ОТКРЫТИЕ НОВЫХ ХОДОВ В ГЛАВНОЙ ЕГИПЕТСКОЙ ПИРАМИДЕ.

Главною Египетскою пирамидою мы называем ту, которая известна под именем Хеопсовой: впрочем она и по своим размерам самая значительная из трех, находящихся в Джизе насупротив Старого Каира. Известно, что в этих пирамидах есть небольшие комнаты, которые служили местом погребения для царей: в этом нет ни малейшего сомнения, потому что в них доселе видны саркофаги, или гробницы. В главной пирамиде есть две таких комнаты, которые посещают все путешественники: большую из них, то есть, верхнюю, зовут обыкновенно «комнатою царя», а нижнюю, или меньшую, «комнатою царицы». В них нет ни каких украшений: голые стены их покрыты мелкими кристаллами селитры и сажею факелов, которые приносят с собою посетители; на полу стоит простой гранитный саркофаг, и самое примечательное обстоятельство — нестерпимая духота. К этим комнатам ведут узкие и низкие ходы, где надобно ползти, согнувшись вдвое, то поднимаясь, то опускаясь, под известными углами наклонения. Иногда эти наклоненные лазейки вдруг прекращаются, и вы видите под ногами отверзтие, в которое надобно спускаться несколько саженей перпендикулярно вниз по веревке: на дне отверзтия опять начинается низкий и узкий мод, более или менее наклоненный, а иногда и горизонтальный. Такие перпендикулярные спуски называются «колодцами», и на Египетских кладбищах они весьма обыкновенны. Очевидно, что подобный лабиринт затруднительных лазеек придуман для того, чтобы ни какое святотатственное усилие не могло нарушить вечного покоя усопшего владельца пирамиды и вытащить оттуда его саркофага. Кроме ходов и комнат, известных и всеми посещаемых, есть еще другие, куда никто из путешественников не имеет охоты [102] странствовать: и, право, измучившись и пропотев до костей, пока доберешься до комнат царя и царицы, где даже не на что смотреть, редкому захочется искать с новым трудом удовольствия ничего не видать! Однако же Французский маиор de Valenthiennes был храбрее всех вас, любезные читатели, которые имели удовольствие лазить в пирамиды: он отважно пустился в эти незнаемые проходы, и вы приведем здесь описание его экспедиции. Путешествие господина de Valenthiennes печатается теперь в Париже и выходит тетрадями. Следующий отрывок был перепечатан во многих Французских журналах под бессмысленным заглавием «Колодцы посвящаемых в тайны Изиды».

«Многие писатели, Niebuhr, Davison, Montague, говорят, что в верхней части главного хода есть отверзтие, которое было неизвестно до экспедиции генерала Бонапарте, и что ученая коммиссия этой экспедиции удостоверялась в его существовании: не знаю, почему она не продолжала своих изысканий. Но эти писатели только упоминают об отверзтии, не делая никаких объяснений. Плиний тоже говорит об нем. Dupuis (великий авторитет!) утверждает, что отсюда было сообщение с подземным Мемфиским храмом (который находится по другую сторону Нила!!), и что оно служило для испытаний, которым подвергались посвящаемые в таинства храма: между тем, сколько мне известно, ни один путешественник не отважился проникнуть туда. Мне хотелось исследовать это сообщение, но я ни кому не открывал моего намерения, кроме Champoliion’а Младшего, которому писал за несколько дней до посещения пирамид.

«Чтобы достигнуть до отверзтия этого колодца, надобно пробраться в левый угол главного хода: там находится небольшая нора, по которой я, с двумя Арабами, проползли шагов шесть или восемь; потом очутились мы на площадке фунтов в семь в квадрате, и я увидел отверзтие колодца. Я сказал моим проводникам что хочу делать: они были совсем не расположены сопутствовать мне, потому, говорили они, что никогда не спускались в этот колодец, хотя не раз видели его отверзтие. Я однако ж убедил их, обещав им [103] несколько Испанских пиастров в добавок к обыкновенной плате.

«Это отверзтие имеет два фута с половиною в квадрате; колодец показался мне перпендикулярным; я заметил в стенах его справа и слева углубления, или засеки, проделанные нарочно для того, чтобы упираться в них руками и ногами, когда спускаешься или вылезаешь. У меня было с собою двадцать саженей веревки, толщиною с большой палец: мы крепко привязали конец ее в верхней части колодца, и я бросил весь кружок веревки в бездну. Через минуту я начал тянуть веревку вверх: на другом конце ее был привязан кусок свинку, весом около фунта; но я не чувствовал его тяжести и заключил из этого, что колодец не очень глубок.

«В этой уверенности, велел я одному из Арабов спускаться, сам полез за ним; другой Араб следовал за мною; у каждого из нас было по два факела, в том числе один зазженый; но за веревку держаться было невозможно. Одною рукой держали мы факелы, упираясь локтем в зарубы; другая рука упиралась в стену противоположную зарубе, и таким образом мы спускались, с большим трудом. К счастию зарубы один от другого были не далее как на фут. На каждых двадцати пяти футах есть род окошка в три квадратных фута, иногда с той, иногда с другой стороны: из них дует теплый воздух, и я полагаю, что эти диры должны иметь сообщение с какою нибудь общею трубою, устроенною для проведения внешнего воздуха. Мы часто принуждены были отдыхать, и, признаюсь, в эти минуты меня волновали печальные мысли; потому что хотя я хорошо знал древние описания этих проходов, однако ж могли случиться преграды или несчастный случай. Прибавьте, что когда спускаешься в перпендикулярном положении, сперва подвигая вниз одну ногу и держась между-тем локтем и другой рукою, а потом переставляя другую ногу, то в коленках наконец делается дрожь, которая беспрерывно увеличивается. Я тщательно считал ступеньки или, лучше сказать, зарубы, и насчитал их уже сто шестьдесят четыре, когда заметил, что свинец мой висит на конце веревка, не [104] достигши до два колодца!.. Тут новая остановка и новые поздние сожаления. При всем том мы снова начали спускаться; но вдруг Араб, который был подо мною, испустил крик и факел его погас. Я остановился, начал прислушиваться, смотреть под собою: Араб и его светило исчезли так, что я ничего не видал и не слыхал кроме того кряка, от которого сердце у меня сильно забилось: я думал, что оборвусь и упаду. Укрепившись сколько мог на ногах, я вытащил одну бутылку водки, выпил, и подал се Арабу, который находился надо мною. Аллах керимь! «Бог милостив!» сказал он, возвращая мне бутылку: мы стали спускаться несколько скорее прежнего. Футах в двадцати пяти пониже, очутилась мы в комнатке, футов шести в квадрате, и тут уселись. Хареб озирался как безумный и ужасно трепетал; я опять подал ему бутылку; он дрожал до того, что пролил половину водки наземь: я бы стал бояться его, если б не был вооружен; но со мною была пара пистолетов, и я нарочно щелкнул курками.

«В углу на право, но не прямо под тем колодцем, по которому мы спускались, есть отверзтие другого колодца. С четверть часа я раздумывал, не лучше ли мае попробовать подняться чем продолжать это безрассудное предприятие; но в том состоянии, в каком мы тогда находились, карабкаться наверх было почта невозможно. Нечего делать: я решился опять спускаться, и объявил об этом Харебу. Он не противился, повторил свое Аллах керим, и отважно полез первый в яму. Он, видно, одушевился и подкрепил, подобно мне, свое мужество бутылкою. Те же труды, те же беспокойные мысли мучили меня целых три четверти часа, пока мы спускались по второму колодцу, в котором я насчитал двести двадцать заруб. Здесь я очутился в квадратной комнате, футов в двадцать, и почти такой же вышины. Отдохнув несколько минут и еще раз поподчивав моего Араба, я взял свечу, и начал осматривать комнату, которой стены сверху до низу сделаны из нешлифованного гранита. В одном углу я остановился, увидев что-то странное: то был скелет! Я стал искать вокруг этих костей, не найду ли чего нибудь [105] металлического, или какой другой вещи, которая бы показала мне, какой несчастный добрался прежде меня до этого места. Но я ничего не нашел кроме двух довольно больших металлических пуговиц: они доказывали только то, что этот человек был Европеец.

«Взглянув на стену подле скелета, я заметил следы надписи, но она была почти стерта, а то, что оставалось, было так неясно, что я мог разбрать только: London... М... 2... 171... S. Have... Ясно, что это был Англичанин. Таким образом, этот несчастный шел по одному пути со мною, и, увлеченный пагубным любопытством, не находя выхода, умер здесь с голоду! Вот участь, которая и меня ожидала. Но я не стал бы, подобно ему, терпеть терзаний ужасной смерти: у меня были пистолеты. Я принялся искать проходов, о которых читал. Нигде ничего! Правда, что эта комната наполнена землею и обломками, так, что стены завалены на довольно большую высоту. Я стал рыться у подошвы южной и северной стен; потому что в южной полагается отверзтие длинного хода, за которым следует колодец, выходящий к самому сфинксу; в северной стене должно быть сообщение с нижним ходом пирамиды, который ведет к комнате царицы. Я объяснил моя надежды Харебу, и бедняк принялся рыть у южной стены, между-тем как я работал у северной. Длинны показались мне два часа, которые провел я в этом занятия! Шесть раз быть я готов оставить свое предприятие; случалось, что разрою руками обломки, фута на два или на три; потом ступлю как-нибудь неосторожно, и все обрушилось: надобно начинать снова! Вдруг мне показалось, что рука моя попала в верхнюю часть какого-то отверзтия, и я испустил крик радости.

«Хареб подбежал ко мне: я помог выговорить ни слова, и только указал ему на отверзтие; видно, мой взгляд, моя физиономия, были очень выразительны, потому, что он тотчас понял меня и его черты также изобразили счастие, которое может постичь только тот, кто был в опасности и без надежды спасения. Схватив мою руку, он с жаром поцеловал ее, и принялся усердно работать. Мы трудились так ревностно, что в полчаса очистили все [106] отверзтие нового колодца и разгребли обломки, и наконец могли пробраться и него ползком. Тогда только мы сели отдохнуть немножко, поставив между собою бутылку: я снова справился с моим карманным Страбонием, чтобы увериться, что прежний наш колодец — именно тот, который идет к нижнему ходу пирамиды. Колодец был у меня влеве; нижний ход находится в том же направлении. «Следственно, сказал я, мы попали на путь!» Оставляя комнату, я написал, как можно было на неполированном граните, черным карандашем, год, число, и то что мы здесь делали. Я положил тут пяти-франковую монету 1830 года с изображением Карла X и лег ничком у отверзтия. Но другая беда: мы не могли в этом положения нести факелов. Один зазженный факел я оставил в этой комнате, на случай, если бы нам пришлось возвратиться туда, а мы пустились на Божью волю. Я вскоре заметил, что наклонность нового хода была восходящая, и шагов сто мы проползли без всякого препятствия; но тут лежали обломки, и такие большие, что мое затруднительное путешествие приостановилось. Хареб полз вслед за мною. Я сообщил ему, что со мною случилось, но в ту самую минуту, как говорил, послышался шум над головою! Тут уже я уверился, что точно нахожусь под нижним ходом, близ того места, где лазейка, ведущая от наружного отверзтия пирамиды, соединяется с этим ходим. Я начал кликать, кричать изо всех сил; прислушивался, но слышал только прежний глухой звук и более ничего. Я решился выстрелить из пистолета: тут звуки сделались явственнее, чаще и ближе; на мой выстрел отвечали другим выстрелом. Я начал таскать камни, бывшие передо мною; Хареб отпихивал их за себя в тогда я, к невыразимому моему удовольствию, заметил, что с другой стороны также работают. Но вдруг меня поразила ужасная мысль. Мне прошло в голову, что при этом может случиться обвал, и тогда я буду раздавлен! Но настоящая опасность был страшнее той, которая еще только может случиться. Таким образом прошел целый смертельный час и ничто еще не подавало мне надежды на успех. Вдруг я был ослеплен легким светом; в ту ж минуту камень [107] отделяется, катится на два пальца от моей головы и отверзтие быстро расширяется. Оно было едва достаточно, чтобы кое-как просунуть туда тело; а между тем я в одну секунду был уже там. Какою волшебною силой я вдруг там очутился — этого я уже не знаю. Десять рук вытащили, вырвали меня оттуда; я слышал голоса, слова, крики; но ничего не понимал. Пьян ли я был, или обезумел от радости — не могу сказать.

«Уже через несколько минут после того я совершенно пришел в себя и тут только заметил, как удивляются мои товарища, что я попал к ним путем, которого они вовсе не знали. Все бывшие тут Арабы окружили Хареба. Оправившись от страха, он с жаром говорил, вероятно рассказывал, каким опасностям подвергался во время своего пребывания в недрах пирамиды. Частые его восклицания, краска в лице, сверкающие взгляды, выразительные телодвижения, страх, который по временам изображался в его красноречивой физиономии, все это составляло картину, которая обратила на себя общее внимание. Товарищи Хареба слушали его, разинув рты и вытаращив глаза; а когда он кончил, толмач ваш с живостию стал упрекать меня за то, что я подвергался опасности навеки остаться в месте, в котором бы и костей моих никогда не отыскали. Впрочем, за исключением только таинственной кончины моего Араба, все было благополучно; оставалось только выбраться из пирамиды и перемесить платье. Фрак мой, панталоны, были в лохмотьях, даже сапоги изорваны, а руки, лице, плеча, колени изцарапаны и окровавлены. Наконец мы кое-как достигли до наружной части пирамиды».

Из этого описания видно, что колодцы, о которых речь идет, не имеют ничего общего с таинствами Изиды: это — ходы, ведущие в погребальным комнатам, приготовленным для помещения гробниц, может-быть, детей царя, который построил себе пирамиду, и оставшимся без употребления, потому что у него не было детей, или подругой какой-нибудь причине.

Текст воспроизведен по изданию: Открытие новых ходов в главной египетской пирамиде // Библиотека для чтения, Том 24. 1837