок и зловредных насекомых. Ихнемон, поедающий яица крокодилов, был боготворим некоторою частию Египтян (как-то [47] в Гераклеополисе) за такую услугу, между тем как другие обожали самого крокодила, например в Арсиное и других местах. Изображение крокодила в иероглифах Египтян выражало иногда эпоху, когда вода Нила очищалась после наводнения, от ила, потому что тогда появлялись крокодилы. Из этого животного нельзя извлечь никакой пользы. Труп крокодила скоро приходит в истление; мне говорили, что Арабы приготовляют некоторую часть его тела, мешая с корицею и гвоздикою и составляют из этого сильный афродизиак. Достойно замечания, что в древности крокодилы видимы были у самого Мемфиса. Мы читаем в книге Льва Африканского, что в его время они бывали во множестве в Бенисуефе т. е. у берегов Фаиюмской провинции; что Римляне покинули свое укрепление бывшее на том месте, где теперь Монфалут, по причине множества этих чудовищ, между тем как теперь они встречаются только между 26 и 27° широты. [48]

ГЛАВА IV.

ПЛАВАНИЕ ОТ ДЖИРДЖЕ ДО ФИВ.

В ожидании попутного ветра, мы причалили к берегу у селения Белиене. Отсюда пролегает дорога к развалинам Абидуса, столице Мемнона или Озимандеса, считавшейся, по великолепию, второю после Фив. Абидус уже во времена Страбона, был в запустении; он находится за два часа от Белиене, у подошвы Ливийского хребта, и погребен в песках. Узнав, что в Белиене есть Коптский монастырь, о котором ни один путешественник не упоминает, я отправился туда и нашел там только пять братий. Вход в монастырь мало отличается от Арабских хижин. Церковь находится в [49] подземельных сводах; она покрыта шестью малыми куполами, по три в ряд и поддерживается двумя колоннами. Тут устроены три придела. Иконостасы, как во всех Коптских цсрквях, из резного дерева; некоторые образа писаны в Иерусалиме. Места, где становятся женщины, отделены решетчатою перегородкою. По многим распросам, мне сказали, что этот монастырь, во имя Пресвятой Богородицы, основан в 283 году, и, по обыкновению восточных Христиан, Копты приписывают построение его дарам, Св. Елены, (которую они называют Малика Гилане), что противно Истории. Хотя Елена, следуя Прокопию, родилась в 247 году, но, быв отвергнута Констанцием-Хлором, она могла только с 306 года появиться опять в царском блеске в Византии, т. е. при вступлении на царство Константина, который обратился в Христианскую веру чрез шесть лет после того; а путешествие ее в Святую Землю было предпринято в 326 году, с которого времени Елена не преставала воздвигать и украшать храмы Божии. Этоть монастырь был сожжен и совершенно раззорен Мамелюками. В сенях я видел обломки двух мраморных капителей Греческой эпохи. Древность этого монастыря несомненна. Я хотел узнать от монахов, нет-ли у них каких рукописей; сначала они обещали мне показать некоторые, а потом извинились, будто меня не поняли. Наконец они [50] показали мне рукописное напрестольное Евангелие на Коптском языке, писанное на бомбицине. Заглавные буквы, искусно раскрашенные, представляют разных животных; сколько я мог судить по бумаге и украшениям, эта рукопись не древнее первых годов XV века. При монастыре устроена детская школа. Здесь большая часть хижин увенчана голубятнями, в виде конуса с многочисленными отверстиями. На прощание, Коптский настоятель написал мне в альбом слово: torohlhine, которое я по сю пору не разобрал.

Со вчерашнего дня я заметил, что женщины этих берегов ходят не в синих одеждах и покрывалах, а в коричневых. Ветер двух прошедших дней прохлаждал атмосферу, а ночи и утренники были свежи: сегодня же, 26 Января, такой зной как в июле! Перед отъездом из Белиене, нам принесли несколько рыб; из них одна мне показалась необыкновенною и я ее срисовал.

Здесь Ливийские горы начинают опять близко подходить к берегу, между тем как Аравийские, отделяются. Вечер был, как обыкновенно, очаровательный. По мере склонения солнца к горизонту, желтизна гор начинает мало по малу синеть и превращается в прекрасную лиловую лазурь. Легкий ветерок медленно подвигал нас. Около одной деревни мы слышали пение Арабов и к нам доходили [51] даже некоторые слова: то были похвалы прекрасному или пречерному полу города Мелави. Наши Арабы, из которых некоторые были уроженцы из этого города, начали им вторить своею музыкою, она состояла из двух свирелей и даррабуки или тамбурина. Одна флейта наигрывает только две ноты, а другая беспрестанно жужжит как шмель, между тем, даррабукою бьют такту.

При наступлении ночи, когда мы причаливали к берегу у прекрасного пальмового леса деревеньки ель-Есби, внезапный шум, как от падающих тел в воду, обратил наше внимание: то были несколько крокодилов, которые с появлением нашим, бросились в воду. Я вышел на берег и провел часть ночи в живописном пальмовом лесу; к ужину мне принесли из деревни ель-Есби молоко буйволиц. По утру мы плыли около Гамрама и, попав на мель, потеряли более часа времени. Тут являются у берега скалы Аравийские, посыпанные песками. На отмелях лежали несколько крокодилов, из которыхь многие с разверстыми пастями; они были вне выстрела, иначе я не преминул бы послать несколько пуль в этих ненавистных чудовищ. Далее я видел гуляющих на возвышенном берегу женщин и детей, между тем как на самом [52] берегу лежал крокодил, при самом сходе к водопою, где он подстерегал неосторожных.

Чем далее подымаешься по Нилу, тем более теряется то роскошное разнобразие берегов его, которое видно от Александрии до Каира. Скалы Ливии и Аравии, подобно выдвигающимся беспрестанно декорациям, обрисовывают живописно берега его. Деревья дум растут здесь в самых безжизненных местах. Там где Аравийская гора Усуфсуф входит в Нил, большая роща думов одевает весь берег, который, не смотря, на огромную преграду скал, поглощен песком. Я прошел весь этот берег пешком, любуясь, то грозною картиною скал, то живописностию этих дерев, укрывающих от зноя путника и удерживающих, вместв с ковылем, наносный сквозь ущелия гор песок. Тут, посреди терний и ковыля, я встречал кусты прекрасных голубых цветов, каких я не видывал в Европе. Между тем как этог берег покрыт одними думовыми деревьями, противуположный весь обрисован лесом пальм. Так развлекал я себя при противном ветре, останавливавшим плавание, и всегда находил довольно вознаграждений в величии природы. В этот день, перед закатом солнца, я еще имел случай, несколько далее, насладиться прогулкою на западном берегу; там я нашел большое разнообразие в растениях: пальмы, думы, сикоморы, акации, [53] гумми (mimosa Nilotica) и многие мне неизвестные деревья, росли в живописном смешении, и все это на берегу диком н необработанном, среди индиго, кассии и ковыля. Тут во все время я не встретил ни одного человека, за то, — множество самых миловидных желтых и лиловых горлиц, порхающих и нежно воркующих. Я не позволил себе ни одного ружейного выстрела в этом отрадном месте. Мне сказывали, что большая часть жителей этого берега поглощена рекрутством для армии Мегмета, а другая скрылась вь знойные пустыни, покинув столь роскошную природу. За безветрием, мы пристали у селения Сах ель Бахире.

В три часа ночи поднялея хороший ветер, который хотя затих к утру, но потом, возобновясь с большею силою близ огромной горы Джебель-Ейсене, Аравийской цепи, быстро нас помчал. Противу Дисне, горы Аравийские отходят, а Ливийские приближаются, н наконец, возле знаменитого Тентириса, ныне Дендера, совсем господствуют над берегом. Окрестности селений обоих берегов роскошно оттенены тропическими деревьями и растениями. Я любовался здесь живописною поступью женщин, шедших за водою; их было до десяти и оне все шли мерным шагом одна за другою, неся на головах кувшины древней Египетской формы, и однообразно поддержнвая их обеими руками. Это походило на те [54] процессии, которые остались на древних барельефах и альфресках.

Мы быстро поровнялись с Тентирисом, которого развалины не были видны из-за пальмовых рощ, к тому же оне находятся далее, близ подошвы Ливийского хребта. Еслиб тут ветер и оставил нас, я бы утешился, отправясь к великолепным развалинам, но он был во всей своей силе и я спешил к дальней цели. Мы пролетели стрелою мимо, в знойный полдень, среди клубов пыли. Тут, на отмелях, мы опять увидели крокодилов и, чтоб напомнить им давнишнюю ненависть к ним Тентиритян, мы пустили в них две пули; одна из них заставила крокодила только что переменить место. Мечети Кене на восточном берегу, быстро мелькнули передо-мною. У пристани стояло много судов с поклонниками в Мекку.

Отсюда пролегает путь, на расстоянии четырех дней пути, чрез горные долины в Коссеир, пристань Чермного моря, где производятся важнейшие торговые сношения Египта с Аравиею. Должно полагать, что здесь находился город Неаполис, где был храм, воздвигнутый в честь Персея во время владычества Греков. Птоломей называет тоть же [55] город Кенеполис. Хотя я имел письмо от Мегмета-Али к губернатору Кене, Мухарем-Аге, но не желая потерять попутного ветра, я не остановился.

В Кене знаменитая фабрика глиняной посуды, о свойствах которой мы уже имели случай говорить. Не за долго до захождения солнца мы прошли очень трудное место на Ниле, по отмелям; это между Балласом и Барудом. Нам не совсем посчастливилось, потому, что идя на всех парусах, мы так сильно ударились об мель, что все стоявшие на ногах упали и мой человек больно ушибся.

Очень близко от Баруда видны малые остатки Коптоса, на которых основано селение Кефт. Коптос считался одним из древнейших городов Египта. По Мифологии Египтян здесь Изида получила известие о смерти Озирида и назвала это место: Копто, слово, которое, по свидетельству Плутарха, значит на Египетском языке обман или измена. Следуя Страбону, к Коптосу был проведен из Нила канал, который не изгладился и по ныне. Между Коптосом и Вереникою, гаванию Чермного моря, была проложена чрез пустыню каменная дорога, на которой было устроено одиннадцать станций. расстояние между Коптосом и Вереникою означено у Плиния [56] в 258 Римских миль; по этому, Коссеир не на том месте, где была Вереника, и ее должно искать гораздо ниже. Вся торговля Индии и Аравии с Египтом производилась чрез Веренику и Коптос.

Пока мы снимались с мели, сошла ночь, и ветер нас покинул. Мы принуждены были тянуться гужем, вдоль прскрасного берега, около селения Туш; тут обратили мое вннмание особенной высоты пальмы и думы, все еще новые для глаз Европейца. Многие из этих прекраспых дерев росли по пяти и по восьми от одного корня. С наступлением ночи, началась у нас Арабская музыка и песни. Я полюбопытствовал узнать, что нибудь из этих песень и мой драгоман перевел мне начало одной из них: »Молитвы пророку! Некогда розы были простые колючие кусты; он взглянул на них — и распустились розы!« Такие песни поются людьми самыми необразованными.

Мы остановились у самой деревни Тук. К нам вышел беседовать Кашеф; он рассказывал как три ночи сряду, посещает их берег Гиппопотам т. е. речная, или собственно Нильская лошадь, и опустошает их пшеничные поля; что вся деревня стережет его. Это знаменитое животное, предмет стольких суждений и рассказов, и которое доселе еще так мало исследовано, есть бегемот, так красноречиво описанный в книге Иова: [57]

»Вот Бегемот, которого я сотворил с тобою, ест траву, как вол.

»Взгляни на силу его в чреслах его и на крепость его в мускулах чрева?

»Изгибает кедру подобный хвост свой, жилы на лядвеях у него переплелись.

»Ноги его — медные трубы, кости его, как железные прутья.

»Это первое из творений Божиих...

» ...Горы приносят ему корм и всякие дикие звери играют там.

»Ложится в тенистом кустарнике, под кровом тростника и в болоте.

»Тенистые кусты, сплетаясь, дают ему тень, ивы при ручьях покрывают его.

»Бушует ли река, он не боится, стоит смело, хотя бы Иордан поднимался ко рту его.

»В глазах его возьмет ли кто его, в тенетах проколет ли ему нос?»

Гиппопотам есть четвероногое животное, принадлежащее к роду амфибий, несколько похожее на Носорога. Обыкновенный рост его: одна сажень в вышину и слишком две сажени в длину; кожа его [58] гладкая и похожая на кожу Носорога, имеет серый цвет и так толста, что ружейная пуля не может ее пробить даже вблизи; я в последствии купил в Нубии у берберов щит из кожи гиппопотама; эти щиты очень уважаемы, потому что гиппопотамы довольно редко показываются. Будучи не уязвляемы, они не иначе ловятся как в западню: — Вырывают яму и, покрыв ее легкими перекладинами, закладывают их снопами пшеницы, маиса и других любимых яств этого животного; даже и попавшись в эту яму, гиппопотам долго сопротивляется, потому что его не иначе можно прострелить или пронзить как сквозь уши , в ноздри или в рот, который однако вооружен ужасными клыками, те коих два горизонтальные, на оконечности нижней челюсти. Замечательно, что кожа на брюшной части Гиппопотама еще толще чем где либо, и сморщена; от того в книге Иова сказано: »Крепость его в мускулах чрева« Он плавает очень искусно, и свободно ходит по дну реки. Он сильнее в воде, чем на земле и довольно смирен, когда на него не нападают; но в последнем случае, говорят, что он потоплял барки с людьми. Крик его походит на скрип деревянных колес. Евреи имеют поверие, будто-бы гиппопотамы живут, не распложаясь, от самого дня сотворения земли, и готовятся им в пищу на день пришествия их Мессии!! Недавно был прислан [59] убитый гиппопотам Мегмету-Али в Каир, и, кажется, куплен для Европы.

Ночью мы прошли, частью гужем, частью с легким ветерком, от Тука до Некаде. На этом пространстве видно местечко Кус, где находился город Римского построения: Аполлонополис малый (Apollonopolis parva), на восточном берегу. Некаде лежит близ подошвы гор; тут есть Коптский монастырь, а в окрестности развалины других древних монастырей. Я намеревался посетить это место на обратном пути моем. [60]

ГЛАВА V.

ФИВЫ: ПАМЯТНИК ОЗИМАНДИЯ

Давно уже я гляжу в синюю даль! мысли мои летят быстрее попутного ветра, который мчит нас по огромному руслу Нила, — к Фивам, — к этому первенцу городов мира, великолепнейшему под солнцем! Вот уже мне указывают на разостланную шатром громаду горы Ливийского хребта; за нею, говорят мне, западная половина Фив. Ниль, который тут расширяется почти на сто саженей, отражал некогда в струях своих целый лес колонн н обелисков! [61]

Едва мы пролетели мимо веселого островка ель-Аразат, как вдруг встало передо миою из-за пальм восточного берега исполинское здание, которое я не мог себе объяснить, потому что высокие тропические пальмы казались перед ним тростником; и вот, за ним, два или три обелиска разрезали лазурный горизонт неба, а там, — целый ряд колонн… Это восточная часть Фив, Карнак и Луксор. На право, у подошвы сблизившихся к берегу знойных и высоких гор, нестройные и взрытые груды развалин; за ними, из-за деревьев, виднелись другие развалины, разбросанные и стоящие, — туда неслась наша дагабия, и у этого запустелого берега, близ какой-то мазанки, осененной пальмами, мы спустили паруса насупротив волшебного Карнака. Это был десятый день плавания от Каира, как определяет Геродот.

Я перед Фивами!... Кто-то сказал, что разрушение Фив древнее, чем основание наидревнейших городов мира. В самом деле, все, что мы знаем верного об этой единственной столице древнего мира, об этом центре всех его сношений торговых и умственных, об этой колыбели образования первобытных народов, начинается только с эпохи ее [62] разрушения варварскими полчищами Камбиза, то есть 525 лет до Р. X. Фивы были уже давно главою городов мира при Гомере, который сам принадлежит векам баснословным: тогда уже, стовратые Фивы выводили из каждых врат своих по двести воинов с конями и колесницами и ни где не было такого накопления сокровищ, как в ее чертогах. Геродот, посетивший Египет во владычество Персов, видел уже Фивы ниспровергнутыми! Диодор бродил, как и мы, по их развалинам. При Страбоне, они уже были маловажным местечком.

»Ветхие Фивы простерты в прахе и сто врат их разметаны!« восклицал Ювенал в блестящую эпоху Рима.

Какой же был этот народ, нагромоздивший столько памятников и исчезнувший с лица земли, оставив нам только одне догадки о нем, по его делам обреченным вечности! Мы полагаем, следуя Диодору, что построение Фив должно отнести за 2,600 лет до Р. X. И так, взглянем, что нам оставили от этого исполина почти четыре с половиною тысячи лет, в продолжение которых, наполнив своею славою мир, он оставил на вечное поучение [63] будущим родам имя, которое уже перестало быть именем, — народ, который уже не есть народ, — письмена, которых никто не понимает, — памятники дивные и неподражаемые, над которыми издевается нынешнее потомство!

Хотя я намеревался только на возвратном пути, обозреть все остатки древнего Египта, но завидя Фивы, я изменил все свои предположеиия. Я поспешно оставил свою дагабию, и добыв двух лошадей, для себя и для моего драгомана, в сопровождении двух бедуинов, которые были вооружены копьями, направился, куда меня повели.

Первый предмет, который я увидел, проехав мимо нескольких букетов пальм и акаций, был великолепный портик строгого зодчества, украшенный вросшими в землю десятью колоннами, с капителями из лотосовых листьев; он окружен грудами разрушенных Арабских хижин, слепленных из земли и называемых Гурна. Не спрашивая провожатых, я предузнал, что это здание не принадлежит еще существенным зданиям Фив, и мы проехали молча, мимо прекрасных развалин.

Едва мы их оставили за собою, как вдруг открылось обширное поле, простирающееся до отдаленного хребта Ливийских гор; на этом заглохшем поле, взрытом развалинами, сидели, в [64] грозном одиночестве, на мраморных престолах, два гиганта, один подле другого. Выше всех пальм, выше всех развалин, они господствовали как цари над необозримою картиною опустошения. Баснословный Мемнон, сын зари — этот Луцифер Египтян, диво древнего мира, был один из тех колоссов, к которому направлялся путник из далеких стран Севера, еще пустынных в то время, как этот гигант смотрел уже на восходящее солнце и произносил звуки, удивленной толпе путешественников и поклонников, стекавшихся к нему со всех концев земли.

Несколько в сторону от этих волшебных, стражей пустыни, вставали громады храма; лучи солнца вырывались широкими полосами из проломов разрушенных стен. Далее, на холме, другие развалины, в страшном беспорядке, рисовались на краю горизонта. Мы направились к ближайшим. Страбон называет это здание Мемнониум, (прибавляя, что Греки называли Мемнона Исмандием), а Диодор, памятником Озимандия, Египетского Геркулеса. Шамполион прочел, как он говорит, в иероглифах Египетское название этого храма: Рамессеион т. е. здание Рамзеса великого или Сезостриса, который есть Геркулес или Озимандий Египтян.

Часть входа, со стеною Циклопического построения, перистиль и три залы с колоннадами, более или [65] менее разрушенными, и все это в размере огромном, одетое покровом иероглифов, среди разбросанных груд и разбитых статуй, — стоит перед вами. Кариатиды, поддерживающие перистиль и изображающие жрецов с руками сложенными на кресте, вселяют то глубокое благоговение, которое они сами так живо выражают. Возле повержен, раздвоенный, с разметанными повсюду членами, — подобно идолу Дагону, — величайший колосс в мире. Трудно сообразить весь объем его, и должно отступить, чтобы распознать это изящное гранитное чудовище. Имя Сезостриса, потрясавшего своими победами древний мир, начертано на его раменах. Этот колосс есть тот самый, на котором была надпись: »Я есмь Озимандий, Царь Царей; кто желает быть так велик, как я, пусть посмотрит, где я покоюсь, и превзойдет созданное мною.« Судьба этого гордого колосса, возвещавшего народам не принадлежащее человвку имя Царя Царей, и разбитого в прах, напомнила мне пораженного Ангелом Ирода, который, будучи назван богом, не воздал хвалы Богу. Хотя конечное разрушение Фив принадлежит нахлынувшим на Египет Персам, а в новейшие времена презренным [66] ордам Магомета, которые тщательно искажали лица статуй; но усилия слабых рук нового поколения и даже варваров Камбиза остались бы тщетными противу такой громады, если бы ужасное землетрясение, за 27 лет до Р. X., не ниспровергло, вместе с многими великими памятниками Фив — и этого исполина.

По сделанным измерениям на его обломках, оказалось: от одного плеча до другого три сажени; большой палец ноги имеет 3 3/4 фута. Голова Фараона сделалась уже, от времени, опять простым гранитным отрубом. Пьедестал, на котором стоял колосс, еще существует, и имеет более 2 1/2 саженей в вышину.

Кажется нельзя сомневаться, что это великолепное здание есть тоть самый памятник Озимандия, который описан Диодором. Я выпишу здесь текст этого историка, означая курсивом предметы, которые еще существуют более или менее.

»От первых гробннц, где, как сказывают, погребались, так называемые, наложницы Юпитера (Аммона), памятник царя Озимандия находился в десяти стадиях. При входе было, из разноцветного камня, преддверие (пилон), длиною в два плетра. Засим следовал квадратный перистиль, обложенный мрамором; каждая сторона его была в четыре плетра; он быль поддерживаем, вместо колонн, по древнему обычаю, колоссальными фигурами из целъного [67] камня, вышиною в шестнадцать локтей. Вся крыша (или потолок) была мраморная, шириною в восемь локтей, и изображала лазоревое небо, усеянное звездами. Из сего перистиля был вход в другой перистиль, во всем сходный с первым, и отлнчавшийся от него толъко резными изображениями. В нем находились три статуи из цельного Сиенского гранита. Одна из них, седящая, была величайшею во всем Египте; ее ноги были более семи локтей. Другие две стояли преклоненными к ее коленам, изображая мать и дочь… Была еще другая статуя, матери, в стороне; три венца на голове ее означали, что она была дочерию, женою и матерью. Позади сего перистиля находился третий перистил, еще знаменитее; в нем видны были на стенах разные резные изображения, представлявшие войну противу возмущенных Бактриан. На первой стене был представлен царь, осаждающий крепость, стоящую на берегу реки, и сражающийся в первых рядах, вспомоществуемый своим домашним львом. На второй стене, пленные приводятся перед царя с обрубленными руками. Третья стена изображала жертвоприношения и торжество царя, возвращавшегося с войны. Посредине сего перистиля, стоял огромный мраморный жертвенник, над которым видно было открытое небо. У последней стены были два колоссальные седящие изваяния, вышиною в XXVII локтей; возле них [68] три двери, вели в чертог, основанный на колоннах, на подобие Одеона. В этом чертоге находились многие деревянные статуи, изображавшие судей, числом до XXX, и стояли в нишах. Посреди, возвышалась статуя председателя, с закрытыми глазами; на шее его висело изображение Истины, а возле него лежали несколько книг. Это значило, что Судия должен руководствоваться одною истиною и быть бескорыстным. За сим следовал корридор, где были изображения, касающиеся до трапезы. Тут же изящно представлен царь, посвящающий богу злато, сребро и другие металлы, ежегодно с Египта приобретаемые. Сумма доходов была начертана: она составляла XXXII миллиона мин. Далее следовало книгохранилище, с надписью: лекарство для души — и туть же были изображения всех богов Египта, пред которыми совершает жертвоприношения сам царь… Возле книгохранилища была храмина великолепнейшего построения, с двадцатью ложами, в которых находились изваяния Зевеса, Юноны и самого царя; тут же хранилась в особом памятнике его мумия. Вокруг были устроены приделы с живописными изображениями всех священных Египетских животных. Отсюда вела лестница на верх памятника, где был утвержден золотой круг, имевший 365 локтей в окружности и один локоть в толщину. [69] На пространстве каждого локтя были обозначены и разделены дни года, восхождение и захождение светил небесных и астрологические значения каждого из них. Повествуют, что этот круг был похищен Камбизом.«

По этому тексту Диодора, при существующих остатках этого великолепного памятника, воображеиие, без труда, созидает дивный чертог Сезостриса. Все резные изображения на гранитных стенах — изящны. Битвы Египтян с Бактрианами (или Персами) можно назвать гомерическими: это высокая эпопея! Можно объяснить ту жестокость, с которою Персы Камбизовы, чрез несколько столетий после, мстили Фивам, находя на их вековых стенах беспрестанные изображения торжества Египтян над их предками!

Все изображения религиозных и воинственныхь процессий заключают здесь ту первобытную художественную красоту, которой напоследок гениально подражали Греки в своих рельефах. Религиозные изображения исполнены глубочайшей важности. Я назову из них три следующие:

Во втором перистиле, по тексту Диодора и следуя буквально объяснениям Шамполиона, по обеим сторонам двери передней стены, видны две обширные резные картины: в первой, богиня Пашт, с львиною головою, супруга бога Фта, госпожа небесного [70] чертога воздвигает правую руку на шлемоносную главу Рамзеса и вещает: »Я тебе приуготовила диадему солнца, да пребудет шлем сей на твоем роге (челе).« Вместе с сим она представляет царя верховному богу Аммону-Ра, который, восседя на троне, подносит к лицу царя эмблему чистой жизни. Во второй картине представлено царское посвящение. Два главнейшие божества Египта, Аммон-Ра и божественная мать, великая Моут, посвящая Рамзеса в царское достоинство, вручает ему серп битв, первоначальный образец гарпеи Греческих мифов, и вместе с сим, эмблемы управления и воздержания: бич и педум, — вещая:

»Вот что говорит Аммон-Ра, обитающий в Рамессеионе: Приими серп битв для удержания чужеземных народов и для пожинания глав нечистых. Возьми бич и педум, для управления землею (Египта).«

Заметим весьма любопытное иероглифическое выражение первой картины: »да пребудет шлем сей на твоем роге.« Исключая даже изображения Аммона, я не редко встречал, особенно на военных Египетских картинах, роги на главах владык или на шлемах воюющих и даже пленников, ведомых в торжестве за победителем. Это совершенно объясняет многие выражения Священного Писания. Приведем в примере пророчество Даниила: [71] »Овен, ею же видел еси имуща рога, царь Мидский и Перский. А козел козий, царь Еллинский есть рог же великий, иже между очима его, той есть царь первей;« т. е. царь Мидийский и Персидский; и вы именно найдете в Фивсках картинах, Бактриан или Персов: с одним рогом, выходящим из середи лба между очима. Вышеприведенная иероглифическая надпись на картине царского посвящения совершенно поясняет стих 17-й, Псалма 131, где сказано: »Там возращу рог Давиду, поставлю Светильник помазаннику Моему.«

В следующем за сим перистиле, также на передней стене, в право от двери, Рамзес представлен сидящим на троне, у подножия бога Аммона-Ра и под тению обширного Персеа, небесного дерева жизни. Державный бог и богиня Саф, покровительствующая письмена и науки, рисуют на сердцеобразных плодах сего дерева очерк прозвания Рамзеса великого; между тем как бог Фот начертывает собственное имя царя, которому Аммон-Ра говорит следующее: »Прииди, я вырезываю твое имя на долгий ряд дней, дабы оно сушествовало на древе жизни.«

Шамполион полагает, что возле сего перистиля [72] были частные чертоги Сезостриса. Как имя его одушевляет эти стены, и без того полные жизни и таинственных изречений, с которых едва начинают приподнимать завесу! Дверь следующего чертога, вела положителыно в то знаменитое книгохранилище, где существовала столь знаменитая надпись: »Лекарство для души.« От этого книгохранилища остались только четыре колонны и общая с чертогом Сезостриса стена, на которой сбереглись те самые изображения, о которых говорит Диодор. Сверх того Шамполион заметил тут изображение двух божеств. Одно, с ибисовою головою, — есть Фот, изобретатель букв; а другая, богиня Саф, покровительница письмен с замечательным иероглифическим прозванием: Владетельница букв и председательница книгохранилища. Все остальное ниспровергнуто и заметено прахом!

Я всего более любил, в последствии, останавливаться в этой части здания, откуда может быть, распространялся свет наук на весь Египет. Надобно взглянуть отсюда сквозь линию колоннад и дверей на поверженную в конце перспективы колоссальную громаду царственного колосса Озимандия: он упал поперек перистиля, обломив падением северную стену. Плечи, на которых видны доспехи, и уже сглаженная голова, занимают большую часть этого перистиля. Я долго стоял в безмолвии, глядя на это поразительное зрелище [73] и потом, взявшись за карандаш, срисовал как мог эту картину.

Вспомнил, что говорил Пророк Исаия: »Строители кумиров все остаются ни с чем, и любимые их бесполезны для них; они сами себе в том свидетели; но они не хотят видеть и знать; посему будут стыдом покрыты. Кто может сделать Бога? Выплавливают кумиры, от которых пользы нет! Вот, все сообщники его будут постыждены; и художники сами из людей же.« [74]

ГЛАВА VI

ФИВЫ: — МЕМНОНИУМ.

С трудом оторвавшись от сего места, я направился к пустынным колоссам. Солнце уже склонялось за Ливийские горы, когда я остановился у подножия Мемнона, подавленный его высотою. Невольно должен я был отступить далеко, чтобы глядеть на него. Искаженные варварством и временем, оба исполинские Фараона, черные как Эфиопы, сидят с простертыми на колена руками, и, с смертною думою на челе, глядят, также как и сфинкс больших пирамид, — на Восток!… Превосходные отделкою иероглифы вещают на первом колоссе »Се царствениый владыка Верхних и Нижних [75] стран, исправитель нравов, содержащий в мире «вселенную, Горус, великий своею силою, поразивший варваров, царь-солнце, владыко истины, сын солнца, Аменоф (Мемнон), смиритель ясной страны, любимый Аммоном-Ра, царем богов.« Шамполион утверждает, что этот колосс изображает Фараона Аменофа III, (XVIII-й династии), царствовавшего около 1680 года до Р. X.

Высоту этих исполинов можно положить саженей в девять. По сделанному расчислению, каждый из них мог иметь весу до 66 тысяч пудов. Бесчисленные надписи Греков и Римлян испещряют стопы и колена Мемнона. Все эти надписи времен Нерона, Веспасиана, Нервы, Траяна, а большею частию Адриана, когда он посещал Египет с своею женою Сабиною, — свидетельствуют о истине акустического феномена, о звуках издаваемых Мемноном при первом прикосновении до него лучей солнца. Верхняя часть этого колосса была, также как и колосс Озимандия, ниспровергнута землетрясением и замечательно, что только тогда он издавал звуки. Страбон быв лет 20 после землетрясения, видел его в этом положении, равно как и Павзаний, сто сорок лет после. Страбон говорит: »Из двух колоссов цельного камня, стоящих один возле другого, один в целости, другой же разбит пополам; верхняя часть упала, как мне сказывали, от [76] землетрясения. Находясь тут с Элием-Галлом, который был сопровождаем многими друзьями и военачалышками, я слышал звук в первом часу дня (т. е. при восхождении солнца); но не могу утвердить, из престола-ли, на котором сидит Мемнон; от самого-ли колосса или из его окружности произошел этот звук, потому что по неизвестности причин, все друтое мне кажется вероятнее, чем то, чтоб звук этот мог произойти от камня.

Вот теперь слова Павзания: »я видел в Фивах, сидящую колоссальную статую, изображающую Солнце; хотя ей дают название Мемнона, но фивяне не признают ее под этим именем, а называют ее именем своего царя, Ф'Аменоф. Камбиз ее разрушил; верхняя половина тела повержена на землю, а остальная половина издает всякий день, при солнечном восходе звук, который походит на звук лирной струны, внезапно оборвавшейся.» Прибавим, что Диодор Сицилийский, который был в Египте лет за пятьдесят до Страбона, ничего еще не говорит о звуках этой чудесной статуи и не приписывает ей Греческого имени Мемнона; следовательно, акустический Феномен произошел только после повреждения статуи. Ювенал, также как Павзаний, подтверждает в великолепных стихах, что звук Мемнона выходил из одной половины колосса: [77]

Dimidio magicae resonant ubi Memnone chordae, т. е.

»Там из половины Мемнона исходят волшебные звуки.«

Феномен этоть объяснен новейшими открытиями. Дознано, что в тропических климатах граниты и точильный камень могут издавать звуки, когда восходящее солнце внезапно ударяя на них, сильным жаром, поспешно вытягивает из них ту влажность, которою они напитались в продолжение ночи обильною росою. Это заметил Гумбольдт на берегах Оренока, де-Розьер в Пиренеях и некоторые путешественники в самих Фивах, именно в гранитных развалинах Карнака. Септимий-Север восстановил статую Мемнона, но, с той поры она хранит мертвое молчание...

И так, название: Мемнона принадлежит статуе гораздо после падения Египта и только со времени ее разрушения, когда оказался феномен акустический; это было во владычество Римлян. Этот народ, полный поэзии, воспламенясь мнимым чудом и послышав, что один гробовой квартал Фив назывался Греческим именем: Мемнония, — воскресил басню о Мемноне Гомеровом, сыне Титона и Авроры, который, пришед к Трое с вспомогательным войском, из дальних пределов Эфиопии, и прославив себя на пути великими воинственными [78] делами, погиб наконец в битве. Утренняя роса означала слезы его матери Авроры, проливаемые над его прахом; этот прах породил особого рода птиц, которые в положенное время испускали жалобные вопли над его гробом, и проч. Мифология Мемнона чрезвычайно запутана, и из всех басней о нем можно, как нам кажется, заключить, что Мемнон есть нечто иное, как Озимандий Диодора или Сезострис-Рамзес Геродота, потрясший своими победами весь древний мир, и что память героя, пришедшего с черными Эфиопами, дотоле невиданными, из дальних пределов, откуда встает солнце, воспламенила воображение народов Малой Азии и Греции, которые прозвали его: сыном Солнца, сыном Зари и тому подобное. Некоторым доказательством, что имя Мемнона приписано этими народами одному из Фараонов Египетских, служит во-первых, вышеприведенное свидетельство Павзания, а потом, надпись, вырезанная на статуе Мемнова, где его имя соединено с именем Фараона, и где он назван: Memnonoj ? F?menof т. е. Мемнон Ф'Аменоф.

Из многочисленных надписей в дань Мемнону, я выпишу три Греческие и одну Латинскую, которые мне показались любопытнее:

»Фетида, обитающая в море, уведай, что Мемнон еще жив, и что согреваемый лучами своей матери, он возносит звучный глас у подошвы [79] Ливийских гор, в Египте, там где Нил, в своем течении, разделяет стовратые Фивы; меж тем, как твой Ахилл, ненасытный битвами, лежит бездушен в полях Трои.«

Надобно вспомнить, что Ахилл противуборствовал Мемнону под Троею. Эти строки подписаны поэтом Асклепиодотом.

Вот надпись, которая находится на левой ноге колосса и сочинена дочерию какой-то Требуллы:

»Камбиз раздробил меня, — этот камень, что ты видишь, — представляющий образ царя Восточного. Я оплакивал жалобным голосом бедствия «Мемнона; но Камбиз уже давно лишил меня этого голоса. Теперь жалобы мои состоят из глухих и непонятных звуков. Вот все, что мне осталось от моего жребия.«

Вот еще женская надпись:

»Стихи Юлии Балбиллы, когда Адриан Император услышал Мемнона.«

»Я знала, что Мемнон-Египтянин, согретый лучами солнца, издает глас, выходящий из Фивского камня. Увидев Адриана, царя вселенной, перед восходом солнечным, он прорек ему как мог: здравствуй! Но, когда Титан, влекомый по воздуху [80] на белых конях, достиг второй степени часов, означаемых тению квадранта, Мемнон вновь издал звонкий глас, подобный удару по меди; и, полный восторга, прозвучал еще в третий раз. Император Адриан приветствовал Мемнона столько же раз, и Балбилла, начертала стихи сии, ею сочиненные, которые удостоверяют в том, что она ясно слышала. И так, для всякого очевидно, что боги нежно любят Адриана.«

Вот позднейшая надпись времен Императора Септимия Севера, который также посещал Мемнона.

IMP. DOMITIANO

CAESARAE AVGVSTO GERMANICO

T. PETRONIVS SECVNDVS PR.

AVDIT MEMNONEM HORAI PR. IDVS MART.

 

Вспомнив читанное мною некогда, что на колоссе Мемнона найдено было имя доблестного Германика, я употребил много трудов, чтобы найти его; подмащивался к самым коленам грозного исполина, и — напрасно! В приведенной здесь надписи имя Домициана, с прозванием Германика, минутно обмануло меня. Из имен известных я нашел только Греческую подпись Гелиодора; можно почти утвердительно сказать, что это известный писатель, от которого мы имеем Греческий классический роман, под заглавием: Эфиопики или любовь [81] Феагена и Хариклеи, и где он много говорит о Египте.

Рассказ Тацита о посещении Германиком Фив весьма любопытен, и я не мог не вспомнить о нем в виду этого поэтического разрушения; вот слова великого историка:

«Германик посетил великие остатки древних Фив. На огромных зданиях еще видны были надписи, Египетскими буквами, свидетельствующие о прошедшем великолепии. Он просил старейшего из жрецов истолковать ему эти начертания; ему сказали: они свидетельствуют, что здесь было некогда семьсот тысяч человек, способных поднять оружие; что с этим войском царь Рамзес завоевал Ливию, Эфиопию, Мидию, Персию, Бактриану и Скифию, и что все земли, обитаемые Сириянами, Армянами и Каппадокийцами, от моря Вифинийского до моря Ликийского, принадлежали его владычеству. Тут же написано, какие подати были наложены на этих народов, сколько каждый из них платил златом, сребром, слоновою костию и благовониями для храмов; оружием, лошадьми, хлебом и другими приношениями; — и что этот доход был не менее того, который [82] получают теперь Парфяне или Римская Империя. Потом, Германик обозрел другие дивные предметы, как-то: каменное изваяние Мемнона, которое, с прикосновением к нему солнечных лучей, издает звук подобный голосу человеческому; пирамиды, подобно горам возносящиеся из песчаной пустыни и едва досягаемые, — памятники могущества и великолепия царей; вырытые озера от наводнений при разлитии Нила… Потом он достиг Елефантины и Сиены, где был тогда предел Римской Империи, которая теперь простирается до Чермного моря.«

Составы верхней части Мемнонова колосса восстановленного Септимием-Севером, ясно обозначаются. Он был обрушен до самых локтей, когда издавал таинственные звуки. Другой колосс, которого размер точно такой-же, не был поврежден, но этот монолит не менее искажен, хотя его иероглифические начертания на боках престола более сохранились; тут Шамполион прочел вышеприведенную надпись. Передняя часть трона, по обоим бокам, вместо ножек, состоит из двух женских фигур, во весь рост, более 2 саж. в вышину; их головы доходят до начала колен колоссов; оне изображают: с правой стороны жену фараона, а [83] с левой, его мать. Эти статуи отделаны со всевозможным тщанием и дают понятие о том, как были великолепны самые колоссы. Поле, кругом этих гигантов, было при мне засеяно сарацинским пшеном; яркая зелень этого посева и молодых мимоз и акаций представлялась в поразительной противуположности с почерневшими от тысячелетий истуканами. Я срисовал их, выбрав ту точку зрения, когда их головы и плечи господствуют над хребтами, встающих позади их Ливийских гор, где заключаются столь знаменитые гробницы Фивских фараонов.

Теперь надобно себе представить, что оба сии колосса сидели при входе в храм, — называемый Страбоном Мемнониум, — по обеим сторонам преддверия. Когда я подъехал к камням, на которых утверждены троны колоссов, голова моя только что доставала до платформы этих камней. Пусть воображение ваше представит себе, каков был самый храм и как ужасно разрушение Фив, когда от такого здания остались только два верные его придверника? Надобно сказать, что вся окрестность этих двух статуй называется по сие время полем гигантов. Мощные члены бесчисленного множества колоссальных статуй, вместе с обломками колонн, разбросаны по всему пространству; некоторые из таких обломков, перевезенные в Европу, [84] послужили лучшим украшением музеумов. Такова голова молодого Мемнона, которую Бельзони, с помощию ста тридцати Арабов, довлек до берега Нила; она теперь находится в Британском музеуме. Однако, не подалеку от колоссов, еще доселе видны остатки того храма, который примыкал к ним. Я там нашел несколько базисов колонн, из которых иные соединяют пять колонн, в одну. Тут также видны: огромный остаток гранитного пилона с иероглифами, три обломанные статуи Фараонов или богов, сидевших в святилище, а ныне оставленных на поругание приходящих, — и наконец, остатки гранитных сфинксов, из которых два украшают теперь берега Невы. Сверх того, я видел тут огромную гранитную груду, которая, вероятно, есть обрушенное колоссальное изваяние. По этим остаткам полагают, что здание, называемое Мемнониум, у которого были придверниками существующие два колосса, имело, меньшею мерою, 260 саженей в длину!

Способ, которым Египтяне двигали такие массы, каковы колоссы Озимандия и Мемнонов, изображен в одной резной картине Фив. Во-первых от того места, где был обработываем истукан, устроивалась дорога, которая состояла из двух рельсов, подобно как на наших железных дорогах. Истукан ставился на полозки и окручивался канатамн, [85] которых концы были проведены к толпе народа, влекшего эту массу. На полозках, с переди, изображен человек поливающий рельсы маслом или другою какою жидкостию. На коленах колосса стоит распорядитель работ и бьет руками такт, чтобы дружнее тянули; по сторонам, жрецы, с пальмовыми ветвями, сопровождают торжественное шествие царственной статуи или идола.

На другой день после моего прибытия в Фивы, я, с простодушием древних, отправился на заре к колоссу Мемнона, чтоб видеть его в тот торжественный час, когда он ответствовал приветным лучам Озириса. Едва подъехал я к развалинам памятника Озимандия, как блеснули первые лучи солнца. Я никогда не забуду того удивления, которым я был поражен увидя, как вдруг две гигантские тени быстро потянулись от колоссов Мемнона по всей долине разрушения и полегли главами своими на хребты Ливийских гор — там где погребен их Фараон!

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Египту и Нубии в 1834-1835 г. Авраама Норова, служащее дополнением к путешествию по Святой Земле. Часть II. СПб. 1840

© текст - Норов А. 1840
© сетевая версия - Тhietmar. 2006
© OCR - Кулаков А. 2006
© дизайн - Войтехович А. 2001

Мы приносим свою благодарность
Египтологический изборнику за помощь в получении текста.