-

Впечатления русского человека при поездке в Дальний и Порт-Артур.

По распоряжению Его Преосвященства епископа Переславского 16-го марта сего года я выехал из Пекина для розыска церковного имущества, оставленного в городах Дальнем и Порт-Артуре, занятых в настоящее время японцами. До Тяньцзина мы ехали но железной дороге. Меня сопровождали два китайца, которые должны были помочь мне в розысках церковного имущества.

Когда мы выехали из миссии, погода нам благоприятствовала, но вскоре подул сильный встречный ветер, — так что глаз нельзя было открыть. Приехав на вокзал, сейчас же взяли билеты второго класса и поспешили занять места в вагоне. Но и здесь мы не могли спастись от пыли: ветер не унимался, а наоборот, крепчал, пыль застилала все окрестности, так что нельзя было различить и ближайших предметов, проникала во все щели в вагоны и густым слоем покрывала нашу одежду, [2] диваны, багаж; мы вскакивали время от времени, стряхивая ее с себя, но через несколько минут опять покрывались густым слоем пыли. Мы были очень рады, что в тот день нам пришлось совершить не особенно далекий путь, — приехав в Тяньцзин, мы тотчас отправились в наше подворье около нового вокзала.

На следующий день я послал одного китайца узнать, когда отходит пароход в Чифу, но никакого парохода в этот день не отходило. На третий день пришел английский пароход и в тот же день должен был отойти, но так как на английском пароходе европейцам выдают только билеты первого класса, а китайцам только третьего, то мы на нем не поехали, не желая ехать в разных классах, и решили подождать китайский пароход, который должен прийти, как нам сказали, через два дня. К сожалению, мы позабыли о пословице — «не всякому слуху верь» — и прождали китайский пароход вместо двух — восемь дней.

Вечером на 25-е марта мы приехали на пристань, взяли билеты третьего класса и прошли ночевать на пароход. В пять часов утра пароход снялся с якоря и мы направились в Чифу.

Погода была хорошая, море совершенно спокойно и пассажиры радовались, что благополучно доедут до Чифу, но с двух часов подул ветер, — сначала слабый а потом усилившийся, — и качка становилась все сильнее. Хотя пароход был большой, но так как нагружен был очень мало, то его сильно болтало и вскоре пассажиры один за другим начали заболевать морской болезнью, на звонок к ужину никто не обращал внимания. Помещение третьего класса представляло отвратительную картину, воздух здесь был невозможный и от одного запаха, наполнявшего каюты, можно было заболеть. Матросы, наблюдавшие за чистотой в пассажирских помещениях, не успевали убирать и только хуже размазывали по полу все нечистоты. В таком положении все пассажиры парохода находились до трех часов по полудни 27-го марта, когда пароход наконец пришел в Чифу. Якорь бросили очень далеко от берега, так как пристани в Чифу не имеется. Пассажиры должны перебираться на берег в маленьких лодках, которых было очень мало, — из-за сильного ветра китайцы не решались подъезжать к пароходу. Спускались в лодки по веревке, лодочки подбрасывало, как мяч, того и гляди, что попадешь мимо и упадешь в воду, так как китайцы не в состоянии удержать лодку на одном месте. Переезд на берег продолжался около трех часов.

Остановились в китайской гостиннице и проспали как [3] убитые до 9 часов утра. Головы все побаливали, чувствовалась усталость от вчерашней качки, аппетита совсем не было, но нужно было подкрепить силы, и закусив немного, я поехал к русскому консулу, чтобы получить пропуск в Порт-Артур. Пропуска этого у консула не было, он был отослан в Артур, а в Чифу я должен был только достать свидетельство о моей личности на японском языке. На третий день после моего приезда в Чифу, я получил все нужное, оставалось ждать парохода, который доставил бы меня в Порт-Артур или Дальний.

На наше несчастье пароход ушел в Порт-Артур в тот самый день, когда я получил свидетельство, и пришлось ждать следующего парохода. Прождав напрасно три дня, я обратился к японскому консулу за разрешением проехать в Дальний, хотя пропуск у меня был дан на Порт-Артур, так как в Дальний пароходы отходят ежедневно. Разрешение мне выдали и на первое апреля мы отчалили на небольшом пароходе. Ночь прошла спокойно, качки почти не было, но на рассвете в первый день Пасхи мы попали в такой густой туман, что не было возможности идти дальше и пришлось бросить якорь. Ждем час, второй, третий, подходит вечер, наступает ночь — туман все не проясняется...

Буфета на пароходе нет, запасов никаких, все страшно голодны, разболелись головы, а тут еще покачивать начало, встать не можешь, а лежать — бока болят. Пароход маленький, тесный, неудобный, а пассажиров очень много и все китайцы да японцы. Грустно и тяжело было на сердце: весь православный народ празднует сегодня, веселится, в церквах совершаются торжественные, радостные службы, ибо Христос воста от мертвых, — а мы лежим голодные, далеко от родины, от близких, окруженные язычниками, разбитые нравственно и физически. Но всему бывает конец, и мы в 11 часов утра следующего дня подплыли к берегам Дальнего.

Пароход остановился, а на берег нас не пускают, ни одна лодка не подъезжает к пароходу. Я спросил о причине этого. Оказывается, ждут медицинского осмотра. Через час явился доктор осмотрел всех пассажиров, у всех послушал пульс, и только тогда позволили ехать на берег, так как больных не оказалось.

Перевоз не частный, а казенный, хотя перевозят китайцы; но деньги собирают с пассажиров японцы и берут по [4] тридцати копеек с человека за очень небольшое расстояние.

Сели на извозчика с русской упряжью, с дугой, поехали в китайскую гостинницу. Улицы Дальнего не носят следов разрушения после войны, но и не блещут красотой и опрятностью: все здания в пыли и грязи, не ремонтируются, хотя и обитаемы. Жителей в Дальнем много, но лавок и торговых помещений больше еще, чем жителей, поэтому торговля идет из рук вон плохо. Строят на скорую руку массу новых зданий, но это крохотные лачуги, сделанные из бамбуковых решет, набитых на деревянные нетолстые столбы и замазанных глиной. По сравнению с русскими зданиями некоторые из этих построек, сделанных в два этажа, имеют очень красивый вид, однако, не думаю, чтобы в подобных домах зимой было достаточно тепло.

Китайцы посмеиваются над японскими постройками и вместе с тем очень недовольны японцами, от которых они ждали гораздо большого. Японцы держат китайцев в черном теле, не допускают их почти до работ, привозя своих кули из Японии, тогда как русские доставляли заработок тысячам китайцев, платя очень хорошие деньги, и многие китайцы высказывали желание, чтобы русские поскорее снова заняли Квантун. Японцы строят все самым дешевым способом и нанимают китайцев за самую ничтожную плату мять ногами глину, подавать ее, а сами в количестве каких-нибудь десяти человек производят работы. Довольно большой на вид дом они воздвигают в десять-пятнадцать дней.

Торговлю японцы тоже отбили от китайцев и японских лавок гораздо больше, чем китайских, кроме того, японец старается покупать только у японца и все строго соблюдают это правило, поэтому китайские лавки пустуют.

Зато как обрадовались китайцы приезду русских. Провожают их взглядами, пока они не скроются из вида, все время повторяя: Русский, русский... Зайдешь в лавку, — расспросам нет конца: угощают чаем, сахаром, всем, что находится у него в лавке, радуются, точно встретили старого знакомого. Высказывают желание, чтобы русские поскорее вернулись в Дальний и Артур, жалуются на японцев и говорят, что если русские не придут обратно, то все китайцы разбегутся из Дальнего, так как дела теперь здесь никакого нет. Уходишь из лавки и тебя провожают с поклонами, с приглашениями завтра зайти.

Приехав в Дальний, я остановился, как уже сказал выше, в китайской гостиннице. В тот же день я написал прошение, нашел переводчика, который сделал перевод этого прошения и [5] подал его в городское управление. Прошение приняли и за ответом велели приходить после завтра. Пошел осмотреть нашу церковь снаружи, так как на вход в самую церковь у меня не было разрешения. Краска в некоторых местах слиняла, но здание не носит следов разрушения, только производит неприятное впечатление от того, что не достаточно чисто содержится. Отсюда я отправился на кладбище и неподалеку от него заметил здание вроде завода. Китайцы на мой вопрос, — что это за здание? ответили, что Кирпичный завод; они ошиблись, — это оказался крематорий, в котором японцы сжигают тела своих умерших. В кладбищенской сторожке, сложено две тысячи маленьких ящиков, в которых хранится прах сожженных тел японцев, умерших в Дальнем. На каждом ящичке имеется надпись: имя умершего с обозначением, когда и при каких обстоятельствах он умер. Перед ящиками стоит жертвенник, курятся свечи и приносятся жертвы.

Часовня на кладбище снаружи не повреждена, дверь открыта и внутри нет ни икон, ни каких либо других предметов церковного обихода, — все унесено, остались лишь голые стены. По словам китайцев, и все стекла в окнах были выбиты, но вновь вставлены японцами же.

Железные кресты на могилах были посбиты и поломаны, а затем связаны проволокой. Особенно сильно пострадала братская могила наших моряков с минного транспорта «Енисей» и следующая от нее на север, из которой вырыт труп и неизвестно куда и кем увезен. По рассказам китайца-сторожа, одни японцы приходили и все ломали, а другие, наоборот, приводили все в порядок. Деревянные кресты почти все целы.

Проходя мимо городского сада, зашли полюбоваться на тигрицу, привезенную в Дальний еще в то время, когда его занимали русские. Японцы спрашивали нас в Артуре, — зачем мы кормили эту тигрицу японками, находя, что это было с нашей стороны варварством, какого японцы никогда бы не допустили. Познакомившись поближе с русскими, японские солдаты перестали верить подобным басням о жестокости русских.

Говорят, в этом саду были еще два медведя, но они околели и японцы обвиняют китайцев, кормящих зверей, что они их отравили.

Сад запустел, а по словам тех же японцев в нем было очень хорошо при русских. Теперь здесь нет ни садовников, ни гуляющих, — полное запустение. [6]

Было уже поздно, от далекой прогулки захотелось есть, и мы поспешили в гостинницу.

На следующий день я отправился в управу, узнать результат моего прошения. В возвращении мне вещей, принадлежащих церкви, отказали в виду того, что не знают, кем эти вещи взяты и где они находятся. Для получения же обратно самых зданий церквей и часовен нужно представить доказательства, что они действительно принадлежат и находятся в ведении епископа Переславского, и планы участков, принадлежащих русскому духовенству. Я нашел техника, начертил план церкви и участка около нее, написал прошение, перевел его на японский язык с помощью переводчика и представил планы и прошение в Управу. За ответом попросили прийти через два дня. В назначенный срок я явился в Управу, где мне наговорили массу любезностей: японцы уверяли, что они желают жить в дружбе со всеми иностранцами, но особенно с русскими и тотчас же передадут в ведение епископа Переславского все церкви, как только представятся достаточные доказательства, что эти участки и церкви действительно принадлежат духовному ведомству, и будет доказано, что других претендентов на владение этими участками не будет.

После этого мне разрешили осмотреть церковь внутри. Престол, жертвенник, образа, — все вывезено неизвестно кем и куда. На колокольне было семь колоколов, теперь остался только один самый большой, где остальные, — тоже не знают. Библиотека, которая хранилась в комнате рядом с колокольней, вывезена будто бы православным китайцем в Пекин, но это неправда.

Во время войны в церкви, говорят, жили солдаты, но теперь в ней наблюдается чистота и порядок.

Побывал и на строящейся церкви. Там вокруг валяются груды поломанного кирпича. Церковь возведена уже была до окон, сделан пол и отделаны подвалы, в которых помещались во время войны солдаты, о чем свидетельствуют нары, понаделанные по всему подвалу.

Недостроенные здания гимназий обращены в казармы для солдат, тут же живут и начальники. Громадные окна этих зданий заложены наполовину кирпичом, а во вторую вставлены поперек рамы.

На всех площадях Дальнего производятся ученья японским солдатам.

Осмотрев все, что нужно в Дальнем, я должен был поехать и в Артур, куда и выехал 18-го апреля в восемь [7] часов вечера в сопровождении китайца и японца-переводчика по железной дороге. В Порт-Артур мы прибыли в 11 часов вечера и остановились в японской гостиннице. Здесь гораздо строже следят за европейцами, чем в Дальнем, и на вокзале у меня потребовали пропуск, сняли с него копию, спросили, где я остановлюсь, и велели придти завтра утром в Военное Управление.

Утром на следующий день, побывав в Военном Управлении, отправились в Гражданское, чтобы получит пропуск на осмотр бывшей военной (так называемой Отрядной) церкви. Хлопотать пришлось очень долго, но наконец получили желаемый пропуск.

Наша православная церковь превращена в протестантскую. Кресты на церкви поломаны и на их месте висят флаги. Говорят, будто церковь была разбита японскими снарядами и протестанты ее отремонтировали, но пол и сейчас носит следы бомбардировок. (в Отрядную церковь попадали не раз японские снаряды и уже в Августе месяце служба в ней была прекращена). Престол, жертвенник, образа, — все вынесено, и говорят, увезены в Токио.

Иконостас сохраняется на месте. В алтаре устроена канцелярия при школе, или нечто в этом роде. По всей церкви наставлены шкафы и столы; ежедневно желающие приходят сюда слушать проповедника и, кто хочет, может приходить читать во всякое время. Солдаты приходят читать, а иногда играют на гармониках, которые лежат тут же на столах вместе с книгами.

Из алтаря-канцелярии идут две двери в отхожие места, устроенные по бокам алтаря. Тяжело было видеть такое поругание нашего храма.

Отсюда я должен был проехать осмотреть церковь при больнице Красного Креста, для чего тоже нужно было взять пропуск в военном управлении. Образов в этой церкви нет, но содержится она в чистоте, по стенам повешено много фотографий всех больных и искалеченных, картины военных действий и посредине портрет нашего Государя. По всей комнате наставлено очень много цветов, что придает ей веселый, праздничный вид, — сюда больные собираются отдохнуть и помолиться.

Иконостаса нет, колокол снят, но кем и куда увезен, неизвестно.

Отсюда я проехал к строившемуся собору, куда тоже нужно было брать пропуск. Здесь мой переводчик удивился, какое громадное количество материала заготовлено для постройки этого [8] собора и оценил его по меньшей мере в пятьдесят тысяч рублей, если его продать на месте. Весь материал лежит в порядке, в том виде, как оставили его русские.

Мною было подано заявление о передаче всех этих церквей в ведение епископа Переславского, но и здесь требовали каких либо документальных доказательств, которых у нас не было.

Проезжая мимо потопленных судов, я насчитал 15 кораблей еще не поднятых из воды. Водолазы все работают, — вынимая разные части судов. Достают якоря, медь, железо, чугун, грузят все это на баржи и отправляют в Японию.

Торговля в Порт-Артуре еще менее оживленна, чем в Дальнем. Дома мало поправляют и новых построек не возводят. Дома большею частью пустуют, оживления в городе мало. (По словам английских газет, в Порт-Артуре, в старом городе, сделаны некоторые исправления, а в новом — совсем ничего не сделано, все оставлено в том виде, как было при русских перед сдачей Артура.)

Думал я прожить еще денек в Порт-Артуре, познакомиться хорошенько со всем городом, но на следующий день не было парохода и я выехал в ночь на 20-е апреля в Чифу, куда прибыл 21 рано утром и в тот же день отправился дальше в Тяньцзин. В Пекин я вернулся 23-го апреля.

Ф. Власов.

Текст воспроизведен по изданию: Впечатления русского человека при поездке в Дальний и Порт-Артур // Известия братства православной церкви в Китае, № 29-30. 1906